Кто я?

      Домой мы добираемся разбитыми и уставшими. Диша молча утыкается в телефон, Даня не глядя убегает вперед. Нормально прощается только Дудаков. Он будто между двух огней, но пока соблюдает нейтралитет. Как наша личная Швейцария. Вчера вечером Сергей пришел ко мне в купе, пока Диша была с девчонками и играла там в какие-то игры.       --Что у вас с Даней?—только спрашивает Сергей.       Я долго подбираю слова, а потом просто говорю:       --У нас с Даней все.       Я не могу сказать, что это конец. Несмотря на то, что произошло, мне все еще страшно произнести это слово. У нас все…все странно? Все запутанно? Все…       Дудаков садится рядом и обнимает меня. Я просто уткаюсь ему в плечо и молчу, стараясь не заплакать. У меня нет сил рассказывать причины, поэтому я не говорю ни слова. Сергей и не спрашивает, а просто по итогу говорит:       --Поспи, а завтра уже будет проще.       Я укладываюсь под одеяло и отворачиваюсь к стене, чтобы не выдавать себя дрожащими губами. Сергей просто сидит рядом и говорит, что все будет хорошо, что все это тоже пройдет, а я уже ни во что не верю.       Дома мы наконец говорим с Дишей. Я объясняю, что мы приняли такое решение, которое лучше для всех. Диана не верит мне, но молча соглашается.       --Я думаю, это не повлияет на вашу дружбу,--произношу я, а Диана продолжает.       --Да, мы с Даней как были друзьями, так и останемся. А вот что будете делать вы?       Я не знаю ответа. Даня и Диша друзья. А вот кто мы теперь? Кто я? Думать об этом просто нет сил. Я открываю шкаф и натыкаюсь на данины вещи. Они все еще тут. Словно ничего не произошло. Но на самом деле изменилось многое. Все изменилось.       На работе мы появляемся на следующее утро и я приезжаю раньше, чтобы разобрать стол. В верхнем ящике нахожу несколько пачек медведей. По привычке тяну руку за ними и вдруг понимаю, что не могу. Потому что даже этот вкус напоминает мне о прошлом. Хватаю все конфеты и закидываю их на верхнюю полку в шкаф. Выкинуть не хватает смелости, жалко. А открыть тоже не в силах.       Завариваю себе кофе в чашке. Сегодня утром я попыталась сварить его в турке. Но только Даня умел с ней справляться. У меня теперь обожженные пальцы и зря переведенный кофе. А еще жуткое желание исчезнуть отсюда, но я не могу.       Даня игнорирует меня. Он закрывается и делает вид, что меня вообще не существует в его жизни. Наверное, это правильно. Я бы сама себя ненавидела после такого. Ведь я знаю, что он винит во всем Эдуарда. Даня думает, что я сплю с Эдом. И мне кажется, что так даже проще. Так он сможет меня ненавидеть и забывать.       Но на самом деле думать о том, что тебя ненавидит близкий человек и реально видеть эту ненависть в глазах—это разные вещи. Когда Даня безучастно скользит по мне взглядом, я хочу верить, что все сделано правильно.       Эдуард замечает все сразу же.       --Я так понимаю, что твой хореограф наконец понял, что вы друг другу не подходите?—спрашивает он.       --Заткнись,--все что я могу сказать.—Это не касается никого кроме нас, а тебя тем более.       Эд хмурится и потом предельно серьезно отвечает:       --Прости. Наверное, это слишком резко. Но мне всегда казалось, что вы очень разные, поэтому извини, если сделал тебе больно.       И Эд уходит. А от того, что он старается быть милым, мне еще хуже.       Потом мы наконец решаем вопрос с Дубаем. Даня не соглашается отменить отпуск, а просто обещает поменять номера. Дише нужно море, а мы уж как-нибудь разберемся. Мне очень хочется в это верить.       К тому же Даня опять ходит по барам и возвращается на работу помятым. В принципе я ничего не говорю ему, потому что скоро отпуск и работе это не мешает. Он всегда так поступал, а теперь просто наверстывает упущенное.       Мы летим в Дубаи рядом, а я стараюсь как можно меньше говорить с Даней. Его голос все еще действует на меня успокаивающе, но теперь в нем нет ни мягкости, ни нежности. Там холод и злость. У Дани есть право злиться на меня, поэтому я просто молчу, пока он не заказывает апельсиновый сок. А он просто ненавидит апельсиновый сок.       --Ты же его не любишь,--говорю я.       Даня смотрит на меня с насмешкой:       --У меня новая философия, -- отвечает он.-- Я больше не использую термины "люблю" и "не люблю" в отношении людей и вещей.       Я внутренне вздрагиваю и кусаю губы. В этой фразе я так и читаю “я больше никогда никому не скажу о любви. И тебя я тоже не люблю”.       Да и за что ему любить меня? Я ведь этого в принципе и хотела—чтобы он перестал любить меня. Почему же тогда сейчас от этого больно?       Мы селимся в номера рядом. И мне так хочется верить, что здесь нормальные стены, потому что когда я открываю балкон,чтобы видеть море, то слышу, что говорит маме Даня из своего номера при открытом балконе.       --Да, мам , все хорошо. И со мной, и со всеми остальными. Не переживай, со мной все будет нормально. Со мной всегда и все нормально.       Я отхожу дальше от окна, чтобы не слушать дальше, потому что просто не выдержу, если услышу что-то, что не станет в мою картину счастливого Дани, избавленного от меня. Мы ходим на море, а Лера постоянно крутится рядом с Даней. А я даже не могу сказать, в его ли она типе, потому что те многочисленные девочки в баре на нее похожи, но кто по-настоящему ему нужен, я не знаю.       Диша помогает мне завести инстаграмм и я вывешиваю там сделанные фотографии, отмечая и Даню, и Дишу. Ведь именно так поступают друзья. А еще я долго думаю, как подписать эти фото и выбираю правду :“ Ужин в красивом месте с родными и близкими”. Потому что несмотря ни на что, Даня действительно близкий мне человек. Когда я отмечаю его на фото, то получаю первые лайки от него и Диши, но при этом Даня не улыбается. В нем появляется что-то отчаянное и странное, но он так и не говорит мне ни слова. Словно реальность и инстаграмм—действительно разные вещи. Потому что в интернете между нами все хорошо. В инстаграмме мы дружим, чего абсолютно нельзя сказать про жизнь.       Лера не отходит от Дани, а он не против, ведь что его теперь останавливает? В Новогоднюю ночь мы делаем фото, смотрим салют, а я притворяюсь, что мне ужасно весело и асболютно плевать на то, что Лера сидит на коленях у Дани и почти в открытую его целует. Я не могу на это смотреть, хотя прекрасно понимаю, что мы ничего друг друг не должны. Но это ведь не значит, что внутри не больно. Потому что внутри у меня ад, который хочет вырваться наружу. Я незаметно встаю и выхожу, стараясь не оглядываться на Леру и Даню на диване. Я не хочу думать, как он целует ее и касается ее кожи, как смотрит прямо в глаза.       Но эти мысли все равно здесь. Также как и Даня за стенкой. Спустя время я слышу, как они врываются в номер и смеются. Данин смех вызывает во мне тепло на уровне груди, но то, что рядом смеется Лера, меня убивает. Я сижу у балконной двери и не могу пошевелиться, как будто меня загипнотизировали, а тело абсолютно не слушается. Но я слышу все. И то, как срипит кровать, и как безумно громко кричит Лера. Я закрываю глаза и вижу эту картину слишко ярко, словно она происходит прямо передо мной. А потом стоны становятся все громче и среди этих звуков на волне наслаждения данин голос кричит “Солнце”.       А потом наступает тишина. И я не могу понять,то ли там действительно все закончилось, то ли я просто оглохла. Негнущимися руками наконец закрываю балконную дверь, отрезая себя от всех звуков и в довесок затыкаю уши. Темнота и тишина охватывают меня еще крепче, и безумно хочется разрушить их резким звуком. Поэтому я встаю, бесшумно иду в ванную, чтобы не разбудить Дишу в соседней комнате, включаю воду, беру со стола пустой графин и кричу в него пока не срываю голос.       Утром я просто выхожу на балкон,чтобы подышать морем. Я стою в майке и с босыми ногами, подставляя лицо ветру. Слышу, как открывается соседняя дверь и мне хочется верить, что это не Даня. И это не он, а –Лера. Она стоит с довольной улыбкой на лице и в даниной майке на голое тело. В такой же майке, как и я, ведь вторую Даня так и не забрал со своей полки у меня дома.       --Доброе утро,--говорит девушка.       “Лера, какого хера”—проносится у меня в голове. Я оценивающе оглядываю Леру с ног до головы и понимаю, что она моложе и счастливее, что, может, Даня наконец нашел ту, которая для него красивее, чем я.       И в моей голове снова просыпается голос Дани, который говорит:       Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.       Эти слова стучат в висках,как удары молотка, причиняя резкую боль, а я просто пытаюсь вытолкнуть их из себя. Мы молчим слишком долго и я наконец произношу:       --Доброе утро, Лера.       Девушка кивает мне и что-то хочет сказать, но я уже скрываюсь в комнате, пока она не заметила, что мы стоим в одинаковых майках, и не сделала выводы. Моя майка все еще пахнет Даней, но теперь больше меня волнует другое: он назвал Леру солнцем и позволил остаться до утра. Кто же она для него тогда? Но ответа нет. Он навсегда остался за закрытыми балконными дверьми в комнате, где сейчас спит Даня…живой и настоящий.       А потом мы идем с Дишей на завтрак и я стараюсь делать вид, что все хорошо, что мы все еще друзья. Словно я хочу отмотать нашу память до того момента, как Даня признался в своих чувствах. До того момента, пока все было просто—я спала с Эдом, а Даня—с кучей новых девиц из бара. И никто из нас не прятался друг от друга.       -"Ну и как Лера в постели?",-- пишу привычную смс…как раньше.       Мы ведь ни раз говорили о таких моментах.       "Мы не обсуждаем личную жизнь друг друга."—приходит ответ от Дани спустя время.       Очевидно,тогда он наконец справляется со своей разбитостью. Да, мы не обсуждаем личную жизнь друг друга, потому что слишком долго были этой самой личной жизнью. Даня приходит смурной и помятый. Я стараюсь не смотреть на него и просто пью коктейль, а потом утыкаюсь взглядом в спину—целую, без одной царапины спину. И почему-то улыбаюсь.       -Выпей. Это поможет,--наконец говорю Дане и даю ему таблетку от головы.       -А кто сказал, что мне нужна помощь? – зло отвечает он.       “Никто, я просто это вижу”—проносится у меня в голове, но я говорю совсем другое:       -Ты мешал вчера виски и пиво. Тебе необходима помощь. Мне плевать, что ты делаешь в свободное от работы время. Но только в том случае, если это не вредит твоему здоровью. Потому что я не собираюсь искать хореографа в середине сезона.       Очень удачно всегда можно прикрыться работой, чтобы не выдать себя. Потому что реально беспокоюсь о Дане сейчас, но только я хочу сказать ему об этом, как слышу:       --А за тебя его Аксёнов найдёт,--но таблетку Даня выпивает.-- А теперь отойди, пожалуйста. Ты мне солнце загораживаешь.       И в этой фразе я чувствую нечто большее. Я загораживаю ему солнце, потому что позади меня стоит и смотрит на море Лера? Или я загораживаю ему солнце, потому что он видит во мне тьму, способную забрать свет? Я не знаю. Потому что в глазах Дани я больне не могу прочитать ничего, словно там действительно осталась одна тьма, которую я породила.       Но я молча отхожу и окунаюсь в море, давая волнам смыть все, что мешает двигаться дальше. Я больше не пытаюсь говорить с Даней о его новых пассиях, имена которых я так и не запоминаю. Диша утешает Леру, а я сижу по вечерам на балконе и смотрю на волны. К      огда Даня приходит в свой номер с очередной Джулией или Ванессой, я просто закрываю балконную дверь и включаю музыку, а потом читаю:       “…Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды…”       И эти слова отзываются во мне самым простым знанием: тьма никуда не уходит, если ты ее любишь. Но если ты и есть тьма, то всегда побеждаешь . Даже там, где очень хочешь проиграть.