Most crippling weakness

      Когда Эдвард оказался в Аркхэме впервые, он успокаивал себя тем, что хуже не будет, потому что хуже было попросту некуда. Но, как оказалось, он ошибался.       Здание до сих пор находилось в аварийном состоянии, но властям, кажется, было плевать. Проблемы с тепло-, водо- и энергоснабжением, видимо, тоже не волновали никого, кроме самих заключённых, ещё не утративших способность хоть что-то чувствовать. Левое крыло оставалось полуразрушенным, а по всей больнице ходили сквозняки, так что Эд обречённо думал, что будет чудом, если он не загнётся здесь через месяц-два. Но хуже было даже не столь в физическом плане: за свою недолгую преступную карьеру Нигма привык ко многому. Больше всего нагнетали не крики заключённых по ночам и не общая атмосфера безысходности, а продуманные им же планы побега, которые он не мог осуществить. Эд метался от одного варианта к другому, но ни один из них не был действенным.       Гордон предусмотрел все возможные риски и исключил любую форму взаимодействия, так что согласовать дату побега не получится. Он мог разве что попытаться сбежать в одиночку и сразу после освобождения помочь выбраться Освальду. Это был единственный вариант. Эд вычеркнул его сразу же. Даже если его исчезновение заметят не сразу, даже если ему удастся скрыться на какое-то время, он чисто физически не успеет вытащить Освальда. Будучи на свободе, Эдвард изучил план строения Аркхэма и предположил, где могут быть тайные ходы и как устроена система вентиляции. Но ни он, ни Освальд никогда не были в Блэкгейте. Нигма помнил его план лишь поверхностно, но это всё равно ничего не давало: здание подверглось серьёзным изменениям во время реконструкции.       Единственное, на что он мог надеяться при побеге, — принципиальность Гордона. Но тот уже давно не был наивным и дотошно честным полицейским, следующим каждой букве закона. На этот раз он ясно дал понять, насколько серьёзны его намерения. Он не собирался шутить.       Но всë же Освальд был одним из центральных людей криминального Готэма, владел практически любого рода информацией и, главное, мог быть полезным полиции даже в нынешнем положении. Гордону, как комиссару, попросту невыгодно от него избавляться, поэтому шанс увидеть Освальда живым близился к пятидесяти процентам. Нигма с отчаянием понимал, что не мог не думать об этой вероятности. И эта мысль давила всё больше, соблазняла, изматывала его с каждым днём. Ведь он мог вновь обрести всё, что у него забрали, а мог по своей же вине потерять последнее, чего не отобрал у него этот город, — Освальда.       Неприятный лязг дубинки охранника по железу оповестил о том, что нужно было расходиться по камерам. Нигма бросил презрительный взгляд на толпу заключённых, начавшую проявлять какую-то активность. Он бы сказал, что эта масса напоминает муравейник, но нет: у муравьёв всё организованно и слаженно и совсем не похоже на то, что Эдвард наблюдал дважды в день уже в течение недели.       В камере было холоднее, чем в общей комнате. Эд поёжился. Обняв себя руками, сел на жёсткую койку и, выдохнув, упёрся затылком в стену. Прикрыл глаза, стараясь ни о чём не думать. Возможно, он даже завидовал здешним обитателям: большинство из них могло не обременять себя постоянными мыслительными процессами. Но его мозг упрямо продолжал работать, но уже не ища выход из ловушки, выхода не имеющей, а отправляя Эда в прошлое, на пирс, к готовой отплыть субмарине.       Если бы он только знал, что для них всё закончится так быстро и так нелепо, то не отпустил бы его тогда в пылающий город на верную смерть. Нашёл бы способ удержать. Но Освальд сказал ему прислушаться к сердцу, и Нигма прислушался. Вот только он всегда знал, что чувства губительны для него. Для холодного интеллекта они как брешь. Ему хотелось вновь заявить о себе и остаться в истории Готэма, при этом позволив себе такую откровенную слабость. Он планировал через пару часов быть в безопасности на континенте, вместе с Кобблпотом, горой денег и планами на новую жизнь. Но вместо этого сбивчиво извинялся перед Освальдом, перевязывал то место, где должен быть глаз, и надеялся, что этот город всё же каким-то чудом выстоит.       Они снова остались ни с чем, они снова были обычными преступниками.       Холодно. Спина начала неприятно ныть от долгого контакта с холодной стеной, но Эдварду было плевать. Злило и подавляло осознание того, что он абсолютно бессилен. Он мог только винить себя и жалеть об упущенных в прошлом возможностях.       Всего пару недель назад он, в относительном спокойствии и тепле, слушал планы Освальда на город. Конечно, он предполагал, что интерьер его особняка может смениться парой десятков квадратных футов и койко-местом, но никак не мог предвидеть, что Гордон зайдёт настолько далеко.       А если бы он был хоть немного бдительнее, если бы всё-таки поговорил с Освальдом? Сейчас Эд жалел о том, что ничего не предпринял, но он ещё тогда догадывался, как Освальд отреагировал бы. Отмахнулся, сказал бы что-то вроде «Эд, твоя мнительность — не повод бросать всё», даже если «всем» были требующий реставрации отцовский особняк, могила матери и пара человек, с которыми Освальд до сих пор поддерживал подобие дипломатических отношений. Кобблпот не уехал бы. Готэм был для него бо́льшим, чем просто город, в котором он родился. Эдвард убедился в этом ещё полгода назад, стоя под дверью кабинета Гордона. Это был его выбор, и Эд не хотел идти против Освальда и его желаний.       Но если бы он только знал, чем всё закончится, плевать ему было бы на его желания. Ни этот город, ни сентиментальная привязанность к нему Освальда того не стоили. Да, Освальд возненавидел бы его, бросался бы обвинениями в том, что Эд возомнил себя правым решать его судьбу. Может, даже демонстративно обиделся бы. Но со временем всё равно отошёл бы, как это часто у него бывает после особо ярких гневных вспышек, смирился бы, выслушал убеждения Эда и, возможно, смог бы остепениться в другом городе. Там бы они были в безопасности, но… Что дальше? Поселились бы в тихом районе, слились с населением и стали вести скучную заурядную жизнь, как сотни тысяч других горожан? Звучит как бред.       Ни он, ни Освальд не смогли бы долго не выходить из тени. Его привлекали известность и внимание, Кобблпота — власть. Им всегда хотелось большего и никогда не хватало уже достигнутого. Освальд желал заполучить своё наследие, Нигме хотелось заявить о себе. Поэтому мирное сосуществование — совсем не то, к чему они стремились, и оба это понимали.       И сейчас Эд, в полной мере осознавший последствия их выбора, без раздумий согласился бы даже на скучную заурядную жизнь в тихом районе какого-нибудь отдалённого от Готэма городка.       Или, может, он думал так только потому, что знал, насколько всё может быть хуже.       В детстве мама, мягкая и склонная к альтруизму женщина, которую Эд почти не помнил, учила его не задирать других, делиться и уступать, а ещё уметь довольствоваться малым. Потому что те, кто хотят слишком многого, в итоге остаются ни с чем.

***

      Люди в Блэкгейте отличались от тех, кого Освальд видел в Аркхэме. По заключению судебных врачей все они были полностью вменяемы, но на деле оказалось, что не все и не полностью. Но, в отличие от обитателей Аркхэма, их жестокость нельзя было списать на невменяемость. Они убивали, насиловали и грабили, полностью осознавая, на что идут. Большинством заключённых Аркхэма руководили импульсы. Блэкгейта — жажда власти, славы, денег. Конечно, были и те, кто попал сюда по глупости, действуя в состоянии аффекта или сев нетрезвым за руль. Поэтому в каком-то смысле здесь было даже спокойнее, чем в психиатрической лечебнице. По крайней мере, риск быть наряженным в костюм клоуна на увеселение не самой благодарной публики всё-таки стал ниже. Освальда слегка передëрнуло от этого воспоминания.       Зато возрос шанс получить пару трещин в рёбрах просто потому, что более-менее физически развитым ублюдкам хотелось продемонстрировать своё превосходство.       Освальд почувствовал резкий толчок в плечо и в ту же секунду оказался впечатанным в стену, больно ударившись о неё затылком.       — Надо же, — притворно дружелюбным тоном проговорил нависнувший над ним мужчина. — Неужели сам Пингвин пожаловал. Какая честь.       Судя по тому, что это не вызвало никакой реакции у охраны, а несколько заключённых лишь лениво повернули головы, подобное считалось здесь за норму. Восхитительно.       Освальд смотрел в лицо мужчине, на тонкий с горбинкой нос, который даже можно было назвать благородным, и желтовато-серую кожу, будучи уверенным, что знал его. У Кобблпота было много связей, но не все из них он использовал исключительно на взаимовыгодных условиях.       Арестант был ненамного выше самого Освальда, но ощутимо сильнее. Шанс вырваться равнялся примерно нулю. Да и какой в этом смысл? Ближайшие пару месяцев до суда он всё равно проведёт здесь. Бежать ему было некуда.       — Кажется, в нашу последнюю встречу у тебя было на один глаз больше.       — Лучше отойди от меня, и я сделаю вид, что у меня внезапный приступ амнезии. Для твоего же блага, — сказал Освальд, пытаясь не выдавать внутреннего напряжения. — Или ты серьёзно думаешь, что я здесь не потому, что сам так захотел? Что не смог бы подкупить пару судей? — прошипел он, оскалившись и пытаясь создать хотя бы иллюзию контроля. — Попасть сюда по протекции копа, зад которого я прикрывал столько раз и с которым полгода назад оборонял город, — слишком даже для меня.       На словах это было ещё смешнее. Освальд, может, и посмеялся бы над такой нелепой иронией, но сейчас ему было явно не до смеха.       Его почти сломали тогда, в Аркхэме, когда он попал в лапы Джерома. Ему просто хотелось вырвать этот кусок из памяти как один из самых отвратительных моментов своей жизни. Но сейчас рядом не было Эдварда Нигмы, даже ненавидящего его и едва оправившегося от последствий заморозки. Рядом, по сути, никого не было. Оставалось надеяться лишь на себя.       Мужчина хищно ухмыльнулся, и Кобблпот почувствовал, как ускользает его последний шанс на хотя бы сносное существование.       — Как страшно, — сказал он и скорчил гримасу. — А ты забавный. Но слишком уж говорливый. Но ничего. — Он поднёс к лицу Кобблпота вторую руку. Большим пальцем коснулся его нижней губы и отогнул её. Освальд пытался не показывать сковавшего его ужаса. — Мы над этим поработаем. — Он похлопал его по щеке. Освальд рефлекторно отвернулся, пытаясь уйти от прикосновения, и начал осматривать помещение, ища помощи. Всем было плевать. Он почувствовал, как к горлу подступила паника, и непроизвольно начал дышать чаще. — Правда?       — Отойди от меня.       — А то что? — Мужчина самодовольно ухмыльнулся, обнажив ровный ряд зубов и упиваясь чувством собственного превосходства.       Морган. Его имя Генри Морган.       Освальд сотрудничал с ним ещё до падения мостов, пока тот не начал требовать слишком многого. Вполне обыденная ситуация для криминального Готэма, так что он сначала даже не придал ей особого значения. Прекращать сотрудничество с целой организацией из-за одного выскочки, посчитавшего, что он чего-то стоит, было невыгодно, так что Освальду пришлось заняться поиском метода воздействия на него. Как оказалось, прятать свои слабости Морган умел очень хорошо, даже мастерски. Но недостаточно хорошо для такого, как Кобблпот.       — Можешь делать со мной всё что угодно, — ответил Освальд и зло улыбнулся. — Вот только после этого дорогой дядя Генри уже вряд ли получит письмо от своей любимой сестрёнки Мэри и племянничка Джонни.       Он говорил уверенно, негромким, но твёрдым голосом. Но в груди всё сжалось от осознания того, что́ будет, если это не сработает. Его и без того убогое существование превратится в ад, и ни Эд, ни Джеймс, ни полиция — никто ему не поможет.       — Дешёвый блеф, — прорычав это, Генри оскалился и сжал его горло.       — Возможно. А может и нет. — Освальд улыбнулся и откинул голову назад. — Рискнёшь?       Кобблпот давно понял: самая действенная тактика — игра на слабостях. Он использовал её бесчисленное количество раз — и она всегда срабатывала. И этот не был исключением.       Хватка на горле ослабла, и Освальд резко подался вперёд, вырываясь из неё. С надменным видом отряхнув плечо, он окинул мужчину презрительным взглядом.       — Если в твоих интересах сохранить жизни сестры и племянника, советую передать своим дружкам, чтобы они искали развлечение в другом месте, — холодно бросил он и, сохраняя лицо, направился в противоположную от Моргана сторону, сопровождаемый тишиной и ошеломлёнными взглядами арестантов.       Его вдруг начало сильно трясти, и он глубоко вздохнул, стараясь дышать ровнее и глубже. Нельзя было демонстрировать свои страхи и слабости. В нынешних обстоятельствах — тем более. Освальд выдохнул и распрямил плечи. Он должен был выжить любой ценой.       После того случая его действительно оставили в покое, насколько это было возможно в реалиях Блэкгейта. Многие заключённые переговаривались о нём между собой, но самого Пингвина старались избегать. Всё-таки репутация криминального авторитета, хоть и бывшего, давала многое. К тому же, отбыть в крыле «C» девять полных дней без единого синяка или сломанного носа было подобно чуду.       Кобблпот не знал, стараниями ли нового комиссара или же его собственными, но пребывание в Блэкгейте всё более походило на уровень «терпимо». Отдельным пунктом он даже отметил то, что здесь не было того мерзкого желе, сделанного то ли из помоев, то ли из куриных мозгов, один вид которого вызывал у Освальда рвотный позыв и множество неприятных ассоциаций. По-клоунски рыжих, жутко смеющихся и безумных ассоциаций, подобных которым запирают не здесь, а севернее, в Аркхэме.       Залогом его относительно спокойного пребывания здесь во многом стали заработанный авторитет, хорошая память на детали и везение в чистом виде. А вот Эду могло не так повезти.       Конечно, Освальду не была безразлична его судьба, но ничего, кроме попытки шантажа Гордона, он предпринять не мог. К тому же, он поступил так, как Гордон того заслуживал. Он использовал против Освальда его слабость, а Кобблпот при необходимости мог использовать слабость бравого комиссара. Но чего бы Освальд ни добивался, какие обороты ни набирала бы его деятельность, Джеймс едва ли воспринимал его всерьёз. Кобблпот использовал его болевую точку в образе Лесли даже не столь потому, что хотел отомстить. Он использовал Ли, потому что риск жизни и свободе кого-то из его близких — единственное, что заставило бы Гордона испугаться. Угрозу карьере или репутации он едва ли воспринял бы всерьёз. Освальду пришлось поставить под угрозу безопасность чужой любви, чтобы обезопасить свою.       Но у него всё равно не было никаких гарантий, что Эдвард не пострадает. Угрожая Гордону, он огородил Эда от принудительного приёма препаратов и любого рода терапии. Но кто мог защитить Нигму от выходок окружающих его психов и, главное, от самого себя? Освальд знал: Аркхэм меняет людей, ломает их. Поэтому был совсем не уверен, что крайне эмоционально неустойчивому Эдварду не станет хуже.       Но если с Нигмой всё же что-то случится, у Освальда не останется точек давления, а такой расклад Гордону крайне невыгоден. Это давало хоть какую-то надежду на то, что Эдвард будет хотя бы в относительном порядке.       Освальд думал о том, что его вполне устраивает вид отношений, на котором они сошлись после осады. Он доверял ему, и Нигма, кажется, отвечал тем же. Конечно, полностью открываться он не спешил, но Кобблпоту было достаточно и этого.       Освальд впервые за несколько лет снова принимал заботу Эда, не ожидая ножа в спину. Но он не строил иллюзий по поводу Нигмы, прекрасно понимая, что ему нужен был союзник, а не сам Освальд.       Он не знал, как Эдвард отреагировал на слова Джеймса и воспринял ли их всерьёз. Конечно, он доверял Нигме. Но не мог не предположить, что в один прекрасный день ему не надоест гнить в психиатрической лечебнице и что желание забрать своё не затмит желание увидеть Освальда живым. Кобблпот не был уверен, сможет ли простить очередное предательство, но не исключал этого.       Да, может, он не был ему хорошим другом. Но он сделает всё, чтобы сохранить ему жизнь. И попытается понять, если Эд выберет не его.