Кто я?

      Даня признается мне в любви, а я просто не знаю, что ему сказать. Что обычно говорят в таких случаях? Даня меня любит. И мне кажется, что я должна была уже давно заметить это, если бы сделала правильные выводы. Но факт остается фактом. Сейчас нам надо решить, как жить дальше.       И мы решаем. Даня приходит для разговора в кабинет и, как всегда, уничтожает все страхи в моей голове. Мы друзья. И больше ничего не имеет значения. В первую очередь я и ценю его как друга, как человека, который всегда примчится на помощь и подставит свое плечо. А все остальное—неважно. По крайней мере, мне так кажется вначале.       Даня все также пропадает вечерами в барах, его рассказы о ночных встречах все такие же подробные. Вот только теперь спину он бережет.       --Я установил новое правило,--говорит он одним утром.—Никаких царапаний. Даже смотрю на маникюр прежде, чем угостить коктейлем. Больше никаких травм.       Я смеюсь.       --То есть спина тебе важнее страсти?—спрашиваю я и как всегда по привычке отбираю у Дани его кофе, меняя на свой.       --Именно. Исходя из твоей теории, так особи вашего вида метят территорию. А мне своя спина ближе к телу…да и рубашку портить тоже больше не дам.       Я не могу сдержаться и опять шучу:       --Ну все…я сломала твою систему.       --Ты уберегла мою спину,--возражает Даня и незаметно отбирает кофе обратно.       Вечером мы опять разъезжаемся по своим делам. Даня –в любимый бар, а я—домой. У машины меня ждет Аксенов, а я даже не знаю, что ему сказать. Мы давно не встречались наедене, а Даня явно видит в зеркале заднего вида, как Эдуард садится в мою машину.       Эд устраивается на пассажирском сиденье и наконец спрашивает:       --Ты специально меня избегаешь?—в его глазах я вижу тоску и страх.       Я качаю головой и говорю:       --Просто у меня нет ни сил, ни желания. Я очень устала. Конец сезона, столько всего случилось.       Я не понимаю, зачем оправдываюсь перед ним. Наверное, все-таки какие-то добрые чувства к Эду у меня остались, хотя теперь они и не кажутся необходимыми.       --Я скучаю по тебе, Этери,--тихо говорит Эдуард.       --По мне или по сексу со мной?—спрашиваю я.       Он смотрит на меня не мигая, нежно прикасается к лицу и отвечает: --По всему.       Смотрю в глаза Эдуарда и стараюсь улыбнуться. Но я действительно очень устала и поэтому качаю головой, скидывая его руку.       --У меня для тебя подарок,--Эдуард достает из кармана бархатную коробочку и протягивает мне.—В честь нашего мини юбилея.       Я даже не могу вспомнить, о чем он, но подарок принимаю. Там золотой браслет. Эдуард надевает его мне на руку и целует запястье. За столько лет он так и не понял, что я не люблю браслеты.       Целую его в щеку и благодарю, а потом мы расходимся каждый в свою машину. Я еду домой. Все это время браслет, словно тянет руку вниз и прожигает кожу. Мне кажется, что он похож на цепь, которой окольцовывают птиц, чтобы они никуда не улетели. Поэтому первым делом, когда я глушу мотор, то почти сдираю с себя это украшение и запихиваю его обратно в коробку, пытаясь понять, что же со мной не так.       “Я просто не люблю браслеты”—убеждаю сама себя, поднимаясь по лестнице. Но тут же понимаю, что даже себе недоговариваю правду.       Вчера я носила браслет. Тот, который мне принес Даня. Он вбежал на лед с опозданием, немного помятый , но веселый, сжимая в кулаке что-то в шелестящей обертке.       --Вкусняшки?—тянусь к нему пальцами, понимая, что это все для меня.       Даня раскрывает ладонь и я вижу на ней конфетки нанизанные на ниточку в форме браслета. Такие обычно покупают маленьким девочками,чтобы они вели себя хорошо.       --Ты сможешь постепенно откусывать столько конфет, сколько захочешь,--шутит Даня и надевает его мне на запястье.—Я попросил выбрать мне наиболее вкусный для самой капризной девочки. И мне предложили этот.       Я смеюсь и откусываю первую конфету:       --Ты прощен.       Даня нежно держит меня за руку и тоже кусает одну бусинку, прикасаясь губами к запястью. Я вырываюсь и прячу ладони в карманы:       --Это мои кофеты и мой браслет. Брысь.       И он уезжает подальше. Почему-то это украшение в тот момент казалось невесомым и правильным.       Дома поднимаюсь по лестнице, открываю дверь, понимая, что Диша еще гуляет и обещала быть поздно. Снимаю обувь и наконец переодеваюсь. Готовить ужин мне лень, поэтому просто заказываю суши. Но съесть их не успеваю. Я просто не могу понять, как эта чертова сумка оказывается под моими ногами. И с грохотом падаю, чувствуя, как нога пронзается резкой болью в районе щиколотки.       --Офигеть,--только и проносится в голове.—Если я поломаю ногу в собственной квартире перед отпуском, это явно заявка на звание неудачницы года.       Спустя минуту понимаю, что перелома нет, но есть сильный ушиб или растяжение. Прыгаю на кухню за чем-то холодным, прикладывая замороженные грибы к ноге. В конце концов так и остаюсь сидеть, вспоминая, что и эластичный бинт, и мазь от ушибов остались в Хрустальном.       --Вот дерьмо!—ругаюсь, но беру в руки телефон.       Я звоню Дане. Ведь он всегда знает, как спасти любого из самых сложным ситуаций. Тем более меня.       Он поднимает трубку не сразу и словно не хотя. На заднем фоне гремит музыка.       --Да. Слушаю.       Я молчу, борясь с желанием повесить трубку и самой ковылять до аптеки.       --Этери? Что случилось?—Даня кажется немного обеспокоенным.—Не молчи.       И тут я понимаю, что то последнее, что он видел, это как Аксенов садится ко мне в машину. И все. Я не знаю, с чего начать, но потом понимаю, что это же Даня и просто говорю ему:       --Я упала...       --Где ты?—я слышу, как он выходит из шумной комнаты и звуки становятся тише.—Куда мне ехать?       Я опираюсь головой о шкафчик и жалобно говорю, чтобы он понял, что я шучу:       --Я дома. С грибами вместо льда на ноге и абсолютно одна. Без бинтов и мазей.       Я пытаюсь и дальше шутить о несчастной доле ведьм, которые так потом и превращаются в бабу-ягу костяную ногу, как понимаю, что Даня не видит в этом ничего смешного.       --Я заеду в аптеку и скоро буду,--просто говорит он и кладет трубку.       Я сижу на полу и глупо улыбаюсь, представляя лицо его несостоявшейся новой знакомой.       Даня приезжает через полчаса с пакетом лекарств и открывает дверь своим ключом, который есть у него на всякий случай. Он влетает в кухню, где я все так же лежу по его совету на полу и жую медведей. Нога закинута на стул, потому так она почти не болит.       Даня оценивает масштаб трагедии и немного выдыхает.       --Ты пришел меня спасать?—шучу я. -      -И лечить,--Даня садится рядом и отбирает у меня грибы.       Он аккуратно приподнимает штанину, оглядывая щиколотку и нежно снимает носок, проводя кончиками пальцев по ноге. Я чувствую неясную дрожь от его прикосновений. Мне даже почти небольно, пока он не снимает ногу со стула. Закусываю губу, стараясь не закричать. Его руки холодные, и я чувствую, как они немного трясутся, когда втирают мазь.       --Это растяжение,--констатирует Даня и потом плотно бинтует ногу.—Но завтра тебе надо показаться врачу на работе. На перелом, вроде, непохоже.       Я киваю, чувствуя, как боль немного отступает. Прежде чем успеваю опомниться, Даня подхватывает меня на руки и несет из кухни в спальню. Я прижимаюсь крепче и держусь за шею его, слыша, как стучит данино сердце. Это успокаивает меня даже без слов . Потом он аккуратно укладывает меня на кровать и прикрывает одеялом прямо до подбородка.       --Я испортила тебе вечер,--наконец виновато говорю я.       Даня улыбается и качает головой.       --Это неважно.       Он замечает суши и тянет их на кровать.       --Сейчас буду тебя кормить,--произносит Даня и дает мне первый рол.       И я ем, заставляя и его тоже пробовать эти новые ролы. Мне просто хорошо и спокойно. А Даня не останавливается, пока не скармливает мне все, что было в коробке, и уносит ее на кухню.       --Посиди со мной,--вдруг прошу я сквозь дрему.       --Конечно,--Даня устраивается рядом, стараясь не задеть больную ногу, и обнимает.       А я засыпаю. Поэтому не слышу, как приходит Диша, как Даня рассказывает ей все мои злоключения и как, наконец, сам уходит.       Ночью просыпаюсь одна и шевелю ногой. Она болит, но уже гораздо слабее. А потом снова проваливаюсь в сон.       Утром Даня приезжает за мной на тренировку. Он привозит с собой свежие круассаны на всех и любимый кофе. А потом завязывает шнурки на кроссовках и на руках выносит из квартиры прямо в машину. Я не сопротивляюсь, а просто утыкаюсь носом в его шею, чтобы никто не видел, как это меня смущает.       Даня едет осторожно, а я выбираю музыку. Украдкой подсматриваю на его лицо и понимаю, что он, конечно, не выспался. Пока дождался Дишу, пока приехал домой, а потом встал утром тоже очень рано, чтобы купить завтрак и забрать меня. Даня зевает, а я разглядываю его тайком сквозь приопущенные ресницы и наконец говорю:       --У тебя щетина смешная,--и прикасаюсь к его щеке кончиками пальцев.       Даня немного вздрагивает от неожиданности, а потом улыбается:       --Ну, все по закону жанра. У каждой красавицы должно быть свое чудовище.       И я улыбаюсь ему в ответ. Чудовище мое лохматое.       На работу Даня тоже вносит меня на руках прямо под пристальным взглядом Аксенова.       --Дорогу одноногим тренерам!--кричит он и идет в сторону кабинета врача.       Я пытаюсь сопротивляться, но Даня непреклонен. Он согласен допустить меня к работе только, если врач скажет, что все с большего хорошо.       У меня растяжение связок и новая повязка на ногу. Даня опять несет меня в сторону льда, понимая, что управлять всеми я могу и сидя. Так и проходит целый день. Даня носит меня на руках и кормит едой. Я –тренирую детей, стараясь не обращать внимания ни на чьи сочувственные взгляды.       Вечером Даня идет в мой кабинет и ждет, когда я закончу заполнять бумаги. Эдуард входит без стука и спрашивает, словно не замечая Даню, скоро ли я закончу,чтобы обсудит какие-то важные дела. Он чувствует, что вправе так себя вести, потому что я с ним сплю?       Я вижу, как Даня медленно встает с дивана, и направляется к двери, но я не хочу, чтобы он уходил:       --У меня болит нога,--просто говорю Эдуарду.-- И я совсем без машины.—Если ты отвезешь меня после домой, можем поговорить по дороге.       --К 18 мне надо забрать сына на тренировку,--как можно спокойнее говорит Эд.       Я смотрю на часы. Сейчас 17.15.       --Значит, в другой раз. У меня еще отчеты на минут 15 остались.       Эдуарад хочет что-то сказать, но замолкает и прощаясь уходит.       --Я отвезу тебя домой,--просто говорит Даня.—Я никуда не спешу.       Он садится обратно на диван и закрывает глаза. Я дописываю бумаги и, ковыляя, дохожу до дивана, чтобы разбудить Даню. Он просыпается быстро и тут же бурчит:       --Зачем ты встаешь, тебе надо беречь ногу,--и подхватывает меня на руки.       Сегодня я просто не хочу спорить.       По дороге мы заезжаем в магазин за продуктами. Диша пишет, что в нашем доме можно умереть с голода. Даня уверенно несет меня в сторону супермаркета и только возмущается, что я раньше не сказала ему купить еды.       В магазине прошу поставить себя на землю, чтобы не вызывать лишних вопросов, но в глазах Дани чертята. Он хватает громадную тележку и под протестующие вопли сажает меня туда так, что нога лежит на бортике и почти не болит. Я закрываю лицо руками, чтобы никто не узнал, пока Даня со смехом разгоняется и катит меня по магазину. Я тоже смеюсь, понимая, что мы со стороны, очевидно, выглядим очень странно, но мне в кои-то веки хорошо .       Постепенно тележка заполняется продуктами, а я наконец получаю своих медведей и держусь за них крепко-крепко. На стоянке Даня выгружает меня в машину, как самый ценный груз, и увозит в сторону дома. Я жую мишек и чувствую себя…счастливой.       Уже у дома Даня первой заносит меня, а потом возвращается за продуктами. Диша помогает ему распаковываться и предлагает остаться, но я вижу, как Даня устал и отпускаю его. Засыпаю под сообщение о том, что завтра он снова заедет за мной и заберет на работу.       На утро меня опять ждет кофе и свежая выпечка. И Даня, который не дает мне ходить и нагружать ногу. Он кормит меня обедом, а вечером делает вкуснейшую пасту Болоньезе у нас дома. Мы ужинаем и смотрим как-то дурацкий фильм на телевизоре вместе с Дишей, пока я наконец не засыпаю у Дани на плече. Сквозь сон слышу, как он приносит меня в кровать и накрывает одеялом.       Утром чувствую, что нога уже почти не болит, но почему-то открываю сообщения и пишу:       --Ты же заберешь меня сегодня?       Ответ приходи почти сразу:       --Конечно, солнце        От этого наивного "солнце" мне тепло и хорошо.       И Даня приезжает. Привозит булочки с корицей и кофе, на котором так и написано “одноногой ведьме”. Я смеюсь и все равно первым делом пью из даниного стаканчика, не давая ему расслабиться. Он притворно возмущается, что даже подписи не спасают его кофе от меня. Я смеюсь, понимая, что мне спокойно и счастливо сейчас. И больше ничего не имеет значения.       А позже нога действительно перестает болеть.       А еще позже от нас уходит Женя. Я знала, что так будет, но все равно не смогла сдержаться. Потом именно Даня убирал осколки чашек и стекла в моем кабинете. А еще заклеивал мне пальцы детскими пластырями с гусеницами. Я рыдала у него на плече, выплескивая всю злость, и чувствовала его губы у себя на макушке. В коконе даниных рук мне было так защищенно, что боль постепенно отступала и становилась неважной.       Мы сидели так долго, пока наконец Даня не взял меня на руки привычным движением, прижимая к себе.       --Эй, у меня больше не болит нога,--пытаюсь возразить я.       --У тебя болит сердце,--просто говорит Даня и несет меня из кабинета.       Я утыкаюсь носом в его шею и прячусь от всего мира. А еще чувствую себя в безопасности и под защитой. Так, как давно уже не ощущала. И это было удивительно и правильно.       Даня почти не оставлял меня одну и был рядом. Если бы не он, не знаю, какими жертвами дался бы мне уход Жени. Но я не чувствовала себя одинокой.       --Мы справимся, Этери,--одним вечером сказал Даня.—Ведь мы есть друг у друга.       И от этого признания мне было безумно хорошо.       Я не знаю сама, почему в тот вечер решила напроситься составить компанию Дише и Дане, нарушая их ритуал. Но я пошла. И именно тогда до конца увидела, как Даня общается с моей дочерью и как понимает ее. Мы смотрели кино и ели попкорн, а я чувствовала данин парфюм прямо у себя возле щеки и вдыхала его. Во время фильма наши руки случайно коснулись друг друга в поисках попкорна. А после я сама нашла данины пальцы и вложила в них свою ладонь, чтобы не волноваться в самый страшный момент фильма. И Даня не отпустил ее до конца сеанса.       А потом мы гуляли по парку и пили кофе. Я дышала весной и цветами, понимая, что все вокруг начинает петь. И внутри меня тоже была какая-то странная легкость. Может быть, поэтому уже дома, когда Даня с Дишей играли в свою игру, я просто сидела и рассматривала его. Вдыхала такой знакомый аромат духов, стараясь понять, что же изменилось.       Даня был прежним. Таким же веселым, беззаботным, открытым…своим. Поменялось что-то во мне.       Я молча кладу голову на данино плечо, попивая вино и понимаю, что сердце бьется слишком сильно, несмотря на то, что мне нереально хорошо. Я смотрю на Дишу, замечая ее улыбку и тоже улыбаюсь, отпуская себя. А вот Даню отпускать из квартиры не хочу, хотя и вижу, что уже совсем поздно.       Когда наступает время, мы идем к двери, а Даня наконец надевает свои кроссовки и с улыбкой обнимает на прощанье. И в этот самый момент в моей голове проносится столько мыслей, которые я не могу выразить словами. Я сглатываю, заглядываю Дане в глаза и наконец говорю то, чего сама до ужаса боюсь:       --Дань…может попробуем?       Не знаю, что у нас может получиться и получится ли вообще, но сейчас я обнимаю его и не могу не признаться: мне так хорошо рядом, что слова больше не нужны. Даня смотрит на меня с улыбкой и нежно прикасается губами к щеке, словно не веря своему счастью. Я тянусь к нему, закрываю глаза и... сияю.