"Милый, не надо..."

       Скорость резко увеличилась, и теперь черная машина еще быстрее рванулась вперед по пустынной трассе, освещаемой частыми фонарями с оранжево-желтым светом. Опустилась темная ночь, окутавшая мраком все улицы, и над дорогой склонялись едва пробудившиеся после зимы деревья, чьи черные разветвленные стволы устремлялись ввысь, в беспросветные небеса. Деймон еще крепче сжал в своей хватке руль и озадаченно смотрел вперед себя, на дорогу, но в мыслях крутился точный адресс того места, куда ему было необходимо добраться, чтобы сейчас, в самый непонятный для него самого момент, получить истинную поддержку, не замазанную фальшью или равнодушием. И это была не Лекси, умеющая уничтожать в жизни полную жопу именно этим местом. И это была не Кэтрин, умеющая снимать стресс своими издевками и резкими, заводящими движениями. И это была даже не Мэри-Луиза, не знающая ничего про жизнь малолетка, жаждущая извращенного разнообразия в отношения с лесбиянкой Роуз. Черная Феррари с брюнетом, на чьем серьезном и идеальном лице был лишь встревоженный взгляд голубых глаз, уверенно и быстро направлялась к огромному и, пожалуй, хранящему слишком много больных и хороших для Деймона воспоминания дому. К дому Сальваторе.        — Твою ж мать! Я чертов идиот! Ну нахрена… — ударив кулаком по рулю, вскипел Деймон, не в силах удержать внутри себя личную агрессию, вызванную таким внезапным и резким совершённым несколько минут назад поцелуем.        Автомобиль, не сбавляя темпа, резко завернул за угол дороги и так же быстро остановился перед высоким глухим забором темно-синего цвета. Выйдя из машины, Деймон уверенно прошел к воротам и, всё ещё не прощаясь с внутренними переживаниями, настойчиво пнул ногой в железное полотно, из-за которого показалась каменная морда охранника, который с подозрением оглядел брюнета подобно цепной собаке и уже через миг пропустил Деймона на территорию, позволяя парню зайти в роскошный дом, в меру богатый и засыпанный мебелью.        — Блудный сын вернулся, а ты не встречаешь? — громко и саркастично сказал Сальваторе, и его оживленный голос эхом разнесся по этажу дома, но ответа не последовало. Парень прошел в гостиную и плюхнулся на длинный диван, предварительно прихватив из мини-бара бутылку неадекватно дорогого виски.        — Деймон, я привык, что ты радуешь ночными визитами. Но какого опять хрена? Я уже спать хочу… — послышался басовитый голос вместе со звуком тяжело спускающихся по ступенькам вниз шагами темноволосого мужчины, что отразил абсолютно идентичную нахальную ухмылку своего сына.        — Ага. А Викки тебе сказочки читала, да? — с издевкой произнес Деймон и крепко обнял отца, который уселся рядом с ним и пододвинул свой стакан. Брюнет разлил алкоголь и, звякнув наполненными элитной бурой жидкостью бокалами с отцом, залпом выпил его.        — Да тише ты! Мы реально спали. — возмущенно, но тихо отговорился взрослый мужчина и снова уставился на Деймона, поражаясь тому, сколько всего его сын унаследовал от его прекрасной внешности и задиристого характера. — У нас нелегкое время…        — Ну-ну… Ты только у меня совета не спрашивай, а то я пока без помощи обхожусь. Пока у самого всё получается. — серьезно произнес парень, но потом, не сдержав внутренней волны, в голос засмеялся, сразу же получив несильный подзатыльник от отца, который подхватил его тихий смешок. И был, пожалуй, вызван смех старшего Сальваторе не столько язвительностью сына, сколько умилением происходящего. Рядом с ним сидел его же сын, тот же Деймон, но то был уже вовсе не несмышленый ребенок, а совсем взрослый и довольно-таки благоразумный парень, что вырос слишком быстро и незаметно. Он, с выпивкой и наглой улыбкой, сидел перед отцом, словно не было того беззаботного детства, не было трудного и капризного подросткового возраста, как и легкомысленной юности, что слишком поспешно обратила его в познавшего и плохое, и хорошее мужчину. Наверное, многие люди совершенно не замечают, как сами меняются наравне с проходящими годами, но четко и ясно видят, как нещадно время обходится с другими. Именно такое же чувство чужих изменений пробудилось в этот вечер в Джузеппе, но Деймон не понял истинный смысл улыбки ударившегося в мысли отца.        — Нет, Дей. Я серьезно. У Викки умерла мать, и… — замявшись сообщил отец, и не успев договорить удивленно посмотрел на сына.        — Сожалею. — только и сказал Деймон, резко вычеркнув из своего голоса какие-либо издевки, а потом подхватил пораженный взгляд отца и показал ему ответный. Вопросительный.        — Ты сожалеешь? Я поражен. — всё ещё удивленно пояснил мужчина и потянулся к бутылке с виски, требуя добавки, но Деймон ещё продолжал с возмущением и недопониманием смотреть на него.        — Ты думаешь, что я… Стоп-стоп. — выхватив у отца поднесенный к губам бокал, смутившись, затараторил Деймон, не убирая непонимание из голубого оттенка глаз. — Ты думаешь, что я не могу сожалеть?        — Кто-кто, но не мой сын. Ты заведомо не можешь обладать подобным чувством. Ты — Сальваторе. А сострадание и сожаление для нас — грех. — вернув себе стакан и успев даже выпить, сказал Джузеппе, но в ответ получил от сына лишь негромкую усмешку.        — Круто. Фригидная сволочь я короче… — обиженно выпалил Деймон, вызвав очередной смешок у отца.        — Ну почему сразу фригидный? Да это вообще другое… Что ты несешь, сынок? — подавляя смех, Джузеппе сделал еще один глоток и с отцовской любовью уставился на Деймона, который будто на миг снова вернулся в сумасшедший караван собственных загруженных мыслей, придавая его серьезному лицу прежнюю печаль и недовольство. — Ты-то как сам? Что в жизни?        — Да хуйня охуевшая в жизни! — вспыльчиво отозвался Деймон и завалился на спинку дивана, уже осознавая, что зря под давлением собственных эмоций приехал к отцу, который не оставит его без выведанных историй и душевных разговоров, что умышленно пропитает жизненной и невсегда понятной мудростью. Однако брюнет лишь тяжело вздохнул и собрался с мыслями, готовый к расспросам, в которых, возможно, он инуждался после столь долгого молчания, всеобщего непонимания и безумия, подаренного ему совершенно каждым знакомым и незнакомым человеком.        — А как с Еленой? — осторожно поинтересовался мужчина, ожидая от сына и внезапный всплеск ярости, и разбитую бутылку из-под виски, и перевернутый стол, невиновно ставший жертвой чрезмерной эмоциональности Деймона. Но ничего из перечисленного не последовало, и брюнет лишь тяжело вздохнул, делая новый глоток спиртного.        — С этим всё ещё хуже. — тихо ответил он. — Я не знаю, что натворил. Если изъясняться подробнее, то я наломал слишком много дров и теперь гнию в расплате.        — Значит, всё из-за случая с Эйприл, да? — еще тише и аккуратнее спросил Джузеппе, вынуждая Деймона снова осушить стакан, запивая нарастающую злость и отчаяние.        — Естественно… Она ненавидит меня. Что мне делать, черт возьми, что? — снова повысив тон, по-прежнему растерянно произнес Деймон, готовый чуть ли не выть от ноющих скопившихся проблем, удущающих его при каждом мысленном упоминании Елены.        — Ну… Знаешь, это их удел. Бабский удел ебать парням мозги. Это нормально. — поддерживающе отозвался мужчина. — И в этом случае существуют любящие побухать друзья, но… Почему, собственно, ты здесь?        — У меня слишком хорошие друзья, которые выгнали меня из своего дома сегодня утром. — ворчливо сказал брюнет. — Черт ее подери, мне нужна Елена… Мне всегда было похрен, что творится в жизни, когда она была рядом, а сейчас как раскисший сопляк пьянствую дома у отца и плачу в жилетку. Но мне просто еще не было настолько хреново… Так что, отец, мне это простительно!        — Ладно. — усмехнувшись, подал голос мужчина и снова посмотрел на парня, который задумчиво таращился на светло-серую стену.        — Просто она была единственной, кто оставался рядом со мной. В любой ситуации и в любых моих «агрегатных состояния». — Деймон наконец-то перестал смотреть в пустоту и снова повернулся к отцу. — И сейчас она резко кинула меня. Это, однако ж, непривычно… Поэтому, получается, ты — самый надежный человек. Хотя… Ты — мой отец, и я твоя обязанность, которую ты не можешь бросить.        — Но твою мать это не останавливало… — они оба засмеялись в голос, восприняв сказанные старшим Сальваторе слова больше как шутку, чем горькую правду жизни. — Знаешь, они все такие. Постоянно чего-то хотят и просят. Но на самом деле все им нужно всего лишь внимание. Им плевать, какое, но внимание. Мы с тобой не такие, как они хотят. Девки не понимают, что ты тут голову ломаешь, пытаешься устроить жизнь, защитить ее и обеспечить. Им надо малость. Твою мать тоже не устраивало, что я где-то пропадаю. И ушла. Она сдалась, не выдержала.        — А Викки, значит, не сдалась? — вслушиваясь в каждое слово и постоянно пополняя запас алкоголя в стакане, сказал Деймон.        — Нет. — наотрез отчеканил отец. — Просто она не любит меня, поэтому не страдает и не бесится. Ей нужны мои банковские счета, а мне ее красивая молодость и поддержка. Всё. Поэтому цени Елену хотя бы за то, что ей не плевать на тебя. Она по-прежнему сидит в твоем доме и рыдает из-за твоего отсутствия. Ты — придурок, Дей.        — И что по-твоему я теперь должен делать? — с более жизнерадостным огнем в прищуренных сине-голубых глазах спросил Деймона, действительно ожидая умного совета.        — Во-первых, надо начать типа с чистого листа. Ну и чтобы этого сделать, вам надо заново познакомиться. Словно всё по-другому, и ничего плохого еще не было. Вспомни, как вы познакомились и вперед. И заметь. Всё впервые и неспешно. Первое знакомство, свидание, поцелуй, се…        — Я уже понял. — прервав отца, громко произнес Деймон, и появилось в нем что-то окрыленное. Что-то, что заставило его внезапно подскочить с дивана на ноги и, выпив остатки виски, в спешке направиться к выходу. — Спасибо, мой личный мозгоправ. — с улыбкой на лице со взглядом явно загоревшимся какой-то неожиданной идеей, колко сказал Деймон, прежде чем, шумно хлопнув дверью, вышел из дома, оставив отца в недоумении. Однако Джузеппе увидел в нем лишь свою безбашенную копию, окрыленную совсем глупой и сумасшедшей любовью, сводящей с ума и проносящей его по жизни с невероятным азартом и стремлением.        Теперь черная Феррари на такой же дикой скорости помчалась ровно тем же путем обратно, словно не было в голубых льдистых глазах Деймона ни тоски, ни печали, ни отчаяния, а лишь явное стремление и воодушевление, ведущее его к дому и вынуждая со всей силы давить на газ. Машина мчалась так же быстро и стремительно, как построенная цепь воспоминаний брюнета, которая состояла из ярких вспышек, больных и важных. Напоминающих прошлое. И сейчас, одиноко и спешно направляясь к своему дому, Деймон не переставал удивляться человеческому разуму, готовому полностью изменить ход своих мыслей и действий благодаря чужому влиянию, будь он полезным и родным или же глупым и враждебным.        — Алло, Бон-Бон? — не отвлекаясь от ускользающей от глаз дороги, быстро набрал номер знакомой девушки, которая сломала стабильную привычку Деймона спать с каждой знакомой девушкой. Бонни Беннет, местная гитаристка в баре и любительница текилы, оставалась для Сальваторе стойким исключением. — Да, это звонит похотливый выпендрежник. У тебя еще осталась та черненькая гитарка? Я скину адрес, а ты неси ее туда и оставь у двери. Я признателен, заранее спасибо. — приказал парень и быстро сбросил вызов, не успев дослушать возмущенный голос удивленной девушки, которая вскоре получила смс с указанным адресом, обязывающем ее не подвести наглого знакомого.        Остановившись у своего дома, Деймон самодовольно улыбнулся, разглядев аккуратненький силуэт акустической лакированной гитары черного цвета, что была прислонена к входной двери. И именно в этот момент парня охватило странное чувство ликования, что проявилось ярким блеском в голубых глазах, потому что даже гордиливая Бонни, имевшая иммунитет к чарующей сексуальности Сальваторе, не могла не поддаться его властному поручению. И это было оправданно. Еще несколько лет назад напившийся до шаткого сознания Деймон смог отогнать от нее несколько приставучих пьяных ублюдков, которые откровенно приставали к беззащитной на тот момент девушке в баре. Да, сам брюнет был в большей мере безнравственен и нахален, но именно эта брюнетка оставалась спасенной и неприкасаемой. И обязанной. А обязанность эта всегда выходила парню на руку, удачно и вовремя, как и эта элегантная гитара на крыльце его дома.        — Мда уж… — взяв в руки изящный инструмент, который был в его хватке только пять лет назад, тяжело выдохнул Деймон. Первая встреча. Первый разговор. Первая истинная влюбленность. Брюнет точно помнил тот ужасный и прекрасный одновременно вечер, что стер из памяти двоих людей свою невинность и значимость повседневностью жалкого быта, но сейчас четко прокрутился в голове Деймона, который пытался наиграть хоть какую-то знакомую ему мелодию, издающую редкие и совсем бессвязные ноты. Тогда он так же отчаянно и тоскливо сидел на скамейке в темном безлюдном парке, раздавленный чужим равнодушием и наглостью. Всемирной несправедливостью. Ему было еще двадцать три года, в венах игралась юная кровь, и он одиноко играл никому неизвестную музыку без слов, разносящуюся вдоль каждого дерева, пустой скамейки или безлюдной дорожки, на которой так неожиданно и вовремя появилась красивая и плачущая незнакомка. Их разговор завязался на ругани касательно всего мира. И закончился касательно удивительного сходства их побитых душ.        — Я, конечно, не романтик, но… Но что-то могу. — тихо сказал сам себе парень и, поудобнее устроившись на верхней ступеньке крыльца у открытой входной двери, собрался что-то сотворить из неладных звуков, которые он никак не мог вспомнить и соотнести, но старательно пытался воспроизвести. И, будто поймав нужное русло своего внезапного и даже шального ночного вдохновения, подаренное не более адекватным в тот душевный семейный вечер отцом, Сальваторе начал играть одну из тихих и спокойных мелодий, а его идеальный темный сидящий силуэт изящно держал в руках гитару, которая как и он была прекрасна и элегантна, но одинока и расстроенна.        — Какого черта… — резко встав на ноги и отложив гитару в сторону, едва слышно выругался Деймон, разглядев аккуратно припарковавшуюся у кованого забора красненькую недорогую иномарочку, из которой поспешно вышла высокая шатенка, направляющаяся прямиком к парню. Ее стройные длинные ножки в кожаных джинсах быстро миновали дорожку, и девушка остановилась перед удивленно приподнявшим брови Деймоном, который с интересом разглядывал ее нескрытое расстегнутой косухой декольте.        — И что ты тут делаешь? — всё ещё не догадавшись о цели прибытия Кэтрин, без наигранного удивления спросил Сальваторе и увидел серьезность на красивом лице шатенки, которая молчаливо протянула ему темно-синюю папку. — Ты хоть что-нибудь скажешь?        — Могу сказать, что ты оборзевший наглец. — недовольно проворчала Кэтрин и устремила на него свой взгляд по-кошачьи хитро прищуренных глаз, подведенных стрелками, и в нем читалось открытое презрение и некая жалость. Она снова настойчиво протянула ему папку, которую он так и не взял до этого, и тихо кашлянула, откинув назад каштановые кудряшки волос. — Я не знаю, с кем именно ты спутался, но у этого Энзо есть ужасная привычка передавать тебе всякую документальную хрень через невиновных людей. Сегодня вечером какой-то его человек подкараулил Клауса и под дулом пистолета заставил передать тебе это. Намекни ему, чтобы в следующий раз он сову использовал, а не кого-то из нас. — язвительно и неохотно объяснила девушка, осматривая ничуть не удивленного Деймона и гитару, прислоненную к двери.        — И почему сам Клаус не привез мне это? — так же хмуро оглядев стоявшую напротив шатенку, неодобрительно поинтересовался Сальваторе, а Кэтрин лишь тихо усмехнулась, словно поражаясь его глупости и зная очевидность.        — Если ты забыл, то он в обиде на тебя. Как и все мы. — немного осипшим от постоянного курения голосом ответила Пирс, и Деймон нервно ухмыльнулся, наконец-то забрав папку из рук девушки. — Сегодня был ужин в доме Рика. Там были все, а ты не приехал… Он звонил тебе, но твой номер был недоступен. Знаешь, мог бы извиниться за то, что устроил утром. Они рассказали мне…        — А… Ну если рассказали. Тогда нам больше не о чем говорить. Поэтому проваливай, у меня есть дела поважнее. — явно оскорбившись, хрипло произнес Деймон, снова окрасив синий оттенок своих глаз холодностью обиды. Кэтрин, напоследок с прежней жалостью глянув на парня, спустилась с крыльца, намереваясь уехать прочь от самоуверенной и эгоистичной личности с идеальным лицом и телом, но резко остановилась.        — И кстати, если ты не в курсе, то Елены нет дома. И твои романсы никто не услышит. Если, конечно, ты это не для очередной шлюшки здесь устроил. — окидывая изучающим и по-прежнему недовольным взглядом задумчиво рассматривающего неоткрытую папку Деймона, сообщила Кэтрин и сразу поймала голубую яркость уставленных на нее с тревогой и коварством глаз.        — Конечно же для шлюшки. Ты же тут. — не удержавшись от очередной обидной колкости, ответил брюнет и снова улыбнулся уголком рта. — То есть, как это Елены нет дома?        — Она в отличие от тебя помнит про друзей, которые для тебя ближе, чем для нее. Елена с Мейсоном была у Рика и до сих пор там. — расслышав истинную тревогу в бархатистом голосе Деймона, что весьма позабавило ее, объяснила Кэтрин. — Она сказала, что ты снова смылся куда-то на всю ночь. Ты — скотина, Деймон.        — Да ладно?! — паясничая, наигранно выразил удивление брюнет, и Кэтрин немного попятилась назад, поняв, что внутри вскипевшего Сальваторе снова растворилась слабая грань между адекватным здравомыслием и агрессивной, неконтролируемой вспыльчивости, ставшей последствием его нервозности и слишком сильно скрытой тяжести переживаний. — Представляешь, ты не первая умеешь меня характеризовать. Только меня больше раздражает, что мое «дружелюбное» стадо тупых гусей пытается строить из себя каких-то благородных святых, чьи поступки имеют лишь благие намерения! Они понабрали себе наивных сучек и делают вид, что в них верности и любви больше, чем разврата и грязи! Для кого они так выделываются? Зачем? Не я один трахаю паршивых шлюх и граблю ебаные банки, после чего как беглая крыса залегаю на дно. Не я один открываю левые счета и пью как свинья. Они делают из себя каких-то морально воспитанных джентльменов, но на деле они лишь дерьмовая кучка похотливых, жадных, лживых и наглых извращенцев! И я — не исключение. Черт, они задолбали своей «чистотой». Спроси их сама. На каждом, сука, на каждом точно есть по два трупака. Но я почему-то всегда крайний! Даже этот гребанный Энзо приебался именно ко мне! Меня уже задолбало всё это внимание, кроме капризной малышки Елены, конечно же. Которая трахает мой мозг, нервы и всё, блять, кроме нужного места! Что всем надо-то от меня?!        — Всё? Выговорился? — пытаясь как можно аккуратнее, но с вызовом сказала Кэтрин и уставилась на Деймона, у которого слова оборвались так резко, словно у него резко закончились все оставшиеся силы, и его широкие плечи под черной рубашкой, скрывающей напряженные мышцы, поднимались и опускались от сбивчивого и тяжелого дыхания, неровного после произнесенных на выдохе его хрипловатого крика слов. Деймон с дьявольским огоньком возмущения и злости в выпученных от эмоционального всплеска глазах в упор смотрел на шатенку, будто с боевой стойкой вслушиваясь в раздражующую тишину, сопровождающуюся не более приятным укоризненным взглядом в ответ таращившейся на него Кэтрин.        — Ну? Чего ты тут стоишь-то? — вернув себе прежнее недовольство и грубость в сорвавшийся тихий голос, проговорил Деймон. — Вот какого хрена ты тут стоишь и смотришь на меня? Упрекаешь, обижаешься… Да кто ты вообще такая? Мне похуй на твое мнение и обиды. Чего ты стоишь и ждешь? Я не буду сегодня тебя трахать, ясно? Так что можешь валить отсюда и не пялиться на меня с жалостливой мордой. Ты нихера не особенная, Кэт. Если ты думаешь, что я хоть что-то к тебе испытываю, раз сплю с тобой, то ты ошибаешься. Мне плевать на тебя как и на других тупых шалав! Вали отсюда. И даже если ты сдохнешь, то всем будет похуй на тебя. Вали.        — Вот как. — только и смогла произнести Кэтрин. Она едва перенесла огромный ком невероятно ноющей боли в груди, где бешено забилось сердце, и глаза, как бы сильно того не хотели, предательски намокли от резко подступивших слез. Но шатенка не могла позволить себе заплакать. Она так и стояла там, у крыльца, не способная сделать и одно движение, с покрасневшими и переполненными соленой водой глазами, и боялся моргнуть, зная, что по щекам польется обжигающая кожу вода, доказывающая ее слабость. Слабость перед Деймоном. Вместо каких-либо действий или попыток обиженно убежать прочь, вновь разочаровавшись в этом брюнете, Кэтрин лишь усмехнулась уголком рта. — Зато, если сдохнешь ты, то люди узнают, что такое искренняя улыбка.        Быстро развернувшись, девушка уверенно, но медленно, будто доказывая свою гордую и принципиальную непоколебимость перед Деймоном, зашагала к своей машине. Но Сальваторе, стоявшему на крыльце и убиваемому собственными мыслями, было плевать и на Пирс, и на то, что она уходит. Он с равнодушием продолжал стоять на крыльце с синей папкой в руках, и злость его поборола всю существовавшую в нем какую-либо человечность, что с каждым тяжелым шумным вздохом и нервным смешком большей и большей дозой покидала его сильное и крепкое тело, ставшее материализованным злом. Тьмой, не имеющей ничего, что связывало бы его с людьми. Но зазвонил телефон и отвлек обуреваемого внутренней яростью и потоком мыслей Деймона.        — Наверное, ты получил посылочку? — послышался из динамика издевательский басовитый голос, в котором парень сразу узнал Энзо, но не торопился отвечать ему. — Жду тебя в твоем клубе. Прямо сейчас.        Деймон немного поразился тому, как быстро Лоренцо закончил их разговор, что был скорее монологом странного типа, и решился открыть злополучную папку. Там был всего один лист с огромными буквами посередине, которые вместе составляли одно большое и многообещающее название «O'Hara Bank».