Номер четыре

– Макар, очнись! – голос доносится словно издалека. – Макар! Пожалуйста! Силюсь отреагировать хоть как-то, но на меня словно давит многотонная бетонная плита. Не пошевелиться. Это словно сонный паралич, только я осознаю, что происходит. И конечности не слушаются от слабости, а не потому что их свело. – Я знаю, где медблок! – отчаянно шепчет Ияр, его влажные губы касаются моего уха. – Но я не дотащу тебя. У меня… Макар! Ну же! – я чувствую легкую пощечину. Сильнее надо бить, если требуется привести человека в чувство. Так, чтобы в ушах зазвенело. Но я ведь… Я ведь здесь! Мне и пощечины не нужны. Тогда почему я до сих пор лежу как мешок с дерьмом? Я наверняка потерял критическое количество крови. Но если я все еще способен слышать, я могу и остальное. Надо открыть глаза. Для начала – хотя бы это. – Макар… – судя по голосу, Ияр глотает слезы. – Я потащу тебя, сколько смогу. Но я не уверен, что меня хватит на весь спуск. Понимаешь? Я могу вырубиться в любой момент. И не факт, что, когда я приду в себя… – он тяжело сглатывает, замолкает. Я чувствую, как движение возобновляется. Судя по всему, Ияр тащит меня за плечи. Не самый удобный способ, что тут скажешь. Но меня интересует совершенно другое. Договаривай, черт бы тебя… – Договаривай… – хриплю. И сам удивляюсь тому, что сумел выдавить это слово. – Макар! – ледяные руки обхватывают щеки. – Ты очнулся! Снова пытаюсь открыть глаза. Раза с пятого это удается. Лицо Ияра расплывается, но я все равно вижу, что кожа у него блестит от пота. Под носом свежая кровь. – Что случится? – дергаю на пробу рукой. Движение выходит конвульсивным, неловким. Я едва чувствую свои пальцы. Сколько я потерял крови? И почему я еще жив? Сколько прошло времени? Чертовы вопросы! Ияр снова подхватывает меня под мышки и уже на ходу выдыхает: – У меня серьезно нарушена работа имплантов. Наверняка затронуло и мозг, – дыхание у него сбито, говорит через длинные паузы. – Не знаю, насколько серьезно, не могу провести полную диагностику. В любой момент может запуститься аварийная перезагрузка. А я не могу даже связаться с сетью, чтобы… Неважно, – он обрывает сам себя. – Когда перезагрузка запустится, я не буду в сознании. А потом неизвестно – как поведет себя моя память. Подозреваю, там какие-то сбои, – он почти задыхается, – осторожно, Макар, тут ступени, – я чувствую, как он тащит меня вниз, перед глазами рябит от боли и слабости. – Так вот, – он перехватывает меня удобнее. – Тебе надо быть готовым к тому, что я чего-то не вспомню. Твою-то мать. Все же я не успел вовремя. Упустил момент. Придурок. – Помоги подняться, – прошу. – Ты сможешь? – неуверенно спрашивает Ияр. – Просто… – Давай, – стискиваю зубы и цепляюсь за протянутую руку. Несколько секунд – и я стою, опираясь о гладкую серую стену. Вниз, сколько видно глазу, уходят подсвеченные голубым лестничные пролеты. – Здесь глубоко, – Ияр, судя по всему, прослеживает мой взгляд. – Почти четыреста метров. – Наша задача – не вырубиться, – говорю зачем-то и делаю на пробу шаг. Ноги ватные, я не падаю только потому, что цепляюсь одной рукой за стену, а под другую меня держит Ияр. Но я могу идти. – У тебя мало времени, – глухо и тихо выдыхает Ияр. – Минут пятнадцать. Максимум двадцать. Дальше все. Эффект полностью закончится, и ты умрешь. – Значит, не тормозим, – каждый шаг дается с трудом. Тело стало будто каменным, каждая нога весит под тонну. – Мы можем успеть, – Ияр кивает. – Если не будем останавливаться. – Мы и не будем, – пытаюсь говорить уверенно. Ни к чему здесь еще и мое упадническое настроение. – Ты только говори со мной! – Ияр стискивает запястье моей, закинутой на его плечи, руки. – Будем болтать – идти будет тяжелее, – но он ведь тоже прав. Представляю себе, каково ему было, когда я вырубился. – Пожалуйста! – почти умоляюще хрипло шепчет Ияр. Голос у него срывается. Я буду мудаком, если заставлю его молчать. – Сколько времени прошло? – интересуюсь. Кофта на животе мокрая от крови, штанина тоже промокла, липнет к бедру. Повязка особо не справляется, она мокрая насквозь. В настолько херовом состоянии я еще не был. Надо полагать это потому, что я ни разу не вкатывал себе после смертельного ранения дозу неизвестного препарата. Да у меня и ранений таких не было. Везло. Самую серьезную пулю я поймал плечом в Бейруте. Провалялся в госпитале полтора месяца. А красивый город был – Бейрут. До всего того, что там в двадцатом началось. Я-то уже на развалины, считай, в командировку прибыл. Жара еще стояла… – Макар! – в голосе испуг. – Да, – отзываюсь. – Не молчи, – снова просит. – Задумался, – поясняю. Вокруг словно ничего не меняется. Пролеты абсолютно одинаковые. Как и ступени под ногами. – О чем? – Ияр зачем-то гладит большим пальцем мое запястье. – Видел Бейрут? – спрашиваю. – Где мне плечо прострелили, – уточняю. – Ты перешагивал через мертвых, у них глаза были открыты, – выдает Ияр, а я вздрагиваю – это я предпочитал не вспоминать. Пол в соборе был завален застреленными прямо во время службы прихожанами, террористы забаррикадировались в дальних заалтарных помещениях с оставшимися заложниками. Нас вызвали почти через двенадцать часов, когда стало ясно, что переговоры не приносят никакого результата. И я очень старался забыть после той операции широко раскрытые глаза нарядно одетых трупов и мерзкий хлюпающий звук под ногами, когда ботинок попадал в лужу крови. – И это тоже, – спотыкаюсь, едва не летим с лестницы вместе, но я чудом удерживаюсь, Ияр вцепляется в мое запястье так, что эта боль даже выделяется на фоне общей. – Но я и другое помню, – толку заострять внимание на дерьме всяком. – Там есть «Парк прощения», а в нем римские термы – огромный комплекс сохранился. Погода тогда жаркая была, а я из Германии недавно – дожди, осень, – перед глазами мелькают неясные образы. – Как в другой мир попал. – Как тебе из всего этого… – Ияр задыхается, кашляет, – как удается помнить хорошее? У тебя ведь нет фильтров в мозгу. Перед глазами скачут черные круги. Сказанное я понимаю с трудом. – Если много о дерьме думать – свихнуться можно, – фраза складывается с трудом. – Скоро на месте будем, – Ияр словно чувствует мое состояние. – Потерпи, хорошо? От просяще-испуганной интонации в его голосе становится паршиво. Невольно думаю о том, что он ни разу не был в подобной ситуации. Совершенно один, с периодически отрубающимся, находящимся при смерти человеком на руках, зная, что его собственный мозг далеко не в порядке. И все это без какой-либо подготовки. Я видел, как люди после пары десятков минут в экстремальной ситуации просто отказывались соображать, впадали в ступор или, наоборот, в истерику. – Ты молодец, – говорю невпопад. – Мы дойдем! – явно пугаясь, Ияр ускоряет шаг, уже почти таща меня на себе. – Ну не могу же я тебя подвести, – хриплю, сосредотачиваясь на том, чтобы просто переставлять ноги. Шутка не звучит. Я даже себе не могу объяснить, зачем сказал это. Глупо. Но я действительно не могу его подвести. Не после всего. Лестница заканчивается неожиданно. Мы просто вдруг оказываемся перед матово блестящей металлической дверью. Ияр слабо машет перед собой раскрытой ладонью, и створка бесшумно отъезжает в сторону. В помещении пусто. Если не считать лежащих на полу двух тел. – Это люди из Службы Безопасности! – потрясенно шепчет Ияр. – Значит я… Я их… – Проверь им пульс, – выдыхаю. – Сейчас. Давай. Отпусти меня. Ияр молча слушается. Присаживается над одним, медлит несколько секунд, а потом резко прижимает пальцы к шее. Ждет недолго. – Мертв, – говорит тихо. – Совсем холодный. Блядь! Если б не все это дерьмо – я бы его и близко к трупам не подпустил! – Второго, – требую. Ияр так же послушно выполняет. Отчитывается: – Пульса нет. Хорошо. Очень хорошо. – Медблок! – Ияр бросается к противоположной стене. Из нее тут же выдвигается койка, похожая на ту, что была на Посту. – Макар! – он возвращается ко мне, тащит через все помещение, помогает улечься. Тело тут же обдает теплом. – Двенадцать часов только на стабилизацию, – слышу голос уже как в тумане. – Надо снять одежду. Он возится с повязкой, осторожно снимает ее, ощущение такое, что ткань от раны приходится отклеивать. Но боли я уже на удивление почти не чувствую. Только что-то отдаленное, как после хорошей дозы только что начавшего действовать обезболивающего. К тому же Ияр аккуратен: касается мягко, явно боясь потревожить бок. Стягивает с меня мокрую от крови и пота кофту, откладывает куда-то в сторону. Проделывает то же самое со штанами и обувью. Я остаюсь совершенно голым, но холодно не становится. Наоборот, тепло по телу разливается только сильнее. – Что с твоим плечом? – пытаюсь поймать его за запястье здоровой руки. Удается это, мягко говоря, не очень – я просто мажу пальцами по его коже, но Ияр сам берет меня за руку. Как-то очень осторожно, словно боится причинить боль. – Закончу с настройкой здесь и распечатаю себе инъектор и повязку, видел здесь принтер, – свободной рукой он ведет над моим простреленным боком. Это, конечно, логично, моя ситуация куда хуже, чем его, по крайней мере, я действительно могу вот-вот отбросить коньки, но стыдно почему-то все равно. – Не тяни с этим, – предупреждаю его. – Мало ли. – Блок запрашивает вынуть пулю, – тихо говорит Ияр спустя короткую паузу. – Ты поспишь немного. Пытаюсь было вяло возразить, но язык не двигается. Чувствую, как Ияр то ли гладит меня по лбу, то ли просто стирает испарину. В целом – плевать. Это приятно в любом случае. С этой мыслью я и отрубаюсь окончательно. *** В себя я прихожу несколько раз. Это как вспышки, буквально на несколько секунд или минут – мне сложно оценить точную продолжительность. Ияр почти каждый раз рядом. Один раз я даже успеваю рассмотреть его лицо – выглядит так, будто не спал сутки. Улыбается мне уголком рта. Или это только кажется. Сказать я в любом случае ничего не могу. Но сейчас, после очередной такой вспышки, я не теряю сознание снова. Просто смотрю в потолок, прислушиваясь к ощущениям. Это странно. Будто мне вдруг снова отдали управление над моим собственным телом, и я могу сам решить, вырубаться мне или нет. Выбираю второе. Поворачиваю осторожно голову. Но рядом пусто, Ияра нигде нет. Отошел отдохнуть? Или… Просыпается тревога. Скребется мерзким ощущением где-то глубоко в груди. Сколько прошло времени? Извечный вопрос, мать его. Часы сейчас были бы очень кстати. Чуть приподнимаюсь, пытаясь рассмотреть простреленный бок. Удается это без труда – кровать приподнимает меня, позволяя легко это сделать. И едва я вижу результаты труда медблока, становится почти смешно: на боку два одинаковых шрама. Они совсем свежие, яркие, но это не раны, а именно шрамы. Готов поспорить, три дырки со спины превратились в точно такие же. Есть хоть что-то, чего не может местная медицина? Чем здесь врачи занимаются? И есть ли они вообще? Кто-то же обновляет программное обеспечение этих медицинских модулей. Техники? Осторожно касаюсь пальцами одного шрама, того, что повыше. Никаких неприятных ощущений, под пальцами он ощущается как обычная заживающая кожа. Я могу сейчас встать? Почему бы и нет. Это не выглядит так, будто в любой момент может закровоточить снова. Мне нужно найти Ияра. Медленно, не делая резких движений, сажусь. Лежак повторяет мои действия, поддерживая под спину. Спускаю ноги вниз, ступни холодит чуть шершавое покрытие пола. Осторожно встаю на ноги. Конечно, чувствуется слабость. Да и странно было бы, если б после такого ее не ощущалось, к тому же неизвестно, сколько прошло времени, завершил ли медблок цикл восстановления. Но, судя по всему, явно больше двенадцати часов. Потому что я отчетливо помню, как Ияр говорил, что двенадцать понадобится только на стабилизацию. Делаю пару пробных шагов; получается это без особого труда. Ощущение – будто отпахал с непривычки часов так пять в спортзале. Под дулом автомата, без передышек. Пить хочется так, что язык как будто прилип к небу. Вокруг какие-то черные матовые колонны разной высоты. Они тонкие, шестигранные, стоят к друг другу вплотную. Свет тусклый, его едва хватает на то, чтобы различать окружающие предметы. Но Ияра я вижу издалека – он полусидит в глубине помещения, привалившись спиной к стене. Рядом принтер. По крайней мере – нечто на него похожее. Модель сильно отличается от той, что была у нас. Плечо у Ияра перемотано белым. На ткани пятнами проступила кровь. Все это я успеваю рассмотреть за те десять секунд, которые трачу, чтобы подойти и опуститься на колени рядом. Глаза у Ияра закрыты, дыхание спокойное, глубокое. Но какое-то чересчур редкое. Или мне кажется? Прислоняю пальцы к его шее. Без часов это не имеет особого смысла, но хоть сравню со своим. Другой вопрос, нормальный ли сейчас пульс у меня самого. Времени на сравнение уходит не много. И мой пульс определенно чаще. – Ияр? – убираю с его лица волосы. – Спишь? Естественно, ответа не следует. Он ведь говорил, что рано или поздно у него случится эта перезагрузка. Может, это оно и есть? Его надо отнести в медблок. Хотя бы просто ради кровати. Опускаю взгляд на шрамы. Наверняка, сейчас мне не стоит поднимать ничего тяжелее своего члена, когда отливаю. Нервно усмехаюсь. Шуточки… Кстати, где хотя бы мои штаны? Так и остались у медблока? Глупо как-то светить голым задом. Хоть здесь и нет никого. Ладно. Осторожно поднимаю Ияра на руки, стараясь правильно распределить вес. Больно все равно, но не то чтобы я не мог это терпеть. Больше неудобств доставляет слабость. В итоге когда я опускаю Ияра на лежак, то чувствую себя будто после олимпийского марафона. Мышцы дрожат от напряжения, в ушах шумит. Опираюсь о край лежака, переводя дыхание. Теперь найти одежду. Она, впрочем, обнаруживается сразу – сложена аккуратно на полу рядом с ботинками. Одеваюсь, затвердевшая от крови ткань неприятно царапает кожу. Заработает ли медицинский блок без команды? Как мне вообще понять, работает он или нет? Бегло осматриваю плечо Ияра. Повязка наложена правильно. Хотя это вряд ли заслуга самого Ияра. «Умная» ткань, похоже, запрограммирована на правильную перевязку изначально, если вспоминать, как она сама зафиксировала мою пострадавшую левую руку. Присаживаюсь на край лежака, усталость накатывает мутной волной. Быстро я. Хотя не то чтобы это удивительно. Прикрываю глаза, пытаясь справиться с головокружением. Восстановительный сон мне бы сейчас не повредил. Но так я могу пропустить момент, когда Ияр придет в себя. Нельзя, чтобы он очнулся один. Глаза слипаются. И через пару минут я понимаю, что клюю носом. Ожесточенно тру щеки, пытаясь прогнать сонное оцепенение. Встаю было на ноги, чтобы ходьбой прогнать сон, но не успеваю сделать и пары шагов, как Ияр вскидывается на постели, прижимает руку к плечу. В одно движение оказываюсь рядом, накрываю его ладонь своей, не давая сдернуть повязку. – Макар? – голос у Ияра испуганный. – Я здесь, – идиотское уточнение, согласен. – Тише. – Что со мной? – спрашивает потерянно. – Я подключился… Я ведь не в Системе? Если ты здесь… Твою ж мать. Но, конечно, глупо было и предполагать, что все обойдется. – Нет, – осторожно отстраняю его руку от плеча. – Не в Системе. Все хорошо. Просто успокойся, – прошу, чувствуя, как в его теле зарождается дрожь. – Посмотри на меня, – послушно поднимает глаза. – Я все объясню. Что последнее ты помнишь? Как подключился к Системе? – Кажется, я ввел последовательность, но не знаю, успел ли подтвердить, – Ияр, кажется, сам того не замечая, стискивает мои пальцы до боли. – И потом… Со мной ведь это случилось, да? – спрашивает почти шепотом. – У меня одни сбои. Большая часть функций отключена. Что-то с мозгом. Скажи, я адекватно веду себя? Цензурных слов в голову не приходит. Впрочем, просто матерной брани в мой адрес мало. Я заслужил куда худшего. Если бы я только был быстрее. Не возился бы со своим чертовым боком так долго! – Я все расскажу, – несильно толкаю его в грудь, заставляя лечь. – Ты не так уж много пропустил, – шутка выходит вымученной, за нее хочется влепить себе пару затрещин. – Можешь пока активировать медблок? Пусть твое плечо подлечит. – Попробую, – неуверенно говорит Ияр. – Надо… – Я сниму, – сам осторожно убираю повязку с его плеча. – Работает? – Да, я могу связаться с модулем, – Ияр кивает. – Получается. Ну, хоть что-то хорошее. Может, можно и… – Я запущу полное сканирование, – опережает мои мысли Ияр. – Но не уверен, что этот медблок работает с такими нарушениями в работе мозга, как у меня. Кто бы мог подумать. – Все равно попробуй, – говорю. – И про плечо не забудь. – Ты расскажешь мне? – теперь Ияр не стискивает мою руку, а просто осторожно сжимает, пальцы у него подрагивают. Сглатываю и начинаю говорить. Рассказываю все с того момента, как Абда прострелил мне бок. Ияр слушает внимательно, глядя куда-то мимо меня, не перебивает ни разу. И молчит, когда я заканчиваю. Даже спустя паузу в пару минут. А я не решаюсь окликнуть, глажу большим пальцем тыльную сторону его ладони. Молчание затягивается. И когда я уже было хочу сказать хоть что-нибудь, Ияр закусывает губу и отворачивает лицо в сторону. Зажимает рот свободной рукой. Плачет он беззвучно, тяжело вздрагивая всем телом. А я глупо сижу рядом, сжимая его руку в своей. Что я могу сейчас ему сказать? Что все будет хорошо? Чушь. Хорошо не будет. Уж точно не сейчас. Но говорю я все равно. – Все будет хорошо, – голос у меня хрипит, в горле ком. – Ияр… Вдруг тянет меня к себе, утыкается мокрым от слез лицом мне в шею. Обнимаю в ответ, помедлив, осторожно целую в висок. – Ложись рядом, – просит тихо. – Не узковато будет? – пахнет от Ияра тяжело – кровью и чем-то горьким. Думаю, от меня запах не лучше. – Нет, – от себя он меня не отпускает. А я понимаю вдруг, что лежак превратился как минимум в полутороспальный. А может – и чуть больше. Ложусь полноценно, Ияр тут же прижимается всем телом, упорно прячет лицо у меня на плече. – Не хочу засыпать, – его губы задевают голую кожу у меня на шее. Я тоже. Вместо этого говорю: – Могло быть и хуже. А мог бы попросить прощения. Это было бы самым правильным моим поступком за последние пару суток. Это я виноват. Я это допустил. Все остальное – отговорки. За цепочку неправильных решений ответственен только я. – Я записал то, что ты рассказал мне, – Ияр вдруг касается пальцами моей щеки. – Произошедшее. Так что тебе не придется заново все это… – он не договаривает, сглатывает тяжело, кажется, давя новые слезы. Его пальцы мягко скользят по моему лицу, задевают подбородок, снова возвращаются на щеку. Не выдерживаю, чуть отстраняюсь и, пересилив внутреннее «нельзя», целую его во влажные от слез губы. Ияр замирает, кажется, даже не дышит. А потом неуверенно приоткрывает рот, позволяя мне продолжить. Целую его медленно, без претензии на грубость или что-то еще. Глажу ладонью по голой спине, проскользнув под футболку. Ияр, не разрывая поцелуя, перетягивает мою руку на свой живот, почти стонет мне в губы, когда я осторожно оглаживаю кожу под пупком. А до меня вдруг доходит: его ведь никогда вот так не трогали. Его вообще не трогали. Осторожно прижимаю ладонь чуть сильнее. Ияр тяжело, со всхлипами дышит, кажется, забыв, что может вообще шевелиться. Мягко трогаю его приоткрытые губы своими, убираю руку. Теперь мне страшно тоже. От своей реакции на все это. От того, чего мне хочется. – Ну все, – поднимаю руки на безопасную высоту, глажу его по голове. – Выдыхай. Надо встать, разобраться с трупами. Хотя бы вытащить их за дверь. Сутки прошли. Час-другой – и завоняет ощутимо. – Модуль рекомендует перевернуться на спину, – едва слышно выдыхает Ияр мне на ухо. Хочу было спросить в чем проблема, но спустя секунду до меня доходит. – Не парься, – борюсь с искушением поцеловать его в покрасневшую щеку. – Это ничего. Сам укладываюсь на спину, поправляю штаны. Ияр, помедлив, следует моему примеру. Косится смущенно. – Руки, чтоб я видел, – говорю шутливо. Но Ияр, кажется, воспринимает это слишком серьезно. Испуганно вздергивает руки ладонями вверх. – Ну ты чего, – заставляю его положить руки нормально. – Это шутка такая. – Извини, – кажется, он краснеет еще больше. Ну, хоть отвлечь получилось. Уже что-то. Лучше пусть так, чем плачет. – Надо пойти, трупы оттащить, – говорю в пространство. А еще надо решить, что дальше делать. Не сомневаюсь, за нами придут из убежища. И не ясно, что за процесс инициировала последовательность, что ввел Ияр. Погибли только агенты службы безопасности? Все ли? Или только часть? – Мне кажется, я сделал что-то ужасное, – вдруг тихо говорит Ияр. – Что погибло… намного больше людей, чем мы думали. – В смысле? – начинают закрадываться нехорошие подозрения. – С последовательностью что-то не то началось, когда я подключился, – Ияр смотрит в потолок. – Там что-то зашифрованное было. И раз они мертвы, значит, я подтвердил ввод для всей цепочки. Не знаю, – и добавляет через паузу: – Мне страшно. – Не думай об этом, – сжимаю его руку. – Ты не знал. Я ведь оправдываю, возможно, самое массовое убийство в истории человечества. Можно ли винить ядерную бомбу за то, что она взорвалась? – Я догадывался, наверное, – отзывается Ияр едва слышно. – Просто… – Давай решать проблемы по мере их поступления, ладно? – прошу. – Не загоняй себя. Сейчас я вытащу трупы, медблок заштопает тебе плечо, завершит диагностику. Ты узнаешь, что с твоим мозгом и имплантами. Потом мы поедим, переоденемся, – перечисляю размеренно. – Поищем здесь санитарные удобства. И потом уже будем говорить о том, что произошло. Согласен? – Хорошо, – хрипло выдыхает Ияр. – Хорошо. Кажется, он снова плачет. Полежу еще с ним. За пятнадцать минут трупы не стухнут сильнее, чем уже есть.