В начале нового пути

      Почти сразу выяснилось, что не одни они решили прогуляться среди ночи: под приугасшими фиалами, горящими в четверть силы, им довольно быстро встретилась группа девчонок, на которую они чуть не налетели из-за угла, потому что мягкие ковры скрадывали их шаги. Девчонки практически крались по коридору, не сдержали взвизгов от внезапного столкновения, зашипели на парней и друг на друга и захихикали. Никого знакомого Альбусу среди них не было. Они разговорились на смеси французского и немецкого, Альбус понял, что девчонки предложили им объединиться и пойти смотреть какой-то Сад Птиц, высмотренный на карте в руках Христо. И восточноевропейские мальчики были только за проводить девчат навстречу приключениям, а Геллерт обернулся к Альбусу.       — Я был в этом Саду Птиц, и это закончилось для меня небольшим приключением. Хочешь к ним присоединиться?       — А ты пойдёшь один исследовать школу?       — Мне всегда привычней одному. Я ещё на первом курсе в одиночку весь Дурмстранг облазил. Понимаешь, если вдруг на что-нибудь жуткое наткнёшься в компании, компания сразу начинает визжать, хныкать и убегать, портит всё удовольствие и атмосферу опасности.       — Я не собираюсь визжать, хныкать и убегать! — Альбус почему-то возмутился и снова покраснел.       — Прекрасно, тогда пошли вместе, — Геллерт ухмыльнулся как-то почти понимающе, будто только этого и добивался и знал, куда надавить.       Они разделились, парни тут же забыли про Геллерта и, окружив себя цветником из девчонок, зашагали куда-то влево, где предположительно был выход, а Геллерт начал подниматься по ближайшей лестнице на крыши.       — Где-то тут, в чердачных помещениях, есть обсерватории, таинственное местечко, куда ночью студенты не суются. Мне Аурели Эмонье рассказала. Ты уже знаком с этой милой дамочкой? Французская фаворитка на Турнире.       — Нет, не довелось познакомиться, — Альбус ощутил лёгкий укол ревности, как будто уже присмотрел Аурели для себя, и тут же мысленно себя отдёрнул. Он здесь не романы крутить, тем более, что с этим обаятельным типом он точно не сравнится в глазах впечатлительных француженок.       — Очень рекомендую. В хорошем смысле. Общительная, бесхитростная, очень приятная девчонка, без всех этих женских ужимок и кокетства. О магии так красиво рассуждает, не только как о науке, но и как об искусстве, чуть ли не религии. Это она проводила меня в Сад Птиц. Он примечателен тем, что там живут сплошь говорящие пернатые существа, очень умные и любящие пофилософствовать на возвышенные темы. О некоторых из них ходят красивые легенды, мол, они стали жертвами заклятий, чужих или своих, и оказались навсегда запертыми в птичьем теле, но с человеческим сознанием. Разумеется, это либо какие-то безумные учёные, либо принцы и принцессы, не угодившие злым колдунам. В частности, чёрные лебеди, чью семью я сегодня отлавливал в небе, умеют предсказывать будущее и ведут себя как правящие особы голубых кровей. То им кланяйся, то обращайся к ним «ваша светлость», то тащи им строго определённый вид марципана, не сожрав которого, они вообще говорить не будут. Теперь, небось, присмиреют.       — Это ты их разогнал?       — Нет, — Геллерт захихикал. — Это мой дракон. У меня есть ручной дракон, германский карликовый, очень редкая порода. Я его чисто случайно нашёл на третьем курсе в орлином гнезде, тогда один нехороший человек повадился разорять орлиные гнёзда, и мы с ребятами решили его изловить и показать, где тролли ночуют.       — Тролли ночные существа, на солнечном свете они превращаются в камень.       — Вот именно, в том-то и смысл угрозы, хе-хе. В общем, гнездо мы спасли, злодея наказали и сдали взрослым в потрёпанном и заикающемся от страха виде, но вот в гнезде оказалось слишком явно не орлиное яйцо. Я его присвоил и сам, можно сказать, высидел. Потом ещё пару месяцев скрывал дракончика от взрослых, но эта зараза себя всё же обнаружила. Размером он примерно с ястреба, только размах крыльев шире, и больше он не растёт, но характер у него ужасно шебутной и абсолютно долбанутый. Я вас завтра познакомлю. Его хотели у меня изъять, потому что германские карликовые — исчезающий вид, их всего в мире зарегистрировано шестнадцать особей, ну, теперь семнадцать, но эти тварюшки ещё и очень привязчивы. Если детёнышей разлучать с родителями, они захиреют, погаснут и погибнут. Отделяются они от семьи, только когда в брачный период встречают самца или самку и привязываются уже к своей второй половине. Поэтому у заводчиков германцев есть только один способ — найти яйцо и вырастить дракона из яйца, тогда он будет считать своей семьёй заводчика и без него погибнет. Так что теперь я этому засранцу папа и мама, и его у меня никто не заберёт, пока ему не приспичит размножаться.       — И он, значит, потрепал лебедей?       — Ага. Я его транспортировал в клетке со всевозможными предосторожностями, но гадёныш перегрыз прутья, вырвался и нашёл меня в Саду Птиц, когда я переругивался с лебедями. И ему пришла в голову абсолютно типичная для него идея — попробовать пташек на вкус. А пташки от одного его вида обделались, пробили в панике защитный купол сада и разлетелись. А снаружи гроза, ливень, кошмар несусветный, они в своей тепличке под куполом такого никогда не видели. Так что, думаю, теперь высокомерия у них значительно поубавится, начнут ценить то, что люди их держат в тепле и сытости. И без психованных драконов.       Геллерт говорил о своём драконе с напускной небрежностью и в нелестных выражениях, но в его голосе и всём его виде чувствовалась такая зашкаливающая гордость, словно он говорил о родном сыне. Альбус много видел таких родителей, которые вздыхали на своих чад в духе «ну и охламон растёт!», смахивая тайком слезу умиления.       — Можно тебе задать неудобный вопрос? — возможно, о таких вещах было слишком рано спрашивать, но почему-то Альбуса очень уж беспокоила эта тема и вертелась в голове всё время, пока этот Геллерт был в поле зрения.       — Нет, девушки у меня сейчас нет. И парня тоже. Если интересует, у тебя есть шансы, потому что, во всяком случае, когда ты спишь, ты довольно милый, — фыркнул Геллерт в сторону.       — Что?.. Мерлин, нет, я не об этом! — Альбус взвился и опять почувствовал сильный жар на лице и разогнавшуюся кровь по жилам. Что ж он смущается-то на каждом шагу? Это атмосфера Шармбатона на него так действует? Возможно, слухи о беззастенчивом использовании в школе афродизиаков — вовсе не слухи. — Я хотел спросить, почему ты видишь фестралов!       Геллерт остановился. Они забрались уже довольно высоко, на самую крышу, вверху виднелся острый шпиль, по-видимому, главной башни, и фиалов здесь не было вообще, дорогу освещал только огонёк на кончике палочки северянина, поэтому Альбус чуть не упал, налетев на него плечом в темноте. Когда он успел колдануть «Люмос»? Альбус точно не слышал заклинания и сам почему-то не додумался его использовать. В Дурмстранге запросто пользуются невербалкой?       — Я, конечно, могу рассказать, но это жутковатая история, которую наша школа предпочитает хранить в тайне даже от нашего магического сообщества, не говоря уж о международной огласке, — Геллерт развернулся, и его скуластое серьёзное лицо в мистическом голубом свете «Люмоса» стало пугающим. Если при свете фиалов его ещё можно было с натяжкой назвать симпатичным, то теперь он напоминал голодного вампира, только что глазные зубы не выдвигались. На Альбуса прямо повеяло холодом, он осторожно тронул рукав свитера, и палочка бесшумно скользнула ему в руку.       — Я могу дать Непреложный Обет, что никому не расскажу.       — Вот так запросто дашь Непреложный Обет иностранцу, которого знаешь в общей сложности несколько минут? Да ты, похоже, совсем без башни, парень.       — У нас в Хогвартсе таких много, — Альбус нервно облизал пересохшие губы и глянул с вызовом, мол, не одним вам в вашем темномагическом Дурмстранге быть без башни. Геллерт слегка улыбнулся краем рта и убрал палочку от лица, снова светя вперёд и вниз.       — Хорошо, обойдёмся без Обета. Надеюсь, ты оценишь моё доверие и сам, без магических обязательств, будешь держать язык за зубами. В конце прошлого учебного года… осторожно, тут деревяшка, — он перешагнул через доску на уровне колен, медленно продвигаясь вглубь чердачных помещений, — …у нас случился крайне неприятный инцидент. Ты, наверно, знаешь, что у нас до сих пор действует и довольно популярен дуэльный клуб, в который принимаются с четырнадцати лет. Раньше вообще с первого курса можно было вступать. Разумеется, у нас есть свой Дуэльный Кодекс, в который занесён список разрешённых для использования в дуэлях заклинаний, и этот список одобрен нашим Магическим Советом и опубликован. Использование заклинания, не входящего в список, карается самое мягкое — исключением из клуба. В тот тёплый майский день как раз проходил финал дуэльных сражений на школьный кубок, я был одним из претендентов. Радован в тот год не участвовал, он уже трижды стал чемпионом, и его участие было бы в корне не справедливо по отношению к другим дуэлянтам, особенно новичкам. Теперь он у нас вообще этот клуб возглавил. Так вот, мой соперник вместо использования против моего заклинания щитовых чар, просто уклонился, и заклинание ударило в стену дуэльного зала. Это был довольно малодушный поступок для финала, хотя я его не осуждаю, тут действительно я виноват. Распалился, со злости и азарта заклинание слишком сильное вышло и пробило здоровенную дыру в стене. Не то, чтоб раньше в этой стене дыр не пробивали, да весь зал за свою историю был тысячи раз изрешечён во всех местах и тысячи раз залатан, без этого в дуэльном клубе никак. Но в тот раз от пробоины быстро пошла длинная трещина, и стена раскололась. А потом… на нас хлынул поток серой, холодной, разъярённой массы…       — Там была вода? Вас затопило, и кто-то утонул?       Геллерт снова обернулся, позволив палочке осветить своё лицо, исказившееся в какой-то отчаянно-злой ухмылке.       — Нееет, дружок, далеко не так всё просто. У нас в школе давно ходили легенды о Колодце Бесноватых Душ. Много веков назад сумасшедших магов, действительно спятивших и представлявших серьёзную угрозу для остальных, живьём замуровывали в стенах Дурмстранга. Раньше это ведь была не просто школа магии, и вовсе не для детей школа, а ещё и крепость, и замок для правителей магического мира, и хранилище опасных артефактов… и тюрьма для опасных магов. Души замурованных живьём психов слетались в одно место, которое манило их открытым источником магии… тут я не буду вдаваться в подробности, это другая тайна школы. И на месте концентрации этих не упокоенных психов возникла дыра в фундаменте Дурмстранга, пробой и в магии, и в камне, и его назвали Колодцем Бесноватых Душ, из которого души периодически вырывались, пока сверху над дырой не воздвигли стены. Легенду у нас всерьёз не воспринимали, тем более, что она была намного популярней в романтическом девчачьем изложении, якобы, в этом колодце томятся души несчастно влюблённых, которые клялись магическими клятвами вечно любить кого-то, а потом изменяли своей любви и за это были обречены на вечное не упокоенное прозябание где-то под землёй, без возможности даже стать призраками. Ну и… в общем, оказалось, что легенда не врала, колодец был прямо под дуэльным залом. Все преподаватели школы клялись, что не знали об этом, когда именно там организовывали дуэльный клуб. За годы сотрясений, бесконечных поломок и починок, стена, в которую я попал, сильно расшаталась, и тот раз был последней каплей: она треснула аж до фундамента… прямо до этой проклятой дырки…       — Ого! Так на вас бросились души сумасшедших покойников?!       — Именно. Я успел выставить щит и выиграл несколько секунд, чтоб прийти в себя. У меня на глазах серая масса втягивалась в тела всех присутствующих, кто был к ней ближе, и лица людей резко изменялись, искажались жутким безумием и поистине животной яростью. Я до сих пор иногда во сне это вижу… Похоже, души за сотни лет пребывания в колодце слились в сгустки по несколько штук, потому что в теле одного моего сокурсника оказалась явно не одна чужая душа, и эти подселенцы, видимо, передрались за тело. Я видел, как его, истошно орущего, подняло на пару метров над полом, начало резко дёргать во все стороны, а потом… просто разорвало на части. Он будто взорвался изнутри и разлетелся на несколько кусков, разбрызгав целый фонтан крови. Я бросился бежать, а все вокруг меня орали, рычали и разрушали всё, что видели. Бешеные души не стремились убивать друг друга, они хотели вырваться из тюрьмы, разбить стены, сбежать. Весь зал был разгромлен раньше, чем я добежал до двери, и впереди меня бежало несколько этих несчастных, швыряя заклинания во все стороны. Лопались стёкла, сверху падали целые куски камня… одной девице, бегущей впереди, здоровенным камнем размозжило голову, она упала прямо мне под ноги с пробитым черепом. Я шарахнулся назад… и не помню, что было дальше. Очнулся уже в лечебнице Магического Совета, весь перебинтованный, с трудом различающий предметы вокруг. Там узнал, что меня тоже нагнали души, и я тоже какое-то время бегал и всё разрушал, пока не упал с высоты и не потерял сознание. Отделался несколькими переломами и сотрясением мозга. Преподаватели сумели заморозить всех, в кого души успели вселиться, и доставить в лечебницу, где подселенцев извлекли и уничтожили. Оказалось, что заклинание уничтожения призраков на них действует. Всего в тот день погибло четверо студентов и один преподаватель, тридцать шесть человек получили серьёзные ранения, была разрушена почти вся башня, где находился дуэльный зал, и две прилегающие галереи.       «Так вот что у них там «рвануло» и поставило под угрозу их участие в Турнире!»       — Колодец очистили и ликвидировали, для очистки совести поискали ещё какие-нибудь «подводные камни» Дурмстранга, ничего опасного не нашли и оставили нас ремонтировать разрушения, — Геллерт презрительно фыркнул. — Слышал бы ты, что об этом говорил портрет Нериды Волчановой в директорском кабинете! В английском языке нет таких слов, чтоб передать смысл этой бесподобной болгарской ругани. И я с ней был целиком согласен.       — Нерида Волчанова — это основатель Дурмстранга? — Альбус это прекрасно знал, но в душе не представлял, что теперь говорить обо всей этой ситуации, как реагировать. Выражать соболезнования? Возмущаться халатности Магического Совета? Или лучше сменить тему, потому что он не имеет представления, каково это, быть захваченным чужой душой и видеть, как на твоих глазах умирают ужасной смертью люди?       — Да. Она родилась в середине тринадцатого века, в то время, когда люди ещё умели колдовать без палочек, как Мерлин. И до сих пор основную массу студентов Дурмстранга представляют её соотечественники, болгары, хотя к нам принимают магов со всей Восточной Европы и из скандинавских стран, — Геллерт охотно сменил тему, видимо, ему тоже не хотелось больше вспоминать о трагедии. — Недавно Совет устраивал перепись студентов, и оказалось, что болгар абсолютное большинство — шестнадцать процентов. За ними сербы, их тринадцать процентов потом идут разные хорваты, боснийцы, черногорцы, македонцы, молдаване, шведы, норвежцы, финны. Ну, и немцев и австрийцев — их даже объединили в один пункт из-за ничтожно малого количества — всего два процента от всех учащихся, и то с округлением. Я, например, немец австрийского происхождения, но, проучившись в школе уже шесть полных лет, выучил на разговорном уровне почти все языки, на которых у нас говорят.       — Я тут краем уха слышал, как друзья называли тебя Гитлером. Почему это?       — Потому что они тупые и считают это очень забавным, — парень сердито пнул что-то звякнувшее под ногой. — Может, им кажется, что моя фамилия похоже звучит, хотя «хайлер», вообще-то, означает «целитель», а может, это из-за того, что я регулярно втравливаю ребят в приключения, причём зачастую со злостным нарушением школьных правил. Но я уже перестал на них обижаться, что с них взять, придурков… Тихо! Там кто-то есть…       Они дошли до странного места, где вдоль стен выстроились в два ряда длинные громоздкие сооружения, напоминающие телескопы с бесконечно вращающимися деталями, издающими загадочные шорохи, поскрипывания и позвякивания. В какой-то момент между сооружениями раздалось подозрительное шевеление и будто бы шиканье как призыв к тишине. Альбус по инерции наколдовал щит, и тут же на звук его голоса из-за одного из «телескопов» полетела длинная ветвистая молния, с громким треском разбившаяся о щит. Геллерт мгновенно ответил яркой красной вспышкой, ударившей в одну из деталей того самого «телескопа». Звуки деталей сооружений переросли в угрожающий гул, стены и потолок завибрировали, а со стороны, откуда прилетела молния, раздался сердитый девичий голос. Геллерт опустил палочку и что-то крикнул на немецком. Спустя пару секунд ему ответили всё тем же девичьим голосом, и Альбус увидел двух девушек, бегом приближающихся к ним. В одной из них он с изумлением узнал Минерву.       — Минни?! Какого чёрта?!       — Это вы какого чёрта?! Чего вы по нам стреляете непонятно чем?!       — Это не я, Геллерт стрелял!       — Убери щит, я тебя плохо слышу!       Все четверо в тотальном изумлении смотрели друг на друга, потом Геллерт вздохнул.       — Так, наверно, мне надо устаканить обстановку. Не только нам, Альбус, пришла в голову гениальная идея пошариться по крыше ночью. Вот эта юная леди — моя сестра Фрида, — он кивнул на вторую девчонку, высокую блондинку с тугой куклой волос — небось, в распущенном виде они доходили ей до задницы, — и знакомыми резко-скуластыми чертами лица, придающими ей в свете «Люмоса» жутковатое сходство с вампиром. Да, весьма похожа на брата.       — Мы двойняшки, — понимающе усмехнулась Фрида, заметив, как Альбус её разглядывает. В отличие от брата, у неё был довольно сильный акцент, но говорила она грамматически правильно. — Я старше его на двеннадцать минут.       — Не правда, это я тебя старше, мне мама сама сказала!       — Это она тебя утешала, а мне она сказала, что старше я!       — Спорный вопрос, кого она утешала! Фрида, вроде, не собирается участвовать в Турнире, но приехала меня поддержать…       — Присмотреть за тобой, идиот, и твоим долбанутым драконом, чтоб вы не разнесли всю Францию к чертям собачьим! — девушка сердито подбоченилась.       — Кажется, мы все сейчас рискуем разнести к чертям собачьим Шармбатон, — Минерва опасливо глянула вверх. Гул нарастал, теперь вверху начали собираться красноватые огоньки, формируясь в нечто, наподобие стрелы. И остриём эта стрела смотрела прямо в них. — Может, дадим дёру, пока шкуры целы, потом выясним семейные отношения?       Ребята максимально быстро заспешили на выход с крыши, освещая дорогу уже четырьмя «Люмосами», и как раз вовремя: за их спиной что-то с громким треском врезалось в землю и разлетелось миллионами искр, сзади прихлынула волна жара, Альбус почувствовал, как пятки его кед раскалились. Кубарем скатившись с лестницы на верхний этаж башни, они сбились в кучку и пугливо вгляделись вверх. Ничто их не преследовало, даже гула больше не было слышно, зато снизу раздался топот нескольких пар ног и взволнованный мужской голос.       — Быстро разбегаемся по спальням! — шикнула Минерва и наложила на них с Фридой маскирующие чары. Альбус сделал то же самое с ними с Геллертом, и они забились в ближайший угол, погасив палочки. Мимо них на крышу пронеслось несколько тёмных фигур, и спустя пару секунд парни осторожно, стараясь не скрипнуть ни единой ступенькой, пошуршали к себе. Только когда дверь спальни за ними закрылась, они вздохнули свободно, сняли чары, переглянулись и синхронно фыркнули.       — А что, было неплохо! Немножко подрались с девчонками, и нас чуть не прихлопнула какая-то боевая магия школы, — Геллерт довольно потянулся. Фиалы под потолком уже не горели, но настенные зажглись, реагируя на движение, и в их неярком свете Альбус заметил, что рубашка немца слегка подпалена на спине, а у него самого следы копоти на кедах, распространяющие запах жжённой резины. Сердце быстро-быстро колотилось, лицо горело, и ему это чертовски нравилось.       — Согласен. Для первого дня сойдёт. Надеюсь остальные, — он зыркнул на пустые кровати, ни дурмстрангцы, ни семикурсники Хогвартса ещё не вернулись с ночного загула, — вернутся живые и невредимые. А ведь завтра нас пригрозили поднять рано на торжественный завтрак.       — Точно. Ты ложись, я сейчас схожу покурю и вернусь, — Геллерт щелчком пальцев приманил в руку пачку обычных маггловских сигарет. Как это у него получилось?       — Ты куришь?       — Знаю, привычка вредная. Что поделать, жить тоже вредно, от этого умирают, — он весело подмигнул Альбусу и юркнул в коридор.       Уэйден немного посидел на своей кровати, выравнивая дыхание и вспоминая ночной разговор. Конечно, было искушение рассказать всё Минерве и Фитцу, но хотя бы с самим собой он пытался быть честным, и раз уж дал себе обещание не трепать языком о чужой тайне, нужно держаться. Однако связное зеркало само по себе оживилось и заговорило голосом Минервы.       — Альбус! Ну что, вы в порядке? Вас не заловили?       — Нет, — парень опасливо скосился на дверь и на всякий случай нырнул с зеркалом под подушку. — А что вы там делали? Откуда ты взяла эту Фриду?       — Она живёт со мной в комнате. Крутая девчонка, — Минни воссияла довольной улыбкой. — Начала красить ресницы, и наша Сьюзен тут же начала презрительно фыркать про «жалкие унизительные попытки выглядеть красивыми для мужиков». Думала, что немка не понимает по-английски, а Фрида как взвилась на неё, и в основном нецензурной бранью, мол, всякие обиженные на весь мир тупые курицы не будут её учить красоте, и вообще, она по девочкам и красится для девочек, и, если Сьюзен стесняется признать, что хотела бы с ней замутить, то пусть почитает какую-нибудь тематическую литературку в духе «фантастические лесбиянки и что с ними делать». Сьюзен аж на кровать всей задницей упала от её напора и больше не выступала, а девочки-француженки из нашей комнаты покраснели, как майские розы. А ещё у Фриды в сумке живёт скорпион, который превращается в брошку для конспирации, так что теперь Сью всерьёз боится, как бы эта «брошка» не оказалась ночью в её кровати. После ужина Фрида сагитировала нас пойти погулять по школе, но французские девочки отказались, они такие прям правильные, после отбоя носа наружу не кажут, боятся получить по мозгам от преподов, а я согласилась. Мы с Фридой решили, что обойдёмся без сопровождающих и сами найдём, где можно словить приключений на наши очаровательные задницы, хе-хе, и не ошиблись.       — Уж больно вдохновенно ты о ней рассказываешь, — Альбус коварно прищурился, улыбаясь до ушей. — Похоже, тебе не нужна тематическая литературка с этой дамочкой, м?       — А тебе не помешает, мой заумный друг, — Минерва прищурилась ещё коварней, у неё это получалось лучше. — Покорил тебя могучий арийский мальчик, я погляжу. Вы сразу так слажено заработали в паре в опасной ситуации, заметил? Ты прикрыл вас щитом, он атаковал, и у вас не было ни секунды, чтоб сговориться, будто сто раз так делали.       — Да ну тебя! — Альбус мысленно выругался, поняв, что опять у него щёки пылают. — Неужели одно маленькое совместное приключение с незнакомым парнем делает меня геем?! По твоей логике я должен уже быть замужем за Фитцем и до кучи женат на тебе!       — Не обижайся, в конце концов, мы все здесь на отдыхе, пока один из нас не избран Чемпионом, и у нас есть моральное право немного кем-нибудь увлечься. Надеюсь, твой арийский друг нас сейчас не слышит?       — Он курит в коридоре.       — О, как брутально! Всё-всё, молчу, а то разбужу сейчас мнительных француженок. Спокойной ночи, если, конечно, ей позволят быть у тебя спокойной.       И прежде, чем Альбус возмущённо взвился на тему «что ты имеешь в виду?!», Минерва прервала связь. Попытка связаться с Фитцем успехом не увенчалась, видимо, он не достал зеркало из чемодана и всё ещё прозябал в медицинском крыле, так что Альбус быстренько залез в свою пижаму и нырнул в засасывающую кровать. Почти сразу вернулся Геллерт распространяя вокруг себя странный запах табака, вишни и шоколада, повозился с одеждой и тоже улёгся. Их кровати оказались как раз друг напротив друга, и почему-то Альбус, честно планировавший отвернуться к стенке и начать засыпать, ещё долго лежал и пялился на тёмную фигуру, возвышающуюся над кроватью напротив. Все фиалы погасли, в темноте даже мебель угадывалась только по очертаниям, и единственным звуком в комнате было медленное размеренное дыхание Геллерта. Потом он вдруг повернул голову и шепнул:       — Спи уже. Успеешь на меня насмотреться, это я тебе гарантирую.       Альбус почувствовал себя пойманным за руку воришкой, не нашёл, что сказать, и быстро развернулся на другой бок, пряча в подушке горячее лицо.       Утром его разбудили громкие хлопки дверью и весёлые смешки. Выглянув из-под одеяла, он мгновенно проснулся и тут же занялся привычным в последнее время делом: начал краснеть. Неизвестно, во сколько вернулись Радован и Христо, но они были чрезвычайно бодрые, немного влажные и вместе с Геллертом бегали по комнате, хлеща друг друга одеждой. Все трое были голые по пояс и являли собой настоящих юных Аполлонов, с воистину роскошной мускулатурой, красивыми пропорциями, кубиками пресса и татуировками, украшавшими предплечья, спину или грудь. У Радована на всю спину красовалась какая-то большая чёрная кошка, хищно оскалившаяся и приготовившаяся к прыжку, у Христо на правом плече и частично на груди была изображена красная птица, раскинувшая крылья, у Геллерта — тёмно-синий дракон на правом предплечье, хвост дракона спускался ниже локтя. Разбуженные их повышенной активностью хогвартские семикурсники вяло возились в кроватях, с плохо скрываемой завистью разглядывая северных красавцев и явно стесняясь вылезать из пижам у них на глазах, ибо им нечем было похвастаться, не выпирающими же рёбрами, мягкими животами или вовсе жировыми складками на поясе.       — Тоже мне, — тихо фыркнул один из семикурсников другому. — Было бы чем хвастаться. Тем, что из них там делают солдат и заставляют качать мышцы, а не мозги?       — Ошибаешься, братишка, — тут же откликнулся Геллерт и вдруг навис над этим парнем с грозной рожей, парень аж невольно упал башкой в подушку. — Отвечай быстро, не задумываясь! Чем можно блокировать Аваду?       — Эээ… Ничем… От неё нет блоков!       — И что, если в тебя выстрелят Авадой, будешь стоять и ждать, когда она об тебя размажется? Пф! — Геллерт презрительно ухмыльнулся и отстранился. — Да уж, очень у вас в Хогвартсе мозги качают.       — Аваду невозможно произнести невербально, — немедленно откликнулся Альбус, испытав чувство уязвленного школьного патриотизма. — Пока противник будет произносить заклинание, можно успеть невербально наколдовать прочное препятствие толщиной около двадцати сантиметров, Авада его не пробьёт. Это при условии, конечно, что таких естественных препятствий нет рядом, чтоб можно было за ними укрыться.       — Беру свои слова обратно, — весело развёл руками Геллерт. — Мозги вам пытаются прокачать, но у некоторых просто вместо мозгов холодец. Вставай, Ал, нас уже два раза на завтрак позвали. Душевая тут через две двери налево, по нашей стороне коридора. Похоже, кроме вас, все уже помылись.       — Что этот хрен о себе возомнил? — ворчали парни, топая вместе с Альбусом мыться. — Кто он вообще такой? Я не помню, чтоб он хотя бы упоминался в рейтинге дурмстрангцев, а лезет нас поучать! И вообще, эти его разговоры про Аваду можно причислить к угрозе!       — Я уже узнал, он школьная звезда квиддича, капитан их сборной, которая в прошлом году выиграла европейский турнир среди юниоров. Его отговаривали участвовать в Турнире, чтоб поберечь себя для квиддича, где ж они ещё такого ловца найдут?       — Стоп, так это он тот самый болгарский ловец, который установил мировой рекорд, поймав снитч на второй минуте матча против испанской сборной?!       — Ага, только пресса ошиблась, он не болгарин, а немец. Ну блин, эти тупые журналюги, по ходу, всех дурмстрангцев по умолчанию называют болгарами, особенно если дело касается квиддича. Их тренер Виктор Крам очень из-за этого психует и уже давно не даёт интервью.       Альбус невольно улыбался, стоя в душевой кабинке. «Мердок описается от счастья, если Геллерт приедет в Хогвартс, и не отлезет от него, пока Турнир не кончится, ну, или пока он не научится играть так же. Было бы круто, если б парни подружились».       «Потому что был бы повод переписываться с Геллертом? — немедленно отозвался в голове насмешливый внутренний голос, принадлежащий почему-то Минерве. — Ну конечно, «братик хочет выяснить у тебя, с какой ноги удобнее садиться на метлу, и я заодно решил накатать тебе пятьдесят свитков письма».       «Прекрати свои скользкие шуточки, Минни!.. Дожил, блин, разговариваю с воображаемыми друзьями, пока настоящие ждут меня, небось, на завтраке!»       Геллерт в парадной алой форме стоял возле витражного окна в коридоре и курил, распространяя вокруг себя знакомый и, пожалуй, приятный запах табака, вишни и шоколада. Когда Альбус, надев на всякий случай хогвартскую мантию, ибо, вроде как, предполагался торжественный приём их делегации, вышел на завтрак, немец по-прежнему стоял на том же месте и качнулся ему навстречу.       — Пошли, провожу. Я уже знаю, где тут их зал для приёмов.       — Ты специально меня ждал, что ли?       — Ну, невежливо было бы бросить тебя блуждать тут в одиночку.       Зал было легко найти, гостеприимно распахнутая массивная дверь из красного дерева бросалась в глаза сразу при спуске с главной лестницы на первый этаж. Из двери тянуло умопомрачительными запахами еды, рядом, пока не заходя в зал, толпились группки студентов, активно знакомясь и весело жестикулируя в попытках преодолеть языковой барьер. Альбуса тут же справа атаковала когтистая и довольно сильная лапка Минервы.       — Наконец-то! Иди сюда, познакомлю тебя с двумя очаровательными девочками, — она решительно отбуксировала его в маленькую девичью группку, из которой уже знакомая Фрида приветливо махнула ему рукой. Парадный китель её формы был более плавного покроя, притален и расширен в бёдрах, подчёркивая, что это всё же девушка, несмотря на грубые штаны и сапоги. Рядом с ней стояла уже знакомая по газете Аурели Эмонье, и вживую она казалась ещё милей, с этими своими трогательными кудряшками, тёплыми карими глазами непуганой лани и очаровательными ямочками на щеках, появляющимися от улыбки. Разве что ростом она оказалась ниже, чем ожидалось, и люди, не знающие о её исключительном магическом потенциале, могли бы посмеяться над её первой строчкой в рейтинге французских чемпионов, мол, у несчастных французов никого лучше этого утончённого заморыша, не нашлось. Геллерт тоже приблизился к Аурели и, пожелав ей доброго утра на удивительно чистом французском, звонко щёлкнул каблуками сапог и в галантном поклоне поцеловал ей руку. Аурели, совершенно растерявшаяся и не знающая, куда смотреть, на кого реагировать, залилась краской до корней волос. Минерва сердито замахала кому-то в глубине зала, и, пока она, безбожно путая французские слова, представляла девушкам Альбуса, утверждая, что он «хороший гараж» и «отличный магазин», к ним подошёл Фитц, на ходу дожёвывая что-то.       — О, он уже жрать сподобился! Мы тут международные контакты налаживаем! — сердито восшипела на него Минни.       — Меня только недавно выпустили из медицинского крыла, где одной кашей с лекарствами травили! — жалобно заблеял Фитц. — Ал, как дела?       — Нормально, а ты?..       — С ним всё хорошо, пара ушибов и тонна трусости на килограмм живого веса! Девочки, это мой второй любовник…       — Минерва! Давай лучше я! — отчаянно краснея, Альбус принялся объяснять ошарашенным француженкам, что его подруга всего лишь путает слова. Геллерт в сторонке кривил рожу и старательно пытался не захохотать.       Подруга у Аурели оказалась не такой симпатичной, большеротая, крепко сколоченная и с чересчур развитой грудью, зато она совершенно не смущалась, охотно болтала с английскими мальчиками и нет-нет да бросала взгляды на Геллерта, особенно на его плечи, почти военную выправку и длинные на удивление прямые ноги. Наверно, ей казалось, что звёзды квиддича, не слезающие с метлы целыми днями, должны иметь ноги кавалеристов. Альбусу приходилось довольно туго, он добровольно взвалил на себя обязанности переводчика между француженками и парочкой своих специфических друзей, но и его взгляд иногда невольно возвращался к Геллерту. Тому уже что-то бурно нашёптывала на ухо Фрида, неубедительно делая вид, что не косится на англичан, парень хмурился, отфыркивался, закатывал глаза и всем своим видом выражал «да-да, конечно, как скажешь, мозгоклюйка ты моя». Потом к ним подошла вчерашняя проводница в коричневой мантии и предложила каждому позолоченную книжечку с названиями языков на обложке. Она пояснила, что это универсальный переводчик с десяти европейских языков на какой-то один, недавняя разработка нескольких Министерств Магии для облегчения международных контактов. Взяв книжечку с надписью «Английский», Альбус обнаружил, что внутри всего две страницы, намертво приклеенные к обложке, на одной странице изображено большое розовое ухо с заостренным кончиком, нечто среднее между человеческим и эльфийским, оно слегка шевелилось, чутко улавливая звуки, а на второй странице появлялись строчки красивого каллиграфического текста на английском, когда ухо улавливало, что нужно перевести. Геллерт от книжечки вежливо отказался.       — Ты что, знаешь все европейские языки? — не удержался и спросил Альбус. Парень загадочно ухмыльнулся.       — Возможно.       — В смысле, возможно?..       — В смысле, я не знаю точное количество европейских языков, — ещё более загадочная ухмылка.       В зале произошло какое-то шевеление, и все беседующие перед дверью потянулись внутрь. Длинные, как и в Хогвартсе, столы были застелены нежно-розовыми скатертями и ломились от дымящихся блюд, весь потолок увивали огромные куски полупрозрачных тканей, создавая впечатление нахождения в шатре, за столом на небольшой возвышенности собирались празднично разодетые маги преимущественно солидного возраста, а перед ними на высоком резном табурете была установлена загадочная светло-красная мерцающая конструкция, похожая на гигантский закрытый бутон тюльпана.       — А она что тут делает? — мрачно буркнула Фрида, вглядываясь куда-то за «тюльпан». Альбус заметил, что сидит с Фитцем с одной стороны и Геллертом с другой, девчонки сидят напротив, а чуть в отдалении знакомые дурмстрангцы шлют Геллерту таинственные знаки с кривыми улыбочками, на что он отвечает сердитой рожей и киванием на преподавательский стол.       — Кто? — Минерва, уже наложившая себе в тарелку еды, скосилась туда же.       — Видишь вон ту блондинку в красной мантии с горностаевым воротником? — Альбус тоже вгляделся во взрослых и сразу заметил, о ком Фрида говорит. Суровая дама лет сорока, с куклой светлых волос, напоминающей причёску всё той же Фриды, была единственная, украсившая себя мехом, на что французы косились с неодобрением и перешёптывались, мол, настоящие меха давно вышли из моды, и это просто не эстетично и вульгарно, демонстрировать шкурки невинно убиенных несчастных животных в приличном обществе. — Это наша директор, Сольвейг Андреассен. Горячая норвежская дамочка. Жуткая смесь сфинкса с василиском, хе-хе. Предполагалось, что она приедет непосредственно на первый этап соревнования, не выдёргивать же директора на целый месяц из образовательного процесса в своей школе. А тут, ишь ты, шило в задницу укололо…       Леди Андреассен резко зыркнула в сторону Фриды крайне неприятным колючим взглядом, и Фрида закашлялась, схватившись за кубок воды. Геллерт сделал ей страшные глаза и чинно скосился в тарелку. Похоже, директриса прекрасно засекала, когда о ней говорили нелестности. Вперёд, к табурету с «тюльпаном», вышел представительный мужчина с благородной проседью в волосах, в мантии, отливающей золотом, и с множеством перстней на пальцах.       — Наш директор, Дельфин Баверель, — шепнула Аурели соседкам. — Сейчас речь говорить будет.       Минерва вздохнула и, с неудовольствием оторвавшись от еды, раскрыла свою книжечку-переводчик. Директор Баверель витиевато поприветствовал всех гостей Шармбатона, извинился, что из Министерства так поздно доставили универсальные переводчики, понадеялся, что текущий Турнир поспособствует сплочению магических сообществ представленных стран и национальностей, и уже на второй минуте его выступления половина присутствующих, даже за преподавательским столом, начала тихонько зевать в рукава. Альбуса тут же отвлёк Фитц, пожаловавшийся на своих соседей, с которыми сегодня утром уже познакомился, шумных дурмстрангцев, которые ни черта не понимают по-английски, но лезут в личное пространство и раздают советы жестами и на дикой смеси непонятных языков, и жеманных французов, от парфюма которых кружится голова, и чувствуешь себя как в женской ванной. Потом Альбусу пришлось нехотя рассказывать о своих соседях и маленьком вчерашнем приключении, на что Фитц немного обиделся, мол, мог бы и его подождать с приключениями, тоже друг, называется, прохлаждается с каким-то наглым северянином, пока он, Фитц, помирает в медицинском крыле. На резонное замечание Альбуса, что Фитцу уже хватило воздушного приключения, парень возмутился, мол, это было не приключение, а несчастный случай, ничего романтического и тем более весёлого в этом не было. Альбус только глаза закатил. Конечно, быть чуть не поджаренным неведомой охранной магией Шармбатона было невероятно романтично. Тем временем Христо и Радован, тоже не слушавшие директора, снова принялись что-то шептать Геллерту. Альбус скосился в свою книжечку.        «…настоящие дебилы, — услужливо проступил в ней английский текст, едва ухо уловило, по-видимому, болгарскую речь. Говорил Геллерт, незаметно жуя что-то с тарелки. — Если бы сейчас кому-нибудь взбрело в голову напасть на школу, её захватили бы за несколько минут. Не то, что охраны никакой не поставили, так даже вчера прилёт гостей никто не организовал, о чём тут вообще говорить».       «Кому может захотеться захватывать Шармбатон, зачем кому-то сдалась школа?» — фыркнул Радован, попивающий из кубка что-то, подозрительно напоминающее протеины.       «Тут столько видных шишек собралось. Наша директор, французский директор, звёздные студенты, среди которых и мы с тобой, Радо. Гляньте, сколько прессы. Пристроились, как тараканы, по углам, и щёлкают колдокамерами на всё. Если б кто-то захотел прославиться по-чёрному, мог бы сейчас ворваться в зал, грохнуть пару-тройку человек на глазах у прессы, и запросто смыться, никто бы его не задержал. Потому что некому!»       «Ну, твой англичанин наколдовал бы всем двадцатисантиметровые стены против Авады», — парни захихикали, и Альбус, почувствовав на себе их взгляды, ощутил, как горят уши.       «Да, он у меня умничка», — ухмыльнулся Геллерт. Парни, кажется, удивились, что не последовало никаких смущений и возмущений, друг смотрел на них со снисходительной уверенностью, мол, завидуйте мне молча, и парни сами смутились.        — Эй, ты слушаешь?! Смотри, вон Кубок! — Фитц пихнул Альбуса локтем в бок, и он увидел, как, повинуясь палочке мсье Бавереля, «тюльпан» раскрылся, и в его центре оказалась большая глиняная чаша, всем хорошо знакомая по обзорам предыдущих Турниров в прессе. Над ней тут же торжественно вспыхнул голубой огонь, и директор Шармбатона объявил, что с этой минуты и в течение трёх следующих дней все желающие от шестнадцати лет могут бросать в Кубок свои имена.        — Очень странная магия, правда? — не унимался Фитц, когда торжественная часть закончилась, и завтрак продолжился. — Как она распознаёт по одному лишь имени, в какой школе учится этот человек? Все имена пишутся латиницей, и, если имя, допустим, французское, это не значит, что человек обязательно из Шармбатона, у нас в Хогвартсе учится немало людей с французскими именами, иммигранты или ребята из других стран, чьи родители предпочли отдать их в Хогвартс. И вообще, если бы, скажем, в Кубок бросил своё имя студент Илвермони, там у большинства имена такие же, как у нас, американцы в принципе мало чем отличаются от англичан, что бы сделал Кубок?        — А ещё интересно, по каким критериям он выбирает чемпионов, — согласно кивнула Минерва, наворачивая еду не хуже проголодавшихся дурмстрангских мужиков. — По предыдущим Турнирам сложно проследить какую-то систему, иногда чемпионами становятся те, кому это пророчили, выдающиеся маги, известные спортсмены, а иногда — совсем никому не известные люди, словно Кубок выбрал их методом тыка. И ведь эти ребята порой выигрывали, а порой так разгромно продували, что не доходили до третьего тура, чтоб не позориться и не рисковать здоровьем. Вот и гадай, правда ли тут метод тыка, или же на Кубок частенько оказывают постороннее влияние, заставляя его выбирать желательных чемпионов, посильнее для «своих» и послабее для «чужих».        — Всё это много раз обсасывается в прессе со всех сторон год за годом, — поморщился Альбус. — И каждый раз жёлтая пресса найдёт «виновника», якобы, кто-то обманул Кубок, заставил своих студентов, всех, кроме самых желательных, бросать чистые бумажки, физически устранил сильных претендентов у соперников и так далее. Только специальные доверенные люди из отделов международного магического сотрудничества знают, как работает кубок, с нами как раз прилетел один такой, можно спросить у него, и он, конечно, ответит, что нам не стоит совать в это дело свои сопливые носы.        — Если бы Кубок выбирал за талант играть на волынке, Минерва была бы безоговорочным чемпионом, — фыркнула Фрида. Кончики ушей у Минни покраснели. Альбус фыркнул.        — Ты взяла с собой волынку?        — Ага. Парочка соседних комнат уже прокляли меня и весь мой род до седьмого колена.        — Пусть только попробуют, их собственный род сразу же прервётся на этих дебилах, — хищно пообещала Фрида. — Ты очень круто играешь, и я обязательно тоже научусь!       Тут за соседним столом раздался испуганный вскрик и какое-то шевеление. Альбус немного привстал на стуле, в зале стало заметно тише. Мсье Баверель вскочил со своего места и сам подошёл туда, где пара девчонок уже окружила третью, подсовывая ей платки. Вся нижняя часть лица этой девушки была окровавлена, кровь обильно хлестала из носа и, возможно, изо рта. Директор помог ей встать, что-то быстро и взволнованно сказал её соседкам, и те поспешно увели её из зала. Альбус невольно пригляделся к этой юной леди. Довольно высокая, очень тощая, с длинным пучком абсолютно чёрных волос, скорее всего, крашеных, и бледная, как покойник. Даже на значительном расстоянии были заметны яркие синие вены у неё на висках. Определённо у девушки были серьёзные проблемы со здоровьем.        — Кто это? — Минерва и Фрида обернулись к француженкам. Аурели грустно вздохнула.        — Жаклин Бескон. Она страдает от родового проклятия, уже четвёртое поколение женщин в её роду мучается от внезапных приступов сильного недомогания. Это не на всех женщин распространяется, проклятие выбирает какую-то одну из них каждое поколение, и эта несчастная не доживает до двадцати. С каждым годом чувствует себя всё хуже и хуже, пока очередной приступ не убивает её…        — За что их так прокляли? И неужели никто не может снять проклятие?        — Никто. Это особый сорт личного проклятия, которое можно снять только при жизни того, кто его наложил, но та ведьма, которая их прокляла, давно умерла, причём нарочно наложила на себя руки, чтоб её жертву не смогли спасти. Там типичная любовная история: кажется, прабабка Жаклин увела у этой ведьмы мужа, не зная, с кем связалась. И теперь на муки обречено семь поколений в роду этой охотницы до чужих мужей, Жаклин только четвёртая.        «Положи на место!» — появилась в книжечке Альбуса свежая надпись. Геллерт сердито пинал Христо ногой под столом.        «Но это же чистое серебро!»        «Не позорься, идиот! Тут вся посуда со школьным гербом и явно заколдована, через герб сразу вычислят, кто тырит столовое серебро!»        «Ты же сам сказал, французы тупые и ничего не заметят!»        «Я сказал, положи! Клептоман хренов, красней потом за тебя перед сворой этих напыщенных мужиков и баб! Радован, выкрути ему руку!»        «Всё-всё, тихо, я положил!»        «Однако, ребята всё более любопытными оказываются», — с невольной улыбкой подумал Альбус, подцепливая серебряной вилкой горошек.       Сразу после завтрака ребята бросились по спальням переодеваться, и небольшая компания в составе Аурели с её раскованной подружкой, Геллерта с Фридой и троих английских друзей отправилась в Зоосад, где студенты и гости Шармбатона держали свою живность. В отличие от Хогвартса, виды и количество животных, которых можно было содержать здесь студентам, не ограничивались, для них была отведена отдельная довольно большая территория, разделенная на сектора с ограничивающими барьерами и увеличенная местами с помощью заклинания расширения, чтоб вместить, например, просторные пастбища для крупных травоядных животных. Прямо на входе в Зоосад Геллерту в грудь бросился маленький тёмно-серый дракончик, пронзительно клекоча, провисая у парня на куртке и будто бы ругаясь.        — Соскучился, засранец мелкий? — Геллерт ласково почёсывал его под шеей, как котёнка, и уворачивался от сердито-горячих облачков пара из ноздрей дракона. — Народ, знакомьтесь, это Долбик. Свою кличку получил за стремление упрямо долбиться во все преграды, не зная слова «нет». Ну, и я не любитель давать благозвучные клички зверькам, просто чтоб красиво было.       Дракон довольно прижмурился от почёсываний и вывалил на сторону раздвоенный язык, как собака, сразу приобретя придурковато-забавный вид. Чёрные гривообразные пластинки на его шее встали дыбом, запятые ноздрей сверкнули алыми отблесками затаённого пламени. Всё же, несмотря на обычную драконью внешность в миниатюре, довольно устрашающую и отталкивающую, этот Долбик производил на новых знакомых приятное впечатление, девчонки сразу потянули руки его лапать, но Фрида их оттащила, бурча, что к незнакомцам Долбик испытывает исключительно гастрономический интерес, и, если в тянущейся к нему руке не будет угощения, он вполне сочтёт за угощение саму руку. Аурели показала, где в Зоосаду можно раздобыть корзины с мясом, и девочки всё же были допущены до драконьей тушки. Наевшийся Долбик даже полез ласкаться к Минерве, которая очень им заинтересовалась и с подсказок Фриды лапала его за спинной гребень и брюшко в строго определённых местах. При этом на саму Фриду дракон сердито дышал горячим паром, чувствовалось, что он на девушку дуется. Потом выяснилось, что Фрида уговаривала Геллерта не брать это «исчадие ада» с собой, была готова ради этого сама остаться и ухаживать за ним, а Долбик, несмотря на своё плохое воспитание, всё же понимает человеческую речь.        — Кажется, я уже знаю, о ком будет моя новая статья в магзоологический журнал, — у Минни аж глаза засверкали. Долбик по-змеиному лизнул ей ладонь раздвоенным языком.        — О, у нас тут богатый бестиарий, — мило разулыбалась Аурели. — Думаю, ты ещё не один раз передумаешь с темой статьи. Пойдёмте, я вам всех покажу.       Впечатлений от Зоосада хватило на целый день, а ведь, как объяснили француженки, вокруг Шармбатона много садов, и все они тематические, чтоб обойти их все и посмотреть хотя бы самое интересное, трёх дней явно мало, к тому же, до окончания первого тура Турнира иностранцев обещали обучать по индивидуальным программам: большинство из них с последних курсов своих школ, и им в конце года придётся сдавать экзамены, так что им нельзя отстать от учёбы. Минерва захватила с собой толстую книжку по магозоологии и, бродя по секторам Зоосада, то и дело сверялась с книжкой, рискуя соваться даже к крупным хищникам. Фрида от неё не отставала, причём вела себя с животными резковато, будто пыталась выпендриться перед Минервой, показать, какая она бесстрашная и «ладит» с живностью, так что Альбусу пришлось следовать за ними по пятам и периодически буквально оттаскивать обеих из опасной зоны за шиворот. Фитц проявлял куда больше благоразумия и общался с крупными животными исключительно через защитный барьер, а француженки, которые сто раз всё и всех тут видели, активно увивались вокруг Геллерта, что Альбусу почему-то смутно не нравилось. Он косился на Аурели и думал, что на него-то эта милая кудрявая дамочка с таким любующимся восторгом смотреть не будет, как на обаятельного герра Хайлера. Пусть даже он того и заслуживает. Да… Впрочем, Геллерт то и дело отвлекался от воркования с француженками на Долбика, которого обилие живности вокруг совсем сводило с ума и заставляло носиться между ними огненной кометой в попытках с кем-нибудь подраться или кого-нибудь попробовать на зуб. Его поселили в вольере с фениксами, и при попытке пощипать этим своенравным птичкам пёрышки дракон был неслабо отделан мощными клювами и когтями фениксов, и даже главный козырь Долбика — длинные жалящие струи пламени — был им глубоко по барабану, они и сами огненные и вертели таких выскочек на своих маховых перьях. Так что вынужденно присмиревшему дракону очень хотелось теперь наверстать упущенное с фениксами.        — Это его ты набил себе на руке? — рискнул спросить Альбус, наблюдая, как Геллерт отнимает у Долбика перепуганную шиншиллу.        — Ага. У нас у пацанов есть традиция, не одобряемая преподами, но бороться с ней уже бесполезно, годами укоренилась… Нельзя! Это моя добыча, я сам зажарю пушистую и сожру, понял?! — дракончик недоверчиво скосился на хозяина, но от шиншиллы отстал. — В общем, на своё пятнадцатилетие мы дарим сами себе татуировки. Типа признак того, что мы становимся мужчинами, и всякое такое. Ну, я далеко за идеями не ходил, есть у меня любимый питомец, его и решил набить… Всё, ты меня достал! Иди сожри Альбуса! — и он швырнул дракона прямо Альбусу в грудь.       Тот испугаться не успел, только машинально обхватил Долбика обеими руками, почувствовав, какая прочная и горячая у него чешуя, но Долбик и не думал никого жрать, он внимательно присмотрелся к Альбусу, осторожно тронул его языком за нос, издал низкий урчащий звук и задрал голову, открывая шею.        — Ишь ты, понравился ему, — захихикал Геллерт. — Чеши давай, чего стоишь? Его долбанутое величество желают быть тобой почёсанными.       Альбус осторожно почесал дракона по шее, и тот снова принялся низко урчать, цепляясь когтями в одежду.        — Они совсем как коты. Только более постоянные, — несмотря на тёплую улыбку, глаза у Геллерта были холодными, светло-голубыми, как две льдины, особенно ярко сверкающие на солнце. «И почему я вообще об этом подумал? Почему я пялюсь на его глаза?» Дракончик нежился у него на руках, и в узком прищуре его огненно-жёлтых глаз чувствовалась какая-то насмешка.       Все три дня в школе только и разговоров ходило, кому бросать своё имя в Кубок, кому лучше не рисовать. Иностранных студентов действительно ознакомили с программой обучения, которая начнётся, как только чемпионы будут определены, а пока что все были предоставлены сами себе, и у Альбуса не было никакой возможности собрать своих друзей для занятий маггловскими науками. Ему самому внезапно захотелось выучить немецкий язык, потому что не будешь же демонстративно раскрывать переводчик каждый раз, когда Геллерт и Фрида о чём-то таинственно шепчутся по углам, и Альбусу кажется, что оба смотрят на него и ухмыляются. Сколотившаяся в первый же день интернациональная компания с подачи всё той же неугомонной Фриды принялась лазать по школе и окрестностям, временами влипая в мелкие неприятности, сталкиваясь с нарушением местных условностей и негласных табу. Впрочем, Фитц быстро от компании отделился, когда Христо и Радован на ломаном английском предложили ему партейку в карты. Оказалось, Фитц в картах весьма неплох, и, когда в игре пошли серьёзные ставки, компания могучего серба и хитрожопого вороватого болгарина стала для него намного интересней, чем шатания по новым местам и даже общение с милыми местными девушками. Для себя парень уже решил, что своего имени бросать в кубок не будет. Минерва ведь права, есть вещи, в которых он опозорится в международном масштабе, если каким-то непонятным тыком Кубок выберет его, лучше не рисковать.       Альбус вообще до последнего дня забыл о Кубке и о принятии решения насчёт Турнира. Блуждания по удивительным садам Шармбатона действительно затягивали, вдобавок, было довольно забавно наблюдать, как развиваются отношения Минервы и Фриды. А они определённо развивались, девчонки находили между собой много общего, со второго дня уже практически никуда не ходили друг без друга, Минни быстро выучила несколько фраз на немецком, даже произношение особо не коверкала, ещё больше их сплотил уход за различными тварюшками с целью их изучения — разрешение они сами себе выбили у смотрителя Зоосада, Минни продемонстрировала опыт общения с некоторыми редкими зверями, а Фрида пообещала, что дракон брата больше не будет терроризировать зверьё, по крайней мере, в её присутствие. Альбус то и дело ловил себя на мысли, что он у девчонок третий лишний, хотя и в компании Геллерта и его французских поклонниц он тоже был определённо лишним. Помимо Аурели и её подружки, к Геллерту быстро примазывались другие француженки и даже одна семикурсница Хогвартса, они все находили его ужасно милым, «лапочкой», «пупсиком» и «игривым котёнком с такими красивыми глазками». Алу хотелось сказать, что этот «пупсик» может откусить им голову и забить её в ворота вместо квоффла, это периодически чувствуется во всём его облике, но благоразумно молчал. Раз девицы этого не чувствуют, наверно, для них он не излучает угрозу, угроза предназначена для парней-потенциальных конкурентов. И всё же ему отчаянно не нравилось такое положение вещей, он сам не мог понять, почему, но при виде расцветающих на милом лице Аурели ямочек и её исполненных любования взглядов на Геллерта у него внутри что-то противно ворочалось, сжималось и будто дёргало за потроха.       Отвлекало от этих мыслей разве что периодическое появление в поле зрения Жаклин Бескон. Тощая бледная немочь с чёрными, как две маслины, огромными глазами на пол-лица иногда следовала за Аурели и её подружками, практически не разговаривала, разве что роняла пару фраз тихим бесцветным голосом, рассеянно щипала листья с деревьев, рассеянно гладила зверушек, которые её не любили и норовили разбежаться, и очень напоминала живого мертвеца, слепо тыкающегося во все стороны, ослеплённого дневным светом и не понимающего, зачем его откопали из уютной холодненькой могилки. Аурели жалобным шёпотом объясняла, что Жаклин заставляют хотя бы час в день проводить на свежем воздухе, это для неё полезно, а иначе она не вылезала бы из четырёх стен, потому что никаких интересов в жизни у неё уже не осталось. Она понимает, что медленно умирает, и уже смирилась с этим, так к чему трепыхаться и чего-то хотеть. Альбусу, вроде бы, ни к чему была эта грустная история совершенно незнакомой девушки, но глаза сами норовили то и дело поискать её взглядом и понаблюдать за ней. Какое-то внутреннее чутьё буквально делало на неё стойку. Фицт говорил, что для хорошего волшебника интуиция — вторая палочка…       В последний день перед оглашением выбора Кубка всех студентов попросили собраться в спальнях и до завтра стен школы не покидать. Когда Альбус с компанией, все удивлённые таким поворотом, заходили в школу, у них на глазах дверь зала торжеств с громким стуком распахнулась, оттуда вылетела разъярённая леди Андреассен в своей неизменной мантии с горностаевым воротником, и начала быстро подниматься по одной из боковых лестниц, в сторону классных комнат. За ней следом вышел раскрасневшийся и растерянный мсье Баверель, почти испуганно зыркнул на застывших иностранных студентов и поспешил за сердитой дамой.        — Похоже, что они поссорились, — шепнула Минерва.        — Я слышала, они ещё вчера ссорились, — озабоченно сообщила Аурели. — Директор Дурмстранга, кажется, опасается, что наш директор вознамерился подтасовать результаты выбора Кубка.        — Опять?! Да когда это кончится?! Каждый раз кто-то кого-то обвиняет в жульничестве!        — А мсье Баверель, говорят, ещё и припомнил леди Андреассен, что однажды директор Дурмстранга, Игорь Каркаров, действительно сжульничал с Кубком, чтоб тот выбрал Виктора Крама Чемпионом. На что леди, конечно, безумно обиделась.        — Ну всё, теперь начнутся тайные межшкольные разборки, — Геллерт грустно фыркнул вслед директорам. — Ладно, не наше дело. Раз уж мне до завтра нельзя выходить на улицу, я продолжу эпатировать народ и курить в коридорах, чем и займусь прямо сейчас.        — Ты уже бросил своё имя в Кубок? — спросила Альбуса Минерва на подходе к спальням.        — Эмм… нет… — впервые за последние дни Ал об этом вспомнил. Минни вытаращила на него глаза и сердито прижала к стене.        — И долго ты будешь раскачиваться?! Сегодня в полночь зал торжеств закроют и опечатают, у тебя осталось совсем мало времени на раскачку!        — А ты сама бросила?        — Да, но почти уверена, что меня не выберут, мы с Фридой просто так, по приколу бросили. У шармбатонцев все старшие курсы чуть ли не в полном составе покидали свои имена, все дурмстрангцы, включая Геллерта, тоже отстрелялись, а ты чего сидишь? Директор на тебя возлагал большие надежды, ты объективно круче всех присутствующих наших в магии!        — Ну не знаю… Я же говорил, меня эта дурацкая слава не прельщает, только не в таком виде…        — Какая к боггартовой бабушке слава?! Речь идёт о чести школы! Ты что, хочешь, чтоб нашим Чемпионом стал какой-нибудь Зелински с пузом от сливочного пива, который не различает «Редукто» и «Репаро»?! Или какой-нибудь Эмерсон, который от вида крови теряет сознание, даже если это всего лишь царапина от кошачьих когтей?! Хочешь, чтоб Хогвартс опозорился?!        — Не ори, блин, уши не казённые! Ладно, брошу я эту чёртову бумажку, брошу, только ради того, чтоб, если Кубок всё равно выберет Зелински или Эмерсона, ты не вопила, что это из-за меня!       И Альбус уже вечером явился в зал торжеств, неся в руке аккуратно сложенный вчетверо кусочек пергамена со своим именем. В зале было абсолютно пусто и тихо, ткань под потолком мерно раскачивалась, издавая приятный шорох и только усиливая ощущение нахождения в шатре, фиалы на потолке погасли, на стенах светили в пол-силы, но сам Кубок довольно ярко сиял голубым огнём. Альбус вздохнул спокойно, ему как раз и хотелось, чтоб никто не видел, как он «общается» с Кубком. Этот странный голубой огонь его завораживал, почти гипнотизировал, он приблизился вплотную, шагнув за «линию возраста», отсекающую лиц, младше шестнадцати, и замер, наблюдая за размеренным танцем языков пламени. Чем больше он смотрел на пламя, тем сильнее внутри нарастало странное ощущение, будто он видел его раньше, вот так же близко, очень близко, его языки почти входили в плоть, грозили сжечь дотла одним прикосновением. Необъяснимое дежавю сменилось постепенно усиливающимся беспокойством. Вокруг было очень-очень тихо, словно все звуки разом улетели из зала, вспугнутые мистическим огнём, который разрастался, захватывая всю площадь зала, взмывая до потолка, нависая сплошной стеной. И где-то там, в глубине стены, тёмная фигура дирижировала огнём, вдохновенно взмахивая волшебной палочкой… Альбус моргнул, отступил на шаг, и видение пропало. На мгновение показалось даже, что огонь над Кубком вытянулся в знак вопроса, мол, чего это тебя так глючит, человек?       «Всё-таки в Шармбатоне действительно распыляют в воздухе какие-то вещества, «пробуждающие чувства». Да, знаем мы эти «пробудители». Можно было бы пожаловаться в отдел международного сотрудничества на допинг». Разозлившись на самого себя, парень решительно бросил бумажку внутрь, уловил короткую одобрительную вспышку огня и решительно пошёл в спальню.       Фитц с дурмстрангцами яростно резался в карты, возле него уже собралась небольшая кучка денег и каких-то побрякушек, Христо нецензурно бранился сквозь зубы, Радован с мукой мыслительной деятельности на не обременённом интеллектом челе чесал затылок. Геллерта не было, но от его кровати исходил устойчивый запах его сигарет. Альбус улёгся спать, но не мог уснуть, даже когда вконец проигравшиеся парни вытолкали довольного Фитца и, переругиваясь, тоже затихли в своих кроватях. Лишь какой час спустя парень умудрился уснуть с неприятной, почти ранящей мыслью, что у Геллерта и Аурели, похоже, завязался роман, и прямо сейчас у них, наверно, свидание.       Среди ночи Альбус рывком проснулся и машинально повернул голову в сторону кровати немца. Геллерт сидел на кровати, закутавшись в одеяло, раскачивался взад-вперёд и тяжело дышал. Было похоже, что его пару секунд назад выдернуло из кошмара. Парень немного посидел, потом сердито встряхнул головой, встрепал волосы обеими руками, будто вытряхивая оттуда остатки сна, рухнул башкой в подушку и затих.