Мой домашний ягуар. Путь из темноты

Морд-сит известны своей горячностью. Если что идёт не по нашему плану, мы пытаем и убиваем, другого не дано. Локи, однако, за месяцы нашего общения успел научить меня терпимости, именно потому д’харианский командир всё ещё жив, несмотря на то, что я узнала от него минутой ранее. — Что значит — нет?! Я всё ещё надеюсь, что это какая-то ошибка и что очень скоро всё разрешится лучшим образом. Иначе… Я впервые не знаю, что делать иначе. — Нет, госпожа, — повторяет капитан виновато. — Видимо, Рада-Хань также был переправлен в Тотрейн. Я знаю Тотрейн. Лагерь смерти, куда попадают солдаты сопротивления и их семьи. Виселицы там куда более прочные, чем их жалкое подобие здесь. Смрад и разложение, инфекции и боль — никто в здравом уме не сунется туда. Служить туда направляют только самых отъявленных мерзавцев, лишённых всякого стыда и совести. Д’харианским надзирателям и самим в пору бы занять места в камерах, а не раздавать приказы, да только кто другой согласится работать там? Ведьма Шота сказала, что в самом сердце обоза найдётся ключ к поиску Камня Слёз, и если ныне он переправлен в Тотрейн, нам ничего не остаётся, кроме как и самим направиться в это сомнительное место. И всё же не это беспокоит меня, а то, что Рада-Хань, в котором так нуждается мой лорд, затерялся непонятно где и нет никакой уверенности, что в Тотрейне мы найдём и его. Нести дурную весть Ричарду совсем не хочется, к тому же он только заснул, разбудить его сейчас будет жестоко. Потому, как ни претит мне эта идея, я всё же иду к волшебнику, который во внутреннем дворе ведёт беседу с двумя работниками. — Карты здесь нет, — говорю, поравнявшись с ним. Дожидаюсь, пока работники уходят, и добавляю: — Но, боюсь, Рада-Ханя тоже. Разочарование на лице волшебника сменяется озабоченностью, и он впервые говорит со мной без привычной неприязни. Спрашивает, известно ли мне, откуда стоит начать поиски, и не знаю ли я иных способов, как облегчить боль Ричарда. — Знаю, — отвечаю я, хотя идея и мне самой кажется абсурдной. Не потому, что я не справлюсь, а потому, что никто не позволит мне этого сделать. — Сделать чего? — уточняет волшебник, когда я озвучиваю ему свои опасения. — Подчинить магию Ричарда, — отвечаю я, предчувствуя, как полетят в мою сторону оскорбления. Тот, кто отчаянно избегает пользоваться магией при мне, не подвергнет собственного внука подобному. — Уверена, что тебе хватит сил контролировать и магию Приращения, и магию Ущерба? — вместо этого уточняет волшебник. Я обескуражена, потому что подобного поворота не ожидала. — Честно? Нет, не уверена, — отвечаю я, отходя подальше от снующих во все стороны рабочих. — Меня учили управляться с магией Приращения, меня учили терпеть боль от магии Ущерба, но никогда прежде я не делала и то, и другое одновременно. Если я возьму хан Ричарда под контроль, то смогу незначительно ослабить его, не более. — Хватит, чтобы добраться до ближайшего Храма морд-сит? Не могу поверить, что всерьёз обсуждаю это! Волшебник воздевает руки к небу, демонстрируя степень своего отчаяния. Если однажды я завладею магией Ричарда, мы будем связаны до самой смерти — моей или его. Если захочу, я смогу причинить ему сильную боль, а захочу — заставлю его ощущать такую слабость, что он не сможет пошевелить и пальцами. Доверить его мне целиком и полностью может лишь тот, кому его жизнь дороже любых опасений. — Если тебя это утешит, я не меньше тебя обескуражена и напугана, — признаюсь я, ловя косой взгляд старика. — Я присягнула Ричарду и никогда не злоупотреблю его доверием. — Он доверяет тебе, — говорит наконец волшебник. — Значит, и мне придётся. Тот, кто всю неделю спал, сжимая в руках клинок, теперь сговаривается со мной за спиной у Исповедницы — невиданное дело. — Кэлен не позволит мне сделать этого, — напоминаю я. — Конечно же, Кэлен не позволит! — соглашается волшебник, хмурясь. — Я и сам никогда не решился бы на это, будь у нас другие варианты. И всё же — он протянет до ближайшего Храма? — Нет. Не вижу смысла лгать. Мои силы не безграничны. Моё тело не сможет вместить столько хана, и всё, что я могу обещать — Тотрейн — до него два дня пути. — Значит, Тотрейн… — волшебник задумчиво кусает губы. — Храни нас Создатель. Если ошейника не окажется и там… — То я умру за своего лорда, но буду сдерживать его хан так долго, как только смогу, — заканчиваю я, очень надеясь, что мне не придётся исполнить обещание. — Вы всерьёз думаете обмануть Исповедницу? — Первое, что спрашивает Ричард, когда мы рассказываем ему свой план. Амнелл не отходила от него ни на шаг, даже дежурила у постели, пока он спал, так что больших трудов стоило спровадить её. Волшебник придумал идеальный план: исповедать капитана, чтобы он стал справедливо относиться к своим работникам, и пока Исповедница, преисполненная решимости сделать этот мир лучше, отправилась по нашему поручению, мы насколько могли быстро ввели Ричарда в курс дел. — Шестое правило волшебника, — многозначительно произносит старик, поднимая вверх указательный палец: — Нет нужды лгать там, где можно просто не сказать правды. — Не сказать Кэлен?! — из уст Ричарда этот возглас звучит так, словно ему велели не дышать. Любил бы меня кто так, возможно, всё в моей жизни было бы по-другому. — Но в целом ты согласен? — поторапливаю я. Кто знает, как скоро гусыня всё закончит и вернётся мозолить глаза? — Если это действительно не повредит тебе — почему бы и нет? Удивительный человек, Ричард всегда в первую очередь думает о ком-то, и лишь только потом о себе. Именно потому я и не говорю ему о возможных рисках — нет времени на уговоры. — Да, сейчас просто обрати на меня свою ярость. Ту, с которой ты разишь врагов Мечом Истины. Ударь меня на расстоянии. Ударь так, словно меч в твоей руке, а я — самый главный твой враг. Ударь со всей возможной ненавистью. Ричард выглядит растерянным. Ещё бы, у нас пара минут, чтобы научить его пользоваться магией! — Мне не за что ненавидеть тебя, — говорит он рассеянно. — Я не смогу испытать ярость… — Ты должен. — Нет, не смогу! — Ричард паникует. Он знает, каждая секунда на счету, но ничего не может с собой поделать. — Не могу. — Я морд-сит, — пробую я. — Я пыталась убить тебя. Ричард качает головой, показывая, что этого мало. Он давно знает, кто я, едва ли напоминание об этом возымеет какой-то эффект. — Я вырезáла целые деревни. Травила воду, пытала мужчин, женщин и детей. Я убивала их, многие сотни. — Кара… — Ричард хочет, чтобы я прекратила, потому что до сих пор ощущает не ярость, а скорее боль. Ничего нового я ему не говорю. Ничего того, чего бы он не знал. И всё же есть кое-что… — Я убила Дэни Амнелл и всех Исповедниц с Валирии, — говорю я то, чего он знать не мог. — Я вынудила её убить своего ребёнка, а после мы подвесили их за ноги и обескровили, как скот. Вспоминать события той ночи мне самой жутко неприятно, но это действует. Я вижу, как меняется взгляд Ричарда. Мышцы его напрягаются — с секунды на секунду он вскинет руку, и я смогу поглотить его магию. У нас выйдет. Страшной ценой — но всё же. — Я хотела причинить боль твоей Кэлен, — продолжаю я свою экзекуцию. — Хотела, чтобы до неё дошли слухи. Чтобы она узнала, что осталась совершенно одна в этом мире, и что вся её семья превратилась в прах. — Кара… — голос Ричарда напряжен настолько, что кажется вот-вот он взорвётся всей магией мира. Рука взметается вверх, и я ожидаю встретить поток силы, но вместо этого пальцы обхватывают моё запястье, и одним резким рывком Ричард отбрасывает меня к себе за спину. Я не успеваю сообразить в чём дело, но в следующий миг вижу её. Амнелл. Стоит, застыв в дверях. Лицо искажено от гнева, и сам воздух вокруг словно сгущен, наэлектризован. — Кон-Дар… — потрясенно произносит волшебник, подбегая к Исповеднице и пытаясь удержать её. Какой смысл — Кон-Дар действует и на расстоянии, а после услышанного не остаётся сомнений, что цель её — я. — Беги! — Ричард толкает меня к окну — единственный доступный выход из помещения. — Уходи, Кара, живо! Могу ли я уйти, когда мой лорд умирает и только я в силах ему помочь? — Я не могу! — упорствую я, хоть и понимаю, что Кон-Дар вот-вот настигнет меня. — Я не могу бросить тебя! — Я изгоняю тебя! — Ричард толкает меня к окну. — Иди! Живо! Пошла вон! Я уже у подоконника, Амнелл же изо всех сил старается справиться с волшебником. Она молода и сильна, надолго его не хватит. — Прочь! — повторяет Ричард, но я всё ещё неосознанно хватаюсь за его рукав. Замечаю это лишь когда Ричард с силой отцепляет от себя мои пальцы. — Я сказал — вон! В грудь меня бьёт силовая волна, и я ощущаю, как хан Ричарда втекает в моё тело. Мощный, разрывающий нутро. Настолько сильный, что я, хоть и впитываю его, всё же вываливаюсь в окно, не в силах сдержать всю его силу. У нас вышло! Я чувствую, как хан связывается в узел глубоко внутри меня. Ричард подчинён мне. Подчинён не потому, что возненавидел, а потому, что отчаянно хотел спасти. Этого достаточно — управлять им я могу и на расстоянии. А потому я бегу. На ходу велю открыть ворота, а за спиной раздаются гневные выкрики Исповедницы, которая не смогла меня достать. Я убила всю её семью. Я разом лишила её всего самого дорого, и мне даже жаль её. Вот только моё сочувствие ей совершенно не нужно, не добьюсь я и прощения, а это значит, что я снова морд-сит без хозяина. И пусть нас с Ричардом связывает крепкая нить его хана, он для меня потерян навек. *** Мир никогда не станет прежним. Кэлен казалось, что она сидит так, забившись в угол и прикрыв голову руками, уже целую вечность. Всё, что она любила, что было её константой и надеждой на лучшее будущее, разрушилось в один миг. Словно Кара выдрала её сердце и разорвала на мелкие клочки. Её сестра… Её бедная сестра, которая просто хотела быть счастливой… Которая просто надеялась на лучшую жизнь с мужем и сыном… Сперва пришло отрицание: подобных ужасов просто не могло случиться. Кара не могла отправиться на Валирию, а Дени не могла убить своего сына. Этого всего не было… Не было… Вот только причин сомневаться в сказанном также не было. Морд-сит — худшие из созданий, которые только ходят по земле, так что Кара совершенно точно была способна на подобную бесчеловечность. Когда волны Кон-Дара схлынули, их место заняли слёзы, и даже мысль о том, что Кара навсегда исчезла из их жизни, не могла принести утешения. Ричард что-то сказал о том, что Кара спасла его. Что она каким-то образом облегчила его боль, но Кэлен не хотела слушать. Она прекрасно знала что сделала Кара, и не смогла бы даже через сотню лет это забыть. — Я найду её и убью, — прорычала Кэлен, когда любимый человек снова попытался с ней заговорить. — Она уничтожила всё, понимаешь? Я… Я теперь одна. Совсем одна… Слёзы снова брызнули из глаз, и Кэлен даже не пыталась их остановить. — У тебя есть мы, — напомнил Ричард. — А твоя сестра погибла по приказу Рала. Много месяцев назад. С тех пор многое изменилось. — Да, — Кэлен подняла на него усталый взгляд. — Изменилось. Твоя любимая Кара же стала очень хорошей, верно? — Морд-сит служат своему лорду. Что он приказал, то они и делают, ты прекрасно знаешь это, — ответил Ричард, присаживаясь на корточки рядом с ней. — Теперь её лорд я, и Кара больше никогда не станет убивать невинных. Вот увидишь. Кэлен зло усмехнулась. — Ты прогнал её. Теперь она сама по себе, и она будет делать всё, что взбредет ей в голову. А то, с каким упоением она говорила о смерти моей сестры, заставляет меня думать, что взбредет ей очень и очень многое из того, что бы тебе не понравилось. Ричард стушевался, то ли осознав свою неправоту, то ли решив не расстраивать её новыми спорами. — Мы должны выезжать, — заговорил он наконец. — Тотрейн в двух днях пути, и как знать, как долго… Кара… сможет удерживать мой хан в узде. — Скорее бы твоя Кара отправилась к Хранителю, — зло бросила Кэлен, поднимаясь с пола. — Хотя с порванной завесой это более не гарантия её гибели. Но однажды я найду её и убью, ты слышишь? Она с ожесточением вытерла слёзы рукавом и вышла из комнаты, гордо вскинув голову. Мать-Исповедница, последняя Исповедница на всём белом свете — она должна была оставаться сильной. По крайней мере, производить впечатление таковой. Два дня она почти не говорила с Ричардом, хотя прежде и помыслить себе не могла избегать его. В нём она находила утешение в самые трудные минуты. Одна лишь мысль о нём придавала сил, но теперь всё чувствовалось иначе. Ричард предал её, оставил одну в её горе, и от этого Кэлен было ещё тяжелее. То, что боли действительно мучают его меньше, радовало её, но говорить об этом Кэлен не спешила. Она не могла простить ещё и того, что они сговорились за её спиной — все они, — и что даже Зедд предпочёл ей эту чёртову Кару. Ненавидеть больше, казалось, просто невозможно. Тотрейн показался на горизонте к вечеру второго дня, и сразу стало ясно, что весть о гибельных в эти места ещё не дошла. За высокими деревянными стенами, судя по звукам, велись массовые казни, и лишь понимание этого заставило Кэлен на время забыть о Каре. Зедд, не давая страже опомниться, просто выбил ворота силовой волной, а затем был бой, долгий и изнурительный. Кэлен лишь мельком смогла различить наличие добротной виселицы и пятерых человек, чьи головы уже были сунуты в петли. Ещё немного, и всем им пришёл бы конец просто за то, что д’харианцы так захотели. После смерти Даркена Рала многое потеряло смысл, в том числе и казнь солдат сопротивления, но разве служащих здесь мерзавцев могло хоть что-то остановить? К счастью, они успели. Увы, не спасти всех, но хотя бы некоторых. Кэлен упустила тот момент, когда последний д’харианец пал под их клинками и когда со всех сторон начали стекаться благодарные люди. Понимала она одно: многие из них кого-то потеряли и большинство нуждалось в ободряющем слове Матери-Исповедницы. И она заговорила. Вспоминая их потери, она думала о Дэни, и сложно было сказать наверняка, не проскользнуло ли в её речь что-нибудь лишнее, не касающееся никого, кроме неё. По мере того, как Ричард и Зедд открывали камеры, во внутренний двор стекалось всё больше мужчин, женщин и детей, и все они спешили коснуться её, словно одно это прикосновение могло исцелить. Саму Кэлен уж точно не могло. Рыжий парень, первым освободившийся из петли, помог остальным спуститься с эшафота, многие заходились рыданиями над мёртвыми. — Ты должна взглянуть. — Ричард, выглянул из ближайшего барака, и вид его был растерянным. Кэлен оставила заключённых вдыхать первые глотки свободы и направилась к нему, с каждым шагом всё яснее понимая, что напрасно обижалась на него. Ричард всегда был добрым и смелым — именно за это Кэлен и любила его. Ничего удивительного, что он поверил в морд-сит, в возможное искупление. Ричард лишь был собой. — Что такое? — Кэлен, ощущая вину за то, что избегала Ричарда эти два дня, протянула руку и коснулась его руки. Тот не ответил на прикосновение, но, вероятно, только потому, что был чем-то очень заинтересован. — Здесь есть… Кое-кто… — он запнулся, словно не в силах подобрать определение. — И он хочет говорить с тобой. Кэлен прошла в одну из камер, где уже находился Зедд, и замерла, уставившись на нечто пушисто-полосатое с острой мордочкой и глазами-бусинками. Это нечто находилось в клетке, держалось лапками за прутья и внимательно следило за ней взглядом, принюхиваясь и выжидая. Кэлен подошла ближе. Зверёк не походил ни на кого из тех, кого она видела прежде, но первая ассоциация была: грызун. — Так и будешь пялиться на меня? — возмутился вдруг грызун, ощутимо дернув прутья клетки. Кэлен от неожиданности отшатнулась, запоздало сообразив, что перед ней бывший человек. Ещё лет десять назад, когда Исповедницы беспрепятственно несли свет Срединным Землям, существовала практика: осуждённые на гибель преступники могли выбрать прикосновение Исповедницы должной карой за свои преступления. Становясь рабами, многие из них предпочитали жизнь в зверином теле: в животной форме легче противостоять связи со своей Исповедницей, можно жить, практически не ощущая её власти над собой. По всей видимости, перед Кэлен был один из них: тот, кто предпочёл исповедь смерти и относительную свободу — служению. Тот, кого коснулась длань волшебника и сделала зверем, вольным жить своей жизнью. Тот, чей разум, учитывая, что все Исповедницы кроме неё были мертвы, оказался снова свободен. И кто явно больше не хотел прозябать в заточении. — Ты… О… — Кэлен не знала, что и сказать. В её времена людей уже не превращали в животных, потому что Даркен Рал перебил всех волшебников и почти всех Исповедниц, и она лишь отдалённо слышала о подобной возможности. Это и пугало, и восхищало. — Клетку откроете? — напомнил грызун. — Лапы затекли. Ричард, замахнувшись мечом, сбил цепь с клети, и передняя стенка, более не сдерживаемая ничем, упала на пол, взметнув облако из пыли и опилок. Грызун чихнул, затем, раскачиваясь, выполз из клетки и, вытянувшись во всю длину на соломе, начал попеременно поднимать то одну, то другую лапу. Зедд по-прежнему молча наблюдал за происходящим, а Ричард явно боролся с желанием расспросить нового знакомого обо всем на свете. Кэлен нахмурилась: Ричард снова время от времени казался висков, боль возвращалась, а значит, нужно было спешить. — Найдём Рада-Хань? — спросила она, и грызун, навострив уши, повернул в её сторону полосатую мордочку. — Только посмейте надеть на меня ошейник! — он угрожающе обнажил клыки, и Кэлен пришлось признать, что у грызуна почти не выделяются резцы. Всё же, он был меньшим грызуном, чем она полагала сначала. Ричард поспешил заверить, что ошейник нужен для других целей, а Зедд, устав стоять в стороне, подошёл к зверьку и, протянув тому руку, представился: — Зеддикус З’ул Зорандер, Волшебник Первого Ранга. — Стремительный енот, вор первого класса, — ответил зверёк, пожимая палец Зедда своей маленькой лапкой. — Но для вас просто Стрела, лады? И предупреждаю сразу: я не потерплю осуждения! Кэлен, ещё недавно не находящая себе места, вдруг поймала себя на мысли, что всё её внимание перетянул на себя новый знакомый. Стрела… Как, он сказал, зовётся его вид? Это Кэлен прослушала, а потому решила обращаться к зверьку даже в мыслях исключительно по имени. — Ты случайно не знаешь — сюда недавно переправили обоз — куда могло деться его содержимое? — спросила она, и Стрела раздраженно фыркнул. — Обоз! Будь он неладен! Именно потому мы с моим подельником Флинном и оказались здесь. Он — на виселице, я — в клетке. «Ничего сложного», — сказал он. «Просто проберемся к обозу ночью и стянем пару рубинов, никто и не хватится». Только хватились! А точнее — схватили! Прямо за хвост, и в клетку. В дне пути от лагеря смерти — как удобно! — и везти далеко не пришлось! — Он раздраженно фыркнул и застрекотал по-звериному. — А вам какой интерес? Тоже рубины нужны? — Нам нужен Рада-Хань, — ответил Зедд, благоразумно умолчав о карте. — Есть все основания полагать, что он был среди прочего содержимого обоза. Стрела косолапо прошлёпал по камере, затем сел на хвост и почесал за ухом задней лапой. — Вам ошейник, мне рубины — идёт? Найду я вам ваш обоз, если сойдемся в цене. Что ж, цена их вполне устраивала, так что Кэлен поспешила согласиться. Лишь бы Ричард скорее смог выдохнуть свободно — за это она бы отдала все рубины этого мира. *** Я просыпаюсь в канаве. Голова гудит, а носом снова идёт кровь. Два дня как хан Ричарда у меня в подчинении, и я наконец понимаю причину, по которой Даркен Рал строго-настрого приказал не пытаться завладеть магией Локи. Хан Ричарда убивает меня. Кажется, будто кровь в моих венах кипит. Уже несколько раз, как вот сейчас, я теряла сознание, и, откровенно говоря, не уверена, что выдержу ещё день-другой. Если Ричард не найдёт Рада-Хань в ближайшее время, я просто умру, сгорю от силы его магии, хотя с ума начну сходить куда раньше. А без меня Ричард и сам долго не протянет, так что я взываю к Создатели, чтобы дала нам обоим сил. Взываю и не верю в её милость. Я грешница, вся моя суть завязана на силе Хранителя — есть ли для таких прощение? Вытирая нос рукавом, я просто бреду по дороге. Подальше от этих мест, от своего лорда и единственной жизни, которую я знаю. Морд-сит без сестёр, без повелителя и без целей — долго ли я буду так вот бродить? В лучшем случае я отыщу Далию, а в худшем: скитание по тавернам, случайные связи, пьяные драки — ждёт ли меня что-то более осмысленное и действительно важное? Впрочем, мысли о будущем совершенно бессмысленны, пока хан, содержащий и магию Приращения, и магию Ущерба, неконтролируемо гуляет по моему телу. Я могла бы отпустить Ричарда. Спасти себя, пока ещё можно, но даже изгнанная, я не могу не быть верной тому, кому присягнула. Шаги делаются нетвердо, а земля то и дело грозит уйти из-под ног. Хватаюсь руками за стволы деревьев, едва различая направление. Встреться на моём пути шадрин или гар — не говорю уже о скрийлинге или ему подобных — я просто не смогу дать отпор. Выходить к жилым постройкам — идея не самая лучшая, но бродить по лесам в моём состоянии тоже далеко не самый здравый вариант. И — так уж совпало — я нахожусь очень близко от мест, в которые никогда не планировала возвращаться, но всё же они — единственная моя надежда. Когда-то давно я предпочла забыть и этот подлесок, и эти холмы, и серебристую реку, вода в которой и сейчас, когда я наклоняюсь умыться, мягкая и свежая. Предпочла забыть, как много лет назад мои ступни касались илистого дна, и слышался смех отца и сестры, пытающихся меня изловить. Отца, который в один из таких вот солнечных и вполне счастливых дней продал меня морд-сит. Отца, который сделал меня той, кто я есть. Находиться в этих местах чуть менее, чем через пятнадцать лет — странно. И холмы, и река, и домишко вдалеке — это всё вызывает во мне куда больше чувств, чем я ожидала. Так, что даже голоса прошлого, кажется, оживают, и снова смеётся отец — человек, которого одиннадцатилетняя я убила за всё то, на что он меня обрёк. Если бы голова так не гудела от удерживаемого хана, я бы, наверное, восприняла возвращение в эти края куда спокойнее, но сейчас меня всю трясёт, а сердце колотится так быстро… Увидеть мать и сестру снова я не готова. Эти люди перестали быть моей семьёй в тот самый день, когда отдали меня. Интересно, много им предложили за меня? Сколько стоила моя жизнь? Сколько стоила моя душа? Я замечаю движение слева от себя лишь на секунду раньше, чем тишину разрывает тонкий девичий голосок. У меня нет сил даже на то, чтобы успокоить девчонку. На мне униформа морд-сит — конечно же она испугалась. Решила, что я пришла за ней. — Я… Ухожу, — заверяю её я, собрав последние силы в кулак. — Ухожу. Она не слушает, верещит как резанная, и, конечно же, на её визг тотчас прибегает папаша, который, за неимением другого, принимается тыкать в мою сторону рогатиной. Я справилась бы с ним в два счёта, но, кажется, носом снова начинает идти кровь, и вместо того, чтобы устрашать своим видом, я могу вызывать лишь жалость. — Пошла прочь! — орёт папаша, хотя я и так уже отступаю. Я шла к дому матери, но теперь, кажется, туда мне не дойти. — Ухожу, ухожу. Голова продолжает бешено кружиться, словно меня стукнули чем-то тяжёлым, и хуже всего то, что сознание со мной, но ни тело, ни язык мне не подчиняются. Я снова промакиваю кровь рукавом, а девчонка наконец перестаёт орать. Однако зрителей прибавляется: мамаша с мальчишкой также прибегают выяснить, в чем дело, и теперь все четверо враждебно зыркают на меня, в то время как рогатина продолжает указывать мне направление. — Ухожу, — повторяю я в который по счёту раз, но вместо твёрдого шага покачиваюсь, лишь чудом удерживаясь на ногах. — Она пьяная, — брезгливо изрекает папаша, снова грозя мне своим оружием. Если бы вся концентрация не уходила на удерживание хана, я бы уже давно переломила его палочку пополам, возможно, попутно сломав горе-вояке нос и пару рёбер. — Она больна, — возражает его женушка, указывая в мою сторону рукой. — Видишь кровь? Ненавижу быть предметом чьих-то пересудов, а потому как можно резче велю им заткнуться и повторяю, что ухожу. Добраться бы до леса, пересидеть под деревом — может за это время Ричард раздобудет Рада-Хань. Но планам моим сбыться не суждено, ибо когда я уже собираюсь повернуться к семейству спиной, мать выступает вперёд и уточняет неверяще и напуганно: — Кара? О, кажется, она не такая уж и незнакомка.