Разный кофе

Все годы в апокалипсисе, все эти бесконечно одинаковые годы Пятый страдал. Без просвета, без надежд. Но всё равно держал каждую свою эмоцию под контролем, потому что знал, что зря тратить силы — верх безрассудства. Ну покричит Пятый час или два на руины очередного здания, ну порыдает над очередной банкой просроченных консервов и что? Что тогда? Ни-че-го. Ровным счётом. Поэтому Пятый пил. Безбожно пропивал свою печень и делал это с большим успехом — алкоголь не имеет срока годности, особенно крепкий. Бывало, что в особо тяжёлые времена Пятый уходил в такие запои, что пару дней выпадали из его памяти напрочь. Долорес (та, которую он нашёл среди развалин магазина и за которую отчаянно цеплялся, чтобы не сойти с ума окончательно) его естественно осуждала, отговаривала, но потом махнула рукой, если можно так сказать, и лишь бурчала, когда он открывал очередную бутылку случайно найденного виски. Кажется, когда ему исполнилось 40 (может и 42, ведь Харгривз вполне мог сбиться со счёта дней, учитывая его образ жизни), он сделал очередной круг по близлежащему шоссе и вернулся обратно в город. Какой именно город Пятый не до конца осознавал ровно до тех пор, пока не прошёл мимо четырёх холмиков. Это были могилы Лютера, Диего, Элисон и Клауса. Номер Пять помнил, как он их копал. Лопат в апокалипсисе, очевидно, не было, так что в начале мальчик пытался справиться руками, а когда ногти совсем поломались, а кожа на пальцах была содрана чуть ли не до мяса, он нашёл какой-то обломок и стал копать им. На шестой день Пятый закончил, а потом первый раз в жизни напился. Сорокалетний Пятый болезненно улыбнулся воспоминаниям и продолжил путь к полуразрушенной библиотеке — там ему почему-то было спокойнее. За годы, проведённые в фактическом одиночестве, Харгривз научился ценить «удовольствие» бесцельных перемещений, поэтому вместо прямого пути избрал петляющий. Он свернул вправо туда, где раньше был переулок, и вышел на побочную улицу, которая в прошлом пересекала парк и уходила ещё сильнее вправо. Пятый миновал пустошь и, делая таким образом крюк, двинулся к центру, где, собственно, и стояла библиотека. Когда до нужных развалин оставалась пара километров, под ногами Номера Пять что-то хрустнуло. Обычно он не сильно обращал на такие вещи внимание, но сейчас, когда мужчина опустил глаза, его руки мелко затряслись. Это были большие очки в тонкой оправе. Конечно, это могли быть чьи угодно очки, но горло всё равно неприятно сжало. В своё время (сразу после похорон «семьи») он потратил около трёх месяцев, чтобы обследовать весь город в поисках тела Долорес. Так ничего и не нашёл. Пятый предположил, что она уехала куда-то и может даже спаслась, но потом одёрнул себя — нечего зря надеяться. И вот сейчас, мужчина смотрел на эти очки, которые так легко распались под его ногами и как бы заново осознавал, что Она, как и все в мире, мертва, и что он ничего не может с этим поделать. Кажется, он знает, чем будет заниматься сегодня и в ближайшие пару дней. Пластмассовая Долорес обречённо вздохнула. Наши дни. Кофейня. Пятый и Долорес являли из себя довольно странную картину. Они сидели за столиком друг напротив друга (со стороны кто-то даже мог подумать, что они сын и очень молодая мать), смотрели в глаза и молчали. Их руки лежали на столе, и никто из них как будто не решался преодолеть пару сантиметров и дотронуться до пальцев другого. — Ваш заказ, — с этими словами слегка полная официантка поставила перед ними две чашки кофе и, неловко улыбнувшись, удалилась. Всё с тем же молчанием каждый взял свою кружку. — Ну…как жизнь? «Молодец, Долорес, это просто космос», зло подумала девушка. По глазам Пятого и саркастично поднятой брови было понятно, что думает он примерно тоже самое, а может что и похуже. — Да вот, из будущего вернулся. Дерьмовое, кстати. В первые мгновения их встречи всё было легко. Там были эмоции, радость воссоединения и облегчение. Но теперь до Долорес постепенно доходил весь кошмар ситуации. Пятый — ребёнок!!! Он, чёрт возьми, ребёнок, которого не было 17 лет! И что ей с этим делать? Что?! Всё это, видимо, отразилось на лице девушки, потому что Харгривз помрачнел. — Я понимаю, о чём ты думаешь, но не хочу это обсуждать здесь. У тебя наверняка есть своя квартира. Пойдём туда. Долорес растерянно кивнула, уже не до конца уверенная в том, что Пятый ребёнок — такие бесконечные усталость и серьёзность сквозили в его голосе. Мальчик (?) уточнил у неё адрес и, крепко сжав её запястье, шагнул в синее свечение. Знакомая тошнота и лёгкое головокружение Маккартур ощутила уже стоя на пороге своего дома. Она присела, чтобы достать ключ из почтового ящика (куда так любезно кинул его…не важно) и слегка пошатнулась, но уверенная рука Пятого удержала её и помогла встать. — Спасибо… — А ты всё также плохо переносишь перемещения, — хмыкнул Номер Пять, — Что с ключом? — Ничего, — Долорес почему-то стало очень стыдно, как будто её поймали на измене. Они вошли в квартиру, и Маккартур тут же хозяйским взглядом окинула всё вокруг, памятуя о том, как Харгривз обожал прикапываться к беспорядку в её комнате. — У тебя мило, — его ровный и слегка надменный голос отдавался мурашками на её спине, — Одна живёшь? — Да. А что? Возможно, это было слишком вызывающе, потому что во взгляде Пятого на секунду мелькнуло удивление. — Ладно, где можно сесть? — Пошли в гостиную. Тебе сделать чай? — Можно, если нет ничего покрепче. — Что? А тебе не рано думать об алкоголе? — Не рано, и забудь про чай. Пятый по хозяйски расположился на диване, а Долорес села в кресло, поджав под себя одну ногу. Мальчик коротко выдохнул и сказал: — Начну с того, что мне 58, и все эти годы я был в апокалипсисе. Оглушающее «ЧТО?!» услышал весь район. Спустя пару часов. Осознать всё, что рассказывал Пятый, было, мягко говоря, сложной задачей. Даже если забыть про всю эту канитель с возрастом и телом, оставалось то, что Харгривз провёл 30 лет в полном одиночестве. От этой мысли у Долорес всё холодело внутри, а глаза начинало щипать, от подступающих слёз. Но самым ужасным было спокойствие, с которым Пятый рассказывал эту краткою историю своей жизни. Когда они были детьми, мальчик был той ещё задницей и занудой, но он по крайней мере не был роботом. Он мог злиться, смеяться и вообще был способен хотя бы на базовые человеческие эмоции. Сейчас перед девушкой сидело воплощение бесстрастности. Когда Номер Пять дошёл до части, которая касалась Комиссии и работы киллером, Долорес наконец поняла, почему он был всё это время так спокоен. Вскоре Номер Пять закончил всё простым «А потом я свалился посреди двора Академии и увидел обделённые признаками интеллекта лица моих родственничков». — Знаешь, теперь не только тебе нужно что-то покрепче. Долорес ушла на кухню. Она искала хоть что-то подходящее, по натыкалась на пачки чая и полупустые бутылки кефира. Наконец удача — остатки ликёра с прошлой недели. Когда девушка разливала его по стаканам, её руки дрожали. На столешницу капнула пара слезинок. Маккартур попыталась их смахнуть, но уронила стакан. А потом её накрыла истерика. Когда Пятый, привлечённый резким звуком падения, вошёл в кухню, он увидел Долорес, трясущуюся в беззвучных рыданиях, которая пыталась собрать осколки на полу и как будто не замечала, что режется почти о каждый из них. Пятый вздохнул, подошёл к девушке, потянул её вверх и повёл в гостиную. Он уложил Долорес на диван, переместился на кухню и собрал то, что раньше было стаканом. — Пятый, — тихо позвала его Маккартур. Харгривз залпом выпил то, что было в целом стакане и переместился в гостиную. — Я здесь, Долорес. Всё хорошо, — он присел рядом с ней и взял протянутую руку. — Мне…мне так жаль, Пятый. То, что с тобой произошло, — двушка тщетно пыталась говорить через всхлипы, но Номер Пять понял, ведь всегда понимал. Он поднял её руку и поцеловал тыльную сторону. Девушка глубоко вздохнула и переплела их пальцы, а Харгривз облокотился о неё. Так они просидели какое-то время. Первый слой стресса был удачно снят истерикой, информация переработана. Теперь Долорес была более чем адекватна. Она привстала и села на диване: — Итак, какой план? — План? — Ну у тебя же наверняка есть план, как предотвратить весь этот кошмар. — Разумеется, но ты в нём не участвуешь. — То есть? Как не участвую? Тогда на кой ты мне сейчас всё это рассказывал? Чтобы я тут инфаркт поймала?! — Нет, я посчитал, что будет правильно рассказать всё единственному родному человеку. Пятый сказал это так просто, как будто очевидный факт, а вот Долорес оторопела. А как бы вы себя вели, если бы человек, которого вы любите большую часть жизни, вдруг говорит, что вы самый близкий человек для него на всём свете? — Но…но я протестую. Да, протестую! — Маккартур наконец нашлась. Так она и отпустила его одного, как же, — Я опытный агент, старший помощник детектива, стажировалась в ФБР и уже много лет работаю в полиции. Если ты откажешься от моей помощи из-за своей заносчивости или чего бы то ни было ещё, то это будет огромной ошибкой, Пятый. — Это не заносчивость, а забота. Я не хочу, чтобы ты погибла, — не теряя самообладания (хотя Долорес на это очень надеялась), ответил Номер Пять. — К чёрту заботу, если на кону стоит судьба мира, как бы это пафосно не звучало. — Нет, и точка. — Да, и точка. — Нет. — Да. — Нет. — Да! — У меня нет времени на эти игры, — Пятый встал и поправил костюм, — Я работаю один. Найду тебя, когда всё закончится. — Стой! Но Харгривз уже переместился.