Кто я?

      Мы живем вместе с Даней. Мне кажется, я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Все получилось как-то само собой и естественно. Ведь мы столько времени проводим вместе и поэтому знаем все глупые привычки друг друга. Даня любит петь в душе, а я—разбрасывать вещи. Однажды я даже записала его пение на диктофон. Теперь у меня есть компромат для шантажа.       Мы часто смеемся и понимаем, как рассмешить друг друга. Именно Даня знает, где именно под ребрами мне щекотно. И он безбожно этим пользуется, когда хочет оставить последнее слово за собой. Нам просто хорошо вместе.       Иногда Даня проводит время с Дишей. Они ходят в кино и все также едят попкрон. Диана объясняет, что это такой ритуал, и если его нарушить, все пойдет не так, как надо, и мир рухнет. Поэтому я им верю. Иногда они оба такие дети.       Даня готовит ужины и завтраки чаще, чем я. Но это получается как-то само собой. Иногда мы заказываем мексиканскую еду или суши, когда совсем лень тратить время. Мне кажется, таких отношений у меня не было никогда. И если откинуть эту разницу в возрасте, они самые идеальные из всех. Да и разница в основном смущает только вначале. Если ты любишь кого-то,то потом уже просто не замечаешь ничего кроме самого человека.       Иногда Даня проводит время с мамой или Дудаковым. Они оба знают о нас и в принципе не мешают. Людмила Борисовна, похоже, просто все приняла, а Сергей просто за нас рад. Был пока единственный человек, который не знал обо всем. Думаю, даже Марина ей тоже не говорила. Это мама. Из-за болезни мы все старались ее оберегать и поэтому не рассказывали самых травмирующих вещей. Мама знала, что ушла Женя и кто-то из других учениц. Но мы не рассказывали ей всего. Тем более о том, как было трудно.       Но в этот раз я понимаю, что не могу молчать. Мы сидим и я рассказываю обо всем на свете. О прокатах, о номерах, о Дише, а потом после всего просто говорю:       --Ты помнишь, Даню?       Да, конечно, она помнит, как же иначе. И я наконец сознаюсь. Рассказываю, как Даня меня добивался, как мы любим друг друга и как он обо мне заботиться. А еще о том, что живем вместе и Диша его принимает. Мне хочется вместить в этот разговор всю нежность между нами, все то, что обычно невозможно выразить словами, но оно понимается сердцем.       --Ты счастлива, Этери?—спрашивает мама.       И я уверенно говорю ей:       --Да.       В ее глазах я вижу радость от того, что ее младшая дочь не одна.       --Хорошо, что о тебе кто-то заботиться,--и целует в лоб, словно благославляя.—Это очень хорошо.       Я кусаю губы, понимая, что мама вкладывает в эти слова. Но я безумно рада, что это ее успокаивает. Потому что да, я не одна, за мной Даня, и он всегда поймает, если я начну падать.       ***       Мы готовимся к Хельсинки, но напряжение нарастает. Я вижу, что Дане тоже иногда хочется вспомнить прошлое. Поэтому отправляю его погулять с Розановым, чтобы заняться домашними делами. Он уходит, я целую его на прощанье и говорю, что буду ждать.       --Не жди,--говорит Даня.—А вдруг мы будем поздно. Ложись спать. Проснешься—а я уже рядом.       Я киваю. Когда мы стали жить вместе, засыпать оказалось проще. И одну ночь без даниных разговоров я точно могу выдержать. Закрываю дверь и погружаюсь в работу, готовлю ужин, даже пеку пирог с яблоками и корицей. Мне просто хорошо.       Уже после двенадцати решаю, что все-таки пора спать, потому что Даня явно вернется позже. Судя по всему, его беседы с Розановым затянулись. Я иду в душ, а потом укладываюсь в кровать. На телефон приходит сообщение.       Открываю его. Смотрю видео в общем тренерском чате и понимаю, что у меня останавливается сердце. Я слышу, как кровь стучит в висках, но просто не могу пошевелиться. На видео Даня ходит по перилам моста и кричит о том, что он король всего мира. Но он не король. Он идиот.       Сергей не записывает видео до конца и то, что я вижу—это только Даню шагающего по перилам на большой высоте. Потом картинка обрывается. Мое сердце пропускает удар за ударом. “Выдыхай, Этери”—говорю я сама себе.—Выдыхай.”       Я беру телефон и набираю Даню. Я готовлю гневную тираду, но телефон пустым голосом сообщает мне, что “ аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. Я выдыхаю и набираю еще раз. Этот же голос бездумно повторяет свою фразу. Один раз. Второй. Третий. Десятый. Мне кажется, что я звоню уже скорее по привычке, чтобы не думать, что там происходит. Пока я набираю номер, во мне есть надежда. И с каждый звонком она снова умирает. После двадцатого звонка, набираю Розанова. Но он не отвечает. Словно в том месте, где они оказались, уже нет телефонов.       Когда проходит полчаса, я понимаю, что внутри меня пустота. И в этой пустоте поселяется страх. Он липкий, тягучий, как смола. И я тону в ней. Все не могу выкинуть из головы эту дурацкую данину браваду и то, как он балансирует на перилах. Я закрываю глаза и вижу, что он падает.       И мне до безумия страшно, что это реальность. Что сейчас незнакомый голос позвонит и скажет, что Дани больше нет. Поэтому я сама раз за разом набираю номер, но получаю тишину в ответ. Мне кажется, что я в паутине. И в этом коконе нет ни воздуха, ни света. Когда я представляю, что Дани нет в моей жизни, мне кажется, я сама умираю. Я сижу на холодном полу у балкона и стараюсь найти кислород. Но его тоже нет. И Дани нет? Потому что если бы он был, он поднял бы этот чертов телефон.       Я сижу на полу с включенным светом, радуясь, что Диша ночует у друзей. Иначе она бы тоже сошла с ума. На мне данина кофта и я просто дышу его запахом, стараясь убедить себя, что это он рядом.       Время идет медленно и кажется, что за минуту проходит вечность. Наверное, так тянется время в аду. Я думаю о том, что дождусь утра и начну звонить в больницы. Но пока просто не могу встать. Ведь если признаться себе, что он мог упасть, это значит, что… Но я не могу представить, что Дани нет в моей жизни. Поэтому я заставляю себя дышать и сжимаю в руках телефон.       Мне кажется, он раскрошится под моими пальцами, но мысли угнетают. Я слышу, как стучат часы на кухне. И в этой ночной тишине звук похож на удар топора. В голове в конце концов не остается ничего кроме пустоты, холодного голоса сообщающего,что абонент недоступен и страха. Мне страшно на столько, что я не могу даже думать.       Поэтому когда наконец хлопает входная дверь, я даже не могу понять, что чувствую.       --Ты почему не спишь?—удивленно спрашивает Даня.       Я понимаю, что уже не могу ничего контролировать, и просто бью его по щеке. За все. За весь этот страх, за то, что я три часа просидела на полу в кухне, за то что он…       --Идиот!—кричу и выталкиваю его в комнату, прижимая к стене.-- -Ты идиот. Глейхенгауз. Глупый, эгоистичный мальчишка, невыносимый ребёнок!       Мне хочется просто колотить его, но внутри кипит буря эмоций. Он живой. Черт возьми, он живой и целый. И я не знаю, что еще по этому поводу сказать.       Даня целует меня, чтобы успокоить истерику, но внутри что-то надрывается и я просто начинаю рыдать. Словно все это напряжение лопнуло и вырвалось наружу. Даня же просто обнимает меня и не понимает, что происходит. Я рассказываю ему про видео, про мост, про недоступный телефон, про то, как чертовски я испугалась.       Мне кажется, это все невозможно выразить словами. Потому то когда мне казалось, что Даня упал, я будто сама на время умерла. Я не могу его потерять. Просто не могу.       -Просто пообещай мне, что ты больше не будешь исчезать, - шепчу я ему. - Я думала, что сойду с ума. Я не могла дышать, потому что не знала, где ты и что с тобой.-- целую Даню в шею и прячусь в его руках.-- Ты сделал это со мной. И ты не можешь меня бросить. Ты не можешь вести себя как мальчишка и ходить над пропастью, потому что у тебя есть я.       Я признаюсь в этом, потому что не знаю, как еще вложить в слова эти безумные три часа, как рассказать, каких демонов в голове пробудил этот необдуманный поступок.       Потому что страх теперь поселился внутри и никуда не хочет выходить. Словно он пророс и опутал меня всю. Потому что Даня просто не имеет права так поступать со мной. Он. Не. Имеет. Права. Умирать.       Мы стоим тесно прижавшись друг к другу, а я понимаю, что не чувствую ничего кроме страха и пустоты внутри. Мне холодно. И я никак не могу согреться, даже в даниных объятьях. Мне нужно почувствовать себя снова живой. Потому что иначе холод и отчаянье победят.       Я целую Даню сильнее, запуская руки под кофту и кусаю его в шею.       --Нам же завтра на работу,--пытается возразить он.       --Пожалуйста,--только прошу я.       Потому что мне это сейчас нужно. Мне нужно тепло его тела, его поцелуи, его руки у себя на коже. Он внутри меня. Я снимаю с Дани кофту, стягиваю брюки, чувствуя, как он быстро раздевает меня и укладывает на кровать.       --Я люблю тебя, Этери,--шепчет он и входит в меня одним резким движением.       Я стону, запрокинув голову и обхватывая его ногами.       --Не останавливайся,--только и говорю я.—Пожалуйста. Даня двигается рвано и резко, впечатывая меня в кровать, словно пытается вытеснить все страхи из тела огнем страсти. Я чувствую его внутри себя и хочу, чтобы это продолжалось как можно дольше.       --Даня…--не могу сдержаться я и дрожу под его телом.       Даня обнимает меня крепко и успокаивает свою дрожь.       --Дыши, Этери…просто дыши.       И я дышу. Слушаю данин голос, когда он проваливается в сон ни на секунду меня не отпуская. Я слушаю то, как он что-то бормочет сквозь дрему…но не могу заснуть сама. Тело словно искрится от физического наслаждения, но страх, который обычно живет под кожей, словно прорастает в моем сердце. И пока я не знаю, чем выгнать его из себя.       На утро я готовлю завтрак, а мы идем на работу, сонные и уставшие. Днем пытаемся заснуть на диванчике в кабинете и Даня рассказывает мне про планы на зимний отдых в Дубае. На какое-то время меня отпускает. Эти мысли греют меня и страх уходит, но не исчезает окончательно.       А потом мы летим в Хельсинки, где я все-таки заболеваю. Потому что три часа на холодном полу не проходят даром. Я не говорю Дане, где простыла, а он лечит меня чаем и каким-то невкусными таблетками. А еще шоколадом. С того самого вечера Даня еще крепче обнимает меня перед сном и постоянно говорит, что никуда не уйдет и будет благоразумным. Я верю ему. Он будет. Но у судьбы всегда могут быть свои планы. И даже, если он сам не пойдет больше по мостам, это не значит, что все будет хорошо. Я просто боюсь потерять его из своей жизни. И этот страх пока сильнее всего остального.       Алина выигрывает Гран-при, а мне нужно улетать в Москву. Даня, как всегда остается на показательные выступления, а я лечу одна. Он целует меня на прощанье и провожает в такси. Я все еще чувствую себя больной и уставшей, но борюсь с этим внутри себя. Даня переживает за меня и кутает в шарф.       --Обещай мне себя беречь,--шепчет он и закидывает мне в сумку медведей.       --А ты обещай беречь себя,--только отвечаю я и закрываю глаза от его поцелуя.       --Обещаю,--говорит Даня.—Пока я тебе нужен, со мной все будет хорошо. Ты—якорь, который удерживает меня среди шторма и не дает никуда сорваться.       Я очень хочу ему верить. Сажусь в такси, откидываюсь на сиденье и в зеркале заднего вида, вижу, как Даня долго смотрит мне вслед. Чем дальше я уезжаю, тем сильнее чувствую, как страх опять проникает внутрь.       Подкидываю монетку, чтобы успокоить себя. Она говорит, что все будет хорошо. И я мысленно с ней соглашаюсь.       Вот только то, что все будет хорошо, автоматически не значит, что я при этом смогу нормально дышать.