Чувство непобедимости

      Скрытый ночью и тёмным плащом, Лю Цингэ снова прибыл на Цяньцао, в сердцах проклиная холодный ветер и дождь. Подойдя к самому близкому к вершине дому, он вошёл без стука. — Цингэ? Это ты? — Да, — негромко отозвался он, выпутываясь из промокшего плаща.       В комнате он застал Му Цинфана за работой, тот кипятил что-то на небольшом фителе, добавляя в отвар ингредиенты. Горьковато-пряный запах витал в помещении, въедаясь в деревянную мебель, ткань и кожу самого целителя. «Горький запах, сладкий вкус» — подумалось Цингэ, от этой мысли в груди стало тепло. Он сел подле стола, растирая озябшие руки. — Что-то случилось? — лорд Цяньцао отставил склянку и оглядел гостя на предмет ранений или видимых недомоганий, в конце концов, его взгляд остановился на руках воинственного заклинателя. Лекарь взял в свои тёплые суховатые ладони его прохладные пальцы. — Просто не спится, — ответил Цингэ, еле заметно улыбнувшись на заботливое прикосновение. — Тогда я сделаю для гэгэ чай, — сказал Му Цинфан, одарив его мягкой улыбкой, и, нехотя разорвав тактильный контакт, поднялся. Оба заклинателя прекрасно знали причину бессонницы лорда Байчжань, однако целитель, осознавая тщетность разговоров, не стал поднимать эту тему, за что его шисюн был ему благодарен.       Недолго провозившись с чайником, лекарь вернулся с чашкой снотворного чая, поставил перед ним и снова принялся за работу. Лю Цингэ поблагодарил шиди за заботу, почти залпом выпив лекарство, и стал наблюдать за лордом Цяньцао, откровенно любуясь его сосредоточенным лицом. Хотя многие могли бы сказать, что Му Цинфан имел неизящные, слишком простые черты лица, Цингэ считал, что он красив благодаря своей эмоциональности: сосредоточенность делала его черты благороднее, а улыбка и румянец — очаровательнее. Однако лорд Байчжань не сожалел о том, что прочим это неизвестно. Это знание было его сокровищем. — Гэгэ чего-то хочет? — смущённо спросил Цинфан, не выдержав долгого пристального взгляда. — Могу я заплести Фан-ди на ночь? — пойманный за непристойным его статусу занятием, воинственный заклинатель отвёл глаза, почесав кончик носа от неловкости. — Хорошо, — кивнул лекарь, не задумываясь. — Но я ведь ещё не собираюсь спать. — Собираешься, — безапелляционно заявил лорд Байчжань и, не терпя промедления, уселся за спиной своего шиди и снял серебряную заколку с тяжёлых смоляных волос. — Но я ещё не закончил, — несмотря на протест в словах, Му Цинфан не попытался отстраниться и даже подал гребень. Он вполне мог бы справиться с этим сам, но не хотел отказывать себе в удовольствии. — Завтра закончишь, — Цингэ осторожно расчесывал спутавшиеся пряди. Плетению кос он научился, когда, ещё будучи мальчишкой, помогал маленькой сестричке ухаживать за волосами. — Неужели гордый лорд Лю не хочет оставаться один в холодной постели? — мягко поддразнил Цинфан. Прикрыв глаза, он сосредоточился на приятных прикосновениях. — Не хочет. А ещё не хочет, чтобы Фан-ди работал сутками напролёт, — в отместку он не сильно, но ощутимо потянул за пряди на затылке, мысленно радуясь тому, что шиди не видит его горящих щёк. Закончив плести косу, он аккуратно перевязал её тонкой белой лентой. — Гэгэ такой заботливый, — почувствовав, что волосы отпустили, довольный заклинатель с улыбкой обернулся, — спасибо.       Ещё несколько тягучих, как мёд, минут они просидели вот так под шорох дождя, слегка соприкасаясь коленями, неотрывно глядя друг другу в глаза. — Когда ты улыбаешься, мне кажется, что мы всё ещё дети и ничего ещё не случилось, — от этой улыбки волна болезненно-сильной нежности затопила сердце лорда Байчжань, он не сдержал порыва и прикоснулся к лицу Цинфана, нежно погладив по щеке. Тот слегка покраснел от неожиданного откровения, но глаза его ярко светились счастьем. — Пусть так будет всегда, — голос лекаря был нежнее шёлка, но слова были пламенно-искренними. Он потянулся за лаской и практически упал в объятья Лю Цингэ. Тот придержал его, обняв за плечи, и мягко поцеловал. Сердца заклинателей трепетали каждый раз, как в первый, но в них больше не было страха быть отвергнутым, от того этот поцелуй был слаще.