Кофеек

За окном выл, словно одинокий волк, зимний ветер. Плотной стеной падал снег: крупными хлопьями, белыми пятнами, росчерками невидимой кисти — быстро, наискось. В такую погоду благодаришь небеса, что у тебя есть кров над головой. Тебе тепло. Ты не одинок. Чувствуешь себя счастливым просто оттого, что у тебя есть камин и рыжие отблески огня на ковре. Диванчик, на котором можно пристроиться между подушек, поджав ноги и закутавшись в шерстяное одеяло. Рядом, на столике — чай в огромной кружке, честно выпрошенной у Гравоса. Филия потерла друг о друга согревшиеся наконец ладошки, поправила одеяло (подтянув его чуть ли не по самые длинные уши) и там, в теплоте, обхватила себя руками за плечи. Закрыла глаза. Было хорошо, сонно и очень нежно. Вой вьюги успокаивал, как грозная небесная колыбельная, а с кухни доносились почти неслышные отзвуки двух голосов: лис и ящер обсуждали за шахматами что-то свое. Скорее всего — из темного давнего прошлого… Филия погладила себя по плечу. Ненамеренно: просто перекладывала на нем пальцы одной из скрещенных рук. Простой жест, казалось бы; мягкое, легкое касание через платье — но такая волна покоя, тепла и уверенности прокатилась от него по всему телу… Так приятно. Ее человеческое тело было, пожалуй, даже чересчур чувствительным. Оно всегда отвечало на каждую мелочь, выдавало хозяйке фонтаны ощущений и чувств — поди разберись еще с ними! — и упрямо диктовало собственные условия, нагло пытаясь подчинить разум. Драконом быть — оно… проще как-то. Когда ты дракон, все понятно. Вот дуновение ветерка, вот острый камень под лапой. Вот зрение, вот слух, вот нюх — и четкий запах будущей грозы с востока. Ничего лишнего. Ничто не отвлекает и не мешает: думать, принимать решения, плести заклинания; вспоминать заученные наизусть правила древней магии, списки фактов, законов, титулов и имен… Даже эмоции у дракона иные. Чище и ярче, и всегда — нужные. Страх — чтобы сберечь себя для клана, мира и дела Света. Гнев, иногда ненависть — для сражений. Когда есть повод — радость. Сострадание слабым, чтобы им помочь; восхищение сильными и легендарными — чтобы стараться стать не хуже; смущение и интерес — когда близко, на длину крыла, подходят крупные, сильные молодые воины… Когда ты крылата и уверенно стоишь на своих лапах, все в мире тоже кажется ясным, красивым и логичным. А когда ты — крошечный человечек с тонкой розовой кожей и копной светлых волос? Каждое касание, звук или образ, каждая твоя мысль тянут за собой другие; перескакивают порой на них, вмиг обрастают тонкой сеткой ассоциаций-паутинок… Порой и не поймёшь: как это связано? А связано ли вообще? Что угодно могло вызвать у нее-человека внезапный всплеск эмоций; любые эмоции моментально туманили — в какой-то степени — разум, разливались по телу, перехватывали над ним контроль и мешали нормально соображать… Другой вопрос, что Филии это… наверное, скорее нравилось. Филия снова задумчиво погладила себя по плечу. А потом зачем-то сунула пальцы в широкий вырез платья и погладила плечо напрямую, под тканью рукава. И от этого — простое касание! — по спине и груди лениво разбежалась целая горячая волна, присыпанная мелкими мурашками. Надо сказать, что Филия сейчас выглядела просто восхитительно. Нежная, беззащитная и бесконечно светлая девушка — плавные изгибы, ожившие гармония и нега, задрапированные в крупные складки одеяла. Золотые волосы сияют отблесками огня. Ресницы опущены, а на губах — умиротворенная улыбка. Тому, кто сейчас увидел бы ее со стороны, стоило позавидовать… Вдруг Филия почему-то вспомнила о своем одиночестве. С капелькой… нет. Просто — с грустью. Ведь никто другой к ней так — нежно, в романтическом ключе — не прикоснется: по крайней мере, в ближайшие много-много лет. Будь она драконом — и не подумала бы о таком! Прикосновения всегда были для них просто прикосновениями — ну, задели случайно крылом или хвостом, ну вот оно ощущение веса лапы на коже, — а отношения с противоположным полом — чем-то совершенно отдельным. Брачные полеты. Синее небо на двоих, блеск золота, кипящая в жилах кровь… Она, конечно, не пробовала — но отдаленное представление имела. А вот у людей все это — любовь, романтика, нежность — было далеко не таким драгоценным, редким и возвышенным. Но зато оно было… всепроникающим. И нежности этой хотелось. Всегда. То слабее, то сильнее — просто так, из одиночества. Просто потому что хотелось, а не от кого-то конкретного. И… на самом деле, было приятно иногда на минутку представлять, словно рядом с ней кто-то есть. Какой-нибудь… принц, например. Как в человеческих сказках. Такой, чтобы любил, ласкал и лелеял, и прикасался к ней, словно к величайшей и самой хрупкой своей драгоценности… Качаясь на теплых, нежных волнах полусна, ступая по тонкой ниточке между реальностью и грезой, Филия была не очень-то критична к своим действиям. Ее левая ладонь как-то сама собой легла на талию — справа, поверх широкого вшитого пояса. Маленькая, женская — не совсем то, чего хотелось бы. Но… но если попробовать на миг отвлечься от ткани под своими пальцами… И представить, что эти пальцы принадлежат вовсе не ей… Этот принц. Он… ну, допустим, светловолосый. Золотые кудри, блестящие голубые глаза. Мягкая влюбленная улыбка. Может быть, они танцуют на балу? Он шепчет ей на ухо восхищенные нежности, а она — стыдливо улыбается, чуть отвернувшись, и его длинные волосы легонько щекочут ей нос. Или это не бал? Рука на плече ведь не поза для вальса. Слишком близко. Неприлично даже, наверное. Получается, они танцуют наедине?.. И тотчас же — медленно, неуверенно — поднялось выше тепло другой ее руки. По ребрам, к груди. Пару мгновений правую грудь задумчиво щекотал кончик большого пальца, а затем ладонь как-то сама обхватила ее, да так и осталась лежать. Мягко, горячо. Сама ли Филия это сделала — или это вместо нее осмелел воображаемый влюбленный?.. Нет, они сейчас определенно наедине, — сонно вздохнула Филия, на время совершенно позабывшая о том, что приличные девушки чего-то там делать не должны. — И, может быть, даже… не танцуют. Пальцы правой руки соскользнули с плеча вверх. Пробежались по шее цепочкой невесомых касаний, легонько пощекотали за ухом. Все тело, кажется, плавилось уже от тепла и нежности. На губах и щеках горели призрачные поцелуи. А в темноте сомкнутых век размыто-акварельно проступали черты прекрасного юноши. Ласковая улыбка. Филия, совсем забывшись, изогнула шею и потерлась щекой о свое плечо. Рука ее при этом съехала с шеи вниз, вдоль по ключице и в вырез платья — возможно, чуть глубже, чем следовало… Она совсем потерялась в ощущениях. И образ юноши, совсем уже размытый, не имел для нее больше никакого значения. «Любовник» теперь был словно сам по себе, не нуждался в контроле и каких-либо деталях внешности. Он уверенно навис над ней, как тяжелая тень, и сам задавал тон ласкам. И уже сейчас зашёл дальше, чем она намеревалась зайти изначально. Но… это ведь было так приятно! Было в ощущении от него что-то странное, отдаленно знакомое. Но нужное воспоминание упрямо ускользало — да Филии сейчас было, честно говоря, и не до воспоминаний… Повернув голову еще чуть сильнее, она крепко прижалась к плечу губами. И тут же «тень» на миг обрела лицо. Словно вспышка, удар ветвистой молнии: темные волосы. Бледная кожа. Резкие линии причёски. Насмешливая улыбка, сверкнувшая за мгновение до поцелуя… Филия в ужасе распахнула глаза и подскочила, путаясь в одеяле. Сердце колотилось как бешеное. Она попыталась прижать руки к груди — но тут же отдернула их, взамен подтягивая к подбородку сброшенное одеяло. Огляделась тревожно, и на ее личике ясно читалось выражение загнанного в угол зверька. В комнате, кроме нее, никого не было. Тяжело дыша, Филия огляделась снова. И снова — пустота. Сейчас, по всем законам жанра, Зеллос должен был появиться из воздуха и превратить ее жизнь в ад. Насмешками, лицемерными нравоучениями… И это в лучшем случае. Ведь кто знает, что ещё может взбрести монстру в его темную, мрачную, начисто лишенную морали голову? Но сердце стучало и стучало, огонь в камине тихонько трещал — а ничего не менялось. Филии повезло: его сейчас поблизости не было. Он ничего не видел. Не узнает. Не скажет и не сделает. Но когда она это наконец поняла, ей почему-то не стало легче. Даже наоборот.

***

За окном выл, словно одинокий волк, зимний ветер. Плотной стеной падал снег: крупными хлопьями, белыми пятнами, росчерками невидимой кисти — быстро, наискось. В такую погоду благодаришь небеса, что у тебя есть кров над головой. Тебе тепло. Ты не одинок. На улице все так же мело, и качались, гнулись во все стороны черные ветки деревьев. Сквозь пелену снегопада оранжевато сияли фонари. Фея, держа ладони над обжигающей батареей, смотрела в окно. Свет в комнате был выключен, и стекло почти не отражало ни саму Фею, ни скромную обстановку квартиры. Оно просто зияло — провалом в буйную зимнюю ночь. И вдруг Фея услышала в тишине чужое дыхание за спиной. И голос. — Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела. На ушко, близко-близко, бархатным шепотом. Почти касаясь губами ее волос. — Как летом роем мошкара Летит на пламя, Слетались хлопья со двора К оконной раме. Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела. Костя!.. Ох уж этот Костя. Хлебом его не корми, дай блеснуть своей начитанностью. Это ведь… знакомое что-то. Кажется, Пастернак? Фея резко откинула голову назад — и в результате мазнула ухом по Костиным губам. На талию, под локтем ее опущенной руки, прокралась его ладонь. Костя тихо усмехнулся, но не замолчал. — На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья. И падали два башмачка Со стуком на пол, И воск слезами с ночника На платье капал… — Костя, перестань, — Фея отчего-то тоже смогла выдавить из себя только шепот. — Что перестать? — в тон ей ответил парень, крепче сжимая руку на талии. — Все. — Что — «все»? — Приставать ко мне. — А почему ты против? — с улыбкой спросил он. Словно и правда не знал, что не так. Фея даже не сразу нашлась с ответом. Это ведь было… слишком очевидно, чтобы говорить вслух! Да и язык у нее, приличной девушки, просто не поворачивался, чтобы произнести такие скандальные и возмутительные вещи. Их даже думать не хотелось. И обидно было. В том числе. Поэтому Фея, подумав немного, нахмурила брови и ограничилась коротким, но содержательным: — Потому что я не хочу стать очередной твоей девочкой на одну ночь! Костя несколько опешил. И Фея — на случай, если он вдруг правда не понимает, но скорее все же из банальной злости, — пользуясь его молчанием, продолжила развивать тему: — Ты прекрасно знаешь, что я очень не одобряю эту твою привычку. Да и не я одна! Все закрывают глаза, и моралей на эту тему тебе не читают только из вежливости. И… я, конечно, могу ради нашей дружбы временно забыть о том, как неуважительно ты ведешь себя с другими девушками… но так же поступать со мной, да еще когда ты у меня в гостях — это, по-моему, уже перебор! Я думала, мы друзья, — тон ее, несмотря на все старания, под конец стал совсем жалобным. Наверное, оттого, что разговор шел куда-то не туда. Причем по ее вине. Стыдно было это признавать, но, несмотря на все свои недостатки, в Феином рейтинге желанных парней Костя все равно занимал заслуженное первое место. По числу мечтательных вздохов перед сном — тоже. Но черта с два она ему это когда-нибудь расскажет! Стало тихо. Умный, весёлый и вообще очень интересный парень, стоявший напротив, только захлопал своими редкостно красивыми глазами. И руки от Феи он убирать не спешил. А в игре света и тени на его лице — свет падал сбоку, желтоватый, от настольной лампы в глубине комнаты, — было сейчас что-то почти демоническое… — А я говорил тебе что-то про «очередную»? — ткнул Костя Фею пальцем в нос. — А это разве не подразумевается? — обиженно пробурчала она. И только потом, помявшись немного, убрала наконец от лица его руку. — Ты же знаешь, я не могу так. Зная, что у тебя вчера была одна, завтра другая, через неделю третья… — Ты ко мне несправедлива, — он опечаленно покачал головой. — Да неужели?! — Да! Ты лучше других знаешь, где я проводил каждые полчаса своей жизни за последние пару месяцев, — жестом фокусника откуда-то был вдруг вынут телефон. — Новости, статусы, наши круглосуточные переписки в соцсетях и мессенджерах — не говоря уж о том, что я тебе свое расписание рассказывал и постоянно у тебя в гостях сижу. И что, было у меня время на других девушек? — с триумфальным видом закончил Костя. — Думаешь, я за этим следила? — искренне удивилась Фея. Но, надо сказать, такой поворот многое отлично объяснял. Например то, зачем это ходячее бедствие постоянно болтало с ней ночами в чатике и присылало свои селфи с подушкой. Она думала — дурачится, а это был хитрый план… — Ты что, правда внимания не обращала? — Костя удивился не менее искренне. Фея отвела взгляд к окну и с капелькой вины почесала ноготком свою щеку, остро чувствуя непривычную, но не то чтобы неприятную, близость. Они сейчас не касались друг друга — но едва-едва. Почти касались. Казалось, она даже чувствует его тепло… и в какой-то степени это было даже чувственнее, чем прикосновения. Она опустила ладонь на батарею, к которой уже успела прижаться бедром — сама не заметила, когда сделала этот шаг, — и постаралась отвлечься на настоящее тепло. Обжигающее. Не воображаемое. — Ну… да. Костя скорчил обиженную рожицу. Помолчал. И потом выдал королевски-величественное: — Ладно, я тебя прощаю. Фея повернулась, чтобы посмотреть в эти наглые, совершенно бессовестные глаза… и сразу, не успев ничего толком осознать, получила поцелуй в губы. Лёгкий, как касание перышка. Игривый и невинный… вроде бы. Фея залилась краской. Она и без того, наверное, немножко краснела — в такой-то ситуации! — но с этого мгновения смутилась окончательно. Щеки горели. Решимость и готовность сопротивляться стремительно таяли. — Ну так что? — прошептал Костя. Искуситель чертов… Два шага от него, от окна — насколько холоднее стало! — и отрицательно покачать головой. — Но почему, Фея? — два шага к ней. Наивно-озадаченные глаза. Тон ребенка, которому пообещали конфетку, помахали ей перед носом, дали подержать — и тут же забрали обратно. Соблазнителю вовсе не обязательно быть коварным. Напускное простодушие тоже работает на ура. Фея сдалась, сама того не осознавая. Открыла рот, намереваясь возражать, обвинять, начать ругаться… а вместо этого прошептала почему-то: — Я боюсь, — и, не зная, куда глаза деть, продолжила. — Я никогда раньше… — Так, стоп, — Костя недоуменно наклонил голову. — Тебе же двадцать лет, я ничего не путаю? Почти двадцать один? К Фее, кажется, начало возвращаться самообладание. Желание стукнуть Костю — как минимум. — Да. И что? — Но я же помню, ты рассказывала, что у тебя был жених. И вы что, неужели никогда… Фея тихонько раздражённо зарычала. — Хм. Ясно. Надеюсь, ты не собираешься сейчас заявить мне, что намерена хранить невинность до замужества? — Нет! — передёрнуло Фею. Она ненавидела эту фразу. Костя растянул губы в довольной улыбочке. По-хозяйски положил руку ей на плечо — близко, как же он сейчас близко! — и второй, едва касаясь, провел вдоль ее лица. От виска к подбородку, через угол челюсти, слегка зацепив пальцем длинную серёжку. Потом прикоснулся к волосам. Нежно пригладил светлый, чуть выбивавшийся из челки завиток. — Приятно слышать… Фея, а ты целоваться-то хоть умеешь? — Умею! — щеки полыхнули вновь. Она, возможно, ещё пожалеет об этом, но… — Вот и хорошо.

***

Как они умудрились добраться до кровати, Фея не запомнила. Только почувствовала, как давит на ногу под коленкой что-то твердое, широкое… и вдруг, как паутинка, порвалась пьяная колдовская темнота, охватившая ее мысли. Пропало куда-то касание теплых губ. Да и рук тоже. Казалось, оторвали друг от друга два нагретых кусочка пластилина, пластики, карамели — она почти чувствовала, как повисли в воздухе тонкие связующие нити. Словно что-то расплавилось, натянулось и теперь держало их вместе. Что-то новое, неизведанное… ну, почти. Фея почему-то всегда боялась близости с Костей, не доверяла себе и давно уже привыкла натягивать при нем холодный панцирь. С самого знакомства. Во вражде ли, в дружбе — контролировать себя, держать расстояние. Даже заливаясь смехом, даже сидя с ним на одном небольшом диванчике и укрывшись одним пледом. Неужели она опасалась… этого? Сердце глухо и часто колотилось в груди. Фея медленно подняла ресницы и увидела, как Костя, отойдя на пару шагов, деловито роется в своем рюкзаке. Длинные волосы почти закрывают его профиль, только кончик носа видно. Красивый он, блин. Она повернулась и решительно начала снимать с кровати покрывало. Когда блеснул в рассеянном свете лампы квадратный фольгированный пакетик, у нее что-то комком застряло в горле. Похолодело в животе. Кровь в один миг отхлынула от щек. Только сейчас Фея окончательно поняла, на что согласилась. Ещё ведь не поздно передумать и убежать отсюда, правда? Быстро-быстро и далеко-далеко… Но нет. Пока Фея стояла, застыв на месте, словно манекен, Костя ее обошел. Сел на кровать. Притянул Фею к себе на колени. Суставы у нее сгибались с трудом, будто она и правда была какой-то пластмассовой куклой. Голубоглазой Барби с длинными пшенично-золотыми волосами и ростом метр семьдесят. На коленях у парня сидеть было… весьма непривычно. Но определенно тепло. Она сидела боком, и одна Костина рука уверенно поддерживала ее спину, а вторая кончиками пальцев рисовала невесомые узоры на щеке. Фея — чтобы не упасть, и немножко от страха — крепко вцепилась пальцами в его плечи. После нескольких мягких поцелуев Костя отстранился и укоризненно посмотрел на нее. Капризно, совсем чуть-чуть, выпятил нижнюю губу. — Что? — напряжённо спросила Фея. — Это я у тебя должен спрашивать, — его нежные поглаживания переместились на шею, ещё теплую от недавних поцелуев. — Что на этот раз, а, Фелиция Борисовна? Удивительно, но она на него после этих слов совсем не разозлилась. Может… дело было в интонации? Теплой и терпеливой. Лишь с капелькой насмешки. Взгляд невольно метнулся к маленькому пакетику, который слабо поблескивал на краю стола — на расстоянии вытянутой руки от изголовья кровати. И пугал, пугал неизведанностью. Вероятностью боли. Неотвратимостью грядущих событий. Настольная лампа, стоявшая на том же столе, была повернута в другую сторону и послушно светила вниз, на давно забытые Феей рисунки. А всей остальной комнате доставался лишь чуть позолоченный мягкий полумрак. Он скрадывал все недостатки внешности, все мелкие недочёты, которые есть у каждого живого человека. Приглаживал и золотил Костину кожу. Оставалось только надеяться, что он делает то же и с самой Феей… — Страшно мне, — прошептала она. — Неужели опять? — До сих пор. Костя снисходительно закатил глаза и тяжко вздохнул. Потом отнял руку от Феиной шеи, провел напоследок большим пальцем по ключице и медленно снял со своего плеча ее ладонь. Перехватил поудобнее и поднес к губам. — Так — страшно? Н… нет. Только пальцам тепло от дыхания, и немножко неудобно сидеть. Фея поерзала — в процессе ощутив бедром некую непривычную особенность рельефа, — снова чуть покраснела и отрицательно покачала головой. — А так? — долгий, теплый поцелуй в подушечку мизинца. Он выглядел при этом так мило, невинно и сосредоточенно, что у Феи потеплело даже на душе. На губах робким, нежным подснежником расцвела улыбка. Фея вновь покачала головой. Безымянный палец… Тепло, а мизинцу холодно. — А так — страшно? Как же это мило всё-таки. Фея улыбнулась чуть шире, покачала головой. — А так? — средний… — Нет, — прошептала Фея, улыбаясь. — Так?.. Не страшно?.. А вот так?.. Так?.. Так?.. — вновь и вновь, долго-долго звучал в сумраке тихий шепот. — Неужели до сих пор не страшно, ммм?.. Чуть дальше запястья, минут пять спустя, Фее стало жарко. От злости. — И сколько это будет продолжаться? — Сколько захочешь, — лучезарно ухмыльнулся Костя, решаясь на «невиданную наглость»: поцеловать ее предплечье выше, почти в локтевую ямку. И коротко, дразняще лизнуть языком. Нежную и очень, очень чувствительную кожу. — Тогда перестань! Костя только вопросительно поднял бровь. — Я поняла, к чему ты ведёшь. Все, не боюсь и морально готова. Так что прекращай свои шуточки, и давай уже… — и дальше сформулировать свою мысль она не смогла. В голове крутились только весьма эмоциональные английские варианты, в основном содержащие весьма подходящее к случаю выражение «make out» и какое-нибудь ругательство средней степени обидности в Костин адрес. Но переходить сейчас на свой второй язык Фея постеснялась. Хотя… Костя, вероятно, был бы от такого поворота в восторге. Да, она все поняла. Его глупая, смешная выходка в очередной раз достигла цели: объяснила все Фее гораздо лучше, чем любые заверения и слова. Да это и не получилось бы описать словами. Это надо было просто осознать. Тело — просто тело, и ничего более. Оно покрыто кожей, может прикасаться и ощущать прикосновения. И на деле не так уж велика разница между костяшками пальцев и, например, животом. Или грудью. Ведь… где конкретно лежит граница между «можно» и «нельзя»? Как с уверенностью отличить «ещё приличное» прикосновение от «уже неприличного»? Кожа — это просто кожа. Прикосновение — просто прикосновение. Различны лишь оттенки и яркость ощущений. Сказать честно, вся кожа Феи — особенно в тех местах, которые она всю жизнь наиболее тщательно оберегала от посягательств — об этих новых, незнакомых пока ощущениях сейчас прямо-таки молила. Ткань майки чуть холодила тело, а на домашних леггинсах совершенно ясно чувствовался каждый шов. — Морально готова? Уверена? — Костя прищурился и, явно издеваясь, вернул свои губы на ее запястье. — Я бы лучше, наверное, перестраховался… — Заткнись, — припечатала Фея. Уже после того, как вырвала руку из хватки и несильно потянула шутника за волосы, выражая свое недовольство — но до того, как решительно потянулась за поцелуем. А Косте только того и надо было. Он притянул Фею ещё ближе к себе, а в процессе как-то проскользнул ладонью под ее майку и приятно-прохладно касался ее голой спины. Фея и не замечала, что ее кожа стала такой горячей… Вторую, только что освободившуюся руку, Костя положил ей на ребра. Чуть повыше талии, чуть пониже груди — и ближе к спине. И потихоньку, не спеша, вел ее вверх — а потом вперёд. В смысле, к себе. Даже сквозь ткань это было ужасно приятно. Фея же в это время, удобства ради, обхватила Костю руками за шею. Из хулиганских побуждений легонько царапнула ее ноготками… а потом поняла, что ей это нравится, зарылась пальцами в темные волосы и принялась размеренно почесывать затылок. Снова шею… плечи, верхнюю часть спины — куда ладошка достает под майкой… Вскоре она убедилась, что Косте все тоже нравится. Определенно. Второй рукой из любопытства потянулась к его талии — зеркально, — сунула ее под майку и царапнула по спине. Провела кончиками пальцев по позвоночнику. Вверх… вниз… Твердый такой, рельефный. Синхронно с этим Костины пальцы залезли под верхний край ее леггинсов. Поцелуи медленно перетекли на шею Феи, и, прикрыв от удовольствия глаза, она невольно запрокинула голову… Нет, не поцелуи даже — укусы. Становилось как-то… жарковато. Костя сантиметр за сантиметром спускался вниз, наверняка оставляя на ее шее ярко розовеющий след. Влажную, зализанную кожу приятно холодил воздух. Вот он оторвался… стянул вниз рукав майки, прикоснулся губами к плечу, затем ключице — и уже ее начал покрывать символическими укусами. Они ложились ровно, один к одному, словно звенья цепочки. «Цепь любви Венеры»… кажется, была такая атака в Сейлор Мун… — Ммм… Don't stop, please… — ох, сорвалась всё-таки. На английском как-то… приятнее стонать. Костя явно улыбнулся в поцелуй. Лизнул яремную впадинку, приник к ней тёплыми губами. Одна из его ладоней внезапно обнаружилась точнехонько у Феи на груди, хоть и поверх майки. Горячо… У Феи уже голова начинала кружиться. Почему-то стянуть с Кости майку показалось ей очень, очень хорошей идеей. Он отстранился, с готовностью помог… и настала уже его очередь терпеть нежные покусывания плеча. Ключицы. Шеи. — Быстро учишься, — мурлыкнул он Фее в ухо. Кажется, он даже дышал неровно… но она не могла быть уверена, слишком уж громко звучал в ушах, отвлекая, ее собственный тяжёлый, ускоренный пульс. На бедро давило что-то совсем уже твердое. Фее определенно нравилось учиться. Какое-то время она этим и занималась — гладила, обводила пальцами то, что не раз — в строжайшей тайне от Кости, по воспоминаниям и паре смешных фотографий с моря — рисовала карандашом. Ловила ладонями мельчайшие впадинки и выступы, и едва заметные движения мышц под кожей. Целовала все, что могла достать. Просто дышала — часто, глубоко, — уткнувшись носом в сгиб между плечом и шеей и упорно игнорируя то, как Костина грудь под ее ладонями дрожит от беззвучного смеха. Но вот руки под ее майкой — неважно, как они там оказались, важно то, как ласково они все это время гладили ее живот, — подцепили эту майку, с ней спортивный топик, надетый под низ, и потянули вверх. До Феи не сразу дошло, что надо поднять руки. Без майки — и без топика — почему-то оказалось совсем не холодно. Прежде чем Костя, чьи глаза горели пугающе хищным огоньком, успел что-то с новообретенным богатством сделать, Фея поймала его правую ладонь. Левая, впрочем, после этого не остановилась… Фея, легонько вздрогнув от прикосновения, выпрямила расслабленные Костины пальцы. Поднесла к губам и поцеловала. Сначала указательный, сама не зная почему. Несильно прикусила самый кончик и застыла так на пару секунд, глядя на Костю большими, потемневшими от возбуждения, одновременно озорными и застенчивыми глазами. Потом — скользнула губами по трем другим пальцам. И вдумчиво лизнула центр ладони. Чутье ее не подвело. Или это была интуиция? Или вывод — неосознанный — из тысяч и тысяч мелочей… В любом случае, Костино лицо сияло чистейшим блаженством. Все верно, она угадала: у него и правда очень чувствительные руки. И… и сильные. Он повалился на спину, утягивая Фею за собой, и вскоре на спине лежала уже она… А за окном все терялось в снежной мгле. Лишь огонек настольной лампы, стыдливо отвернувшейся и склонившей свою светлую головку, сиял в этой комнате — не ярче, чем язычок пламени на свечке. Из углов в этой комнате не дуло. Свет не мерцал и даже трепетать не пытался. Но вот жара соблазна, поверьте, там этой ночью было предостаточно…

***

Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела.

* * * * *

...А Фее той ночью снилось, как мелькают вокруг нее лазурь и белизна. Кружатся, как в калейдоскопе, быстрее любого ветра; разлетаются в стороны, пронзаются насквозь острыми копьями лучей; отражают солнце и золото, перекидывают друг другу чьи-то резкие, летучие серые тени… Фее было очень, очень хорошо. — Какой полет, какой полет, — довольным тоном пробормотала она сквозь сон, широко улыбаясь, уткнувшись носом куда-то в подушку. — Кладка будет большая, хорошая… Костя — посреди ночи разбуженный ударом коленкой — только испуганно икнул.