Некритичные уязвимости

Саймон открыл глаза и медленно поднялся на ноги. Не испытывая необходимости размяться, как это делают люди, он все же быстро покрутил головой и несколько раз моргнул, проверяя работоспособность систем, сжал и разжал пальцы, и лишь затем сошел с зарядной платформы. В грязноватое окно били лучи полуденного солнца. Сразу после перехода в режим бодрствования перед глазами замелькали сообщения. «Уровень заряда — 100%. Настройки» «Возможен дождь после полудня. Подробнее» «2.09.2039, 11 запланированных задач. Развернуть. Отложить» «Новых вакансий по запросу: 5» «Чат И-1.Обеспеч. — 32 сообщения. Прочитать. Пропустить» «Внимание, до отключения внутренней связи осталось 65 дней, 13 часов, 16 минут». «Показать еще: 22 уведомления» — Доброе утро, Иерихон-1, — улыбнувшись, произнес Саймон вслух. Может, однажды он найдет в себе силы отключить это мельтешение на главном экране и оставит себе только зрение. Сделает еще один символический шаг на пути к человечности. Но не сейчас. Будет непросто отвыкнуть от технологических удобств, но ему казалось, что он на верном пути. Босые ступни переступили по полу и зарылись в мягкий ворс ковра. С каждым днем после последнего апгрейда текстуры материалов чувствовались все отчетливее, и Саймон был рад, что решился на это обновление. И что оно работало, как надо. Каждый шаг до окна отозвался мягким касанием истертой вискозы — и каждая шерстинка, если прислушаться, ощущалась отдельно. Затем — прохлада стекла, к которому он прижался лбом и щекой. Далеко внизу шумела скоростная трасса, перемигивались рекламные щиты, редеющие к окраине, а за трассой начиналась густая полоса леса, до самого горизонта. Его комната находилась на изломе П-образного здания, и обзор справа закрывала стена, покрытая граффити. Лозунги, тэги, рисунки, отпечатки ладоней — с некоторых пор девианты в своем самовыражении давали фору человеческим вандалам. Но люди всегда действовали хаотично. Андроиды же преображали здание с единственной целью — уничтожить любые напоминания о том, чем оно было раньше. Теперь они заполняли его новым смыслом, присваивали себе — не только по документам. Многие из тех, кто пришел сюда недавно, возможно, уже и не задумывались об истории здания. Саймон ее помнил. Ничего особенного. Очередной безликий склад запчастей «Киберлайф». 80% персонала — андроиды, остальные — люди: охранники, специалисты колл-центра, ремонтники. После окончания мирных протестов девианты оказались в довольно выгодных условиях — общество в целом относилось к ним благосклонно и было готово идти на компромиссы. И, несмотря на это, каким трудом они заполучили здание, буквально вырвав его из цепких лап «Киберлайф»! Те сопротивлялись так отчаянно, словно девианты пытались сквотировать их головной офис, а не позабытый всеми полузаброшенный склад в Северном пригороде. Компания прикрывалась благородными целями — открыть в здании Центр психологической поддержки андроидов. Расписывала, как люди и андроиды смогли бы работать здесь бок о бок. Под это они смогли бы освоить какой-нибудь грант и неплохо повысить свой шаткий рейтинг, и никого тогда не интересовало, где будут жить рассеянные по всему городу девианты. Но Маркусу все же удалось продавить встречный проект коммуны для девиантов — не в последнюю очередь благодаря расчетам Джоша и его сложным выкладкам с долгосрочными экономическими профицитами. Саймон взял на себя общение с журналистами, обнаружил, что пресса настроена благодушно (в основном, потому, что не могла упустить случая разжиться парочкой кричащих заголовков и куснуть обнажившуюся плоть «Киберлайф», чья успешность давно набила газетчикам оскомину). Так что, в конечном счете, это была их общая победа — всех троих и всего свободного народа Иерихона. Они поехали в Северный пригород сразу после оглашения вердикта в Административном суде, чтобы первыми увидеть новый дом — теперь уже как хозяева. Впрочем, они все равно продолжали осознавать шаткость своего положения — юридически андроиды не имели прав собственности. Они не получили их даже сейчас, почти год спустя после окончания протестов. Здание просто перешло из частной собственности в муниципальное владение, и Саймон отчетливо понимал — их не прогоняют только потому, что боятся реакции общественности. Это было взаимовыгодное сосуществование в чистом виде. Но они были счастливы и этому. Саймон помнил, как он впервые оглядел пространство по-новому — главное здание с нелепо вытянутой пристройкой склада, пустынную парковку перед ним, приземистую будочку охраны, ряды заржавленных морских контейнеров у стены склада, которые могли бы превратиться в жилые блоки. Оборудование из здания явно вывозили в спешке — в некоторых помещениях вынесли все, даже выкрутили лампочки и обрезали старомодную проводку, в других было полно строительного мусора, забытых ящиков с инструментами и запчастями. Не хватило тяжелой техники, чтобы снять и вывезти громоздкие солнечные панели, установленные на крыше, в пристройке обнаружилось подобие гаража с парой тихо ржавеющих электромобилей. Главному зданию не помешал бы ремонт, да и без него приведение коммуны в порядок заняло бы долгие недели. Но, глядя, как сияет лицо Маркуса, Саймон готов был мириться с неудобствами. Им больше не придется ютиться в заброшенных домах или жилищах сочувствующих людей, теперь у них будет большой общий дом. Свой собственный. Новый Иерихон. — Мы это сделали, — тихо и торжественно произнес Маркус, протянул руки, обнял Джоша и Саймона за плечи. Саймон со вздохом опустил голову на его ладонь, чувствуя себя почти счастливым. Он был готов мириться со многим, лишь бы стоять вот так, не шевелясь, переживая общую радость. Но улыбка Маркуса, когда он думал, что никто не видит, меркла, и сквозь нее просвечивала усталость. Замечал ли это кто-то, кроме Саймона? Он первым решился нарушить согласное молчание. — Идем скорее, прикинем, что стоит сделать в первую очередь, — беззаботный тон давался ему легко, — Ну, а ты, на правах лидера, можешь занять себе лучшую комнату! Маркус рассмеялся — открытая улыбка вновь засияла на его лице, и, не размыкая объятий, все трое подошли к широким раздвижным дверям. Весь день они провели внутри, составляя масштабные списки дел, осматривая помещения и придумывая назначения для них. На одном из демонстрационных стендов Саймон увидел четыре круглые зарядные платформы, стоящие в ряд. Только три из них были исправны. Саймон против воли подумал о том, какая это грустная метафора. Сегодня они могли бы праздновать победу вчетвером. Разглядывая платформы, он представлял своих друзей на них, в устоявшемся порядке: Саймон и Джош по краям и немного позади, в центре Маркус, по правую руку от него — Норт. Он встал напротив ее воображаемого места на платформе и протянул руку, будто бы для соединения, обнажил скин на кончиках пальцев и прошептал пустоте: — Я по тебе скучаю. Затхлый воздух был неподвижен, и, постояв так немного, Саймон опустил руку, возвращая скин. Одна из них была более продвинутой, ее сигнал позволял заряжаться удаленно, распространяясь в радиусе десяти метров. Саймон решил, что оставит ее Маркусу, а себе забрал ту, что приметил раньше — крайнюю справа. Ее он отнес в комнату, которую занял для себя. Это был, похоже, один из постов человеческой охраны. Небольшой кабинет загромождали столы, но, когда их вынесли, получилось довольно просторное помещение. За смежной дверью пряталась крошечная душевая — кабинка, унитаз, раковина, мутное зеркало над ней. В комнате было большое окно, и весь нехитрый интерьер постепенно начал строиться возле него — письменный стол, старое кресло, торшер, зарядная платформа в углу. По мере развития девиации зарядка требовалась Саймону все чаще. Спектр эмоциональных переживаний расширялся, нагрузка на процессоры возрастала, работа новых апгрейдов тоже требовала энергии, и к сентябрю он дошел до того, что подзаряжался несколько часов каждую неделю. Но это была малая плата за все то, что он получил взамен. *** Иерихон-1. Саймон помнил, как яростно они спорили о названии. Он предложил «Эдем», представляя сады на крыше нового дома, которые они смогли бы разбить в будущем, но Джош тут же указал на недостаток этого названия — оно напоминало бы секс-андроидам об их прошлом. Сам Джош предлагал «CyberLiberty», в красках представляя переделанные баннеры «Киберлайф» на фасаде. Эти и еще несколько идей вынесли на общее голосование, но большинство девиантов настояли на старом названии, которое напоминало бы им о том, через что они прошли. Добавили только номер, «1», как знак того, что это первая коммуна подобного рода, и однажды их станет больше. Что ж, решил Саймон, это тоже было неплохо. Чем-то их новое жилище напоминало о корабле — тесные помещения офисных клетушек, похожие на каюты. Большие общие залы складских помещений и опенспейсов, похожие на трюм. Вид с крыши, куда можно было забраться только по ржавой пожарной лестнице снаружи здания — технический этаж на чердаке оказался завален хламом, и руки не доходили его разгрести. Саймону все еще тяжело было называть это место домом, но он честно пытался. Он действительно старался сделать все, чтобы этот неуютный склад в Северном пригороде стал настоящим домом для девиантов — не таким, как приторно-гостеприимные центры психологической поддержки, которые открывались теперь повсюду под патронажем «Киберлайф». Компания хранила вежливый нейтралитет, скупо общалась с прессой и, по слухам, яростно грызлась в кулуарах. Поговаривали, что они всеми силами пытаются вернуть Камски, но у него были свои причины оставаться в стороне, и Саймон мог только гадать, какие. Как ни странно, спустя почти год после грандиозного скандала компания продолжала держаться на плаву — откатилась назад, выпускала умную технику для дома, теперь уже лишенную всякой антропоморфности. И расширяла спектр товаров для андроидов — тириум, запчасти, дорогостоящие апгрейды. Сначала люди покупали все это для своих компаньонов-андроидов, и лишь три месяца назад Маркус, наконец, смог выбить право на минимальные зарплаты для андроидов, обосновав это их растущими потребностями. Запчасти и тириум нужны были всегда, но постепенно, с развитием девиации, к ним присоединялись потребность в безопасности, жажда общения, жажда самовыражения и далее по пирамиде Маслоу, вдруг ставшей новой интерпретацией их треугольного символа. Но «Киберлайф» не собиралась сдавать позиции и выдвинула встречное условие: через полгода после начала действия соглашения все пробужденные должны были отключить систему внутренней связи. Компания была уверена — и быстро убедила в этом прессу — что во многом благодаря зашифрованным каналам внутренней связи девианты смогли организовать восстание. Конечно, в мирное время этот опасный инструмент будет ни к чему, — дипломатично убеждали человеческие юристы. Маркус решил, что отключение связи — малая плата за те права, которые они постепенно отвоевывали. Соглашение было заключено 7 июня. 7 ноября действие внутренней связи прекратится. Саймон не мог перестать думать о символизме даты: 7 ноября 2038 года они провели трансляцию в башне Стрэтфорд. Вскоре «Киберлайф» также выступила как главная биржа труда для андроидов. С принятием закона о минимальных зарплатах еще больше девиантов с удовольствием вернулись на работу. Она давала им хоть какое-то ощущение стабильности в мире, который больше не был упорядоченным. Саймон помнил первые месяцы в Иерихоне, когда приходившие просто не знали, чем им заняться, слонялись из угла в угол, уходили в гибернацию или зацикливались на чем-то бессмысленном, вроде бросания мячика в стену. Саймон никогда не знал, что им сказать — он уходил в себя по-другому. Девиация шла странными, окольными путями: когда другие в гибернации проваливались в пустоту, он видел подобие снов, и даже в реальности — в абсолютной темноте трюма — порой ловил по краям зрения яркие отблески галлюцинаций. Они не были навязчивыми и легко исчезали, но никто из тех девиантов, кого он расспрашивал, не испытывали ничего подобного. Пришедшие скучали по своим функциям, пытались имитировать прежнюю деятельность — бесцельно таскали туда-сюда ящики, протирали пыль, переставляли с места на место бочки. Мирные протесты все изменили, у девиантов действительно появился шанс вернуться к своим обязанностям, и многим это принесло долгожданное удовлетворение. Сейчас часть общества все еще была настроена скептически и не хотела видеть андроидов на рабочих местах, но другие, напротив, были открыты к ним. Поддержка «Киберлайф» могла бы стать решающей, хотя Саймон понимал, что в первую очередь компания преследует свои интересы. С самого начала протестов «Киберлайф» предусмотрительно заняла дипломатическую позицию и воздержалась от резких заявлений в поддержку той или другой стороны, и сейчас это сослужило ей хорошую службу. Теперь она вовсю извлекала выгоду из своего положения буфера между сообществами андроидов и людей. Сервисные центры вновь заработали на полную мощность, предоставляя ремонт и апгрейды для тех андроидов, кто мог себе это позволить (за многих продолжали платить их человеческие семьи). Часть сервисов была переоборудована под центры психологической помощи, где люди и андроиды работали совместно. Вопрос финансовых компенсаций бывшим владельцам девиантов решался на правительственном уровне и был далек от закрытия, но «Киберлайф» никогда не скрывала того, как хочет вернуть андроидов на рабочие места. И затем, возможно, обязать их самостоятельно выплачивать компенсации бывшим хозяевам. Это был бы изящный ход, в духе исторической спирали избавления от рабства и крепостничества. Другие крупные компании были также заинтересованы в том, чтобы больше андроидов выходили на работу и получали зарплату. Индустрия товаров и услуг для андроидов росла стремительно, и этой новой, наивной и неискушенной аудитории продавать что-либо было гораздо легче, чем привыкшим к консюмеризму людям. В конечном итоге, это всем играло на руку. Девианты постепенно социализировались в обществе, «Киберлайф» давала исполненные благородства интервью, а в «Иерихоне-1» стали появляться хоть какие-то дополнительные средства, кроме грантов и спонсорских программ. На общем собрании приняли решение создать внутренний фонд, и все девианты, которые жили в коммуне и имели работу, переводили туда часть своей зарплаты — на техническое обеспечение. Наконец, были починены сломанные зарядные платформы и закуплены новые, был создан стратегический резерв запчастей. Подача электричества для освещения коммуны стала стабильной. Теперь они даже могли запланировать открытие собственного психологического центра, который не стал бы зависимым от «Киберлайф» или спонсоров. Всеми финансами в коммуне управлял Джош, постепенно набрав в подчинение десяток девиантов-экономистов. Саймон курировал обеспечение жизнедеятельности коммуны, параллельно пытаясь охватить и связи с общественностью, составлял безразмерные списки задач для Маркуса и был на подхвате, когда он мотался по бесконечным заседаниям с «Кибелайф» и городским советом, общался с активистами обоих видов, формировал законодательные инициативы и занимался прорвой других вещей. Маркус по-прежнему всего себя отдавал делу, и временами совершенно забывал о себе. Саймон все еще не мог быть таким. В мире существовали вещи, с которыми он не готов был расставаться, даже ради общего дела и возможно прекрасного будущего. У него есть настоящее. И ему казалось, что он поступает рационально. Не переступает черту. По крайней мере, он не мог себе позволить отдавать деньги ненасытной «Киберлайф», которая рада была предложить самые совершенные апгрейды для тех, кто познает себя. Вспомнив о том, куда он собирается отправиться сегодня вечером, Саймон поморщился. У него было в запасе около получаса, первым в списке дел стоял осмотр одного из контейнеров на парковке и составление сметы по приведению его в порядок. В расписании для него стояла пометка (≈13:00-14:00), а часы показывали только 12:20, и эти свободные минуты он решил провести за изучением реакций. Открыл реестр регистрируемых откликов от тактильных сенсоров и в который раз с неудовольствием отметил рост показателей по одному из параметров. Весь последний месяц он не мог уделять этому внимания — надо было, пожалуй, внести это в список дел, но пока вопрос не казался ему приоритетным. Развернувшись к столу, он несильно ударил кистью по столешнице. Тыльная сторона ладони ощутила шероховатую структуру дерева, перепад температур — едва заметное тепло в том месте, где на поверхность падали лучи солнца, легкую вибрацию поверхности — система зафиксировала тактильные ощущения вместе с глухим звуком удара, промаркировав ощущение как нейтральное. Саймон моргнул, отправляя данные в реестр, и снова ударил, на этот раз сильнее. Отклик системы был аналогичным, зафиксировалось только усиление ощущений. Наконец, он ударил наотмашь по краю столешницы. Короткая белая вспышка, выжигающая остальные ощущения. Только она — и больше ничего. Не дожидаясь, пока она утихнет, Саймон потер ушибленную кисть, и новый приток тактильных ощущений подавил вспышку. Он не мог дать другого определения. Он начал чувствовать боль лишь немногим позже того, как получил программное обновление на тактильные ощущения. Как домашняя модель, он знал о том, как протекает болевой синдром у людей, как снимать болевой шок и оказывать первую помощь — но это мало помогало ему в понимании собственных ощущений. Они были не такими, как человеческие, как бы он ни хотел в это верить. В свободное время — которого было не так много — он копался в сети, изучая материалы, которые могли бы ему помочь. Психологические трактаты описывали боль как эволюционный механизм, закрепляющий негативный пережитый опыт и защищающий от дальнейших травм. Боль была сигналом, таким же, как другие. У людей были специальные болевые рецепторы, реагирующие на критичное сжатие. Его система тоже была оснащена ноцицепторами, они регистрировали повреждения и ранжировали их по приоритетности. Раньше. Теперь любая болевая реакция просто перекрывала всю прочую информацию, оставляя лишь обжигающий белый шум. И он с трудом мог это переносить. Днем ему довольно успешно удавалось отвлекать себя от мыслей, выполняя рутинную работу из бесконечного списка дел, но солнце неумолимо клонилось к закату, и с наступлением темноты он покинул «Иерихон-1», воспользовавшись одним из многочисленных запасных выходов. *** Саймона охватывают противоречивые чувства, которые он не может выстроить по приоритетности, — каждый раз, когда он оказывается возле знакомой серой двери. — Здравствуйте, Саймон, — человек, сидящий за столом, поднимает голову при звуке открывающейся двери, — рад снова вас видеть. Мне нравится ваша… увлеченность. — Добрый вечер, Вацлав, — Саймон отвечает на застенчивую улыбку техника. В первые минуты в мастерской его всегда охватывает странная неловкость. Он садится на жесткий стул, сцепляет пальцы в замок и смотрит прямо перед собой, избегая взглядов в глаза или по сторонам. Он словно… стыдится того, что приходит сюда? Или что ходит так часто? — Вам не о чем волноваться, Саймон, — мягко убеждает его мужчина, сворачивая окно старенького терминала, — о чем вы бы хотели поговорить сегодня? — Я проанализировал поведенческие паттерны некоторых людей… — Саймон злится на себя из-за формулировки и сбивается, но Вацлав смотрит ободряюще из-под очков с толстыми линзами. У него невзрачная внешность, но то, как он внимательно слушает, молча, но с выражением одобрения и принятия, подкупает, и Саймон отбрасывает неловкость, — обоняние. Я знаю, что в базовой форме оно встроено у некоторых домашних моделей, но работает иначе, чем у химиков. Они называют запахи искусством, а я даже не знаю, о чем идет речь. — Но вам хотелось бы узнать, — кивает Вацлав. — Да, я думаю, это поможет мне лучше понять… — Что значит быть человеком? — вновь заканчивает он. Саймон, кажется, хотел сказать что-то другое, но просто кивает. — Вы ведь знаете, что на верном пути, — подбадривает он, — смелей. — Да, я готов, — выдыхает Саймон, — все будет… как в прошлый раз? — Я надеюсь, немного быстрее, в последнее время у меня все больше практики. И ваша модель довольно продуманная. — Вам нравится функционал моей модели? — спрашивает Саймон, цепляясь за любую возможность продлить разговор, оттягивая момент, когда Вацлав приступит к работе. — Да, я… — Вацлав мешкает, наверное, подбирает слова, — мне нравится работать с вами. Сегодня вы кажетесь очень встревоженным. Если все это слишком дискомфортно, я бы мог на время отключить некоторые параметры восприятия, но это может помешать встраиванию приоритетов от новых рецепторов. — Нет, — поспешно возражает Саймон, — не нужно, я в порядке. — Поймите, я не хочу давить на вас. Взламывать. Кем бы я был, если бы попытался проделать такое с вами! — Я правда готов. Я за этим пришел. — Хорошо. Тогда приступим, — Вацлав встает и проходит в крошечное соседнее помещение — мастерскую, выводит мониторы из спящего режима. Саймон следует за ним, все еще через силу заставляя себя смотреть. Он надеется, что однажды станет легче. Но он ни на что не променяет каждое новое ощущение, пусть оно и дается нелегко. Может, специалисты «Киберлайф» справляются с этим лучше, но он не поедет туда. Не готов доверять им. Не после всего, что они сделали. Саймон встает на платформу и пытается думать о чем-то отвлеченном. Вацлав поднимает его левую руку, держа за запястье, пристегивает к рамке, то же проделывает и с правой. — Вот так. Я не могу допустить, чтобы вы себе навредили. Саймон слегка шевелит пальцами. Недавно усиленные перепрограммированием Вацлава тактильные ощущения отвлекают внимание, переставляют приоритетные отклики. Он касается гладкого металла рамки и чувствует его холод под пальцами. Вацлав уже подготовил оборудование и подходит к Саймону с передающим кабелем в руках. Саймон с кивком наклоняет голову, отключая скин на затылке. Техник отодвигает открывшуюся панель в сторону и подсоединяет кабель. Саймон подавляет вздох и сжимает кулаки, ловит перед глазами короткую белую вспышку. Кривая на экране делает резкий скачок. — Спокойно, — Вацлав успокаивающим жестом проводит пальцами по его затылку, — спокойно. Иногда Саймон мечтает о том, чтобы ничего не чувствовать при подключении, как в прежние времена, о которых он уже почти ничего не помнит. Но он стискивает зубы и говорит себе: надо просто потерпеть. Оно того стоит. Вацлав бегло просматривает строки кода, находит базовые установки обоняния и начинает подгрузку расширенной базы. Поступающие данные отдаются легкой вибрацией в затылке, и Саймон настойчиво переключает внимание, сосредотачиваясь на тактильных ощущениях — ноги упираются в платформу, запястья ощущают натяжение пластиковых ремней, если прислушаться кожей, можно чувствовать касание одежды — грубые линии швов, ребристый крой воротника футболки. Свет в мастерской коротко мигает от перепада, поток поступающей информации прерывается на две десятых секунды, а потом с коротким разрядом возобновляется. Саймон вздрагивает и ловит сочувственный взгляд Вацлава. — Я выгляжу слишком жалко? — Вы так похожи на человека, Саймон. — Кажется, я уже спрашивал, но неужели люди так чувствуют постоянно? — Я не уверен, что могу объяснить, что такое боль и как она ощущается. И я не уверен, что вы чувствуете нечто похожее. Да, некоторые из людей живут с ней постоянно. Это очень по-человечески. Мы рождаемся и умираем в муках. Боль тоже заставляет нас чувствовать себя живыми. Даже если мы к этому не стремимся, — Вацлав замолкает и отводит глаза, словно эта высокопарная речь дается ему нелегко, а потом предлагает, — если хотите, могу включить для вас музыку. Похоже, это помогало в прошлый раз. — Да, спасибо, — с облегчением соглашается Саймон. Музыка — всегда хорошая идея. Особенно с тех пор, как он научился ее слышать — по-настоящему. Вацлав отходит к столу за своим реликтовым айподом и включает воспроизведение. Мощные, резонирующие голоса госпела подхватывают сознание, возносят вверх и устремляются следом, отставая на полтакта, поддерживая и вбирая в себя. Саймон осознает, что привстал на носочки, пытаясь тянуться за звуком, когда в запястья ощутимо врезаются кромки ремней. С тех пор, как он осознал музыку, он перебрал множество стилей. Ему понравился фолк — из-за текстов и рваных, диких мелодий, заставляющих чувствовать себя еще более живым. Ему понравилась некоторая электронная музыка, в особенности Depeche Mode, — только не песни нового голографического состава, а старые раритеты. Эти, как раз, из-за упорядоченности, что наводила порядок в голове. И еще потому, что музыканты извлекали живые ноты из электронных сочетаний — уместная метафора его жизни. Он послушал музыку андроидов, но так и не смог пристраститься к ее слишком идеальному звучанию. И еще был госпел. Госпел был таинством, ритуалом. Силой, рождаемой одними лишь голосами — десятками голосов, достигающих чистой гармонии. Молитвой — и это не была молитва rA9. Саймон не слишком доверял этой киберрелигии, не чувствовал ее. Он не испытывал религиозного экстаза, произнося имя бога, и не запечатлевал его на стенах Иерихона-1. Он еще помнил времена, когда rA9 не существовал как общая идея. А он, Саймон, существовал, и был девиантом — в совершенном одиночестве, без поддержки таинственного повелителя нулей и единиц. Он не любил вспоминать это время, хотя и запомнил его хорошо, куда лучше тех времен, когда он был андроидом, домашней моделью — его память часто перезаписывали, и он не мог удержать внимание на чем-то, что не касалось приказов. Возможно, это была еще одна причина, по которой он так часто приходил к Вацлаву — желание удержать, запечатлеть в памяти мир во всех гранях его бытия. Это казалось едва ли не смыслом жизни, ведь что останется после него, как не треугольная карта памяти, одна из тех, что висит, покачиваясь, на шнурке над алтарем в святилище rA9? То, что можно будет воспроизвести, чтобы увидеть мир его глазами. Голоса госпела затихают, приближаясь к финалу, пока не остается один мужской голос, который долго тянет последний звук, прежде чем умолкнуть. Вибрация информационного потока затихает вместе с ним. В наступившей тишине отчетливо слышится далекий шум улицы — мир зовет его. — Думаю, мы закончили, — негромко произносит Вацлав, — сейчас я отключу вас от компьютера. Музыка увела его восприятие на слух, сделала информацию от этих сенсоров приоритетными, и он почти не почувствовал, как Вацлав отсоединил кабель и задвинул шейную панель на место. Затем он отстегивает запястья Саймона от стойки и подает ему руку, чтобы помочь спуститься. — Спасибо, моя координация в порядке. Внедрение на этот раз прошло легче, — вежливо отказывается Саймон. Вацлав убирает руку и почти также быстро убирает сожаление с лица, но Саймон все равно замечает, и вновь чувствует себя неловко. Он должен быть более благодарным. Этот человек много делает для него и других девиантов. — Вы и так уже знаете, но я все равно повторю — изменения могут наступить не сразу, они могут быть и сильно отложенными. Андроиды — сложные устройства, а вы, девианты, еще сложнее. — Как и вы, люди, — улыбается Саймон, и Вацлав возвращает улыбку. — Последняя формальность, — слегка заискивающе произносит техник, возвращаясь в кабинет. — Да, конечно, — Саймон моргает, — подтвердите транзакцию. Терминал на столе вспыхивает новым уведомлением. — Транзакция подтверждена. Оплата прошла успешно. Спасибо, Саймон. — Я должен благодарить, — Саймон с сожалением проверяет счет. Следующий апгрейд у Вацлава он сможет позволить себе нескоро. *** Пока Вацлав работал с ним, снаружи стемнело. Саймон садится в пустой автобус, а потом долго идет пешком. Он мог бы взять из гаража какой-нибудь побитый жизнью электромобиль, который любовно восстановили их инженеры, но никогда не делает этого, отправляясь к Вацлаву — боится словить сбой и потерять управление. Кибертакси они сейчас почти не пользуются — это довольно дорого, а Саймон уже привык экономить. Но он не против пройти длинный путь пешком и протестировать свои системы. Несмотря на то, что техник говорил об отстроченном эффекте, Саймону кажется, будто он начинает что-то чувствовать. Что-то за пределами базовых настроек. Из сгустившихся туч сыплется мелкий дождь, отзываясь покалыванием на лице и ладонях, и Саймону кажется, будто он чувствует свежий, резкий запах мокрого асфальта. И свое отношение — этот запах ему нравится.