Мой домашний ягуар. Путь из темноты

— Я и так сделал всё возможное. Ты ведь прекрасно понимаешь, как опасно обращать магию против морд-сит. Голос волшебника всё яснее слышится в моей голове, хоть мне и сложно точно определить, где правда, а где вымысел. — Конкретно против этой морд-сит не опасно! — возражает Ричард, и, приоткрыв глаза, я вижу его. Чувствую его пальцы на моей ладони: они подрагивают от волнения, и я верю, забота Ричарда искренняя, а его попытки спасти меня — вовсе не желание защитить и себя. — Ей нужно ещё немного… — Она приходит в себя! — слышу я неуступчивый голос волшебника, но всё ещё не вижу его. — Когда морд-сит в сознании, применять к ней магию — самая большая глупость. Она жива. Этого достаточно. Учитывая, что её ждёт суд, который может её и не оправдать, в полном выздоровлении нет необходимости. — Полное выздоровление невозможно, — шепчу я, вспоминая кровь у своих ног. Есть то, чего не исправить магией. Ричард сильнее стискивает мою ладонь и спешит поинтересоваться, как я себя чувствую. Мне нечего ему сказать, я не чувствую ничего. Ни боли, ни страха, ни сожаления. Пустота. Куда важнее сейчас другое. То, от чего зависят наши жизни. — Ты не нашёл Рада-Хань. В глазах Ричарда я вижу тоску, лишь миг он молчит, после чего следуют неуверенные тихие слова. — Кэлен ищет его. Кэлен. Та, кто жаждал моей смерти. Моя жизнь в её руках. Я забрала всё самое дорогое, что у неё было. Потеряв ребёнка, которого не хотела и о котором не знала, я и сама ощущаю злость, что говорить о ней, разом лишившейся родной сестры, племянника и всего племени? — Я сочувствую ей. Признание даётся мне тяжело, но встречается горькой улыбкой. Пальцы Ричарда снова сжимают мою ладонь. Друг. Кажется, впервые я действительно понимаю значение этого слова. Тяжело объяснить. Это что-то, чего никогда у меня не было ни с кем из сестёр, даже с Далией. Когда чужая жизнь ставится превыше своей, и вовсе не потому, что он — мой господин. Просто мир без Ричарда стал бы для меня… Пустым? — Прости, что подвела тебя. — Нет, — возражает он горячо. — Ты не подвела. Вот я тебя — да. Я хочу что-то сказать. Приободрить, поблагодарить — но совсем не умею этого делать. — Мы должны идти, — разрушает момент волшебник. — За ней присмотрят. Ричард колеблется. Ему явно претит мысль оставить меня. Но головная боль, не оставляющая его ни на миг, всё же перевешивает все сомнения. — Прости, — говорит он, склоняясь и целуя меня в лоб. — Я вернусь. Мне просто нужно помочь Кэлен в поисках. А о тебе позаботятся. Не успеваю я спросить, о какой заботе он говорит, как сама это понимаю. Грейс. Входит в двери и застывает на пороге. На лице её раскаяние, тревога и вина. Ну уж нет, её сожаления выпьют все остатки моего самообладания. — Я хочу остаться одна, — говорю я, отворачиваясь к стене. — Просто одна, ладно? Закрываю глаза и больше не оборачиваюсь. Чувствую, как ладонь Ричарда гладит меня по волосам, слышу шаги, хлопнувшую дверь, но даже не оглядываюсь проверить, все ли они ушли. Если Грейс и в помещении, она молчит — и на том спасибо. Суд, они сказали? Пускай судят, это будет лучшим исходом для меня. И если меня приговорят, я попрошу Ричарда привести приговор в исполнение. Умереть от руки лорда не стыдно. Умереть от руки друга не страшно. *** Кэлен нервно мерила шагами помещение, которое сейчас казалось ей еще меньше, чем оно было. — Ну воспользуйся волшебством — я не знаю — выследи этого воришку как-то! Поиски Флинна, а с ним и Рада-Ханя успехом не увенчались, и страх за будущее Ричарда стал еще сильнее, чем прежде. — Я не могу его выследить, — печально качнул головой Зедд, которому адресовалось обращение. — У нас ведь нет ничего, что принадлежало бы этому юнцу. — Совсем ничего, — согласился Стрела, недовольно щелкая зубами. — Прохвост Флинн умыкнул даже мои отмычки, — и, поймав на себе вопросительные взгляды, проворчал: — Не спрашивайте. Вошел Ричард. Смотреть на него было больно. И до того выглядевший скорее как живой мертвец, теперь он был совсем прозрачным. Серая кожа, тусклый взгляд, мука и печаль на лице — жизненные силы, казалось, утекали из него еще быстрее, чем прежде. — Они изнасиловали её, — прохрипел он, не обращаясь ни к кому конкретному, ни на кого не глядя, и просто рухнул на лавку в углу покоев, которые для Матери-Исповедницы выделили горожане. — И она потеряла ребёнка. Наконец Ричард поднял на неё глаза, и Кэлен увидела такой гнев, словно перед ним был Даркен Рал, а не она. — Она достаточно расплатилась за былые грехи, Кэлен. Ты — Мать-Исповедница, твоё слово закон. Отпусти её. Кэлен видела, что теряет его. Что эта женщина, эта морд-сит отнимает Ричарда. И чем больше Кара страдала, тем больше тянулся он к ней. А смерть её и вовсе сделает мученицей. И всё же Кэлен не могла позволить ей жить. — То, что сделали с Карой — возмутительно, — ответила она ровным голосом. — За этот проступок я осужу их также. Но она вырезала всю Валерию. Она убила всех моих сестёр. Убила Дэни… Голос подвёл, дрогнул, и Кэлен замолчала, дабы сохранить невозмутимое лицо. Морд-сит убили мать Ричарда, разве он уже забыл об этом? Все они как одна — грешницы, им не ведомо раскаяние. Такие, как Кара, никогда не меняются. Хотелось накричать. Напомнить, что эта женщина — враг, но Кэлен боялась растерять достоинство. Быть может, Ричард и прав. Она не просто женщина, она — источник света и добра в этом гниющем мире, а потому она отринет личное, станет гласом справедливости. Так что завтра выслушает обвинителя, выслушает защиту, если такая найдется, вынесет приговор. — Я не доверяю ей и сам, — заговорил Зедд, потирая подбородок. — Но хочу напомнить, что Кара рискнула ради Ричарда жизнью, они оба умирают, и она уже давно могла бы отпустить его хан, дабы выжить самой, но она всё ещё держит, хотя, уверен, это нелегко. И казнить её сейчас мы не можем. Хотя бы потому, что от неё зависит жизнь Ричарда. — Именно потому мы и должны найти Рада-Хань! — не выдержала Кэлен. Сохранять жизнь врагу она не могла и не хотела, а в том, что завтра будет подтверждена вина Кары, она не сомневалась. Так что нужно было придумать хоть что-то. Придумать сейчас, пока еще на это оставалось время. — Стрела, вспомни, может есть какая-то схема, по которой вы сбывали краденое? Зверек фыркнул. — У нас сотня разных схем, но разве ж воспользуется Флинн хоть одной из них, пытаясь умыкнуть сокровища в первую очередь из-под моего носа? Он-то знает, что я буду его искать. Ричард, словно озаренный какой-то мыслью, повернул к нему голову. — А ты сможешь его найти? По запаху! Вы же, звери, имеете отличный нюх! Зверек зло зашипел и отвернулся. — Я не пёс, чтобы след брать, — возмутился он. — Отпустили бы лучше морд-сит, они в поисках профи. Ричард метнул в Кэлен многозначительный взгляд, но она притворилась, что не заметила этого. Пусть все обстоятельства твердили, что полезно будет сохранить Каре жизнь, как Исповедница Кэлен должна была думать в первую очередь о том, что справедливо, а не что выгодно. И всё же, если Зедд был прав, на кону стояла жизнь Ричарда, а может ли справедливость стоять выше этого? Кэлен тяжело вздохнула, обратив взор в окно, за которым серебрился рожок луны. Было тихо и безветренно. Спокойно. Однако это была лишь видимость безопасности. Здесь и сейчас близкий ей человек умирал, и, кажется, только она была способна ему помочь. Помочь ложью. Чего стоит Исповедница, поступающая по велению сердца и выносящая приговор из прихоти? — Завтра я буду очень лояльна, — сказала она, наконец, не оборачиваясь на друзей. Хотелось сквозь землю провалиться от одной только мысли о том, что, возможно, жизнь Каре придется сохранить. — Спасибо, — услышала она голос Ричарда, но он лишь пробудил в ней желание закрыть уши ладонями и, по возможности, стать невидимкой. Ничего этого она не сделала — достоинство Исповедницы не позволило, но больше за весь вечер в разговор с товарищами она не вступала, и до самого утра лишь молила Создатель о прощении, которого, впрочем, не надеялась получить. *** Морд-сит несвойственно раскисать. Наше горе скоротечно, оно никогда не становится преградой на пути служения господину. Благополучие лорда Рала важнее всех наших потерь, всех наших бед. Мы созданы в услужение ему, ради этого услужения мы живем и дышим. Так что, как только магия разливается по моему телу, заживляя раны, я также позволяю и душе очиститься. Отбрасываю и скорбь, и гнев. Стираю из воспоминаний все чувства и привязанности. Благо, моя суть позволяет мне это. Я отрешаюсь от всего, что делало меня слабой. От Локи, лорда Рала, моего сына и нерожденного ребёнка, от Далии, Грейс. Остается только Ричард и его хан в моей крови. С возвращением телесных сил возвращаются и силы духовные, я ощущаю желание жить и бороться. Оно так велико, что я вскакиваю на ноги и всё утро мечусь по камере, ожидая суда. Во мне говорит не волнение, не страх, а желание действовать, предпринимать хоть что-то. Морд-сит не бездействуют, мы всегда в пути, всегда на задании. Так что теперь, когда я слышу, как проворачивается ключ в замке, радость наполняет мое сердце. Пускай суд, я не боюсь. Лишь бы не просто сидеть в четырех стенах. Это Ричард. Приносит поесть и новое платье. Вид у него еще более побитый, чем прежде. Вокруг глаз черные круги, кожа на губах растрескана. Догадываюсь, что и сама выгляжу не лучше. Мы связаны. Два умирающих от магии человека. От магии, которая могла бы излечить меня в иной ситуации. Или?.. — Рада-Ханя по-прежнему нет? — спрашиваю я, впиваясь зубами в куриную ножку. Смерть смертью, а вкусно поесть напоследок я еще могу себе позволить. Ричард отрицательно кивает, хотя мы оба понимаем, что вопрос мой был риторическим. Конечно, не нашли. Иначе голова не трещала бы, как орех. Но, кажется, я знаю, что делать, и если я права, то выиграю для Ричарда денек-другой. — Исцели меня, — говорю я, и он удивленно переводит на меня взгляд — до того избегал смотреть мне в глаза, вину чувствовал, не иначе. Хотя не виноват. Ни он, ни кто другой. Я-то знаю законы этого мира. Жизнь и честь преступника ничего не стоят. То, что случилось со мной — я сама не раз отдавала узниц солдатам. Закон нашего мира, ничего личного. Награда за службу, плата за годы лишений. Ричарду этого не понять, и едва ли он сможет принять подобное, вздумай я объяснять. То, что ему кажется непоправимым, для меня не является таковым. Если бы не дитя, я бы вовсе к этому не возвращалась. Потеря ребенка — единственное, что вынуждает меня желать мщения, но это, снова же, не проблема Ричарда. Его должно заботить выживание, в первую очередь, но, видимо, и здесь я должна озаботиться этим вопросом самостоятельно. — Ты ведь маг, сильный. Настолько сильный, что магия, не имея выхода, разрывает нас обоих изнутри. Но вот она я, вот раны на моем теле. Внешние, внутренние — поверь, на их исцеление потребуется много хана. И если ты сделаешь это, если сможешь направить магию на помощь мне… — Ее мощь ослабнет, — заканчивает Ричард с видом глубокой задумчивости. — Я помню, как Зедд лечил заболевших. Несколько дней потребовалось ему, чтобы полностью восстановиться. В теории, — он поднимает на меня глаза, — только в теории: может получиться. Но не забывай, я не маг. Меня не учили, и любая попытка воздействия на тебя может закончиться твоей гибелью. Не думала, что еще способна смеяться. Способна. — Гибелью? Взгляни на меня, — вскидываю руки, чтобы он вспомнил о цепях, — я дожидаюсь суда, вообще-то. Мне в любом случае жить осталось чуть. Так хоть подари мне надежду вспомнить перед смертью, что значит, когда ничего не болит. На кону больше, чем ты или я, Ричард. Весь мир рассчитывает на Искателя. Сейчас даже больше, чем прежде, ты нужен им. Лорд Рал или Ричард Сайфер — им нужен Ты! Живым. Мы прежде не обсуждали происходящее в глобальном масштабе всего человечества, но сейчас Ричард вспоминает. Я вижу в его глазах понимание, вижу каждого человека, которого Хранитель сотрет с лица земли, не будь на стороне людей отважного защитника. И я понимаю, что в этот момент становится неважным ни моя жизнь, ни страхи и сомнения. Ричард, тот Ричард, за которым я пожелала идти, принимает верное решение. — За твою жизнь мы еще поборемся в любом случае, — говорит он, подходя ближе. — Но уверена, что хочешь исцелиться сейчас, до суда? Судить будет Кэлен, и если она увидит, что я не нуждаюсь в тебе, то проявит меньше терпимости. — Скажи еще, что неплохо бы моим внешним видом разжалобить горожан, — не удерживаюсь от едкого комментария и отставляю миску: наелась. — Нет, Ричард, никаких «потом». Пока у нас есть время, пока никто не дышит в спину и ты можешь действовать расслабленно, подальше от вездесущего любопытного носа твоей зазнобы. Давай. Не томи. Ричард кивает — есть ли еще варианты? — Знать бы еще, как это делается, — криво усмехается он. Тут уж я не советчик, сдерживать чужую магию я еще могу, но направлять — в этом не помогу при всем желании. Так некстати вспоминается Локи — вот он бы знал, что сказать. Нанес кучу пафосных нравоучений вроде «прислушайся к своему сердцу» или что-то в этом духе, показал бы пару трюков. Но Локи мертв или ушел — в любом случае, его нет, и у нас с Ричардом нет времени вызывать его деда. Да и едва ли выйдет отделаться от Исповедницы в этом случае, а уж она от идеи моего исцеления будет явно не в восторге. — Ты начни, — советую я единственное, что могу, — а там на месте сориентируешься. В глазах Ричарда я вижу надежду. Хочется верить, что она не напрасна. Часом спустя, когда я вхожу в зал суда, наспех сооруженный в доме городского главы, а Ричард бодро шагает чуть впереди, я понимаю, насколько мы не ошиблись. Оба. Я — что выброс магии поможет унять боль, Ричард — что здоровая я и обновленный он очень ухудшат и без того напряженные отношения с Амнелл. Мне не нужно читать мысли, чтобы увидеть в ее глазах острое желание прикончить меня здесь и сейчас. Увы, она не может. Связанная законом, она сперва должна выслушать защиту. Моего лорда. Помимо нее в помещении, кажется, весь город, включая тех, кто надругался надо мной недавно. Они ожидаемо в цепях, но суд над ними не принесет мне удовлетворения. Морд-сит не нуждается в палаче. Сама судит, сама приводит в исполнение. За нерожденного сына я хочу лично остановить сердце каждого из них. Увы, но, кажется, никто мне подобной чести не окажет. — И это она тот жуткий монстр, который вырезал всю Валерию? — слышу я чей-то тонкий голосок, и, присмотревшись, к удивлению своему обнаруживаю говорящую собаку, устроившуюся на лавке рядом с Волшебником. Сидит, сдвинув мохнатые брови, зыркает глазами-бусинами, нервно подергивает полосатым ухом. Встретившись со мной взглядом, не смущается, обнажает острые мелкие зубы и ехидно бросает: — Больше похожа на деревенщину, чем на грозную морд-сит. Хочется броситься на него, сомкнуть пальцы на тонкой шее и сжимать, пока не хрустнет, но Ричард, который за месяц наших скитаний успел узнать меня куда лучше, чем я надеялась, упреждающе прочищает горло. Напоминает, что если мы хотим еще побороться за мою свободу — а, судя по Ричарду, мы хотим, — мне лучше помалкивать и вести себя самым примерным образом. Я позволяю полосатой собаке зубоскалить и дальше, даю отвести себя к креслу, в котором восседает судья, Матушка-Исповедница. Во взгляде ее ненависть и подозрение — она не знает, что произошло между мной и Ричардом за последний час, и ее явно напрягает его чудесное выздоровление. Конечно, она не может знать, долгосрочный ли эффект избавления, но здесь, в зале суда выяснять это она не в силах. Знаю лишь одно: сейчас, когда Ричард выглядит куда лучше, чем нынешним утром, ко мне она будет менее снисходительна. Впрочем, рассчитывала ли я на что-то другое? Я убила ее сестру, стала невольной виновницей смерти ее племянника — ее гнев понятен. Младенец, образ которого я мечтала забыть, восстает перед мысленным взором. Я не успела, не сберегла его. Мысли невольно возвращаются ко вчерашнему дню. Если бы я только знала — отбивалась бы до смерти. Я убила бы их всех — я ведь могла. Тогда я думала исключительно о безопасности своего лорда, как и положено морд-сит. Хотя, важно ли, что произошло вчера, если сегодня меня казнят в любом случае? В исходе суда я не сомневаюсь, это Ричард мечтатель, верящий, что все люди — хорошие. За свою недолгую, но насыщенную жизнь я успела уяснить — непогрешимых нет, в этом вся прелесть человеческой натуры. Мы всегда стоим перед выбором, всегда выбираем меньшее, но зло. Все. Даже Амнелл, пусть она и вздумает отпираться. В глазах любимых мы, конечно, преображаемся, ведь глупое чувство ослепляет. Оно ослепило меня, не дав сразу разглядеть рассчетливую натуру Даркена Рала, да и Локи — помню — он раздражал меня большую часть времени, но вот слабость затмила разум, и я стала нуждаться в нем, скучать — Ричард тоже не видит истинной сути своей возлюбленной. Просто не может заметить, и вины его в этом нет. Слишком эмоциональная, вспыльчивая — она не раз становилась причиной ошибок всего отряда. Вот и теперь, когда Ричард так сильно нуждается в помощи воришки, она задерживает его исключено из ненависти ко мне. В этом наше самое большое отличие: ненависть или любовь — ничто не помешает морд-сит исполнить ее предназначение. Пусть методы нашего становления и жестоки, они основаны на честности, верности. Триана опозорила звание морд-сит своим предательством. Она понесла свое наказание. Теперь я понесу свое, но совершенно за обратное: за то, что была верна настолько, что ни разу не попыталась оспорить приказ. Прозрение пришло слишком поздно, чтобы что-то можно было исправить. Исповедница, глас закона на этом собрании, о чем-то очень долго и вдохновенно говорит. Я не слушаю, в этом нет нужды. Знаю, что она распинается о справедливости и чести, также знаю, что она не до конца понимает значение обоих этих слов и едва ли сможем следовать хоть одному из них в полной мере, отринув ненависть и обиду. Мне нет необходимости в том, чтобы слушать все обвинения: что бы сейчас ни сказали — о, я делала это. Пытала, убивала, истребляла. Пусть это остается на Ричарде. Как мой защитник, уверена, он способен подобрать верные слова. Он видел меня разной: героем, убийцей, но он единственный во всем мире согласен просто принимать меня такой, какая я есть. Без причин и условий. Он даже в постель меня затащить не хочет, его привязанность — единственное настоящее, что у меня есть. И пусть я виновата во многих грехах, пусть совершила все, в чем меня обвиняют, — я не чудовище. Я умею ценить добро и быть за него благодарной. Я знаю, Ричард спасает меня не просто потому, что я способна сдержать его силы, а я сдерживаю их не потому, что мне нужно кому-то служить. Наша связь, наше единство — результат не одного дня. Мы прошли вместе и огонь, и воду, и та верность, которую мы предлагаем друг другу — постоянна и нерушима, потому что безусловна. Верность — то, чем славятся морд-сит. Моя верность целиком и полностью отдана Ричарду. — Что ты можешь сказать в свое оправдание? Я едва не пропускаю заданный мне вопрос. Голос Амнелл суров, взглядом словно убить меня пытается. А что я могу сказать? Я даже не знаю, в чем конкретно меня обвинили. — Я исполняла приказ. — Универсальный ответ на любой из вопросов. Я служила своему лорду верой и правдой — можно ли меня в этом упрекнуть? Со всех сторон слышатся оскорбления и проклятья. Это — мой город, в нем я родилась и в него за годы службы я никогда не возвращалась, но все вокруг бросаются так, словно я каждому из них лично сделала что-то очень и очень плохое. Хотя, ничего нового. Для них красная форма — уже повод для ненависти и страха. Клеймо, которое превращает любую из нас во врага без суда и следствия. Хотя вот он суд, какой-никакой, но суд, спасибо Ричарду. Впрочем, не думаю, что этим можно чего-то добиться. — Честь и верность — важные основы жизни морд-сит, — вступается Ричард, обернувшись на горожан. — Эту судьбу они не выбирали, и коль уж им не оставили вариантов, мы должны помнить, что они лишь жертвы. Те, кому не повезло попасть в руки других таких же жертв. — Да брось, — усмехаюсь я. Понимаю, что лучше не мешать Ричарду меня защищать, но то, что он говорит, бред. Я не жертва. Мне показали мир без прикрас, меня научили отличать зло от добра и не бояться быть собой — в этом нет ничего плохого. Вот мир, в котором родной отец продает свою дочь — болен. К счастью, мне повезло узнать это прежде, чем зараза распространилась и на меня. — Я не жертва, Ричард. И не надо меня жалеть. Я честна, не буду лгать и сейчас: я о многом сожалею, мне жаль всех невинных, кого пришлось убить по приказу лорда Даркена Рада, но я не жалею о своей верности ему и приказу. Я не жалею об истинной чести, которой научили меня сестры. Не жалею, что несла достойную службу все эти годы. Меня нельзя упрекнуть в этом — я была хорошим солдатом. — Спросите, где делся ее отец! — раздается выкрик с дальней скамьи. — Морд-сит убили его, да? Понимаю, что лучше бы мне помалкивать, но перед Исповедницей я должна отвечать. Да простит меня Грейс, но не сказать правду я не могу. — Нет, — отвечаю я, стараясь отогнать далекие образы. Холодная камера, страх маленькой девочки и боль от первого в ее жизни предательства. — Не морд-сит убили его, а я. Грейс вскрикивает, зажимая ладонью рот, и я бы хотела ее утешить, но не могу. Наш отец продал меня им, зная, что меня там ожидает. Он выбрал золото, а мне достался подвал с крысами. Вкус их крови все еще стоял у меня на губах, когда эйджил останавливал отцовское сердце. Я спросила тогда: «почему?». У отца не нашлось слов. Он лишь качал головой и плакал. Признавать предательство было для него нелегко. Зажимая в ладони эйджил, пропаливший мне кожу почти до костей, я задавала свой вопрос снова и снова, но отец струсил, даже не попытался ответить. Пусть лучше Грейс ненавидит меня, чем узнает это. Уверена, правда разобьет ей сердце. Снова гневные выкрики и проклятия, снова такое неприкрытое желание моей смерти. Ричард пытается утихомиривать, сестра плачет, а я просто стою, зажав цепь от кандалов в ладонях, смотрю на Амнелл, а она смотрит на меня. Ее взгляд, который, казалось, не может стать более жестким, прожигает насквозь. Такой ненависти она ко мне прежде и не испытывала. Кажется, она прямо сейчас готова вынести вердикт, который с радостью исполнит. Я не виню ее, со стороны все действительно звучит ужасно. — Папашу угрохала, — посмеивается полосатая собака. — Мне начинает нравиться эта дамочка. — Уверен, этому есть какое-то объяснение, — бормочет волшебник. В отличии от Исповедницы он не зол, скорее разочарован. Отчего-то видеть это разочарование трудно и неприятно. «Убийца», раздается со всех сторон. «Чудовище». Меня могут наградить еще сотней всяких эпитетов, я не усомнюсь в правильности содеянного. Чудовища продают своих дочек, чудовища даже не пытаются извиниться, когда представляется такая возможность. А девочки, убивающие крыс ради выживания и убивающие отцов-предателей — не чудовища. Я не планирую раскаиваться и просить о пощаде. Много о чем приходится мне сожалеть, но не об этом. — Скажи, что это неправда, — молит Грейс. Словно просит: «солги» — ей бы так было легче. Но я морд-сит, наученная говорить правду, и я не лгу. Игнорируя слова сестры, я просто отворачиваюсь. Не хотелось бы мне портить ее и без того непростую жизнь и окончательно лишать веры в справедливость и человеческое благородство. Пусть уж лучше считает меня бессердечной убийцей, не привыкать. Я понимаю, что время моей жизни подошло к концу. У Ричарда будет несколько дней на поиски Рада-Ханя. Уверена, в какой-то лавке он непременно отыщется сегодня-завтра. Этот прохвост Флинн если и сбудет краденое, то поблизости. Амнелл берет слово. Говорит кучу лживых фраз о том, что ей хотелось бы найти хоть одну причину меня оправдать. Такие причины у нее есть, но разве станет скорбящая сестра выручать палача? Я понимаю её решение, и когда меня подводят к помосту и ставят на колени, я не сопротивляюсь, я готова. Ричард еще пытается бороться. Напоминает, что мы все не без греха; говорит о том, что я уже не раз доказала свою верность ему и общему делу, но разве кому-то важны слова, когда факты налицо? — Не нужно, Ричард. Не трать силы, тебе еще так много предстоит совершить, — начинаю я, но Ричард перебивает. — Нет, Кара, я не уйду отсюда без тебя, — говорит он упрямо и загораживает меня своим телом. — Под мою ответственность, Кэлен, отпусти ее. Исповедница выглядит виноватой и огорченной, но это, конечно же, касается не моей участи, а стремительно ухудшающихся отношений между ними. — Прости, Ричард, — мямлит она тихо. — Ты же знаешь, я не могу. Закон есть закон. Все она может, но притворюсь, что поверила. — Сейчас закон — это ты, — не сдается Ричард. — Останови это безумие, Кара не заслуживает смерти. — Она не заслуживает и жизни, — качает головой Амнелл. — Я… Должна, прости. Ты ведь слышал, она убила своего отца. Кажется, Ричарду действительно не остается ничего, кроме как отступить, и все же он до последнего колеблется, делает шаг, но возвращается обратно. Его «нет» звучит так жестко, что у его зазнобы от ужаса и удивления округляются глаза. Здесь, перед всем собранием, он выбирает меня, а не ее. Должно быть, больно и обидно. Амнелл явно оскорблена, до нее не доходит суть наших отношений. Я вижу взгляд ревнивой женщины, и эта женщина готова на многое. — Ричард, отойди или мне придется заключить тебя под стражу! — чеканит она отстраненно. — Спятила, — неверяще бубнит волшебник. Достаточно громко для того, чтобы Амнелл его услышала. — Я приговорила эту женщину к смерти, — обращается она ко всем собравшимся. — Все, кто попытается оказать мне сопротивление, предстанут перед судом подобно ей. На миг все замирает. Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, на что решится Ричард и даже не знаю, как поведу себя я сама. Я просто жду, отсчитывая секунды. Секунды до жизни или до смерти. Одна. Две. Три. И тут раздается звук. Мне кажется, он идёт из самой моей головы, только вот, судя по всему, слышу его не только я. Это песнь. Меч Истины поет.