Табу

Дни сменялись ночами, книга что делал Бекхён становилась толще. Я же загорелся новой идеей на ночь полнолуния. Заметив как одна из девушек в поселении смотрит на моего сына влюбленными глазами. Пришел к мысли пригласить ее переночевать в нашем доме, чтобы эти двое сблизились. Она согласилась на это легко, и мое сердце заныло в ожидании. Вот только Бекхён гостью воспринял враждебно, показывая свою обиженную нижнюю губу. Но так нужно было для его и моей безопасности. День пролетел незаметно и свою власть взяла темная ночь с огромной луной на пол неба. Когда эти двое заснули, я тихонько выбрался из дома и улегся на немного мокрую от росы траву. Однако не спалось мне от беспокойства и даже чуточку ревности. Мне в голову лезли странные мысли, все мое нутро было устремлено в слух, в ожидании стонов и стенаний. Хотя вокруг стояла вся та же тишина, однако даже она оглушала. Так прошло не меньше полночи, пока дверь громко не скрипнула, и из нее не вылетела разозленная девушка. Я даже не успел спросить? что произошло как она убежала. Сразу после вошел в дом и нашёл там разозленного сына. Увидев меня птенец подошел ближе и обдав своим горячим дыханием, прижал к себе и поцеловал. Такого я никак не ожидал, поэтому отпрянул от Бекхена, но он не желал отпускать меня из своих объятий. Таким настойчивым этого мальчонку я никогда не видел, и напугался этих перемен. Отчего мои ладони с болью врезались в грудь напротив, а сын зашипел и отпрянул. Сжимая от злости челюсти и свирепо сверкая глазами, он начал голосить громко, с обидой в голосе: — Исин, зачем ты так? Я же люблю тебя с самого детства и помню ту ночь в прошлое полнолуние, тогда ты ласкал меня и я подумал, что у нас есть шанс… Зачем? Зачем ты подослал ту девку?! Почему же так больно сейчас? Слезы расчертили его красивое лицо в полутьме, лишь от лучины исходил неяркий свет, что ярко отсвечивал глаза этого обезумевшего мальчишки. — Прекрати! Крикнул я, стараясь уйти как можно дальше. Но попытка побега провалилась, в этот раз объятия были сильнее. До боли и хруста в позвонках, этот ребенок не желал меня отпускать и мне пришлось пойти на крайние меры. Ведь слово иногда может быть острее ножа. Лишь поэтому расслабившись в его сильных руках, я прошептал: — Бекхен, ты не понимаешь что творишь! Ты мой сын и всегда им останешься. Как я могу желать тебя, для меня ты ребенок. — Я не ребенок. Да я уже почти выше тебя! Рыкнул на ухо в ответ парнишка, а потом притих, так и не разжав тиски. Мы стояли так долго, пока гасла лучина и луна пряталась за пышными грозовыми облаками. Под ложечкой от такой паузы засосало, а в область копчика уперлось то чего я обещал больше не касаться своими руками. Мальчишка явно уловил мою слабость и воспользовался ей, прижавшись ближе и тихо прошептав мне в самое ухо: — Исин, я люблю тебя. — Это лишь привычка! Ответил я, подавив стон. Ведь этот глупый мальчишка не бездействовал. Его опаляющие губы блуждали на моей шее, а одна рука перестав сжимать талию схватилась за пах. Перед моими же глазами от такой близости плясали светлячки, а кожа в месте поцелуев горела огнем. Хотя разум не хотел признавать, что и я желаю этой порочной связи. Ведь сам погряз в своих противоречивых чувствах. От осознания что обрушилось также как гром на нашу сушу, ноги подкосились и стали слабыми. Я сдавался без боя и даже дал уложить себя на ложе, что пахло свежей травой от соломенного матраса. Он же неприятно захрустел когда мальчишка сел сверху и начал оголять меня с непростительной нежностью. Его лицо для поцелуя приблизилось медленно. Я же сдался, притянув Бекхена к себе, и заключив на его губах влажный поцелуй. Наши языки плясали во ртах друг друга, а ураган на равнине набирал обороты.

«Мы будем прокляты, бог не простит нам такого.»

Именно такая мысль поселилась в моей душе. Но остановиться я уже не смог и дал мужчине, что давно перестал быть ребенком оседлать себя. Ощущая как моя плоть погружается в недра Бекхена все глубже и глубже. С этой же самой скоростью падая на дно самого глубокого ущелья. Голова ныла от мук совести, однако сердце ликовало. Мой птенец же активно двигал бедрами и стонал, сводя с ума мой орган слуха. Наши губы покраснели от поцелуев заполненных страстью, а тела были мокрыми от жара, что поднялся в комнате. Но закончилось все быстро, мы одновременно вскрикнули, и лишь я краем глаза увидел как молния ударившая неподалеку, осветила комнату. После того что сотворило это дитя, оно погрузилось в счастливый сон. Я же гладя его красивые волосы молил бога, простить в первую очередь Бекхена. Молил об искуплении и принял самое разумное решение. Наш грех, он недопустим и его искупление — это смерть. Однако в ад я тоже не собирался. Утро настало быстро и было также пасмурно. Рядом с домом я увидел рытвину оставленную молнией, знак свыше. Из-за гнетущего чувства, этой ночью мне так и не удалось поспать. Поэтому одевшись и поцеловав своего сына, я взял много лекарств и отправился туда где проведу свои последние дни жизни. Возле деревни где жили прокаженные, меня встретила стража и узнав что я врачеватель спросила лишь одно: — Вы правда готовы рискнуть жизнью ради этих обреченных на смерть? Услышав такое, я улыбнулся с облегчением и ответил то, что должен был сказать: — Они остаются людьми даже на пороге смерти, а я сопровожу их в последний путь без боли. Бог даровал мне эту миссию. Услышав мою речь воины уважительно поклонились, а я перейдя ограждение попросил о самом главном: — Есть еще одна просьба, не пускайте ко мне моего сына Бекхена. Даже если он будет умолять об этом на коленях и передайте ему, что свой путь я уже выбрал и закончится он в этих стенах. Я медленно углублялся, встречая пораженные взгляды прокаженных, а у некоторых глаза светились даже благодарностью. Да, все же это идеальное место для искупления моего греха, лучше даже не придумаешь. Мое последнее пристанище…