Кто я?

      Я приезжаю домой с отпуска, но не чувствую себя отдохнувшей. Это словно тело разнежилось на солнце и море, а мозг ни на минуту не расслаблялся. Самое главное, что Диша хорошо провела время, а у нас на носу Чемпионат Европы. И абсолютно неготовая олимпийская чемпионка, с которой непонятно, что делать.       Сергей встречает меня с кофе на работе и рассказывает последние новости.       --Вы с Даней помирились?—спрашивает он.—Если вместе ездили на отдых.       Я качаю головой:       --Он снимал себе девушек в баре, спал с Лерой и пил виски в соседней комнате. А я читала книги и купалась в море. Не думаю, что это можно назвать примирением века.       Дудаков поджимает губы. Я вижу, что он не одобряет данины поступки, к тому же на сколько я понимаю, по дороге из Новогорска они повздорили. Но разбираться в этом нет сил, потому что я себя то понять не могу. Не говоря о ком-то другом.       А еще я не понимаю Эдуарда. После того, как он понял, что мы с Даней не вместе, он не шел в атаку и не пытался меня добиваться. Он просто был рядом. Привозил на работу, когда я не хотела садиться за руль, приносил кофе и горячие обеды. Эдуард заботился? И при этом ему ничего не было нужно?       При встрече он целовал меня в щеку, подавал руку при крутых спусках, открывал дверь, пропуская вперед. Эд просто вел себя…по-человечески. Как друг…как Даня? Но он, конечно, не Даня. И все это проявлялось в мелочах.       Эдуард всегда приносил мне апельсиновый сок, который я не пью, а еще шоколад, который не люблю. И кофе…без корицы. Словно он хотел все делать правильно, но не мог…потому что абсолютно меня не знал. А еще дарил эти чертовы розы, которые царапают пальцы.       Когда мы просто спали, главным был секс, поэтому я отдавала ненужные подарки кому-нибудь и все. Теперь же Эдуард хотел мне помогать, а от этой помощи становилось еще хуже.       --Я тебе принес конфеты к кофе.—Эдуард протягивает мне пакетик желатиновых мишек, а я просто не могу пошевелиться.       И только потом замечаю, что они фруктовые, а не с колой, но почему-то это выбивает меня из равновесия.       --Я такое не ем,--резко говорю я и стараюсь не смотреть на этих медведей.—И сок апельсиновый не пью. И кофе без корицы тоже полное дерьмо.—Слова срываются сами и на минуту мне становится жаль Эдуарда.       --Прости. Я не знал,--Эд стоит и теребит в руках пачку с медведями.—Ты никогда этого не говорила.       --А ты никогда не спрашивал,--просто отвечаю я.— И это абсолютно неважно, потому…       Но Эдуард не дает мне договорить:       --А какой сок ты любишь?       Я хочу сказать ему о том, что мы прекрасно обходились без такого тесного знакомства друг с другом, но смотрю в глаза Эда и отвечаю:       --Гранатовый.       Я могла бы сказать еще, что ненавижу розы и люблю только мишек с колой, но в ту же секунду понимаю, что это слишком личное. На столько личное, что сродни предательству Дани…И поэтому молчу. На завтра Эдуард приносит мне кофе с корицей на завтрак и гранатовый сок на обед.       *** Перед Чемпионатом Европы мы много работаем, а все организационные моменты, как всегда, берет на всегда Аксенов. Он покупает билеты, занимается расселением в гостинице, а я просто делаю свою работу. Тренирую фигуристов и хочу верить, что они справятся. В самолете Эдуард сидит рядом со мной, а Даня—с Алиной. Когда я смотрю, как они общаются, то мне начинает казаться, что общего у этих двоих гораздо большего, чем у нас с ним. По крайней мере со стороны.       Эдуард укрывает меня свой курткой прежде, чем я успеваю что-то сказать. От нее пахнет сильным мужским парфюмом. Не тем, к которому я привыкла за последнее время. И я чихаю. Словно у моего тела на этот запах непроизвольная аллергия. Незаметно спускаю куртку ниже, а потом и вовсе отдаю ее Эду, принимая из рук стюардессы крепкий черный чай с бергамотом.       В гостинице идем заселяться. Даня уже поехал наверх, а я смотрю на план расселения и понимаю, что Эд взял нам обоим номера этажом выше ото всех. И какая-то злость начинает подниматься изнутри.       --Мне нужно жить на другом этаже. Там, где все остальные,--четко говорю я.—Следить за спортсменами и быть рядом с ними.       «А еще быть рядом с Даней?»--вдруг проносится в голове.—Чтобы знать, что с ним все хорошо? Или?       Мне нужен номер Дудакова. Я поворачиваюсь к нему и не смотря на Эда строгим тоном говорю:       --Я не буду жить этажом выше. И точка. Сергей поднимает руки и просто сдается:       --Как скажешь.       --Но…--начинает Эд, но я перебиваю его.       --Никаких но и споров. Это решенный вопрос. Я не буду жить в номере, где ты захотел!       Эд смиряется и просто говорит:       -- Я не думал, что ты захочешь жить в номере там.       Там это где? Не рядом с ним? Или рядом с Даней? Так это, черт побери, где?       Но я больше не спорю. Беру чемодан и иду наверх. Открываю дверь и прислушиваясь к звукам за стенкой. И сразу слышу, что Даня включил музыку. Когда я чувствую, что он так близко, мне становится немного легче. Так я понимаю, что с ним все хорошо.       Но спустя три часа я понимаю, что имел в виду Эдуард под своим вопросом, потому что я действительно слышу, что Дане хорошо. Даже слишком хорошо. И если в Дубае я просто закрывала дверь балкона, то теперь картонные гостиничные стены сводят меня с ума. Я иду в душ, стараясь не думать, что в этот момент Даня спит с какой-то очередной девушкой из бара. С молодой, прекрасной и счастливой…той, которая гораздо красивее и лучше меня.       Сквозь плеер звуки из соседней комнаты не слышны, но я все равно не могу спать. Потому что как только я закрываю глаза, то вижу Даню, обнимающего меня, а его голос в своей голове слишком реален, он говорит «солнце ты невероятное». И от этого мне и тепло, и больно одновременно.       Алина откатывает свою короткую программу на соревнованиях неплохо. Даже утренняя тренировка, если бы Даня на нее не опоздал, была хорошей. Вот только перед походом на завтрак мы все-таки сталкиваемся с ним в коридоре у дверей комнат. Даня смотрит на меня с каким-то странным выражением лица и я не могу понять, что он думает:       --Ты всю ночь мешал мне спать.—вдруг произношу я сама не зная, почему.       -Я думал, что мешать тебе спать - это теперь привилегия Аксёнова, - говорит Даня каким-то не своим голосом. - Надо будет перед ним извиниться за то, что залез на его территорию.       Я отворачиваюсь и ухожу, потому что понимаю: Даня имеет право злиться, он же до сих пор думает, что мы с Эдом спим вместе и именно он причина нашего расставания. Но Даня говорит это с такой жестокостью, которой в нем никогда не было, и мне становится страшно. Что я с ним сделала? Спасла? Или уничтожила?       После короткой программы идем все вместе в бар. Словно мы большие друзья и нам есть о чем поговорить, но на самом деле мы реально все чужие. Эд не знает никого, даже меня. Я уже не понимаю Даню, а он не хочет понимать меня. И где-то между нами Дудаков, который слишком мил и тактичен, чтобы молчать. И мы разговариваем.       Обо всем на свете. Но больше --о даниных похождениях. Я пью и у меня в один момент мутнеет в голове. Эд видит это все и притягивает ближе, чтобы не дать упасть. В это время я просто думаю о том, что уже ничего не знаю, ни в чем не уверена, потому что прикосновения Эдуарда не вызывают никакого трепета. Я просто не знаю, чего хочу и не понимаю, правильно ли я поступила. Даня смотрит мне прямо в глаза и словно читает, как открытую книгу. Ведь все барьеры, которые он когда-то снес внутри меня, просто еще не отстроились и сейчас он заглядывает сквозь них и будто бы все понимает. И от его взгляда мне становится страшно. Страшно от того, что он прочитает всю правду. Ту правду, которую я сама не могу в себе принять…и я отвожу взгляд, закрываясь от него.       Дудаков шутит про ночные прохождения Дани. Это пошлые и грубые шутки, которые я не хочу понимать. Но Эд не смеется. Он вдруг спрашивает у Дани то, что я хотела узнать с самого момента расставания:       --Ну и как тебе такая жизнь?       А Даня не мигая смотрит ему в глаза и просто отвечает:       --Я счастлив.       Даня счастлив. Я же этого хотела, правда? Все было ради этого. Чтобы он был счастлив, а не уничтожен мной. Но почему тогда его счастье на столько болезненно? Почему когда я слышу это, в первую очередь мне плохо? Почему я заставляю себя радоваться этим словам, если это была самая главная моя цель? Почему я просто не могу до конца его отпустить? Почему выбираю комнату рядом и слушаю, как Даня ублажает молоденьких девиц за стенкой? Почему сейчас смотрю украдкой на его лицо и хочу видеть там хоть какой-то знак, что он врет. Но я ничего не вижу. Потому что, если Даня все еще читает мои эмоции, то я уже ничего не вижу в нем. Ведь он уже не верит никому и действительно живет своей счастливой жизнью...без меня.       Я встряхиваю головой и стараюсь не смотреть, как Даня знакомится с двумя молодыми девушками. Они как будто сошли с обложки модного журнала—брюнетка и рыжая. Полная противоположность мне. И они действительно очень красивые. Я смотрю на их оголенные руки и спины в вечерних нарядах и понимаю, что они идеальны. На их телах нет изъянов и они не боятся носить открытые платья, потому что шрамы рассыпаны по их телу на самых видных местах.       Внутренне я ежусь и закутываюсь в кофту плотнее, смотря, как Даня уходит с этим двумя девушками сторону лифта. Я молчу и не знаю, что больше говорить. Дудаков и Аксенов беседуют, а я стараюсь успокоить свое дыхание, потому что понимаю, что не могу сейчас пойти в свой номер. Еще одну ночь я просто не выдержу одна, слушая, как Даня занимается сексом через стенку.       Он счастлив. Ему нравится такая жизнь, в которой нет места для меня. И, похоже, только я не могу двигаться дальше. Я закрываю глаза и в моей голове звучит голос Дани: «Я думал, что мешать тебе спать - это теперь привилегия Аксёнова.»       И в этом момент я просто понимаю, что мне все равно будут мешать спать и единственный шанс теперь—это выбрать вариант, который никого не удивляет. Я встаю из-за стола и желаю всем спокойной ночи, а потом просто кладу руку Эдуарду на плечо:       --Пойдем?       И он все понимает. Также, как и Дудаков. Все вернулось на свои места: Даня снимает девушек в баре, я сплю с Аксеновым. Словно и не было этих месяцев, словно мы обо всем забыли и просто живем дальше. По крайней мере я хочу в это верить.       Уже в лифте Эдуард сгорает от нетерпения. Он жадно целует меня припечатывая к стене лифта, прижимаясь так близко, что я чувстствую его желание даже через одежду.       --Этери…--шепчет он на ухо,--Как же я об этом мечтал.       Я же хочу, чтобы он молчал, поэтому сама целую его, ощущая руки Эда у себя на спине.       Мы врываемся в комнату и я не даю Эдуарду включить свет. Не хочу чтобы он смотрел на меня…и видеть его тоже не хочу. Мы задеваем чемодан, который с грохотом падает на пол, но это уже совсем неважно.       Руки Эдуарда скользят по моему телу хозяйскими движениями и резко расстегивают молнию на кофте, а потом сжимают грудь. Я вздрагиваю и выдыхаю.       Эдуард резко валит меня на кровать, снимает майку и целует в шею. Я понимаю, что там останется засос, и вскрикиваю от боли.       --Ты—моя,--шепчет Эд на ухо.—Ты снова моя…моя богиня…только моя…       Он быстро избавляется от одежды, словно боится, что я передумаю, стягивает с меня брюки и укладывает на край кровати. А потом становится на пол, приподнимает ноги и резко входит в меня целиком.       Я не могу сдержать стон. Но Эдуард просто на секунду замирает и начинает убыстрять темп. И я кричу. Громко, сильно, отчаянно...стараясь заглушить вчерашние крики даниных девушек в голове. Надеясь, что сегодня я буду громче новых его пассий и больше ничего не услышу.       Эд впивается пальцами в мои бедра и просто насаживает мое тело на себя:       --Ты—богиня…невозможная…моя…моя…моя…       Я чувствую Эда внутри себя и просто отпускаю крик изнутри. И кричу. Мое тело разлетается на куски, но я не могу понять, что чувствую сейчас. Мне отчаянно хочется, чтобы Эдуард ничего не говорил, потому что я больше не могу чувствовать себя богиней. И я бы отдала все, чтобы снова оказаться женщиной, которую любят и которой просто не холодно.       Но Эдуард взрывается от наслаждения, все еще сжимая мои ноги, оставляя на них отметины. Он укладывается рядом и прижимается ко мне слишком близко.       --Тебе же было хорошо?—шепчет он, а я хочу свернуться в клубок и заснуть.       --Мне холодно,--говорю я после минутного молчания.       Эдуард смотрит на меня, но не может согреть до конца. Я просто забираюсь под одеяло и словно закутываюсь в кокон. В комнате слишком тихо. За стенкой не слышно ни звука и я не могу об этом не думать.       --А еще я хочу спать,--вру я Эду.—Тебе лучше идти в свой номер.       Я не хочу, чтобы он оставался на ночь. К тому же, если мне опять, как обычно, приснятся кошмары, Эд не должен этого видеть. Никто не может видеть мою слабость.       Эдуард уходит, целуя меня на прощанье в лоб. Он счастлив. Как и Даня счастлив. Из нас всех несчастна только я. Но я это заслужила, потому что позволила своим демонам в голове победить и сама стала демоном, который мучает других. Только теперь мне кажется, что я просто в аду, из которого не могу вырваться.       Я все также не могу спать и слушаю, что происходит за стенкой. Там тишина. Очевидно, Даня с новыми знакомыми уединился и решил не возвращаться домой. И я пытаюсь убедить себя, что этот факт интересен мне лишь потому, что завтра ранняя тренировка. Но я не могу спать, потому что во мне слишком много эмоций, которые пытаются вырваться наружу.       На телефон приходит сообщение и мне хочется, чтобы это был Даня…как раньше. Но это Эдуард : «Спасибо тебе за вечер. Я скучал по этому». Я молча удаляю сообщение и откидываю телефон, понимая, что я не скучала, потому что теперь мне нужно совсем другое. Но этого больше никогда не будет в моей жизни…и только я разрушила все своими руками.       С Даней мы встречаемся уже утром в коридоре:       -Ты мешала мне спать,--просто говорит он.       Я вздрагиваю. Он смотрит на меня презрительно и безразлично, скользит глазами по шее, замечая засос. Дане все равно. Он счастлив без меня, а прошлое его просто раздражает. Ведь я его прошлое, и поэтому я его раздражаю.       Ухожу по коридору резко и не смотрю ему вслед. Это конец. Но почему-то облегчения нет. Даже тогда, когда Алина берет второе место, это не расстраивает меня. На утреней тренировке даже Даня сорвался на ее прокаты, отчего мне на момент стало страшно. Он злился и кричал, а я никогда не видела Даню таким. Очевидно, ночной недосып все-таки стал слишком ему мешать.       --Держи себя в руках,--просто говорю ему как можно тише.—Тебе не идет быть злым.       Даня смотрит на меня нервно, а потом просто уходит. Я не могу понять, что у него в голове. Просто не понимаю и это меня пугает.       А потом мы с Эдом уезжаем, оставляя Даню с Алиной на показательные выступления. Все как всегда. Ничего нового…вот только все другое. Но я не могу объяснить, что именно. Словно внешне мы все те же оболочки, а внутри—понять невозможно. Словно бездна победила, а мы этого так и не заметили.       Уже в Москве я стараюсь ни о чем не думать. Мы должны работать, чтобы подготовиться к Первенству России среди юниоров. Я с чемоданом еду на тренировку прямо из аэропорта. Потому что работа—это то, что всегда спасало меня. Так и теперь—погружаюсь в нее с головой, мечтая забыть обо всем. И о Дане, и об Эде, и о засосах на своем теле. А еще думаю: почему после Дани я никогда не была в синяках?        В один из дней Эд дарит мне розы и подвозит домой. Мы больше не занимаоись сексом, но он очень хочет.       --Диши ведь нет сегодня дома?—спрашивает он, потому что слышал наш разговор.—Может, я зайду?       Я качаю головой.       --Не нужно.       Я действительно этого больше не хочу и просто захожу в квартиру одна. Эд не рад, но все равно принимает мой выбор. Он умеет ждать и думает, что я рано или поздно сдамся. Но я больше не могу переступать через себя. Я просто больше не могу.       Эти чертовы розы царапают руки до крови. И я просто не выдерживаю—швыряю их о стену и бью пока лепестки не раскидываются по всему коридору. На какое-то время мне легчает, но ненадолго. Мне кажется, что я чувствую руки Эда на себе, но мне это неприятно. Я больше не хочу и не могу так, потому что он…не тот, кто мне нужен…он—не тот, кого я люблю. Потому что я люблю того, кого мне любить нельзя.       И это осознание врывается в меня, как уничтожающий ураган. Я смотрю на разбросанные розы, а просто сажусь на пол среди всего этого хаоса и не могу не вспоминать. Я думаю о Дане, о том, как он носил меня на руках, когда я поранила ногу, как готовил завтраки, надевал мой малиновый халат, кормил медведями с колой, обнимал перед сном, шептал на ухо нежности и не давал упасть. И все эти воспоминания бурлят во мне, словно не могут удержаться, а я слышу данин голос в голове, который говорит мне о чувствах. Я вижу его глаза и никак не могу понять, как он мог любить меня.       Я вижу перед собой наше почти единственное селфи в Новогорске, где мы счастливы. Там я держу в руках букет полевых цветов. Настоящих…без шипов, тех, которые пахнут летом и жизнью. И в этот момент я просто понимаю самую главную истину: я так боялась потерять Даню, что отказалась от нас без борьбы. И мне становится страшно.       Словно происходит что-то непоправимое и жуткое, а я не могу ничего сделать. Словно неизбежное нависает над нами и не дает вдохнуть. Словно сейчас случится то, что вымораживает меня до костей, и способное уничтожить все, что мне дорого.       Я хватаю ртом воздух и про себя говорю тем, кто в состоянии это разрушить…как мантру, как заклятье…ведь я же ведьма, а ведьмы всегда шепчут заклинания.        Я ведьма и поэтому говорю : «Уходи. Я не отдам тебе его.».       От этих слов все равно холодно и страшно, потому что их недостаточно. Я чувствую, что все сегодняшние осознания складываются в одну простую правду, которую я сейчас должна произнести вслух. Я закрываю глаза, кусаю губы и, прорываясь сквозь страх, шепчу в пустоту, понимая кому, но не зная для чего:       --Я. Тебя. Люблю.