Мой домашний ягуар. Путь из темноты

Чтобы кого-то сломать, нужно тонко чувствовать человеческую натуру. Нужно знать, на какие точки надавить, чтобы получить послушного питомца. Морд-сит эта наука известна с юных лет, а потому неудивительно, что Ричард не подводит моих ожиданий. Пусть он и не мой питомец, но понимания человеческих привычек это не отменяет. Узнав наш с волшебником план, он, вопреки недовольству своей зазнобы, без колебаний соглашается*. — Я надену ошейник, если это позволит нам выиграть время, — говорит он, ловя напряженный взгляд Амнелл и, видя её замешательство, вкрадчиво добавляет: — К тому же, если мы добудем Рада-Хань, ведь сможем обойти любые законы. В том числе, твою исповедь… Исповедница колеблется с ответом, но я вижу, как меняется её взгляд: от колючего он переходит в более мягкий, в нём плещется боль и надежда. — Разлученные обстоятельствами голубки смогут беспрепятственно утолить желания плоти? — усмехаюсь я. Амнелл краснеет, но тотчас выдаёт: — Не твоё дело. И всё равно весь вид её подтверждает мои слова. Она хочет Ричарда, это и без слов понятно. Рада-Хань действительно может стать для них хорошим решением. — Достаточно правильно подобрать мотивацию, и ошейник более не кажется чем-то унизительным? Я говорю тихо, но всё равно получаю недовольный взгляд матушки-исповедницы, Ричард же одними губами просит меня прекратить. Он не может сдержать улыбки, и это первая его улыбка с момента пробуждения хана. Мы, определённо, на верном пути. Взобраться на коня у Ричарда выходит не с первой попытки. Тело его сильно ослабело за эти дни, но от помощи он отказывается. — Я в порядке, — лжёт он, хотя все мы прекрасно знаем, что это не так. — Нужно поспешить… — слышу я тихие слова волшебника, обращённые к Исповеднице. — Пока он ещё может стоять на ногах… Чувствую, это ненадолго. К аванпосту мы выходим ближе к обеду. Обычно здесь кипит жизнь: д’харианцы несут стражу, работники укрепляют стены, пахнет жареным мясом и травами. Сейчас же ворота наглухо закрыты, тишина стоит гробовая, и единственный часовой лишь едва различим за балками укреплений. Ричарда не могут не узнать, как не могут не узнать и его сопровождающих. Они — враги здешних мест и здешних людей. Но они со мной, а на мне униформа морд-сит, так что я разыгрываю роль госпожи, сломавшей самого Искателя. — Откройте ворота! — велю я громко. — Я привела Ричарда Сайфера! Часовой отвечает не сразу. Не показываясь из своего укрытия, он кричит: — Оставайтесь в поле зрения до рассвета, тогда впустим! Что ещё за бредни? День только переклонил через середину, а нам предлагают что — ждать часов шестнадцать? — Вы там издеваетесь?! — злюсь я. — Я — Кара Мейсон. Вам это о чём-то говорит? Очень надеюсь, что слух о моём переходе на сторону врага до этой глуши ещё не добрался. — Да хоть сам Даркен Рал — да будет память о нём вечной! — отвечает часовой, продолжая скрываться за заграждениями. — У нас карантин! Проклятье! Волшебник сказал, в этом месте мы найдём карту. Не попадём туда — не видать нам Камня Слёз. — Чем вы больны? — уточняю я, пытаясь прикинуть масштабы трагедии. Масштабы куда более внушительные, чем я ожидала. — Не мы, — отвечает часовой, и это худший из возможных вариантов. Выходит, болезнь — чем бы она ни была — вокруг нас. Я почти уверена, что никто из нас не болен, но понимаю целесообразность карантина. Единственная проблема: у нас нет этих часов, времени и так слишком мало. — Мы здоровы и хотим быть здоровыми впредь, — говорю я жёстко. — Так что открывай ворота, пока я не приказала своему волшебнику сжечь здесь всё дотла. Остальные не вмешиваются. Понимают, что лучше предоставить разговоры мне. Кто как ни я лучше знает, что может подействовать на этих остолопов? Либо рискнут и впустят нас, либо поджарятся. Думаю, ответ предсказуем. — Госпожа Кара прибыла! — наконец сдаётся часовой. — Открыть ворота! Я ловлю благодарный взгляд Ричарда, но его спутники нисколько не оттаивают. Только что я открыла для них проход к карте, но едва ли однажды стану достойна их царской благодарности. — Потерпи, — обращаюсь я к Ричарду. — Я добуду Рада-Хань очень скоро. Прежде мне уже пришлось надеть ошейник на того, на кого его надевать совсем не стоило. И помню, какой оказалась цена. Надеюсь, в этот раз мне не придётся жалеть об этом. *** Вечерело. Дженнсен, глядя на сухие ветки под ногами, с тоской думала о том, что неплохо бы уже разжечь костерок под какой-нибудь приют-сосной или хотя бы где-то; проводить конец дня, чего-нибудь перекусить и лечь спать, прикрывшись плащом. Однако ни о чём подобном не могло быть и речи: находиться в сопровождении квода было так неуютно, что кусок не лез в горло, не говоря уж о том, чтобы отдыхать, спать в этих условиях. Пока Марта с Рэчел были рядом, проблема не казалась столь острой, но теперь, разведя всех гостей по их деревням, Дженнсен осталась с д’харианцами один на один, и картины прошлого нехотя всплыли перед мысленным взором. Последний раз квод сопровождал её, когда Денна взяла их с мамой в плен, и хоть с тех пор прошло довольно много времени, горечь утраты меньше не стала. Эти люди были обучены исполнять приказ, совершенно не задумываясь над тем, верно ли они поступают. То, что Ричард приказал им охранять её, не было залогом абсолютной безопасности. Появись на их пути другой господин, ничто не гарантировало, что д’харианцы не забудут свои клятвы Ричарду и не предадут их — её — в тот же час. Потому она шагала, оставляя за собой и лес, и возможный отдых, и планировала пройти всю ночь, только бы не обращаться к этим людям, не отдавать им приказ и не ощущать особенно остро, насколько велика между ними пропасть. Когда солнце почти полностью скрылось за горизонтом, появилась, однако, робкая надежда на возможную передышку: по лесной тропе в сторону Дженнсен направлялась группа крестьян. Это был шанс — с незнакомцами можно было как бы невзначай разбить лагерь, посидеть наконец у огня, поспать, в конце концов, час-другой. Чем ближе они были к Дженнсен, тем яснее была перспектива: три женщины, одна из которых была совсем старой, двое мужчин и ребёнок не могли представлять собой угрозы, а значит, очень скоро её ждал отдых, которого так жаждало всё её тело. — Вечер добрый! — поздоровалась Дженнсен, когда они оказались совсем близко к ней, и замерла, увидев крупные язвы на их лицах и руках. Кожа лбов и щёк была растресканной, сухие струпья торчали во все стороны, а от глаз к вискам тянулись бугрящиеся чёрные вены, которые тонкая, почти прозрачная кожа совершенно не могла скрыть. За спиной у Дженнсен зазвенела сталь: квод моментально отреагировал на угрозу. — Да что с вами?! — не выдержала Дженнсен. Она до смерти устала от д’харианцев и их привычки всё решать боем. — Они ведь просто идут мимо! Крестьяне действительно просто шли, даже не ответив на её приветствие. Больные — едва ли им было дело до соблюдения правил этикета. Дженнсен не знала, какого рода их болезнь: магическая, как Первозданной Неодаренной ей ничуть бы не повредила, но естественная зараза прилипла бы к ней так же легко, как и ко всем остальным, и уже ни один волшебник и ни одно зелье не смогло бы её исцелить. И всё же она не могла позволить себе отпрянуть, дабы не оскорбить этих людей. Они были уже совсем близко — руку протяни, — оставалось надеяться, что болезнь не передаётся по воздуху. — У вас не будет хлеба для моего сына? — заговорила вдруг одна из женщин. — Мы не ели со вчерашнего вечера. У Дженнсен оставалось немного сыра и яблок, и потому она не раздумывая потянулась снять заплечный мешок. Подумалось, что если женщина просит от неё добра, то и сама не принесёт зла, и если та подошла близко, то наверняка знает, что не сможет никого заразить. И всё же один из д’харианцев громко прочистил горло, напоминая тем самым, что это не самая лучшая затея. — Сейчас. — Дженнсен не знала, к кому обращается больше: к д’харианцу, к женщине или к самой себе. — Буквально минута. — У нас нет минуты, — нервно заговорил один из мужчин. — Сутки почти на исходе. И в следующую секунду они набросились. Женщина, стоявшая к Дженнсен ближе всех, ухватила её за волосы и потянула вниз, д’харианцы ринулись на помощь, но их атаковали со стороны. Все, включая — как Дженнсен успела заметить — даже ребёнка, набросились на квод, не дав тому помочь ей. В опасной близости от лица мелькнул нож, Дженнсен едва успела увернуться. Она уже не думала о том, заразна ли болезнь, передаётся она по воздуху или через прикосновения — важнее было то, что она в принципе может не дожить до появления первых симптомов. Дженнсен рванула в сторону, пользуясь тем, что ослабевшая женщина была не столь крепка, и ей с первого раза удалось вырваться и отбежать. Со стороны она смогла оценить ситуацию. Двое из квода были мертвы, как и пожилая женщина, и ребёнок, остальные же, вооружённые кто чем, всё пытались достать д’харианцев. Дженнсен мало что понимала в битвах и не могла оценить, за кем преимущество, так что не могла рисковать. Пользуясь общей суетой, она сделала единственное, что могла: побежала. — Лови её! — донеслось из-за спины. — Нам важна каждая душа! Не оглядываясь, чтобы оценить, кто и в каком количестве бросился за ней следом, Дженнсен продолжила бежать — так быстро, как только могла. Сперва по тропе, затем в лес, через корни и ухабы. Лишь чудом она не врезалась в деревья. С такой скоростью она не мчалась ещё никогда. Лёгкие разрывало от боли, но это было не важно — лишь бы сбежать, лишь бы выжить. — Вот она! — раздался позади мужской голос. — Хватай! Теперь тем более нельзя было позволить себе промедления, но Дженнсен не выдержала: метнула взгляд через плечо и тотчас пожалела об этом — увидеть ничего так и не увидела, зато зацепилась за корень и полетела кубарем в траву, едва не свернув себе шею. Подбородок обожгло болью, еловые иголки впились в руки, но главное, что она потеряла драгоценные мгновения. Преследователи теперь были совсем близко. Не так должна была закончиться её жизнь. Не из-за доброты сердечной она должна умереть. Ей очень хотелось верить, что добро ещё чего-то стоит, и скорее от досады, чем из-за страха, она всхлипнула. Дженнсен снова схватили за волосы, потянули наверх, отрывая от земли, и она более не пыталась вырываться. По подбородку текла кровь, сбитые коленки болели — она слишком выдохлась, чтобы продолжать борьбу. Но поднять её не успели. Что-то просвистело над самой головой, раздался вскрик, и рука сползла с волос. Дженнсен снова упала, в последний миг успев выставить вперёд ладони, и стояла на четвереньках, боясь поднять голову и оценить ситуацию. Неужели кто-то из квода догнал её? Раньше времени начинать надеяться и верить она боялась. Она снова ощутила порыв ветра прямо над собой. Он бросил волосы ей в лицо, и Дженнсен сильнее припала к земле, воззвав к милосердию Создатели. — Не тех богов просишь, — раздался над головой твёрдый женский голос, и Дженнсен осознала, что звуки боя прекратились. Стало совсем тихо. Она, наконец, рискнула поднять голову. Последние солнечные лучи едва проникали сквозь деревья, но стройную женскую фигуру, облаченную в кожаный доспех различить удалось хорошо. Высокая, крепкая, с крупной челюстью, но при этом невероятно женственная брюнетка стояла, уперев руки в боки, и когда уже Дженнсен решила, что перед ней её спасительница, со стороны протянулась мозолистая мужская ладонь. — Вы целы? — спросил низкий, но приятный голос, и Дженнсен, проскользив взглядом по металлическим браслетам, не похожим ни на что из того, что она видела прежде, по алому плащу, приколотому диковинной фибулой, по аккуратной светлой бородке, встретилась с на удивление мягким взглядом, выражающим явное беспокойство за неё. — У вас кровь. Дженнсен прижала к подбородку рукав, сперва желая просто промокнуть порез, но так как кровь еще шла достаточно сильно, то решила чуть подержать, дать коже склеиться и подсохнуть. — У меня есть метеоритные камни, — вспомнил её спаситель и полез за пазуху. — Сейчас мы вас подлатаем. — Ну конечно, теперь ты будешь раздаривать первой встречной ценные материалы, — фыркнула его спутница, складывая руки на груди. — Это просто царапина, жить будет. Дженнсен кивнула. — Я благодарна за ваше желание мне помочь, но, что бы вы ни задумали, магия не в силах оказать на меня влияние. Так что вы напрасно истратите свой ресурс, не более. — Простите мою подругу, — стушевался мужчина, замерев. Очевидно, решил, что отказ Дженнсен обусловлен недовольством этой самой «подруги». — Она просто не любит бывать в обществе и потому не знает, что стоит говорить, — он метнул на спутницу быстрый, но говорящий взгляд, — а что — нет. — Или я просто не люблю лебезить и расшаркиваться, — парировала та, упрямо поджав губы. — Тор, правда, мы уже спасли её, этого вполне достаточно. Дальше девочка справится и сама. Дженнсен покраснела. Меньше всего она хотела доставлять кому-то неудобство или становиться причиной чьих-либо перепалок, так что, приняв вновь протянутую ей руку, она как могла проворно встала и поспешила произнести слова благодарности, после которых её спасители могли с чистой совестью продолжить свой путь. — Большое спасибо вам, Том, что не позволили этим людям убить меня. И вам, — Дженнсен обернулась на девушку, но та глядела на неё по-прежнему холодно и равнодушно. — Тор, — поправил мужчина, мягко улыбнувшись и снова приковывая внимание Дженнсен к себе. — А ваше имя, леди? Дженнсен словила на себе недовольный взгляд девушки, и подумала, что лучше было бы ей сейчас просто уйти, не дать воительнице и дальше злиться на её присутствие, но правда была в том, что, во-первых, идти куда-то в ночь одной после того, что случилось только что, было безрассудно, во-вторых, убегать от ответа было бы просто невежливо, а в-третьих, удивительная личность Тора заинтересовала её настолько, что уйти и всё забыть она готова не была. К тому же оставалась вероятность, что зараза распространилась на них, а потому разумнее всего было бы подождать денёк-другой, а уж потом, в случае, если им повезло не заболеть, разбрестись в разные стороны. Но не ранее, чем станет ясно, что они не представляют опасности для окружающих. — Меня зовут Дженнсен, — неуверенно проговорила она, и спутница Тора демонстративно отвернулась. — И… Простите… Есть кое-что, о чем вы должны знать. Обернувшись, Дженнсен разглядела в траве два мёртвых тела, и, отняв наконец руку от подбородка, указала в сторону мертвецов. — Эти люди были больны. И, я надеюсь, что нет, но всё же: не исключено, что мы тоже можем. — Что ж, — в голосе Тора слышалось удивительное для услышанной новости удовлетворение. — В таком случае, леди Джен, предлагаю вам своё общество, пока не станет понятно, что бояться нечего. — Или пока не сгниём из-за твоего хвалёного героизма, — снова встряла его спутница, но Тор пропустил её замечание мимо ушей. *** — Мы зовём их гибельными, — капитан Тронтон обводит нас взглядом, чуть дольше останавливая внимание на волшебнике. Старик как может играет смирение — сейчас все они, мои «питомцы», которых я якобы сумела приручить после гибели лорда Рала. Аванпост гудит подобно пчелиному рою, всюду я слышу моё имя, произнесённое с благоговением. «Она сделала то, что не смог лорд Рал», — так они говорят. И я бы действительно могла сейчас купаться в славе, не будь ситуация такой накаленной. — Когда до нас дошла весть о гибели магистра, — продолжает капитан, — рабочие взбунтовались. Перестали работать, требовали отпустить их. Пришлось прибегнуть к крайним мерам. Взмахом руки он указывает на небольшую виселицу, лишь бы как сколоченную в конце двора. — Очень оригинальные… Меры… — ворчит волшебник, и я бросаю на него строгий взгляд. Мой «питомец» должен бы вести себя сдержаннее. — Действительно, — приходится подхватить мне. — Несколько радикальные меры. У вас ведь и так всегда недостаток рабочей силы. — Что проку от работников, которые отказываются работать? — виновато бурчит капитан. — Зато это подействовало, другие вернулись к своим обязанностям. Вот только… Мы выбросили тела за ворота… К краю леса, откуда вы пришли… — Мы не видели никаких тел, — напоминает Ричард, переглядываясь с Исповедницей. — Потому что ночью они вернулись! — в ужасе восклицает капитан и, сам испугавшись своего громкого голоса, принимается осматриваться. — Из плоти и крови, — продолжает уже тише. — Принялись штурмовать ворота, и то, что мы пытались отстреливаться, вообще никак их не останавливало. Сутки мы отбивались от них, как от чумы. Видели, как менялись их тела. Сперва гладкие и розовые, с каждым часом они всё больше серели, трескались, покрывались язвами. Под конец их лица были чёрные от вздувшихся вен, но они словно не ощущали того. Били по воротам, выкрикивая ругательства, а потом вдруг… — Лицо капитана принимает растерянное выражение. — Упали. Все как один. Мы сперва решили, что это тактическая уловка, но мы прождали ещё целые сутки, а они так и не поднялись. Тогда я отправил за ворота отряд, который подтвердил: они мертвы. Создатель нас храни! — они ведь всегда были мертвы, шеи сломаны! Как же вышло, что… Капитан замолкает, не в силах справиться с эмоциями, а волшебник тем временем обводит двор взглядом. — Здесь совсем мало рабочих, — говорит он наконец. — Но работы много. Скольких же вы сделали… Мерой? И куда дели тела потом, когда убедились, что мёртвые снова умерли? Капитан выглядит так, словно ещё немного, и он начнёт рвать на себе волосы. Такого отчаяния за д’харианцами я не замечала, мне кажется, никогда. — Бунтующих было слишком много, — снова принимается оправдываться он. — Мы не могли рисковать. А потом… Мы их сожгли, конечно. А то мало ли. Рассказ более, чем странный, но хоть становится ясно наверняка, что мы ничем не больны — уже что-то. — Вы дали им подходящее определение, — тянет волшебник задумчиво. — Погибшие так несправедливо… Несущие гибель. Гибельные… Возвращенные создать таких же гибельных… — Ты понимаешь их природу? — обращается к нему Ричард, в который раз за день потирая виски. Я дала приказ найти Рада-Хань, но пока поиски успехом не увенчались. Волшебник кивает. — Само собой, понимаю, — говорит он, хмурясь. — Завеса между нашим миром и миром Подземным прорвана, скрийлинги — не единственные, кто может воспользоваться открывшейся дверью. Слуги Хранителя, которые просто хотят жить. Но «просто» не бывает, всему есть цена. Их цена — их новая суть — поставлять Хранителю новые души. И, кажется, время, отведённое им на это, сильно ограничено. — Чем больше мы все убиваем, тем сильнее становится армия нашего врага, — подводит итог Ричард. — Кажется, мы недооценили противника. Я отпускаю капитана, потому что нам явно есть что обсудить в его отсутствие, а ещё необходимо понять, где именно находится карта, хотя я в принципе не представляю, каким образом она могла здесь оказаться. — Они слушают тебя, хорошо, — говорит Ричард, когда капитан уходит к своим людям. — И потому нужно решить, каким образом можно освободить этих людей. Работников здесь явно спутали с рабами, если мы всё оставим так, д’харианцы перебьют всех. — При всем уважении, мой лорд, не о том ты сейчас думаешь. — Я подхожу ближе только лишь для того, чтобы увидеть, насколько у Ричарда расфокусированный взгляд. Боли истязают его, магия рвётся наружу. — Первоочередная задача — ты и твоя голова. Камень Слёз и эти люди будут потом. — Перед гибелью Даркена Рала небольшой отряд пришёл сюда с обозом, нагруженным конфискованным товаром. Серебро, жемчуг, янтарь — это всё ещё здесь. Уверен, что карта каким-то образом оказалась среди этого скарба, и всё, что нам нужно сейчас: получить доступ ко всему этому. — Волшебник деловито засучивает рукава и переводит на меня взгляд. — Госпожа Кара, будет ли тебе угодно отправить своего верного слугу, скажем, за необходимыми для зелий камнями, коих наверняка в обозе не так уж и мало? Исповедница закатывает глаза, в очередной раз напоминая, какого мнения она о нашем предприятии, но куда важнее сейчас добиться успехов, свои взаимоотношения будем выяснять позже. — Я скажу капитану, чтобы предоставил тебе доступ к обозу, волшебник, — соглашаюсь я. — А пока предлагаю вам пройти в выделенные комнаты и отдохнуть. Ричарду нужно поспать. — Кажется, ты забываешь, что здесь не главная, — злится Амнелл, вставая в позу. — Решать, что нам делать, мы будем без твоей указки. Глупая гусыня снова руководствуется эмоциями, а не головой. Для Исповедницы это ужасные качества. — Это ты забываешь! — я вырываю из петли эйджил и тычу в сторону девчонки. — Это я провела вас сюда. И я пока приношу куда больше пользы, чем ты. И не говорила я ничего такого, из-за чего ты могла бы так реагировать. Я проявляю заботу о своём лорде. Давай, запрети мне это! Амнелл гневно раздувает ноздри, а пальцы её подрагивают — она явно борется с соблазном исповедать меня. — Прошу вас, дамы, — вмешивается Ричард, вставая между нами. — Прекратите спорить. Вы все важны и полезны, и нет у нас здесь ни господ, ни подчинённых. Вы — мои друзья, не заставляйте выбирать между вами! — Я не твой друг. — С каких пор она друг? Мы с матушкой-исповедницей заговариваем одновременно, Ричард на это лишь издаёт скорбный вздох, а волшебник качает головой. — Женщины. Это всё, что он говорит, но Ричард согласно кивает. Так, словно это слово значит для них куда больше, чем я понимаю. Будто вся наша суть заключена в нём. Только вот мы с Амнелл совершенно разные, и едва ли нас можно приравнивать. Надеюсь, однажды Ричард это поймет.