Табу

Столь много месяцев мы добирались до города Иерусалима. Бекхен очень надеялся отыскать там средство для моего исцеления. В отличии от него я давно утратил надежду, мое тело сжигало от боли, а язв становилось все больше. Внутри мне было ведомо, что дни мои сочтены, однако для сына я улыбался через силу, стараясь изображать бодрость. Примочки с травами немного снимали боль, но делать их приходилось под покровом ночи. Лишь в такое время суток ребенок не преследовал меня. Давая отдыхать после длинного дня. До города оставалось немного, мешал добраться нам до цели лишь песок и солнце что зажаривало некоторых до корочки. Бывали и такие дни когда нас подвозили попутчики, кто-то на верблюдах, кто-то на скрипящих старых повозках. Я же надеялся, что перед смертью смогу увидеть город, что собрал всех наших братьев. Сегодняшняя ночь была холоднее других, зато небо светило сверху очень яркими звездами. Наш костер на сухой почве горел плохо, но отдавал теплом. Я же потихоньку кемарил возле одинокого высохшего дерева. Мой взор был устремлен на нервничающего Бекхена. Он как всегда суетился, и боясь что я замерзну хотел подойти ближе, когда увидел мой взгляд. Видя это желание в его глазах я быстро сказал, немного тараторя: — Ты же помнишь что тебе нельзя касаться меня, так что не приближайся. Даже не дыши рядом со мной. Услышав мою предупреждающую тираду, мальчишка вяло осел на землю, а спустя несколько мгновений, спросил: — Я все помню Исин, просто это тяжело для меня. Ты мерзнешь, страдаешь от боли, а все что могу сделать я, это смотреть... Хмыкаю от такого заявления, а после тяжелого вздоха шепчу тихо: — Ты совсем перестал называть меня отцом… Ностальгия крепко сжимает сердце, а ответ от собеседника оглушает: — Ты мне не отец, ты мой возлюбленный. Как ни старайся тебе этого не поменять. Киваю вяло на такое заявление и зеваю, чувствуя как смыкаются веки и кружится голова. От постоянного недосыпа сон быстро забирает меня в свои объятья. Он же приносит мне счастливые образы. Чьи-то руки нежно треплют мои волосы, и даже боль от ласки уходит, испаряясь. Жмусь к невидимому теплу и ощущаю эйфорию. Как давно я не ощущал этой близости и жара чужого дыхания. Но чувство радости сменяет страх, глаза распахиваются сами по себе. Соскакиваю как ошпаренный и озираюсь, сердце клокочет. После осмотра успокаиваюсь, видя спящего Бекхена. Дыхание становится ровным и размяв косточки решаю сменить повязки. Размышляя о том, мог ли этот глупый влюбленный мальчишка нарушить мой запрет. О таком страшно думать, и даже представлять. Поэтому отбрасываю все домыслы, и спокойно перетягиваю язвы постиранными давным давно повязками, накладывая охлаждающую мазь. Следующие дни текут также медленно и тягуче. Но то что беспокоит во время нашего пути это Бекхен, он стал намного медленнее и часто поправляет рубашку словно та причиняет ему дискомфорт. Озадачиваюсь этой проблемой куда сильнее чем нужно. Как оказывается не зря, ближе к ночи третьего дня мой сын теряет сознание, заваливаясь на спину. Я же первые мгновения не могу даже пошевелится от того ужаса, что переполняет душу. После того как шок отходит подбегаю к Бекхену, боясь его коснуться. Поэтому делаю осмотр только после того, как обматываю руки тряпками и закрываю лицо. Мой мальчик, на его груди и животе обнаруживаются язвы идентичные моим. Лишь видя это начинаю горько плакать и стенать от бессилия. От моих воплей просыпается этот беспросветный дурак. Смотрю на его виноватые глаза и сжимая его руки тихо шепчу: — Я просил не касаться меня. Ты… Ты не должен был заразиться. Как же ты не поймешь, я способен пережить свою смерть, но не твою. Ты же мой драгоценный, самый любимый человек. Язвы были слишком близко к сердцу и могли легко поразить столь нежный орган. Поэтому этот ребенок так быстро терял силы. — Исин, не плач. Прости за это, я просто не мог оставить тебя умирать в одиночестве. Сказав это Бекхен потерял сознание, его дыхание стало рваным, неестественным. Предвидя его смерть, я молился всем известным мне богам: — Прошу вас не дайте ему умереть, я возьму его болезнь на себя. Не дайте умереть тому кого я люблю, он не заслуживает этого! Я кричал в приступе отчаянья, но замолк когда в закатном солнце мои руки зажглись зеленым травяным цветом. Не в силах поверить в чудо, я все же приложил их к груди мальчишки, что явно задыхался. Свет стал ярче, а потом резко исчез не оставив после себя не единой язвы. Тот кому принадлежало мое сердце был излечен, а мне был дан ответ свыше. Теперь когда я вылечил Бекхена, мне суждено покинуть его и скитаться в этой пустыне до самой смерти. Не в силах больше коснутся его, не видя того как он станет совсем взрослым, такова моя судьба. Мой путь между звезд, такой же что дарован одинокой луне. Осознав свою суть встаю и иду в никуда, в глубь пустыни. Ступая босыми ногами по горячему песку что обжигает пятки.

«Прости меня, мой мальчик!»

Теплится тающая мысль в моей голове, что угасает вместе с тем, как из моего поля зрения исчезает тело родного спящего человека. Похоже это наше настоящее прощание. У него больше не будет шанса отыскать меня, уж об этом я позабочусь.