Мой домашний ягуар. Путь из темноты

Совет длится второй час. Как морд-сит, я знавала много советов. Даркен Рал, Эгримонт, Джиллер, Даммин Насс и мы с сёстрами, при лучшем раскладе стоящие за спиной у лорда, при худшем — на коленях. До недавних пор я верила, что это правильное положение дел, но Ричард даёт альтернативу. Мы во внутреннем дворе выделенного нам дома. Сидим на скамьях с мисками, полными сочного мяса, и кружками с элем, а сам совет более похож на дружескую беседу. И пусть я по-прежнему в стороне, а вокруг лорда Рала его исповедница и волшебник, я ощущаю себя более уютно, чем на каждом из прежних советов прежнего лорда. — Все мы видели, как относятся ко мне д’харианцы, — говорит Ричард, обведя глазами собравшихся. — Один отдельный батальон присягнул мне, да, но никому другому не известно, что во мне течёт кровь Ралов, и едва ли кто поверит в это, не имея доказательств. А потому я не могу идти в Народный Дворец. Не могу заявить о своём праве на престол. Пока Хранитель дышит в спину, а его слуги рыщут по Срединным Землям, нельзя устраивать борьбу за власть. Когда-нибудь потом, возможно. Когда найдём Камень Слёз и остановим главного противника, можно будет подумать и о чём-то ещё, не ранее. — Но мой лорд, — встревает лейтенант Динмар. — С армией Камень Слёз вы найдёте быстрее! — Разумеется, — соглашается Ричард, глядя тому в глаза. — Но чтобы заполучить армию, сколько сражений подобных сегодняшнему мы ещё должны провести? Скольких человек убить только за то, что они откажутся верить в мою принадлежность дому Ралов? Да я и сам бы вчера рассмеялся в ответ на одно это предположение. Я ценю вашу преданность, но лучшее, что вы можете сделать для меня: разойтись по Срединным Землям и донести весть обо мне в каждую провинцию и каждое королевство. Кто знает, возможно мы добьёмся успеха, не пролив ни единой капли крови! Лейтенант, поколебавшись, всё же кивает, а молчавшая до того Матушка-Исповедница спешит вставить слово. — Тогда я должна направиться в Эйдиндрил, — говорит она. — Кому, как не Матери-Исповеднице поверит народ? Я расскажу им о тебе и о приближающейся опасности. Важно объединить народ. — Иди, — легко соглашается Ричард. — Спасибо. — У Искателя всегда были двое, — нарушает молчание старик. По рукам и подбородку его течёт мясной сок, но он словно бы не замечает этого. — Волшебник и Исповедница. Это залог успеха. И теперь, когда ты отказываешься от того, что сделало бы тебя сильным, это особенно важно. — У лорда Рала есть я, — напоминаю я, поднимаясь со скамьи. Волшебник прожигает меня злым взглядом, словно бы говоря, что таких, как я в расчёт не берут. Но Ричард порывисто ухватывается за мои слова. — Вот, видишь, у Искателя будет волшебник и морд-сит. Какой Искатель ещё мог похвастаться такой компанией? — Ты совершаешь ошибку, — ворчит старик, а затем поворачивает голову ко мне. В глазах его плещется магия. — Навредишь ему, убью. — Аналогично, — рычу я сквозь сцепленные зубы и, вернувшись на скамью, яростно набрасываюсь на свой ужин. Мы никогда не научимся доверять друг другу, стоит ли отказываться из-за этого от вкусной еды? Ещё час обсуждается оборона городов, сестра Искателя вызывается проводить приехавших в Дурх гостей, лейтенант обещает приставить к ней квод в качестве охраны, а ближайшей целью определяется волшебная столица. Проводим Амнелл в Эйдиндрилл, а дальше… Меня в эти планы не посвящают. Волшебник что-то шепчет лорду Ралу, чего со своего места я разобрать не могу, а мне остаётся только ждать, буду ли я достойна правды от своего господина? Ночь мы проводим в городе, с рассветом получая лучших лошадей и пару мешков продовольствия. Мне всё ещё неведомы наши дальнейшие действия, но я доверяю лорду Ралу. Мой конь идёт рядом с его, и наконец-то я ощущаю себя на своём месте. — Твой трофей, — нарушает молчание Ричард. — Где он? Не то чтобы он мне нравился, но ты не должна… Если не хочешь… Не думала, что он заговорит об этом, и уж тем более заметит отсутствие косы на моём поясе. — Трофей со мной. — Я киваю на эйджилы, в петли которых теперь вплетены тёмные пряди. — Так они будут меньше шокировать окружающих, верно? — Но будут служить напоминанием для тебя? Ричард понимает меня. Приятно иметь дело с тем, кто видит меня такой, какая я есть, при том уважая мою суть и не пытаясь переделать. Сработаемся. — Если я спрошу тебя о месторасположении всех башен и об известном числе выживших морд-сит — ты скажешь? — спрашивает он, подводя коня ближе. Это проверка, иного объяснения я не нахожу, потому что за месяц я успела узнать Ричарда достаточно, чтобы понимать: он никогда не станет злоупотреблять своим положением. — Ты не спросишь, — отвечаю я, не глядя на него — только в бесконечность полей перед собой. Ричард хмыкает. — И всё же, — не сдаётся он. — Допустим, мне придётся. Скажешь? — Ты — лорд Рал. Я отвечу на любые твои вопросы. И знаешь: скажу правду. — Знаю, — кивает Ричард. — Но ты права: я не спрошу. Настаёт мой черёд задавать вопросы и, пользуясь тем, что волшебник и исповедница едут чуть в отдалении, я интересуюсь: — Давно ты знаешь, что Даркен Рал — твой брат? Ричард хмурится: вопрос явно не нравится ему. — Недавно, — отвечает он, поразмыслив. — Рал сказал об этом Дженнсен ещё давно, но она утаила от меня. Лично я услышал это ненамного раньше, чем об этом узнала ты. И, если честно, мне всё ещё трудно это принять. Он выглядит подавленным, словно само родство с Даркеном Ралом ложится клеймом на всю его суть. — Не принимай, — пожимаю плечами я. — Это имя ничем тебе сейчас не поможет, так нужно ли брать его? Я служу лорду Ралу, но одной крови в твоих венах достаточно для моей верности. Я могу служить и просто Ричарду, если хочешь. И просто Ричард может искать Камень Слёз для борьбы с Хранителем. Он смотрит на меня так, словно видит впервые, затем едва заметно улыбается и отводит взгляд. — Я считал, морд-сит учат быть воинами, а не философами, — усмехается, затем лицо его делается серьёзным, и Ричард добавляет: — Спасибо. — Если уж на то пошло, то и тебе, — бросаю я и ударяю коня по бокам: обсуждать что-либо ещё мне совершенно не хочется. Остаток дня я держусь в стороне. Скоро мой лорд расстанется с возлюбленной, и сколь бы дурного мнения я ни была об Амнелл, не мне решать, кого Ричарду любить, а потому я даю им время. Поговорить мы успеем и потом, на долгом пути к очередной призрачной цели. Что-то мне подсказывает, что искать Камень Слёз будет даже труднее, чем гоняться за Локи и шкатулками Одена. Если это орудие против самого Хозяина Подземного Мира, оно будет надёжно сокрыто. Как знать, сколько мы проведем в пути на этот раз — месяцы, годы? Сомнения гложат меня: конечно, если даже Далия отыщет моего сына, рискнёт ли она представить его народу Д’Хары без моего дозволения? Либо же, узнав, что я присягнула Ричарду, найдёт меня и повторит слова присяги за мной? На сердце у меня неспокойно; ужиная у небольшого костерка, я мыслями куда дальше нашего привала. И когда остальные укладываются спать, я даже не против дежурить первой. Не уверена, что сон вообще сможет прийти ко мне. — Только, пожалуйста, никого не исповедовать, не пытать и не зачаровывать, — строго предупреждает Ричард нас, подкладывая под голову заплечный мешок. Я ловлю на себе гневные взгляды Исповедницы и волшебника. Уж они-то были бы рады устроить мне несчастный случай. — Я не пытаю союзников, — отзываюсь я, отвечая сперва на взгляд старика, а после — извечной врагини. Ни один из них подобного не обещает. Ричард усыпает почти сразу. Привыкший жить в дороге, он понимает ценность каждой лишней минуты. Тело ловит мгновения отдыха, обычно сосредоточенное лицо расслабляется, отчего он кажется совсем мальчишкой. На год или два младше меня, он бы и мог быть просто деревенским пареньком, если бы не возложенная на его плечи миссия. Мы все могли быть кем-то другим, сложись обстоятельства иначе. Меня приучили не сожалеть о собственной жизни, но мне жаль его. Он по-настоящему хороший человек, который делает хорошие вещи. Хотелось бы, чтобы и жизнь его была хорошей. И для этого у Ричарда есть я. Я буду защищать его сколько потребуется. Я должна защитить хоть кого-то. В тот момент, когда я уже собираюсь отойти, Ричард вскакивает на подстилке. Тот ужас, что плещется в его глазах, заставляет меня обнажить эйджилы. Что стряслось? Он что-то почувствовал? Оглядываюсь на лес вокруг, но опасности нет. И всё же… — В чём дело?! — Волшебник, ещё не до конца проснувшийся, бросается к Ричарду, а следом подбегает и Исповедница. Мой лорд хватается за грудь, ошалело вглядываясь в пламя костра. — Даркен Рал был здесь, — задыхаясь, объясняет он, продолжая сжимать рубаху на груди. — Передал мне привет от Хранителя… Я не знаю, о чём он говорит, но предчувствия у меня не самые лучшие. — Покажи, что там? — волшебник рвёт ткань рубахи Ричарда в сторону, и Амнелл ахает, когда взгляду нашему предстаёт ярко-алый пузырящийся ожог. След от ладони. Я узнаю эти длинные пальцы — они касались моей кожи множество раз. Пальцы Даркена Рала. — Кажется, Эйдиндрил отменяется, — мямлит Амнелл, и впервые я с ней согласна. *** «Иди на край света и за край — там ты найдёшь его». Этими словами однажды Шота ответила Каре на вопрос, где той искать Локи. Он нашёл эти слова в дебрях её разума, и тотчас понял, что они значат. Куда больше, чем могла подумать Кара. Куда больше, чем предполагала сама ведьма. Но тогда эти слова были просто словами; только сейчас, больше, чем через полгода после того разговора и через пятьдесят восемь лет, которые Локи прожил в умирающем мире Николаса Рала, эта фраза начинала обретать смысл. Оглянувшись на Срединные Земли в последний раз, он качнул головой, отгоняя сомнения, и шагнул в арку, отделяющую Древний мир от Нового. Его «за краем света» начиналось прямо сейчас. Тепло арки приятными мурашками разошлось по коже, а сила, спящая в его теле, отозвалась на это тепло мощными всплеском. Камень на скипетре загорелся зелёным, приветствуя магию его тела, сливаясь с ней своей собственной магией, наполняя тело Локи силой куда большей, чем всё то, чем он владел прежде. Он сделал это! Сделал! Оставалась самая малость. То, к чему он шёл с момента изгнания из Асгарда, впервые было ощутимо близко, но триумф не ощущался. Слишком горькой вышла победа, слишком высокой оказалась цена. Смертная… Её Локи поначалу считал лишь пешкой в своей игре. Всё, чего он хотел: приблизиться к лорду, который завладел — умышленно или нет, — его скипетром, заключающим в себе камень разума. Вернуть свою вещицу, а с ней и всю свою божественную мощь — план Локи был практически совершенным, пока она… Кара… Проговорив её имя вслух, Локи ощутил, как болезненно сжалось в груди. Привязанность к этой смертной частью плана не была. Наоборот, с ней он начал допускать ошибки, из-за неё на его шее оказался Рада-Хань. Конечно, невелика беда: ошейник мог связать магию Приращения и магию Ущерба, но не магию Асгарда, не магию Йотунхейма, которая, пусть и против воли, всё же текла в его жилах. И всё же Рада-Хань у него на шее отрезвил, послужил пощечиной: ради Кары он был готов на многое, а она оказалась слепой последовательницей своего лорда. Тогда это очень ранило, но также и придало сил: если смертная предпочла не его, он также без зазрения совести мог сосредочиться на возвращении себе скипетра. Не всё, конечно, далось так уж легко. Сперва пришлось пережить бесконечность пыток — было больно, но куда сильнее кровоточило сердце, которое никак не могло смириться с потерей. Локи долгие недели сам себя ненавидел за то, что постоянно думал о Каре. Ненавидел за то, что не мог ненавидеть её, и когда глупая гусыня Констанция высыпала на него лунную крошку, усиливающую способности к снохождению, он первым делом бросился проведать её, а в итоге совсем запутался. Вместо ожидаемого прощания он, кажется, развязал куда более жаркий роман, чем был у них в реальности, и больше не мог не думать о том, что жаждет повторения встречи. Его ломали. Долго, изобретательно. Пришлось даже сделать вид, что у них это вышло, чтобы потом, в тронном зале, наброситься на Рала. Вовсе не с целью убить, нет — важно было коснуться правителя Д’Хары, чтобы, проникнув в сознание, рассекретить местонахождение скипетра. Казнь, к которой его приговорили потом, была Локи только на руку. Воспоминания об этом более не казались болезненными. Наоборот, он и сейчас восхищался своей изобретательностью. Локи хмыкнул, сжав скипетр в руке. Смертные оказались так глупы и предсказуемы! Джиллер, придворный маг, остался лично подготовить его. Глупец! Локи не составило труда сорвать с себя Рада-Хань, когда волшебник меньше всего того ожидал, и проделать штуку, которую делал уже не раз: превратить Джиллера в себя, себя — в Джиллера, наложить на сознание волшебника спутывающие разум чары, защелкнуть на шее Рада-Хань и отвести на казнь. Труднее всего оказалось снова-таки видеть Кару. Видеть то, как она позволяет ему умереть, видеть слёзы в глазах сильной морд-сит, которую, он думал, его гибель не способна тронуть. И всё же он видел и верил: ей было больно от его гибели. Хотелось прямо там броситься к ней, заключить в объятия и рассказать, что он жив, он рядом. Забрать её с собой — будь что будет! — за свой «край света», где ожидали благоденствие и могущество, сделать своей королевой и положить весь мир к её ногам. Но внутренний голос напомнил, сколько ошибок он уже совершил ради неё, и выдать себя перед Ралом и всей Д’Харой было бы самой огромной из возможных ошибок его жизни. Локи выстоял. Дождался конца казни; дождался момента, когда от Джиллера осталась лишь горстка пепла; дождался того, что публика, потеряв всякий интерес, разбрелась, и остался один на один с ней, своей слабостью. Говорить с ней в обличье придворного мага было трудно. Так и хотелось сбросить маску — пришлось несколько раз напомнить себе, что он — трикстер. Тот, кто умудрился перессорить весь Асгард, не приложив к этому особых усилий; кто разрушил Биврёст и едва не уничтожил Йотунхейм; кто долго занимал трон отца, не будучи уличенным в подмене; кто умирал сотни раз, но всегда возвращался. Тот трикстер был сильнее привязанностей и любви, тем трикстером Локи собирался быть. Локи задумался. Теперь он уже и не помнил, что говорил Каре тогда. Понятно было одно: ему удалось её одурачить. Конечно, она ведь ещё недостаточно хорошо знала его способности. Хотя, если задуматься, она вообще не знала его. Более того, даже не стремилась узнать. Пока он её разгадывал, она жила лишь сегодняшним днём: в сегодняшнем дне не копаются в прошлом и не строят планов на будущее. Рядом с ней и он хотел жить так: только ею, только мгновениями, что у них были, но желанный скипетр был так близок, а вместе с ним и покорение всего мира становилось куда реальнее, чем прежде — для «сегодня» не было времени. И когда в Народном Дворце оказался Тор, Локи в очередной раз убедился: нельзя терять ни дня. Если он хотел стать кем-то большим, чем просто тенью старшего брата, то должен был уходить как можно скорее. Только «скорее» не вышло. Кара — снова она! — ввязалась в войну, что была ей не по зубам. Когда она вместе с Искателем просто пропала, он ощутил это. На тот момент скипетр уже был в его руках, и Локи мог, сосредоточившись, пробиться даже через ткань времени. Ненадолго, на один короткий миг, но этого хватило, чтобы ощутить — Кара там, жива, нуждается в помощи! Древний мир ждал, звал, но Локи впервые пошёл по велению сердца. Он остался ради неё, перманентно надев на себя личину придворного мага. Он был с лордом Ралом, когда тот взял в жены Исповедницу; был с ним, когда родился его первенец. Служил и когда Николас избавился от обоих родителей. Позволил себя исповедать, зная, что кровь йотунов защитит его от прикосновения чистой магии Создатели, а потом изображал верного раба, попутно играя в свою игру: сводя маленького лорда с ума видениями его мёртвой матери. На Николасе Локи срывал всю свою злость и ждал, год за годом, когда снова сможет увидеть её. Он дождался. На тот момент Джиллера более не существовало. Локи менял личины, выбирая самую удобную. В момент, когда присутствие Кары снова ощутилось совсем близко, он уже был Аскелем. «Асгардийский шлем» — так переводилось его имя. Отчего-то Локи надеялся, что Кара услышит это имя, сумеет перевести, понять и узнать, но им всё никак не случалось встретиться. По крайней мере, в реальном мире. Он приходил к ней во снах. О, что это были за сны! Локи и не думал, что в нём живёт столько страсти, но Кара пробудила его от почти шестидесятилетнего ожидания, и он навёрстывал сполна. Каждый раз как впервые. Каждый раз как никогда прежде. Он и не думал, что можно хотеть так, что можно любить так, и когда он честно дал определение своим чувствам, вся его трикстерская суть взбунтовалась. Он и так сделал для неё слишком много: оставил порошок волшебника в башне, чтобы ей не приходилось сбивать ноги в бесконечных скитаниях по умирающему миру; отвёл болты своих солдат, чтобы ненароком они не убили её… А потом, когда пятьдесят восемь лет в служении дому Ралов исчезли, оставшись лишь похожим на сон видением будущего, которое так и не наступило, он спас её от новой напасти — казалось, их она притягивала подобно магниту. В этот раз он едва успел — ещё немного, и скрийлинг бы выпотрошил её, а может, раны от эйджилов сестёр выпили бы жизнь из её тела. Он успел, снова напомнив себе, что давно уже должен покорять мир. Кара Мейсон должна была стать его прошлым, власть и могущество рядом с ней казались недостижимым. Потому он ушёл. Из Срединных Земель, из её снов, из той жизни, которая продолжила бы и дальше держать его, если бы трикстер не одержал победу над мужчиной. Локи отчаянно хотелось верить, что он действительно исцелился. Что любовь ушла, забрав с собой и сострадание, и сожаление. Впереди был самый сложный бой, добрый исход которого подарил бы Локи магию всего мира. Мидгард очень скоро должен был оказаться целиком и полностью в его руках. Оставалось надеяться, что он не ошибся с выбором. *** Ричард болен. Всю неделю с тех самых пор, как длань Даркена Рала коснулась его, он мучается головными болями, порой такими сильными, что, по его словам, череп готов расколоться. Волшебник говорит, Даркен Рал пробудил в Ричарде магию их рода. Всю: и Приращения, и Ущерба, и если в овладении первой старик может помочь, то вторая даже его, Волшебника Первого Ранга, застаёт врасплох. Это то, разумеется, что я могу выцепить из его разговоров с Амнелл — меня они посвящать хоть во что-то уж точно не собираются. Нет времени оскорбляться или обижаться. Благосостояние моего лорда — лишь это поистине важно. Ричард говорит: когда стреляет из лука, боль почти проходит, и я, как верный пёс раз за разом ношу ему стрелы, как бы это ни выглядело со стороны. А он всё стреляет — с огромного расстояния точно в маленькую мишень, не промахиваясь — словно магия направляет его руку. Я в этом мало смыслю, так что — как знать — может так и есть. Из-за вынужденных остановок продвигаемся мы медленно, и хоть идея добраться в Эйдиндрил давно забыта, в поисках камня мы также за это время совсем не преуспели. Волшебник говорит, что знает, где найти карту, с помощью которой мы сможем отыскать Камень Слёз, но мы никак не доберемся до того места. Вот и сегодня: вместо того, чтобы уже прибыть на аванпост, мы устраиваем ранний ночлег, потому что только во сне боль Ричарда хоть немного стихает. — Эта боль — защита неготового организма. Сигнал, что хан мощнее того, который может выдержать неподготовленное человеческое тело, — говорит волшебник, подбрасывая сухих веток в костёр. — Обычно сила пробуждается у детей семи-восьми лет. Пробуждается постепенно, даёт к себе привыкнуть. Здесь же она обрушилась вся разом. Магия Приращения не так агрессивна, а вот магия Ущерба способна убить. Если вовремя не усмирить её, так и будет. Сперва головные боли, затем носовые кровотечения, потеря сознания, рвота. А потом кровь просто вскипит. — Так научи его управлять хотя бы одной из магий, — не выдерживаю я, хотя стараюсь лишний раз к спутникам своего лорда не обращаться. Когда жизнь Ричарда на кону, сомнениям не место. — Магия Приращения мягкая, как вода, — отвечает волшебник, раздражаясь. — Магия же ущерба — беспощадная лава. Даже если подкорим воду, лава уничтожит его. Да и не выходит подкорить, как видишь, хан сильнее моего, а я, между прочим, учился сдерживать свой годами. Ричард умрёт прежде, чем магия Приращения покорится ему. Сейчас, когда разломы открыты, его хан питается тьмой Хранителя. Единственный способ облегчить участь Ричарда — добыть Камень Слёз и ослабить влияние тьмы. — Но у Ричарда нет времени, ты сам сказал! — вмешивается Исповедница. — Если он сейчас займется поисками Камня Слёз, то потеряет драгоценные минуты! Он погибнет прежде, чем мы закроем разломы! Она скользит взглядом по спящему возлюбленному: Ричард тревожен даже во сне. Она права: времени у нас меньше, чем хотелось бы. — Можно надеть на него Рада-Хань, — предлагаю я. — Ошейник свяжет хан, мы выиграем время. Амнелл вскакивает на ноги, гневно выбрасывая в мою сторону руку. Если бы нас не разделяло пламя, уверена, она попыталась бы исповедать меня. — Слова истинной морд-сит! — злится она. — Лишь бы кого-то подчинить, превратить в зверушку! Надоело служить лорду? Дурная наследственность взяла своё? Она готова наброситься на меня, так что на всякий случай я тоже поднимаюсь с земли, готовая защищаться, однако голос волшебника, звучащий на удивление примирительно, останавливает так и не начавшееся противоборство. — Морд-сит права, — говорит он. — К этой практике действительно прибегают. Когда хан сильнее, чем нужно, или когда рядом нет способного учителя, на ребёнка надевают Рада-Хань. — Но Ричард не ребёнок, — напоминает Исповедница. — Он Искатель, в чьих жилах течёт магия прежних поколений. С ошейником на шее он не сможет управлять Мечом Истины в полную мощь. Да и, думаешь, после всех пыток Денны он согласится ещё раз пройти через это? Не знаю, что произошло между Ричардом и Денной, но я знаю Денну — этого достаточно, чтобы представить, каким пыткам она подвергала его в попытке приручить. И всё же Ричард не из тех, кого можно так просто напугать — я успела это уяснить. — Согласится, если хочет жить, — убеждённо говорю я, волшебник театрально кивает головой в мою сторону. — Думаю, на аванпосту найдётся Рада-Хань, — говорит он. — Вариантик так себе, но другого у нас всё равно нет. — Ну-ну, — Амнелл поджимает губы и, расправив складки платья, демонстративно уходит. Волшебник задумчиво глядит ей вслед, после переводит взгляд на меня, и я вижу всё ту же неприязнь, что и прежде. Пусть на какое-то мгновение мы и действовали сообща, но теплее от этого наши отношения точно стать не могут. Ну, лишь бы Ричард согласился с нашим планом — терять своего лорда я совершенно не готова.