Номер четыре

Ияр отшатывается, смотрит на меня испуганно. И мне кажется, будто он в любую секунду готов сорваться с места. На всякий случай беру его за руку. – Ты это тоже слышишь? – дурацкий вопрос, конечно, он слышит. Кивает головой. Я буквально чувствую его напряжение. – Есть идеи, что это? – голос звучит как через слой ваты, гул закладывает уши, отдается в груди. – Я не знаю, – Ияр стискивает мою руку до боли. – И не могу просканировать. В прошлый раз было слишком далеко, а теперь… – он замолкает, вжимает голову в плечи. А теперь у него половина имплантов не работает. – Пошли, – тяну его за собой. – Что бы это ни было – нельзя останавливаться. – Нужно вернуться! – это Ияр говорит почти умоляюще, в голосе у него страх. Приехали. Только паники нам здесь не хватало. Особенно учитывая, что я сам… Вот же черт! – Эй, – беру его за плечи. – Успокойся. Мы прошли здесь в прошлый раз и пройдем сейчас. Просто… – Это смерть, – хрипло выговаривает Ияр, перебивая меня. От его слов по спине у меня ползут нехорошие мурашки, становится жутко. Туннельный сквозняк кажется леденящим, а в гуле чудится нестройный хор низких голосов. Паника – это плохо. Стоит поддаться, и… Я видел такое. Пусть и ситуации были иные. Молча хватаю Ияра за предплечье и тащу за собой. Говорить с ним сейчас бесполезно. – Они здесь, Макар! – голос у него срывается. – Совсем рядом! А мне уже тяжело думать. Мысли путаются, в ногах тяжесть, словно я попал в чертов сон, где от врага невозможно убежать. Каждый шаг дается с трудом, в ушах шумит. Ияр спотыкается, падает на колени. Из носа у него, пачкая губы, жирными струйками течет красное. Автоматически провожу ладонью под носом: на коже тоже остается кровь. – Вставай! – подхватываю Ияра под мышки, вздергиваю на ноги. Получается это плохо; Ияр только шепчет что-то и совершенно не помогает мне – он абсолютно расслаблен, словно из его тела вынули все кости. А я с ужасом понимаю, что и сам близок к этому состоянию. Да что за чертовщина?! По-армейски закидываю Ияра на плечи и, тяжело цепляясь свободной рукой за поросшую паутиной стену, медленно иду вперед. Во рту железистый кровяной привкус, глаза заливает пот. Я словно тащу не истощенного Ияра, а пару мешков с цементом. Гул уже не просто громкий, он низко рокочет, почти материально давя откуда-то сверху, прохватывает с головы до кончиков пальцев ног. Еще немного – и я упаду. Нельзя доводить до этого. Если упаду – больше не встану. Это я ощущаю очень четко. Так что я делаю проще – ложусь на пол сам. Ползти по маглев-колее не особенно тяжело. Было бы. Если бы меня слушалось мое тело и мне не нужно было бы тащить за собой еще одного человека. Все сливается в мешанину из гула, боли, усталости и еще черт знает чего. Я ползу на одних инстинктах, на том, что вбивалось в подкорку на тренировках и столько раз спасало меня в боевой обстановке. И пусть я никогда не был фанатом муштры – сейчас я бы пожал руку своему инструктору. Он знал, о чем говорил, когда часами заставлял нас нарезать ползком круги по грязи. Мы ведь сейчас как на ладони. Что там, в темноте? Я словно чувствую на себе этот чужой недобрый взгляд. Желание обернуться становится свербящим, ярким настолько, что затылок горит огнем. Чертово воображение! Эти туннели пусты уже сотни лет. И пусты они как раз из-за этого самого… явления. Единственное, что от меня требуется – выйти из зоны поражения. Мое тело способно и на большее. Смог же я с тремя дырками в животе пройти почти весь этот путь. Сознание как будто плавает в дымке, и сквозь нее я вижу, как Ияр заторможенно шарит по карманам одежды. Эти его телодвижения мешают, но сказать ему я ничего не могу. А потом подрагивающие влажные пальцы вкладывают мне в ладонь холодный металлический корпус. – Заблокирует… излучение, – голос у Ияра прерывается, – Макар… – он обнимает меня, заставляя прекратить движение. Хочу было поднести инъектор к шее, но рука словно онемела. Я, как в кошмарном сне, не могу шевельнуть и пальцем. Перед глазами все заволакивает чернотой. А потом, когда я уже почти перестаю чувствовать, шею обжигает холодная боль. Она сначала растекается под кожей, а потом устремляется вверх. И я едва не вскрикиваю от того, как она мучительным салютом взрывается где-то в затылке. Но это хорошая боль. От нее проясняется в сознании. Гул вдруг перестает давить, я осознаю свое положение в пространстве. – Сработало… – хрипло шепчет Ияр. – Я не думал, что сработает, – его трясет крупной дрожью, это почти судороги. Инъектор он стискивает так, что мне стоит некоторого труда разжать его пальцы. – Что это было? – спрашиваю. Инъектор не согрелся в его руке, и металл холодит ладонь. – Это блокиратор излучения, – Ияр ощупывает свою шею, надавливает пальцами там, где бьется пульс. – Защищает мозг от внешних воздействий. Я пользовался, когда разбирался с поврежденными роботами. Там же излучение. Вот и подумал, что, – он тяжело сглатывает, – сработает. Это, конечно, все очень хорошо. Но я-то о другом спрашивал. – А само явление? – уточняю. – Что за чертовщина? Ияр пожимает плечами, молчит пару секунд, а потом все же говорит: – Туннели залегают глубоко. Возможно, это звук природного происхождения, – в голосе у него неуверенность. Ну а чем еще это дерьмо объяснить? Воем грешников в аду? А что, хорошее объяснение. Султану и его фанатикам понравилось бы. Если бы они сами сейчас в этом аду не были. Поднимаюсь на ноги и подаю руку Ияру. Он цепляется за мою ладонь, тоже встает. Не будь у нас инъектора, чем бы это все закончилось? Да наши трупы даже никто не нашел бы. – Но я не знаю, – Ияр нервным жестом проходится ногтями по шее. – Если бы гул был природным, то мы бы… – он заминается, – должны были легче это перенести, – опять тянется к шее. Беру его за руку. Конечно, легче. Мы бы точно не ползли по путям, едва соображая. С другой стороны – что мы вообще знаем о природе подземных звуков? Если, конечно, за шестьсот лет с этим не разобрались. Но не то чтобы все выглядит так, будто люди сильно продвинулись в геологии. По крайней мере, Йеллоустоун они не предотвратили. Да и могли ли? Ни исследования планет, ни космоса… Может, и прав был мой дед со своей нелюбовью ко всему, что имело какое-либо отношение к виртуальной реальности. – Есть теория, – спустя паузу говорит Ияр. – Где-то здесь был исследовательский комплекс. Работали в нем с четвертым измерением. Как раз в те годы, когда закрыли метро. – Думаешь, у них там неполадки какие-то возникли? – про четвертое измерение я знал мало, только на уровне общедоступных теорий. Но и этих знаний хватало для понимания, что звук там работает совсем иначе. Как и восприятие трехмерным человеком реальности. Выходит, ученые напортачили, что не очень-то удивительно, измененная, вернее, прокачанная реальность просочилась сюда, метро закрыли от греха подальше. И, естественно, произошедшее засекретили так, что по прошествии лет все просто забыли о произошедшем. Что ж… По крайней мере это объясняет чертовщину. – Это логичный вариант, – Ияр кивает. – Я не подумал об этом раньше. Не сопоставил. Чтоб такие вещи сразу сопоставить – нужно не архивными данными оперировать, а знать куда более точную информацию. – Знаешь еще что-нибудь об этом проекте? – интересуюсь. – Мало, – Ияр хмурится. – Почти ничего. Есть только один отчет, но без подробностей. Один отчет? Да тут и опытный в обращении с электронными архивами человек навряд ли бы быстро что-то обнаружил. – Думаешь, они отдадут нам транспорт? – прерывает Ияр мои размышления. Хороший вопрос. – У нас оружие, – киваю на автоматы, что висят у Ияра на груди. – Им придется отдать. – Убьем их? – как-то обреченно спрашивает он. Интересно, насколько сильно я подпортил ему психику кровавой мясорубкой в коридоре. Мудак. – Нет, – чуть сжимаю его ладонь. – Надеюсь, убивать никого не придется. Оружием можно просто угрожать. Никто не хочет умереть. Тем более там много мирных. Не бойцов. На ствол они не полезут. Теоретически. От фанатиков можно чего угодно ожидать. – Если будешь стрелять, то лучше из винтовки, – помолчав, говорит Ияр. – Так они не будут сильно мучиться. Вот же твою мать! – Я постараюсь, чтобы этого не потребовалось, – коротко обнимаю его за плечи. – Да, – отзывается Ияр. И больше мы до самого входа в убежище не говорим друг другу ни слова. *** – Это ты! Ты убил их всех! Моего мужа! – коридор узкий, просто так истерично кричащую женщину не обойти. Ияр делает было шаг вперед, но я успеваю его остановить. Народу много. В основном женщины. Несколько мужчин с оружием. Холодным, разумеется. – Мы просто заберем наш транспорт и уйдем, – говорю громко, стараясь не обращать внимание на истеричные вопли. – Никто не пострадает, если не будете оказывать сопротивления. Толпа расступается, плачущую женщину кто-то оттягивает в сторону. – Оружие на землю, – командую. Следует пауза. Потом люди нехотя начинают разоружаться. Металл лязгает о бетон. Они вполне могут прятать по ножу под одеждой. Но не посылать же Ияра их обыскивать. Получит клинок в живот, и толку потом от моей винтовки. Это ж чертовы фанатики. Им плевать. – Ради паршивого техника столько людей положил, – зло бросает один из мужчин. Молчу. Просто тащу Ияра за руку, одновременно следя за тем, чтобы никто не подходил слишком близко и не доставал оружие. Палец на спусковом крючке ноет от напряжения. Похоже, этот успел сбежать. Оповестил всех. Очень неприятная ситуация. – Сдохни! – давешняя женщина бросается на Ияра, в руке нож. Бью ее прикладом в живот, так, чтобы выключить из происходящего. Она сгибается, воет, страшно, на одной ноте. Обжигает стыдом. Но что я мог сделать? Ияр дышит хрипло, ему явно страшно. Сам цепляется за мою руку, пальцы мокрые и холодные. Идем по лестнице, толкаю его перед собой, сам поднимаюсь спиной, держа толпу на прицеле: все оборванные, смотрят зло. Каково им жилось тут? Под землей, без возможности как следует выйти на поверхность, с постоянной угрозой раскрытия. Может, фанатичная вера – единственное, что помогало им выживать? Но это все равно не оправдание произошедшему. Нельзя жертвовать одной жизнью ради спасения многих. А если бы это не был Ияр? Если бы это я был на месте этих людей? Я предвзят. Лично заинтересован в том, чтобы Ияр выжил. Ставлю его жизнь выше их. Точно так же, как они ставят свою выше его. Отличие только в том, что мне повезло уметь убивать и ориентироваться в безвыходных ситуациях. А еще иметь огнестрельное оружие. Объективно – смерть одного определенно стоит жизни большинства. Но не тогда, когда этот один единственное, что у тебя есть. Я бы не смог пожертвовать Ияром. Даже ради спасения своей собственной шкуры. Что говорить об абсолютно незнакомых мне людях. Они должны заботиться о себе сами. Как бы жестоко это ни звучало. За размышлениями дорога наверх проходит быстро. И момент, когда мы оказываемся у выхода на поверхность, я почти пропускаю. – Мы на месте? – чувствую, как Ияр дотрагивается ледяными пальцами до моего запястья. – Похоже, пришли, – киваю. Судя по ощущениям – мы действительно пришли. Хоть нас и вели с завязанными глазами – внутреннее ощущение пространства у меня никуда не делось. Я отлично запомнил и время потраченное на спуск, и количество поворотов. Никогда не знаешь, кого тащишь к себе в дом. Отодвигаю засовы и поднимаю крышку. На улице темень. Так, что хоть глаз выколи. Конечно, облачность плюс отсутствие искусственного освещения. Вот тебе и ночь в пустыне. Свечу фонарем вокруг, прислушиваюсь, не обнаружив ничего опасного, выбираюсь наружу. Помогаю вылезти Ияру. Он ежится, обнимает себя руками. Говорит: – Похоже, зрительный имплант полетел. Я должен волноваться? Это что-то серьезное? – Ты плохо видишь? – кладу крышку на место и оборачиваюсь к нему. – Почти перестал видеть в темноте, – в голосе у него обреченность. Выходит, видит теперь как обычный человек. Ну, с этим вполне можно жить. – Значит, фонарь теперь нужен нам обоим, – стараюсь сказать это в шутливом тоне. – Непривычно, – Ияр смотрит на свои руки. – Пальцы плохо видны. Плохо, что фонарь один. – Машина где-то в развалинах должна быть спрятана, – говорю зачем-то. Зачем – не ясно. Ияр и так в курсе. – Сто пятьдесят метров на северо-восток, – сообщает Ияр. И поясняет: – Со мной связался бортовой компьютер. Хоть что-то хорошее за эти блядские сутки. К машине идем молча. Ияр периодически спотыкается, в итоге беру его за руку. – Ничего не вижу, – говорит виновато. – Прости. – Главное, за направлением сигнала следи, – прошу его. – Чтоб мы не ушли неизвестно куда. – Да, – кивает Ияр. – Но мы уже почти на месте. Заблудиться можно и в десяти метрах от цели. Вслух я этого, разумеется не говорю. Лишняя информация. – Пришли, – Ияр тормозит. – Где-то здесь. Фонарь выхватывает из мрака темную матовую ткань. Маскировочная, судя по всему. Сдергиваю ее вниз. – Транспорт, – Ияр улыбается, проводит ладонью по запыленному борту. Машина приглашающе поднимает двери. – Садимся и поехали, – командую. Не стоит оставаться здесь дольше. Ияр молча кивает и забирается внутрь. Следую его примеру. Двери опускаются, отделяя нас от темноты и холода. Зажигаются бортовые огни, фары. Свет в салоне мягкий, голубоватый. В нем лицо Ияра кажется вдруг изможденным. – Не трогай шею, – прошу его. Отдергивает руку почти испуганно. – Забинтовать ее тебе надо, – беру его за подбородок, заставляю чуть запрокинуть голову, чтобы я мог рассмотреть насколько все плохо. – Ты же до мяса все разодрал. – Это сложно контролировать, – Ияр тяжело сглатывает, невольно прослеживаю пальцами дернувшийся кадык. – Я просто… – осекается, замирает. А я глажу пальцами его шею и думаю о том, что хочу видеть ее без чертовых кровавых царапин. – Дай инъектор, – прошу его. – Но я не… Может, не нужно? – в голосе у Ияра неуверенность. Очень интересно. – Почему не надо? – забираю инъектор из его пальцев. Ияр дергается, тянется за ним, явно не желая отдавать. – Я только начал отвыкать, – смотрит на меня просяще. – Хотел без этого теперь. Чтобы… Вот оно что. Однако, как вывернулось. – Я хотел продезинфицировать, – кладу ладонь на заднюю сторону его шеи, чуть притягивая его к себе. – Чтобы никакая дрянь не попала. Ияр смущенно опускает голову. – Так можно? – заставляю его посмотреть на меня. – Или сам давай. В ответ Ияр молча поворачивается ко мне так, чтобы было удобнее обработать царапины. Так же молча проделываю все нужные манипуляции. Достаю из рюкзака повязку, позволяю ей обернуться Ияру вокруг шеи. Так, по крайней мере, у него не будет возможности раздирать ее дальше. Надо было раньше это сделать. Как я не сообразил? Ияр ощупывает повязку кончиками пальцев, гладит осторожно. И, наверное, я пялюсь чересчур откровенно. Потому что он вдруг поднимает на меня глаза, а потом неуверенно протягивает мне руку. Ладонью вверх. От этого его жеста простреливает какой-то болезненной нежностью. Осторожно беру его ладонь обеими руками и целую в середину. Ияр тяжело вздрагивает, выдыхает через рот. – Маршрут настроил? – спрашиваю хрипло. – Можем сейчас выезжать, – его рука все еще в моих ладонях. – Тогда выдвигаемся, – предлагаю. Ияр кивает, и одновременно с этим машина плавно трогается с места.