"Милый, не надо..."

       Проведя кончиками пальцев по каштановым, спадающим тонкими прядями на подушку волосам Елены, Деймон нежно, едва касаясь, поцеловал ее в висок и осторожно встал с кровати, стараясь не потревожить ее сон. Яркое утреннее солнце не могло прорваться сквозь темноту плотных штор их спальни, и во всей комнате чувствовалась легкая прохлада. Он с забавным любопытством наблюдал за ее чуть вздрагивающими ресницами, но встав в этот день намного раньше обычного, ему нужно было выполнить надоедливый тур по домам ничего не знающих о новом деле Сент-Джонса друзей, хотя ему непоборимо хотелось побыть еще рядом с ней, смотреть на ее крепкий, но явно тревожный сон, ловить ее легкий утонченный аромат. Поднявшись с кровати и накинув на себя черную рубашку, он обернулся, чтобы еще раз полюбоваться ее стройным телом, закутанным в темную шелковую простынь, и умиротворенное личико, мило улыбающееся во сне. На лице Деймона промелькнула едва заметная улыбка, которая раз и навсегда согрела бы сердце Елены, но, к сожалению, она ее так и не увидела, лишь удобнее устроившись на кровати. Однако стоило только Сальваторе отвернуться и тихими медленными шагами направиться к двери, как он услышал тихое дребезжание телефона шатенки на прикроватной тумбочке. Гилберт, словно ее с силой вытолкнули в бодрую реальность, резко открыла глаза и села на кровати, оглядываясь вокруг себя и пытаясь поправить тонкие бретельки светло-голубого топа пижамы. Она, с распахнутыми наперекор еще неотпускающей, окутавшей ее заспанное лицо дремоте карими глазами, посмотрела на в спешке отключившего будильник на ее телефоне Деймона и мило улыбнулась, поцеловав его в щеку, когда он сел на край кровати рядом и взял ее за руку.        — Зачем тебе будильник так рано? — с той же неподдельной заботой в ярко-голубых глазах смотря на нее, негромко спросил брюнет, с нежностью крепко сжав ее ладонь.        — У меня есть кое-какие дела. Не хотела долго спать… — ответила она еще немного сиплым, слабым после сна голосом, и глянула на часы, подметив, что Деймон тоже резко вслед за ней повернулся к ним.        — Знаешь, это странно, но с тобой утром я могу быть счастлив даже без секса ночью. — Деймон, нахально ухмыльнувшись, вновь покинул кровать и поплелся к висевшему на стене в золотисто-винтажной раме зеркалу, одну за другой застегивая мелкие пуговицы на своей рубашке. Он повернулся к Елене, но она с шутливым возмущением приподняла брови.        — Это был комплимент? Или укоризненное замечание из-за того, что у нас этой ночью не было секса? — вопросительно выпалила Гилберт, продолжая прожигать парня любопытным и игривым взглядом.        — Это было милое признание того, что я счастлив с тобой. Жаль, что ты не поняла. — ворчливо отозвался он. — Кстати, как ты? Вчера ты была не в лучшем состоянии… Может ты скрыла от меня пару бутылочек выпитого шампанского на яхте?        — Нет… Я почти не пила. — честно признавшись, твердо возразила Елена и сделала самое серьезное и ответственное лицо, чем вызвала у Сальваторе усмешку, который наблюдал за странным поведением девушки, пытающейся казаться весьма стойкой и позитивной. — Это всё морская болезнь. Даже Кэр не стала со мной спорить.        — Ну если даже Кэр… — сквозь появившийся из-за прежней воинственности и несобранности шатенки смех, повторил Деймон. — Тогда выход один. Не лезь к морю. Но вот что насчет земли? Может сходим сегодня куда-нибудь, когда я освобожусь?        — Я даже не знаю… Вчера вечером, когда ты был в душе, мне звонила мама… — немного замявшись, издалека начала говорить Гилберт, но парень быстро подловил ход ее мыслей и, недовольно хмыкнув, закатил глаза. — Она спрашивала меня о встречи… В общем, мои родители хотят навестить нас сегодня.        — Давай скажем правду. Твои родители хотят припылить сюда, наговорить много нелестных гадостей, а потом убраться отсюда ко всем чертям, потому что я так захочу в скором времени их прибывания. — Деймон с большим раздражением произнес это и, напоследок проведя по темным как смоль волосам рукой, отошел от зеркала, вновь приблизившись к Елене. Он с ответной радостно-умиленной ухмылкой посмотрел на счастливо улыбающуюся Гилберт и снова поцеловал ее слишком быстро и невинно в щеку. — Ладно. Делай, что хочешь, малышка. Они могут приехать, но если они снова сделают то, что мне очень-очень не понравится… Я не буду себя контролировать. Договорились? Увидимся. Люблю тебя.        Деймон, еще около десяти минут пометавшись по дому в поисках каких-то вещей и захватив из сейфа своей комнаты некоторые важные бумаги, в спешке отправился в усадьбу Майклсонов, чьё набухающее любопытство без терпения ожидало новостей про дело Сент-Джонса. Он ушел слишком быстро и торопливо, громко захлопнув дверь, и Елена умиленно улыбнулась его суетливо уходящему силуэту, замечая, как сильно Сальваторе чем-то окрылен и встревожен одновременно. Однако и сама Гилберт не могла похвастаться своим отличительным спокойствием, особенно теперь, когда все ее мысли и раздумья, будь они хорошими или плохими, сводились лишь к одному — ребенок. Конечно, эту ситуацию она могла разглядывать под правельным углом, с положительными эмоциями и трепетными волнениями, но и были причины для того, что действительно заставляло чувствовать неугомонное беспокойство. С одной стороны, иметь маленького, прекрасного малыша мечтает каждая девушка хоть раз в своей жизни, но боязнь быть отвергнутой, ненужной, не понятой была сильнее того типичного ожидания и радости. Елена совершенно не знала как ей быть дальше. Она понятия не имела о том, что ей следует делать, что нет, и главным ужасом в ее голове была мысль, нагло и беспощадно твердящая о правдивом нежелании Деймона создавать семью, чтобы увязнуть в серых буднях и отцовских заботах. Это был не тот человек, который мог бы отрезать все нити, связывающие его с обществом, и стать крепкой и безопасной стеной для своего ребенка и жены, отказавшись от собственных предпочтений и желаний. Нет. Только не Деймон Сальваторе. Разгульный, не знающий каких-либо правил и ограничений красавчик, живущий лишь на шуме веселых вечеринок и бесконечном внимании не всегда приличных дам. Но Елена изо всех сил гнала все подобные размышления прочь от себя, зная что в ближайшие часы дня никак не сможет что-то рассказать ему, и теперь ей самой необходимо было разобраться с этим.        Шатенка, не долго вылеживая в уютной кровати, быстро привела себя в порядок и спустилась вниз, на кухню, здраво понимая, что вечерний ужин с ее внезапно настигнувшей своим визитом семьей требует хороших, но главное вкусных блюд. Девушка с изучающим взглядом внимательных карих глаз просканировала продукты в холодильнике и, выбрав некоторые и отнеся их на стол для приготовления, едва избежала столкновения с зашедшей на кухню Лили.        — Осторожнее, Елена… — мягко проговорила женщина, помогая ей аккуратно вызволить из рук чуть ни рухнувшие на пол ингридиенты. Девушка с еле заметной улыбкой рассмотрела Лили и забавный синий халат на ней, который делал весь ее обычный и незатейливый вид слишком домашним, странным и абсолютно незнакомым. Гилберт еще никогда не удавалось видеть эту женщину, что и без того была почти чужой, в таком простом настрое, в котором не было месту ни чересчур добродушной вежливой улыбке, ни высоко поднятым волосам, ни скромному элегантному платью, что своим идеальным состоянием и серьезностью могло отпугнуть людей. Только не сейчас, не в этот миг, когда она совсем по-иному стояла в нескольких шагах от Елены и излучала невидимое, неизведанное тепло, которое медленно и плавно рассеявалось по всей просторной кухни, заполняя ее собой, своим настроем и необыкновенностью.        — Простите, просто я Вас совсем не заметила… — растерянно глядя перед собой, виновато сказала Гилберт, извиняясь за столкновение, которое едва ли они смогли избежать. Она нервозно начала перебирать тонкие веточки укропа на столе, пока Лили с улыбкой не отложила его в сторону, получая нелепый смешок шатенки.        — Всё нормально. — убедила ее женщина и, поймав тот слабый, хиленький огонек то ли сомнения, то ли боязни в темных зрачках, быстро вернула позитивный румянец на щеках и приложила максимум усилий, чтобы их разговор не прибежал к ужасно неудобному тупику. — Ты собралась что-то готовить?        — Да. Сегодня должен быть ужин с моими родителями, но… Я вовсе не знаю, что приготовить. — пропуская в собственном голосе печальные нотки неуверенности, Елена с задумчивостью в сосредоточенном взгляде прошлась по всей кухне и с тяжелым вздохом вновь уставилась на не менее озадаченную Лили.        — Обычно в подобных случаях заказывают пиццу… — обреченно выпалила она. — Но, видимо, это особенный случай.        — Однако в любом случае, когда за одним столом собираются мои родители и Деймон, весь ужин сводится к самому ужасному скандалу, поэтому мои переживания насчет еды напрасны. Увы, но это всегда так. — девушка с осторожностью достала из шкафа кухонного гарнитура посуду и, продолжая мысленно тонуть в своих раздумьях, что со злорадствующими сомнениями не покидали ее голову, устремила заинтересованные глаза на Лили, которая в этот миг после ее слов улыбнулась уголком рта. И в этой странной полу-улыбке промелькнула знакомая Елене искорка огненного жизнелюбия и самодовольства, какая проглядывала лишь на губах Деймона, чей приторный и столь необходимый вкус она мгновенно вспомнила.        — Он еще в детстве терпеть не мог семейный ужин. Не знаю почему, ведь он рос в довольно-таки аристократичной среде, но Деймон ненавидел все красивые и богатые сборы людей за столом. Ему это было неуютно. — пояснила Лили, и ее глаза с приторной нежностью воспоминаний затерялись в пустоте, смотря лишь перед собой.        — А всё, что Деймон считает неуютным, он это ненавидит… — с полным спокойствием сказала Елена, постепенно принимаясь за кухонную суету, которая сопровождалась бесполезным метанием Лили между шкафов и ненужными движениями возле стола. Тихо включив телевизор, едва распространяя его звук, девушка наконец-то остановилась на одном месте и с осознанием полной несобранности перевела дыхание, осмотревшись вокруг. Почувствовав легкое головокружение, она старалась ненадолго успокоить безумную вереницу мыслей, и Лили, встревоженно оглядев ее чуть побледневшее лицо, протянула стакан прохладной воды.        — Ты ему уже говорила? — боясь, что ее вопрос плохо повлияет на шатенку и ответ будет весьма смущенным, спросила женщина, с опасливой аккуратностью подбирая слова.        — Нет… Еще нет. — как можно увереннее и беззаботнее выпалила Гилберт, сама понимая, как предательски дрожит ее слабый голос и выдает всё внутреннее беспокойство, вынуждая Лили понимающе улыбаться. — Что насчет десерта? Может тирамису? Правда… Я не уверена, что идеально знаю этот рецепт, но Деймон его очень любит.        — Правда? — удивленно приподняв брови так, как не смогла бы сделать ни одна фальшивая эмоция, вопросительно произнесла Лили, с демонстрирующей легкий шок дымкой на выпученных глазах таращась на Елену. — Это весьма забавно. В детстве он тоже любил тирамису. Я иногда рассказывала ему, что постоянно хотела это есть, когда он еще не родился. Я и подумать не могла, что он до сих пор это помнит…        — Если быть честной, то я этого действительно не знала. Он ничего мне об этом не говорил. — пожав плечами, просто ответила девушка. Но внутри нее, где-то в самом укромном местечке ее души, заискрился маленький кусочек искренней радости и небывалого восторга. Она ощущала, как внутри нее медленно просыпается счастье, словно, тихо чихая, разбегается по ее коже. Елена изо всех сил пыталась сохранять невозмутимое выражение лица, однако исходившая от самого сердца довольная улыбка наперекор ее поддельному спокойствию лезла наружу и криво ложилась на ее немного сжатые губы. — А Вы останетесь на ужин?        — Извини, но нет… Я правда хотела бы, но не смогу. У меня слишком много дел на сегодняшний вечер. И к тому же… Вряд ли мне стоило бы встречаться за одним столом с твоими родителями. Это выглядело бы нелепо, согласись. Деймон не в самых замечательных отношениях с ними, и мое пресутствие, которое раздражает его самого, будет лишним. — вновь опустив глаза, отговорилась женщина.        — Мне жаль, что Вас не будет вечером. Я понимаю Деймона и пытаюсь всегда его поддерживать, потому что знаю, как ему трудно, но… Но он не испытывает к Вам ненависти. Обида. Не больше. — возразила Елена, продолжая делать сложный выбор между решением завести слишком душевный и близкий разговор и резкой сменой темы их диалога на глупое и совершенно бессмысленное обсуждение дальнейшего приготовления каких-либо блюд. И всё-таки выбрав вовсе не второе, шатенка с очередным шумным выдохом посмотрела на Лили, пытаясь вновь уловить в ее добром лице недостающую частичку Деймона, но в обоюдно устремленных на нее зрачках не было ничего, кроме ласковой мягкости и понимания. — В отличие от него у меня была мать. У меня было двое родителей, но поверьте, мне совсем не повезло. Да, я благодарна за то, что они есть у меня. Они подарили мне жизнь, обеспечили ее, воспитали меня, но… Но я никогда не чувствовала их близость. Отец постоянно занят, а мама… Мы никогда не готовили бы так на кухне, как сейчас, разговаривая и просто смеясь над всеми глупостями. Нет. Она всегда пыталась научить меня жить лишь так, как правильно. Я должна делать лишь то, как это посчитает нужным общество. И делать это так, как будет лучше другим. Она никогда не поддерживала меня, и постоянно ругала за то, что я думаю не о том. Мне совсем не с кем поговорить. В моей жизни был только один единственный человек, которому я могла доверять, и от которого я всегда могла бы получить поддержку. И это Деймон. Но сейчас… Я не хочу грузить его своими мелкими проблемами, когда у него появились свои. Серьёзные. Всю мою жизнь у меня даже не было ни одной лучшей подруги, потому что моя мама говорила, чтобы я не верила чужим людям, не подпускала их к себе. Все друзья Деймона… Они не поймут меня. И никогда не понимали. Мы слишком разные. И я чувствую себя особенно жалкой, когда вижу чьё-то понимание лишь в непутевой матери моего парня. Я не хочу Вас обидеть, но это так. И… В общем, это ужасно. Ужасно, когда рядом есть все и одновременно нет никого. Это трудно объяснить.        — Мне это объяснять и не нужно. — твердо проговорила Лили, и Елена сразу же повернулась к ней, отвлекаясь от усердной нарезки овощей, словно по воздуху уловив какую-то волну, колебание в словах женщины, голос которой прозвучал подобно печальной и пронизывающей сердце резким ударом мелодии. — Я знаю как это.        На какой-то еле уловимый ими двумя миг, который был словно темной болотной трясиной затянут в омут помрачневшей тишины, развевающей по воздуху накаляющие напряжение невидимые волны, Лили и Елена стояли без единого звука, всматриваясь в глаза друг друга. Понимание. Неудобство. Нервозность. Всё это ярким светом вспыхнуло внутри непоколебимо держащей улыбку на лице женщины, и она, явно намереваясь добавить что-то еще, слишком по-уникальному интимное и душевное, резко отвернулась в сторону окна, когда Гилберт сорвалась с места и устремилась к входной двери, что пропускала сквозь свое плотное стальное полотно настойчивый стук.        — Сейчас открою! — громко предупредила девушка, быстрыми шагами приближаясь к источнику звука, что нестерпимо просился внутрь. Она резко открыла дверь, пытаясь одновременно привести в порядок свой внешний вид, вновь пригладив непослушные каштановые волосы. Однако ей было достаточно лишь одного единственного взгляда на стоявшую у порога Кэтрин, чтобы появившаяся с вежливостью гостеприимная улыбка обратилась в недовольство на посерьезневшем лице. Елена с заметной робостью в глазах осмотрела ту лидирующую ухмылку Пирс, которая выражала ничто иное, как немыслимую дерзость ее стойкого злорадства, с каким будто сверху вниз она ответно таращилась на нее. Столько самодовольства, наглости, уверенности и гордости сияло в ее темных зрачках чуть сузившихся совсем по-кошачьи глаз, и полное спокойствие в ее осанчатом силуэте подобно какой-то полюбившейся людям статуе возвысилось перед Гилберт, гордо приподняв голову. Брезгливость, коварство и ненависть. Всё это разом могло промелькнуть в костре мелких демонов, горящим за этим фальшиво милым и красивым лицом. Кэтрин демонстративно без интереса, но с презрением заглянула в дом через плечо Елены, красиво отбросив назад несколько идеальных волнистых локонов своих темных волос, а потом вновь устремила внимание на застывшую перед ней девушку, которая словно не подвластно чужим глазам сжалась в маленький пугливый комочек, боясь даже шумного дыхания будто хищно поедающей ее глазами Пирс.        — Привет, дорогуша. — мягко и абсолютно спокойно произнесла Кэтрин, с фальшивой любезностью улыбаясь Елене в лицо, но обе эти девушки, сверля друг друга ненавистными взглядами, излучали лишь обоюдную неприязнь. Гилберт, чувствуя внутри опустошающую растерянность, закрыла собой дверной проем, когда Кэтрин уже намеревалась сделать шаг вперед.        — Деймона нет. Тебе нечего здесь делать. Убирайся. — сквозь зубы процедила Елена, всем своим разумом понимая, как наивно и несмело прозвучали ее слова, произнесенные тревожно дрожащим голосом, выдающим панику перед той идеальной особой, что с высока смотрела на всю ее детскую нелепость.        — Это очень радушно с твоей стороны, но нам нужно поговорить. Я пришла не к Деймону, а к тебе. — немного хрипло сказала Пирс и плечом прислонилась к дверному косяку, прекрасно осознавая, что девушка напротив с испугом и обидой на лице ни за что на свете не пропустит ее внутрь дома, продолжая испепелять еле собравшейся в карих зрачках жесткостью.        — Нам не о чем говорить. Проваливай, Кэтрин. — пытаясь не сдаваться перед лихорадочно скачущим в груди сердцем, твердо ответила Елена, произнося имя девушки с особым предвзятым тоном, однако на это кудрявая шатенка лишь тихо усмехнулась и отвела в сторону хитрый взгляд.        — Пойми. Я не собираюсь устраивать разборки. Ясно? Нам просто нужно поговорить. Это важно. По крайней мере, так считает Деймон. Если ты не хочешь обсуждать это со мной, значит тебе все равно придется делать это с ним. — настойчиво разъяснила она, протягивая Гилберт небольшую красную папку, которую сама Елена совсем не заметила до этого момента в ее руках и продолжила игнорировать попытки Кэтрин вручить ей какие-то хранящиеся под темной обложкой бумаги.        — Я не понимаю о чем ты. Мне плевать на тебя и на то, что ты испытываешь к Деймону. Просто уйди отсюда.        — Боже, ну почему мне приходится иметь дело с такой тупой дурой? — устало закатив глаза, взмолилась Пирс и недовольно хмыкнула. — Знаешь, я и мои отношения с Деймоном тебя никак не касаются. Просто возьми эту гребаную папку и жди, когда он сам тебе все объяснит!        — Нет. Это ты забери гребаную папку и проваливай как можно быстрее прочь от меня и этого дома. — злостно прошипела Елена, едва сдерживая набухающие внутри эмоции, что с каждым новым блеском в игриво прищуренных глазках Кэтрин желали взорваться и выйти наружу несдерживаемым потоком яростной истерики и возмущения.        — А ведь у малышки Гилберт голосок прорезался… Давно ли ты перестала рыдать из-за всякой херни? Или у тебя психические припадки только через определенный промежуток времени вспыхивают? — словно провоцируя ее своими издевками, негромко и грубо выпалила Кэтрин, и Елена, совсем не зная, что было бы разумнее ей ответить, вопреки устремленным на нее сверкающим, демоническим, насмехающимся блеском темным глазам сохраняя спокойствие. Шатенка, шумно задышав, разнося этот тихий звук по пустому молчаливому пространству коридора, плотно сжала губы, пытаясь побороть внутри себя возродившуюся бурю загоревшихся чувств, и решительно дернула за дверную ручку, собираясь захлопнуть дверь перед самым носом ухмыляющейся Пирс, но не успела она издать шумный захлопывающийся грохот, как Кэтрин носком черных ботильонов быстро предотвратила закрытие. — Ты не подходишь для такой жизни, Еленочка. От тебя сплошные проблемы. Деймон знает, что делает. И было бы разумно наконец-то просто тебя бросить. Хотя бы для того, чтобы было на одну проблему меньше.        — Убирайся. — только и ответила Елена, с едва тлеющим достоинством выдержав на себе пристальный, изучающий взгляд Кэтрин. Тишина. Она прожгла каждую клеточку кожи на невольно задрожавшем теле Гилберт, и напряжение с каждой мгновенно пролетевшей секундой наращивало свою опасную плотность между девушками. И только легкий, совсем беззаботный и на удивление невинный смешок Пирс вывел Елену из странного оцепенения, возвращая ее в реальность и тем же временем выгоняя из мира собственных злорадствующих мыслей, которые вынуждали проговаривать про себя услышанное снова и снова. Серьезный разговор. Проблемы. Не та жизнь. Бросить. Всё вместе смешалось в ее голове, и все догадки, неслышные другим слова подобно однородной массе растворялись друг в друге. Кэтрин медленно развернулась и покинула крыльцо уверенными широкими шагами, будто оставляя за собой громоздкие следы, которые огромными шипами проростали вокруг двери и стоявшей около нее Елены, навечно заключая ее в этом мрачном доме и отдавая на расправу нещадным страхам и мыслям. Но на кухне послышался звук шипящего масла и звон металлической кастрюли, и Гилберт медленно вспоминала о том, что возле плиты ее по-прежнему ждет то ли фальшиво, то ли правдиво добрая женщина с невероятно грустными и такими же неоправданно добрыми глазами. Женщина, которая подарила жизнь самому близкому и нужному Елене человеку. Деймон. Такие глубокие и загадочные синие глаза. Такая простая и жестокая боль в них. Девушка чувствовала новое головокружение и легкие признаки тошноты, заставившие ее снова изменится в лице, подпустив к нему печаль и задумчивость.        Время, видимо, торопилось в аэропорт, боясь опоздать и навсегда потерять важную поездку, ведь другого объяснения для столь скоротечного дня и не существовало. Яркое солнце скрылось за сумрачным полотном вечереющего неба незаметно для красивых и всё-таки тоскливых карих глаз Елены, что весь день провела в суете и с искренним смехом на кухне вместе с Лили. Запланированные блюда были готовы, в огромной столовой их с Деймоном дома зажегся яркий свет хрустальной люстры, откинувшей свою тень на изысканно темные стены, круглый стол был переполнен посудой, а двое родных людей уже наслаждались дорогим и неповтримым вкусом элитного красного вина, с любопытством и неким недоверием оглядывая яркими пятнами лежащую на белоснежной скатерти еду. Вокруг царил только присущей всему словно нахмурившемуся дому мрак и взаимное молчание, поселившее в столовой неприятное неудобство, пропускающее исключительно тихий звук соприкасновение стеклянных бокалов с поверхностью стола.        — Всеми обожаемый Сальватор даже не соизволил явиться на ужин? — с ярко проглядывающими нотками сарказма произнес Джон, и его голос звучал с небольшой хрипотцой после долгого безмолвия. Изобель, разборчиво вглядываясь в тарелку и как можно аккуратнее ковыряя вилкой поджаренный стейк мяса, вновь надменно улыбнулась, при этом не проявляя ни единой эмоции.        — У него сегодня очень важные дела. — не слишком информативно пояснила Елена и с сомнением посмотрела на яркую красную жидкость в бокале на длинной ножке, отдав предпочтение простой воде в стакане рядом.        — Эти дела снова в короткой юбке и на шпильках? — насупив брови, суровым тоном проговорил Джон, подразумевая под своей фразой совсем не вопрос, а очередную колкость, внимание на которую Елена всё же не обратила и продолжила сохранять тишину. — Знаешь, я терпел слишком много твоих выходок. Я до сих пор не понимаю, почему этот ублюдок сошел тебе с рук.        — Джон, дорогой, перестань. Не сейчас. — мягким голосом сказала Изобель, вмешавшись в возмущенное возражение мужа и, получив от него неодобрение в грозно сверкнувших зрачках, покорно смолкла и с упреком покосилась на Елену.        — Я бы мог дать ему второй шанс на этом ужине, но он даже не появился. Думаю, что это судьбаносный знак. — ворчливо продолжил он. — Этот идиот, наверное, специально испытывает моё терпение. Немыслимо. Не пришел на семейный ужин своей девушки! Я не собираюсь терпеть такую наглость.        — Но наглостью, видимо, ты считаешь то, что он не пришел на ужин именно с тобой, а не с Еленой. Кажется, этот парень просто задел твое самолюбие. — вновь высказалась Изобель, едва заметно усмехнувшись собственным словам, но в очередной раз смиренно замолчала, и только Елена не была намерена положительно относится к безостановочной тираде отца.        — Хватит! В любом случае, это исключительно мои дела и дела Деймона. Тебя не должно это волновать. И к тому же, ты не имеешь никакого права его осуждать. Уж точно не тебе это делать… — вскипев и дойдя до предела своего терпения, что выражалось в поддельном умиротворении ее опущенного взгляда, возмутилась Гилберт и забастовочно отодвинула от себя тарелку, заставляя ее с глухим шорохом проскользить по столу и остановиться лишь тогда, когда в ту же секунду ее замирания раздался щелчок замочной скважины открывающейся двери. Изобель, желая показать полное равнодушие к назревающей между отцом и дочерью ссоре, сделала новый глоток темного вина и с любопытством, в котором было замешено пренебрежение, оглядела столовую, что близко подпустила к себе оттенки сумрачного вечера, угнетая своей темнотой. На несколько минут, что Елена провела в скрытой раздражительности, а Джон в ярко виднеющейся, вокруг снова расплылась тишь, и только еле слышный звук приближающихся усталых шагов мог ее потревожить.        — Вау. Семейка Аддамс в сборе. — в его серо-голубых глазах, пропитанных веселым воодушевлением, промелькнул теплый огонек озорства, что был направлен исключительно на насупившуюся фигуру Джона, который одним выражением лица мог дать понять окружающим о свирепом комке злости внутри него. Гилберт с неприкрытой ненавистью и кривой ухмылке наблюдал за подходящим к столу, а точнее к стулу Елены, Деймоном и громко кашлянул, стараясь унять буйный поток ярости в его венах, желающий выплеснуться прямиком на насмехающуюся игривость и фальшивую радость брюнета. Парень же, будто не понимая причины быстрой смены бледного оттенка лица Джона на багряно-красный, мило улыбнулся шатенке, дразня этим мужчину, и оперся ладонями на спинку ее стула, беглым и любопытным взглядом соблазнительно прищуренных и пылающих страстностью своей синей красоты глаз изучая разнообразие блюд на столе.        — Ничего не хочешь сказать? Мог бы проявить уважение и извиниться за опоздание. — стальным голосом пробурчал Джон, без сил даже поднять глаза на счастливое лицо брюнета с самодовольной улыбкой. Он представлялся перед Гилбертом в подобии хитрого дьяволенка, в чьем издевающимся взгляде горели маленькие адские костры, которые подогревали гнев внутри мужчины.        — Уважение? Да что ты, Джон. Оно счезло при нашей же первой встречи. Человека более низкого я никогда в жизни не встречал. — не теряя позитивного и совершенно легкого настроя в голосе, просто отозвался Деймон и потянулся за небольшой долькой апельсина, при этом нежно коснувшись ладонью другой руки плеча девушки, вынудив ее невольно улыбнуться и разрешить мурашкам быстро пробежаться по ее коже.        — Тогда посмотри в зеркало. — грубо ответил Джон, не терпя наглого напора молодого парня. Его колкость не прошла мимо ушей Сальваторе, который тихо усмехнулся и дал повод для панического выражения лица Изобель, которая уже была в предвкушении не менее резкого ответа.        — Это верно. Ведь по-твоему я забрал твою дочь в свое секс-рабство. Однако и после этого во мне еще тлели надежды на то, что я могу звать тебя на «Вы», но… Ты считаешь Елену шлюхой. Поэтому не заслуживаешь даже «ты». — сначала приложив дольку апельсина к чуть приоткрытым губам, что притянуло своей привлекательностью внимание застывшей Елены и унесло в неприличное русло мыслей, а потом отправив ее в рот, сказал Деймон и вновь улыбнулся. Но в этот раз это была не насмешка, а открытая ненависть, предупреждающая о своей опасности самым обезоруживающим способом.        — Это невыносимо! Какой-то молокосос будет мне хамить? — вытаращившись на шатенку, которая переглянулась с брюнетом, громко воскликнул Джон. — Я этого не потерплю, Елена. Ты возаращаешься домой. Хочешь ты этого или нет. Это не первый раз, когда этот ублюдок так развязано себя ведет. Достаточно. Мне хватило этого цирка.        — И ты самая главная в нем обезьянка. — язвительно бросил Деймон, и его голубые глаза снова сузились, выдавая глубоким оттенком своих зрачков нестерпимую неприязнь. Сальваторе, отдалившись от Елены, захватил со стола никем нетронутую бутылку виски и, напоследок посмотрев на почти выпускающего пар через ноздри Джона, ленивой походкой поплелся к коридору.        — Я с тобой не договорил! — сурово выкрикнул Гилберт. Изобель, выронив из рук вилку и зажмурившись от неожиданности услышать столь внезапный и громкий рык мужа, с испугом глянула на Елену, но та лишь подперла голову рукой и устало смотрела в пустоту, не желая даже хоть как-то замечать вновь и вновь повторяющуюся цепь отвратительных событий скандала, что назревал и набирал обороты при каждой встречи Деймона и ее отца, неготового принимать чью-то победу, силу, дерзость. Он не мог принять того, что кто-то может быть ближе к его дочери, чем он сам. Того, что в мире есть кто-то продуманее, смелее и моложе, чем он. Того, что кто-то сможет без страха и стеснения бросить ему вызов, наплевав на все, что могло охарактеризовать его главенство. Но вместе с этим Елена видела точную копию такой амбициозности и в самом Деймоне, что наотрез отказывался сдвинуть с самого высокого пьедестала собственное эго, разрешив кому-то еще быть лучшим. И это были две ужасные и непоборимые бури. Деймон и Джон. И когда они оба, которые считали себя никем не победимыми, встречались друг с другом, война или разрушение целого мира было неминуемо.        — Дорогой, прошу тебя, прекрати это. — почти шепотом пролепетала Изобель, и тон ее слов больше походил на молитву, и истинная боязнь гредущего проглядывала в испуганном блеске ее быстро моргающих глаз.        — Ты не можешь вот так взять и уйти прочь, нахамив мне. Либо отвечай за свои слова, либо приноси извинения. Ты не можешь свалить. — остановив грозностью своего нервозно звучащего голоса Деймона, Джон опять наградил парня исходившей от всего его тела злостью. Но Сальваторе, решив, что довольно-таки хорошо подогрел нервы и терпение Гилберта своим спокойствием и довольством, вернул себе серьезное лицо и лишь на секунду задержал полупрозрачный голубой взгляд на разочарованно наблюдающей за происходящим Елене, и что-то щелкнуло. Он сразу же ощутил как что-то ссаднящее, больное и неприятное кольнуло внутри при виде этого встревоженного грустно личика, заставив разум вычеркнуть раздражающее самодовольство, ликование и насмешки. Стало больно и от чего-то совсем мерзко. Она незаметно для других тяжело вздохнула, но ему удалось уловить это нешумное, горькое дыхание, чтобы затушить в себе так резко проснувшееся пламя, заинтересованное в ярости.        — Не могу? Постойте-ка… Где я? Ах точно… У себя дома. Приятного вечера. — поясничая, произнес Деймон, но последняя фраза его прозвучала с такой выразительной обидой и презрением, что Елена сразу же отвела взгляд от задумчивой пропасти перед собой и проводила его удаляющийся идеально темный силуэт, нелишенный элегантной грациозности.        — Я буду требовать, чтобы в течение месяца ты вернулась домой. Хватит. Детский сад давно прошел. Ты начнешь перевозить свои вещи. — четко разьяснил Джон, и девушка с удивлением и недоумением заглянула в его разгневанное лицо. — Если ты, не дай Бог, снова заупрямишься… Я не собираюсь потакать твоим капризам. Ты не останешься с этим клоуном в черном. Принимай решение. Либо немедленно ты переезжаешь обратно к нам, своим родителям, либо в этот дом прибудет наряд спецслужбы и силой вернет тебя. И я обещаю, Елена, этого поганого черта заберут под арест.        — Но папа это ведь… — быстро затораторила шатенка, пораженно округлив карие глаза. Однако Джон резко перебил ее.        — Я всё сказал.        — Наверное, нам лучше уйти. Спасибо за ужин, дочь. — словно мысленно прочитав мысли жены прежде, чем услышав ее тихие и будто пытающиеся подействовать на него успокаивающим эффектом слова, мужчина уже резко вышел из-за стола, с устрашающим грохотом задвинув за собой стул. Он, даже не оборачиваясь к Елене и не говоря ни слова, поспешно направился к выходу, и в столовой кроме возвратившегося молчания остались лишь переглядывающиеся с испугом между собой мать и дочь. И зависшая вместе с неудобством ситуации тишина вскоре была прервана тактичным кашлем Изобель. Она медленно поднялась со стула и аккуратно поправила юбку, с упреком посмотрев на дочь. Осуждение за позор. Призыв к признанию вины. Этот взгляд, обозначающий всё это, Елена знала слишком хорошо еще с самого раннего детства, когда она была совсем беззащитной и смиренной. Сейчас ей, как и раньше, по желанию матери следовало бы потупить глаза в пол и виновато извиниться за случившийся не впервые скандал, но Гилберт без намека на сожаление в упор смотрела на мать и не понимала как такое возможно. Как возможно быть всю жизнь рядом, называться матерью, стараться наградить ее подобающим воспитанием, но вечно быть чужой. Ее мама прямо сейчас стояла перед ней и излучала такое недовольство и отсутствие гордости за свою же дочь, что Елена едва ли сдержала крик отчаяния. Даже Лили, какой бы ужасной матерью она ни была для Деймона, будучи никем для Елены, стала душевным и добрым человеком, которому можно доверять. И от этого становилось грустно. Грустно, но не больно. Ведь боль могла бы быть лишь от того, что в жизни Елены не было самого дорогого — Деймона. И в ее мыслях вновь безумной вереницей закружились слова Кэтрин. Неужели он что-то скрывает? Пытается скрыть? Или, быть может, готовит что-то чересчур серьезное и ужасное для нее. Что бы это ни было, шатенка не собиралась показывать остальным то, насколько испуганным и печальным была дымка на ее чуть ли не плачущих беспричинно глазах.        — Мама, подожди. — взяв уже делающие быстрые шаги прочь женщину за руку, проговорила Елена, пытаясь остановить ее. Изобель действительно замерла на месте, заслышав оклик и почувствовав тепло родной руки, но явно была не заинтересована причиной этого. — Подожди. Я хотела с тобой поговорить. Точнее, мне просто необходимо с тобой поговорить…        — Елена, красавица моя, это может отложиться на другой день? Знаешь, сегодня был просто ужасный вечер и твой отец будет жутко злиться, если я сейчас задержусь. — мягко произнесла она и ее рука медленно выскользнула из ладони Елены, выпутавшись из ее хватки. Девушка с новой порцией растерянности смотрела на Изобель.        — Но это действительно важно. Я сама узнала об этом совсем недавно… Но это важно. Ты должна знать. И мне нужна твоя помощь. Ты же можешь меня выслушать. Потому что я совсем не знаю, что мне нужно делать с этим… — упрашивая ее не только голосом, но и жалостью в глазах, попросила шатенка.        — Немного позже. Давай ты позвонишь завтра? Хорошо? Договорились. — женщина, еще раз поправив юбку, что выдавало ее нервозность и переживания, кинула короткую улыбку и ускорила шаг, покидая дом.        — Конечно. — только и ответила Гилберт, но сказала она это только умеревшей во всем доме тишине, какая зависла сразу же после звука закрывающейся двери. Девушка не хотела оставаться наедине со своими эмоциями, зная, что они убьют ее тем отвратительным осадком, оставшимся после продемонстрированного ее матерью равнодушия. Она не хотела верить в услышанное и в то, что Изобель отвергла ее, не выслушала, проигнорировала и оставила. Елена была не в силах справиться со всеми один за одним вспыхнувшими чувствами своего разбитого состояния, поэтому бежала от них, убегая вверх по лестнице в комнату Деймона.        — Ну ты и устроил… — на выдохе произнесла Елена, зайдя в темную просторную комнату, и, прислонившись к стене, посмотрела за тем, как Деймон отвлекается от ноутбуку, чтобы показать ей ответный счастливый взгляд, издавая усмешку. Брюнет отложил ноутбуку на соседнюю половину кровати и удобнее сел на ее краю, кивком позвав к себе ближе Гилберт. Сальваторе, приобняв без раздумий плюхнувшуюся рядом с ним Елену, потянулся к бутылке с алкоголем и сделал несколько крупных глотков, позже предложив виски шатенке, которая сразу же отрицательно качнула головой в знак отказа.        — Как же мне это надоело… Вот зачем я их позвала? — начиная корить саму себя, ворчливо проговорила девушка и, прижавшись к крепкому плечу Деймону, грустно улыбнулась. Он же, чувствуя ее незаменимое тепло, одним неожиданным рывком повалил их двоих назад, вынудив не только себя, но и Елену валяться на спине, распластавшись на черной постели, и бессмысленно смотреть в потолок. Ее волосы хаотично разлетелись по плечам, его губы разошлись в печальной и отчаянной ухмылке, но их двоих не заботило ничего из этого, ведь их увлеченные только собственными мыслями взгляды задумчиво смотрели вверх, не замечая ничего вокруг.        — Иногда мне кажется, что ты их приемная дочь. Мне не верится, что у таких тварей могла родиться такая классная малышка. — вытягивая их двоих из долгого оцепенения и возвращая из пугающего мира иллюзий и раздумий в реальность мрачной комнаты, хрипловато проговорил Деймон. Елена мгновенно различила в его тихом голосе бесспокойство и явную озабоченность. Грусть. Отчаяние, что разом переметнулось с его серо-голубых зрачков на ее карие. — Я не понимаю, почему всё так. Они твои родители, знаю, но они и правда не достойны ни капли уважения. И я уж промолчу про своих… Почему так? За что нам это досталось?        — Может, мы были чем-то ужасным в прошлой жизни? — даже не обдумывая своих слов, просто выкинула свое предположение Елена, на что брюнет ответил смешком.        — Серьезно веришь в это? — с удивившим девушку любопытством спросил Сальваторе и быстро глянул на шатенку, но и секунды его пронзительно синего прищура хватило, чтобы проявить всю странную, но неподдельную нежность. Елена промолчала, решив, что сама не знает правильного ответа на этот вопрос. — Понимаешь, это… Это так отстойно. Черт возьми, ну почему всё так? Разве родители не должны поддерживать своих детей, любить их? Хоть чуть-чуть… Сегодня звонил отец. Представляешь, он собирается купить дом в Калифорнии из-за того, что Викки нужно остаться в медецинском центре для реабилитации? Я сказал ему, что он нужен мне тут из-за всей этой хрени с Сент-Джонсом, но он ответил, что это просто моя ревность. Но даже если так? Даже если он понимает, что мне просто он нужен тут, так в чем проблема? Это отстойно.        — Просто у них тоже есть свои проблемы. Мы живем, выживаем, справляемся со всем этим, но им не легче. Им тоже сложно, у них своя игра. — вступилась Елена, но Деймон приподнял брови и недоверчиво покосился на нее.        — У них в отличие от нас есть дети. Они должны уделять нам внимание, потому что мы — их проблемы. Это логично. — парень, не отрывая пустынного взгляда с потолка, медленно приблизил свою руку к руке Елены и соединил их ладони когда наконец-то нащупал ее необходимое и близкое тепло. — Если бы существовала премия «Худшие родители года», то Сальваторе посоревновались бы с Гилбертами… И знаешь, с самого детства я не помню ничего хорошего. Всегда было что-то не так. Но зато, черт бы их побрал, они кое-чему меня научили.        — И чему же? Не заводить детей, чтобы не было проблем? — пытаясь улыбкой замаскировать появившуюся нервозность, что отбивала бешенные сердечные ритмы, сказала Елена.        — Нет… Наверное, нет. — понимая, что ее слова застигнули врасплох, Сальваторе проявил аналогичную защитную реакцию, обнажив белоснежные зубы и боязнь сложившейся между ними неловкости. — Просто… Если когда-нибудь, не знаю, когда… Но когда-то… Если вдруг у нас всё-таки с тобой что-то получится и мы переболеем всей этой херней, то… Я сделаю всё, чтобы у наших детей было все, чего не было у нас. Забота, понимание, любовь… Всё. Они ни в чем не будут нуждатся. Потому что я знаю каково это, и не хочу, чтобы у них была ужасная жизнь. Обеспечить одно, а вот любить совсем другое. У меня даже были идейки…        — Серьезно? — заинтересованно глядя на Деймона, спросила Елена и ближе пододвинулась к нему, к его идеальному чуть вздымающемуся от сбивчего дыхания телу. Она чувствовала, как плавно ее волнение перевоплощается в радость, которая умилялась столь задумчивому и счастливому блеску в голубых глазах Сальваторе.        — Да… — протяжно ответил он. — Просто когда-то ведь мне всё это надоест. Придется преодолевать ужасное желание стать отцом и мужем. Может через год, может через пять лет, а может и через десять. Не знаю. Но когда-то это точно случится… И первое, что я сделаю, то куплю милый домик для нас. Огромный милый домик на каком-нибудь острове. Где уже точно не будет никакого Энзо, ника…        — Никаких родителей, забот, проблем, дел и шлюх. — закончила сквозь смех за него шатенка.        — Ага… — согласно кивнув, Деймон вновь посмотрел на нее и крепче сжал ее ладонь. — Ты дождешься счастья, обещаю. Знаю, я самая мерзкая сволочь, скотина и кретин, но я смогу сотворить для тебя идеальное будущее.        — А как насчет детей, которые не будут ни в чем нуждаться? — колко поинтересовалась она.        — Ну… Их должно быть двое. Чтобы они могли занимать друг друга, пока мы отвлекаемся на кое-что охренительное… — понизив чуть осипший голос до шепота, произнес Деймон.        Елена с внутренним восторгом, который сам не верил в свое возрождение, смотрела на такого идеального парня рядом с ней и все мысли словно по щелчку обрели радостный розово-блестящий окрас. Ее мечты будто стихли после буйственного урагана и залегли на дно сознания, разрешая ей наконец-то избавиться от скрытости, тревоги и сомнений. Девушка чувствовала как стремительно строится крепкий, преодолевающий бездну мост между своей ложью и счастьем. Но глаза Деймона быстро затушили своё сияние, и мост, что вот-вот мог бы вынудить Елену сказать не способные обратить жизнь вспять слова, резко и совсем неожиданно оборвался. Его теплая ладонь покинула ее руку, когда он сел на кровати, инстинктивно приказав ей сделать то же самое и с недоумением уставиться на него.        — А вот теперь нужно завести серьезный разговор. Без бабочек, ванили и сахарных соплей. И это неизбежно. — монотонно и будто заученно, твердо отчеканил Деймон с потаенной болью в лазури глаз разглядывая пугливо таращившуюся на него Гилберт, которая в панике и непонимании ожидала даже худшее.