Тени

      Воздух был влажен и неподвижен. Нуб оказался не там, где планировал. Вернее, он не узнавал то место, куда попал через созданный им портал. Он почти уже ничего не помнил о той, самой далекой и короткой части своей жизни, когда он совсем еще маленьким мальчиком играл с соседской собакой на уютном газоне у дома. Остатки зыбких воспоминаний сейчас же были вовсе вытеснены огромными, надвигающимися, сжимающими его небоскребами. Он оказался межу двумя такими махинами, и даже запрокинув голову, ему едва удалось достать до верха их бесконечного, массивного, стеклянного туловища. Солнце садилось, но уличный свет еще не включили. Зеркальные исполинские стены зданий полыхали кровавым и розовым, отражая разразившийся закат. Значит, сейчас где-то восемь, или около того, предположил призрак, в десять ему нужно было быть в доме у Рекса. Вернее, уже не совсем призрак. Находиться среди простых людей в обычном его состоянии было бы затруднительно, если вообще возможно. Большинство бы с трудом могло его разглядеть, не прилагая он для того усилий, он растворялся в их глазах, словно небо на морских волнах. Чтобы придать себе телесность, ему пришлось немало попотеть над нужным заклинанием, не смотря на то, что он и освоил черную магию блестяще, долговременный и статичный человеческий облик стоил ему не малых усилий. Изображать из себя живого было весьма трудоемко. Тело, будто до этого пребывавшее в невесомости, отяжелело, ноги увязали в теплом весеннем асфальте. Он заново учился ходить, сначала шатко, но уже через пару десятков метров его движения стали ловкими и ладными. Он, словно тень, бесшумно проскальзывал по пыльным, грязноватым и безлюдным закоулкам. Ему было странно вдыхать в себя этот густой, непривычный воздух, он остро ощущал в нем горьковатый привкус переработанного бензина, мокрого картона и прелых яблок. Все это было едва им узнаваемо, почти утрачено, но все-таки когда-то он был частью этого мира и он этого не забыл. Запахи, ощущения, звуки — это так увлекло его внимание, что он не заметил на другой стороне подворотни, по которой двигался, в дюжине метров впереди четыре молодые фигуры. Квартет представлял собой довольно расслабленное, даже расхлябанное зрелище. Парни были уже изрядно навеселе, их окружала белая, плотная дымка. Двое сидели на тротуаре и сосали пиво из жестяных банок, оставшиеся стояли напротив и спорили между собой на тему качества сегодняшней травы. Сначала его заметил парень с пепельными, окрашенными волосами, торчащими из-под бейсболки, затем рассеянное внимание остальных также сосредоточилось на черном приближающемся силуэте. — Смотрите-ка. Че это за петух? — усмехнулся пепельноголовый, прищуриваясь в сторону Нуба. — У него что, типа латы на руках? — прыснул кто-то их сидящих. — Да ладно? Серьезно? Смотрите-смотрите, я сейчас обоссусь, у него какая-то херня на ногах, типа тоже железная. Вы это видите, вы видите? — раздался гиений хохот. — Мужик, — крикнул парень левее пепельноголового, — Мордор в другой стороне, — гогот усилился. Выкрик отвлек Нуба от систематизации своих новых ощущений. Он притормозил, мгновенно проанализировав ситуацию. «Мордор? Что-то знакомое», — подумал он, но не смог вспомнить, что именно это такое и какое он к этому имеет отношение. — Че ты тут забыл, придурок? Торопишься на вечеринку косплееров? — не унимался крашеный, явно ощущая себя хозяином положения, — Вали отсюда, — скомандовал он, с приукрашенной, наивной дерзостью, уставившись призраку прямо в глаза. Нубу совершенно не хотелось здесь останавливаться. Это была досадная помеха его увлекательной прогулке. Еще не хватало сейчас вступать с этими детьми в пререкания. Он понимал, что те явно хотели его внимания, но ему было абсолютно не до них и весь этот неумелый, бесхитростный «наезд» выглядел в его глазах неуклюжей возней беспомощных опарышей. Он продолжил движение. — А говнюк-то, походу, не ссыт, — раздраженный отсутствием должной реакцией у Нуба, пепельноголовый выкинул косяк, засунул руки в карманы и лениво, с небрежностью опытной шпаны, зашагал перпендикулярно движению призрака, преграждая ему путь. — Зачем этот задрот напялил маску? — не унималась гогочущая группа поддержки, — боишься, что тебе расхерачат ебальник? Правильно боишься, — задорно выкрикивали издевки сидящие, подбадривая своей боевой дерзостью главного, который уже остановился и оперся правым плечом о стену дома, рядом с которой проходил Нуб. — Явно знатный урод, — повернув, аккуратную, птичью голову к своим, отвечал блондин, хрипло посмеиваясь. Пока шла вся эта активная беседа, Нуб поравнялся с парнем, тот стоял прямо на его пути. В общем-то, никакой проблемы обойти этого вялого смельчака и скрыться от компании тупого отребья не было. Но Нуб просто не привык что-то обходить. То, что ему мешало, он устранял. Разница была в том, что сейчас ему не хотелось с этим разбираться, да и пачкать руки об этих отбросов было ниже его достоинства, поэтому он негромко, но твердо произнес — «Исчезни». — Ого, какие мы смелые, — блондин этого не ожидал, но стараясь не выдать свое бешенство, отлип от стены, выпрямился и с наглостью, и деланным отвращением бросил на Нуба нахальный взгляд, пройдясь по нему сверху вниз. Они стояли друг напротив друга, рост у них оказался одинаковый, только парень выглядел рядом с призраком совсем уж тощим и чахлым. — У меня нет на это времени, — устало произнес Нуб. Ему было непривычно слышать свой человеческий голос. Он казался ему чужим и было пока еще сложно им управлять, но и без того парню напротив это совсем не понравилось, его просто распирало от злобы и негодования, что какой-то мужик в цирковом костюме может препираться с ним, тем более в такой ситуации, где силы очевидно непропорциональны. — Ты совсем тупой что ли, не пойму? А если снять с твоей уродливой рожи эту супергеройскую херню, ты не обосрешься от страха? — распаленный бездействием призрака и нахальным гомоном, подбадривающей массовки сзади него, крашеный бедолага уже, было, протянул жилистую руку в сторону лица Нуба, но не успел он проделать и треть пути, как эта же самая рука была больно и молниеносно сцеплена между стальными холодными пальцами в черных перчатках. Еще через секунду раздался глухой хруст, затем оглушительный вопль. Нуб спокойно перешагнул корчащееся тело, которое уже валялось на асфальте и выло, с неестественно вывернутой рукой: теперь рука блондина отвратительно сгибалась в локте, но в кардинально противоположном направлении. — Эта тварь сломала мне руку, господи, я вижу свою кость, мать твою, — визжал поверженный, весь обливаясь слезами и брызжа слюной, извиваясь ужом в лужице собственной крови, — Я убью его, отгрызу ему башку! Будто ужаленные, остальные повскакивали со свои мест, стремительно трезвея. Тот, что был рядом с блондином, бросился на Нуба вместе с одним из сидящих, яростно и ошалевши ругаясь. — Вы очень плохие дети, вас нужно наказать, — тихо, пугающим бормотанием проговорил Нуб. Он был совершенно расслаблен, он смирился с тем, что здесь придется задержаться. Его искренне удивляла хрупкость и слабость обыкновенного человеческого тела, он практически с нежностью энтомолога открывал для себя податливость и мягкость этой плоти, которую сам он утратил так давно. Он не собирался их убивать, но разве он виноват, что они оказались столь беспомощны и нестойки? Почему-то от легенького удара в челюсть второй несчастный влетел в стену и сполз по ней, оставляя кровавые полосы на зеленоватом кирпиче, бездыханно распластавшись рядом с почти что рехнувшимся от боли и страха блондином. А третий вообще сам налетел на его колено и повис на нем, задыхаясь, и Нуб, разумеется, собрался его скинуть, но случайно сломал ему шею, схватив полудохлого бойца за волосы и кинув его в кучу к остальным. Оторопев от увиденного, четвертый, трусливо (разумно) оставшийся в стороне, бросился в истерике в другую сторону, пока Нуб был к нему спиной и изучал кучку из тел, которая образовалась за эти несколько секунд. Блондин пытался ползти. Нуб не любил все эти предсмертные конвульсии, ему не нравился вид уродливых ран, а уж всякие безобразные увечья были вообще ему отвратительны. Он старался работать чисто (по возможности), поэтому решил побыстрее с этим закончить. — Не ори, мальчик. Сейчас все закончится. Больно больше не будет, — Нуб даже не догадывался, какой чудовищное впечатление производил его спокойный голос. Снова тихонечко хрустнуло. Раздалась тишина. Нуб аккуратно сделал пару шагов назад, не имея никакого желания угодить в багровое, теплое, разрастающиеся пятно под ногами. Он сделал глубокий вдох и покачал головой, сетуя на самонадеянность нынешней молодежи. — Сайбот, выйди, — тихо скомандовал он. Через мгновение за спиной призрака возникла черная тень, в точности повторяющая человека перед собой. Нуб стал расстегивать застежки на своей броне. Вообще, эти парни были правы, выглядел он в этом мире действительно странно. Почему он не подумал об этом заранее? Он вспомнил, что такое Мордор и хмыкнул, стягивая с себя тяжелые, стальные наплечники. Маску снимать он не собирался ни за что, поэтому решил остаться в капюшоне, тем более, уже окончательно стемнело, теперь на него не должны были особенно пялиться. Он остался в плотной черной ткани, напоминающей рубашку и штаны, только без пуговиц, с обувью, конечно, тоже надо бы было что-то придумать, но он решил избавиться только он лишнего металла и ремней. Все ненужное он загружал на вытянутые руки двойника. Закончив свой туалет, он с горечью подумал о том, что ему сильно не хватает сейчас хотя бы маленького зеркальца, но тут его весьма вдохновил отблеск машинных фар от глянцевой стены дома где-то в конце его уютной подворотни. — Отнеси и возвращайся. Быстро, — не оборачиваясь, он отдал указание двойнику и бодро зашагал к свету. Немного размяв тело с детишками, он почувствовал легкий голод и острое желание прогуляться по шумному городу, исследовать этот странный, суетливый, бетонный мир. У него была пара свободных часов. Двойник исчез. Призрак вышел на залитую неоном, людную улицу и растворился в толпе прохожих. *** — Что значит нет? — негодовал Рикки, нарезая круги, словно разъяренная наседка. — Это значит, что я не пойду. Не пойду и не хочу, — упорствовала Блэр, — это вульгарно, Рикки. — Это деньги, черт возьми, деньги! Понимаешь? Работа — деньги, работа — деньги! Чувствуешь связь? Вот именно! Нихрена ты не чувствуешь! Ты уже давно бы драила толчки где-нибудь, где-нибудь в… — Рикки не мог подобрать красочное выражение, — где-нибудь в жопе! — почти орал он, брызнув слюной на белое предплечье подруги. — Ой, прости, детка, сейчас-сейчас, — он быстро подтер следы своего возмущения, и снова продолжил, манерно жестикулируя грациозными тонкими руками у нее перед носом. — Ты даже пожрать нормально не можешь, я в шоке, что ты наскребла за квартиру в этом месяце. И тут я, нахожу для этой фифы работу! И какую работу! Ты такие деньги за год не видишь, — Рикки распалялся с новой силой, — нет, слушай сюда, вредная девчонка, — он тут же возник перед Блэр, которая пыталась хотя бы отвернуть голову от этой неутомимой лавины под названием Рикки Мобсон — ее агента, лучшего друга и самого жеманного гея, которого она когда-либо знала. — На блюдичке, прямо в ротик тебе принес, разжевал, подстелил соломку, со всеми договорился, наобещал, расхвалил, а она не пойдет! Дура! — неистовствовал он и сверкал белоснежными крупными зубами, которые так удачно контрастировали с его упругой, шоколадной кожей. В гневе он был очарователен, подумала про себя Блэр и едва заметно улыбнулась. — Рикки, ты же понимаешь, что это путь на дно? — гнула свое она. — Ты уже на дне! Куда глубже, детка! Очнись! Даже я не делаю такой глубокий минет, как глубина той жопы, в которой ты оказалась! Она еще мне что-то будет говорить про дно! — он снова начал вышагивать туда-сюда, цокая каблуками красивых, лакированных ботинок на своих длинных ногах, возмущенно и тем более амплитудисто покачивая крепкими, мышечными бедрами. — Петь на закрытой вечеринке, среди напыщенных, старых толстосумов, это ли не верх безвкусицы? А что дальше, рестораны, свадьбы? Нет уж, спасибо. Я лучше как-нибудь так, с хлеба на воду. — О! Этот твой снобизм избалованной, сраной интеллектуалки! — Это не снобизм, — отбивалась Блэр, — это здравый смысл. Ты сам всегда говорил, что мы не будем скатываться в эту яму, как бы тяжело не пришлось. Зачем тогда все это? Мы столько лет положили на материал и он классный, правда, ведь классный! А теперь ты хочешь, чтобы я, как провинциальная амбициозная лохудра, скакала по сцене перед толпой тупых, сытых денежных мешков, развлекая их песнями и голыми сиськами? — Блэр начала выходить из себя. — Почему голыми сиськами? Я принес тебе шикарное платье! — обиженно выкрикнул Рикки. — Золотое! Рикки! Оно золотое! — Ты будешь дивой! Так они орали друг на друга, пока Блэр обреченно не свалилась на свою кровать. — Я больше не могу, это невыносимо, — закрыв ладонями лицо, Блэр обессилено выдохнула. — Конечно, ты не можешь, у тебя даже на еду деньги не всегда остаются, откуда бы взяться силам! — чуть было не пустил новый виток криков Рикки, но решил сменить тактику. Ему было просто необходимо уговорить Блэр сегодня пойти на эту вечеринку и заставить ее петь. Да, ему самому нравилось все это не больше, чем ей. Но они уже столько лет не видели нормальных денег. Вечно в долгах, в предвкушении нормальной жизни… И тут это баснословное предложение. Это была просто какая-то неслыханная удача: знакомый Рикки, тоже агент, но успешный и опытный бизнесмен, которому Рикки в свое время давал послушать их совместные запили с Блэр, позвонил и предложил подработать. Всего-то нужно было найти приличную и яркую певицу на закрытую вечеринку к богатым особам. Главное — чтобы певица не была известной, т.к здесь не нужна была шумиха, все должно было пройти тихо, без огласки. И Блэр была просто идеальным кандидатом. Но девка рогом уперлась. Видите ли не того полета птичка, чтобы кривляться на сцене перед какими-то обывателями. — В конце концов, Блэр, я хочу уже нормально одеться, хочу на море, хочу в хороший ресторан! Разве я много прошу? — Рикки сел рядом на кровать и отвел от лица девушки ее прохладную руку и сжал в своей. — Детка, ответь. Разве я не заслужил этого? Разве мы не заслужили этого? — он, уже притихший, сидел с распахнутыми, невинными оленьими глазами и надувал губы. Это придало ему трогательный, жалостливый вид. — Ты манипулятор, Рикки, — охнула Блэр, но этого было достаточно, чтобы он понял — стена дала трещину. — А ты думала, что там могут быть нормальные, слышишь, нормальные мужики? — с нового угла начал заходить он. — Не нищеброды, не богемные укурки и спившиеся художники, не рэперы под коксом, у которых не встанет, даже если палку подвязать, а нормальные, здоровые парни! — Еще не хватало. Только мужика из тусовки недоразвитой элиты с претензией на аристократию. Это просто разит пошлостью и сельской романтикой, — фыркнула Блэр. — А от тебя разит выселением и биржей труда! — язвительно гаркнул агент. Блэр устала от споров. Возможно, ей самой уже хотелось сдаться. Возможно, Рикки и был прав? По крайней мере, он точно прав в том, что они заслужили хотя бы хороший ужин и приличную бутылку вина. В животе у Блэр громко заурчало, что незамедлительно использовал Рикки в качестве последнего аргумента, значительно покачав головой в такт голодному урчанию. *** Техники делали последние приготовления на сцене, пока Блэр стояла внизу, борясь с тошнотой от волнения, тремором и шумной трескатнёй Рикки, который бегал со сцены вниз и обратно, яростно контролирую каждый шаг нанятых им помощников. Он хотел, чтобы все прошло идеально. Пока, все двигалось в задуманном им направлении, вот только Блэр ультимативно высказалась по поводу платья, и он уступил, видя, что тут она была непоколебима. — Надо побольше оголить плечи, — подбежал Рикки и начал оттягивать вниз и без этого спущенные широкие лямки черного, обтягивающего топа, впрочем, как и было задумано кроем, но этого ему казалось недостаточным, если уж платье было забраковано, то хотя бы пусть плечи, живот и зад в этих черных монашеских тряпках, будут выглядеть аппетитно. Народ это любит. — Джинсы сидят отлично, только зачем ты напялила эти кроссовки? -Чтобы не выглядеть как стриптизерша! — рявкнула Блэр, отталкивая от себя зеленые шелковые лодочки на небольшой платформе, которые Рикки купил в комиссионке утром и теперь размахивал ими, пытаясь сломить сопротивление. — Это не рейв-вечеринка, Блэр! Я хочу сделать из тебя приличную женщину! — не унимался агент. — Если ты хочешь, чтобы мы нашли здесь нормальных мужиков, то убери эти бабские ходули! Только кретинов и неудачников в наше время привлечет женщина, которая пришла в лодочках на вечеринку. Убери от меня этот палеолит! — Но кроссовки, Блэр! — обреченно заскулил Рикки. — Они на платформе! — бросила она и на этом разговор об одежде был закончен. Помещение было камерным, но вместительным, нарядные люди медленно перемещались от бара на террасу, стоял веселый гул. Между гостями сновали официанты, предлагая холодное шампанское и фрукты, платья женщин и девушек мерцали в тусклом, изысканном свете приглушенной подцветки. Все были такие разные: встречались совсем почтенные, седовласые старцы, еще молоденькие потаскушки в откровенных мини, степенные, красивые дамы, в роскошных колье с холеными, полными руками, молодые мужчины, с хищными улыбками и дорогими запонками, попадались совсем странные персонажи, одетые почти театрально. Все это выглядело действительно странновато, но весело и нарядно. Блэр немного расслабилась. Рикки принес ей бокал шампанского, это было как раз то, что нужно. — Детка, ты выглядишь роскошно, — любовался ею уже притихший и смирившийся Рикки, — это все моя укладка, с ней ты вылитая кинозвезда из шестидесятых, — поправляя свое творение, возился в золотых локонах довольный агент. Блэр только равнодушно угукнула. Нет, прическа ей нравилась, Рикки действительно творил чудеса с ее волосами, но все это было так не похоже на нее саму, на то, о чем она мечтала. Она никогда не пела за деньги. Ей не нравилось это само по себе. Она писала музыку, тексты, записывала треки, снимала собственные клипы, но никогда не рассматривала себя в качестве приглашенной певицы, это было не для нее. Продюссировать, сводить дорожки, записывать и сотни раз переписывать вокальные партии, править и готовить материал для других, за деньги — да. Петь, стоя как кусок мяса на сцене — нет. Никогда. Но их богемная жизнь с Рикки всегда висела на волоске. Деньги, которые ей платили за работу с правкой и доработкой чужого материала едва покрывали месячные траты на скудные повседневные нужды и оплату квартиры. Рикки тоже писал музыку, они вместе писали, год они работали над совместным проектом, Блэр звучала на нем ошеломительно, Рикки мастерки конструировал ритм и мелодии. Это было их лучшее детище, любимый ребенок. Но оно так и оставалось в столе — слишком сложно и искусно для продажи в массы, слишком мало у них было денег, чтобы протолкнуть проект для более искушенного зрителя. И тут это предложение. Блэр не так представляла себе свой публичный дебют. Но она вообще многое себе представляла не так, как получилось за ее двадцать семь лет. Она осушила второй бокал. — Ты уже кого-нибудь себе присмотрел? — она игриво взглянула сначала на Рикки, затем по сторонам. Решила сделать вид, будто ей стало плевать. — Ну, почти, я до конца еще не определился, но здесь полно геев, — увлеченно рассказывал друг и плотоядно прикусил губу, — просто шикарных геев, детка! Блэр искренне засмеялась, наблюдая, как у Рикки жадно разбегались глаза. — Не парься, дорогая, тебе мы тоже найдем классного мужика. Здесь полно хорошеньких заек, они такие пригожие, ухоженные, свободные. Ты заметила, как мало здесь парочек? — заговорщически нашептывал ей Рикки, во что бы то ни стало вознамерившись найти партию для своей загрустившей девочки. Блэр хоть и старалась бодриться, на самом деле ей было сейчас не до этого. Через пять минут она должна была выходить. Свет приглушили, зрители немного притихли в ожидание, развернулись в сторону сцены. У нее снова затряслись колени, руки стали ледяные и влажные. Техник кивнул Рикки и сцена запылала под напором софитов и потоками красного света. — Ты великолепна, дорогая. Они все в обморок попадают от восторга! — крикнул взволнованный Рикки ей вслед. Сейчас он гордился Блэр, будто это была его собственная дочь. И пусть она думает об этом что хочет, она станет звездой. Хотя бы в этот вечер. Нуб стоял в самом темном и удаленном углу зала. Ему было невыносимо скучно. Ему снова хотелось вернуться на улицу, побродить по пестрому ночному городу. Но нужно было торчать здесь и стеречь Рекса, который все еще не соизволил показаться сам, хотя он же и собрал этих разодетых, надутых людишек в своем особняке. Он рассматривал людей, их одежду, лица и ему становилось буквально тошно с одной стороны, с другой стороны — до колик смешно. До чего убогая, мышиная возня, думал он, жуткая нелепость. Ему хотелось выпить чего-нибудь холодного, но маску снять он не мог, дилемма разрасталась в нем ежеминутно. Почему-то девки странно пялились на его темную фигуру, так и норовя обтереться о плечо сложенных на груди рук, делая вид, что протискиваются в центр вечеринки. Свет сильнее приглушили, Нуб с облегчение выдохнул, прислонившись затылком к стене, он прикрыл глаза. В полумрак ворвался размеренный ритм приглушенных ударных. Это было приятно. Загудел умеренный бас, через тридцать два счета по залу разлился струящийся, повторяющийся проигрыш. Зал оживился, на сцену поднялась молодая женщина с алыми губами и копной золотых волос, спадающих волнами по ее белоснежным плечам. Он не видел ее, стоял с закрытыми глазами и вслушивался в звуки, в ритм, его тело пронизывали легкие вибрации. Неожиданно она, ко всеобщему удивлению, начала что-то шептать в микрофон, никто не мог разобрать, что именно, но звучание ее шепота было волнующим и приятным. Она не пела, начала говорить в ритм музыке, глубоким, откровенным голосом, с грудной хрипотцой, как разговаривают некоторые больные простудой девочки с заложенным носом. Это имело сладковатый, терпкий привкус. Он почувствовал, что по его телу медленно разливается тепло, проникает в пальцы, в глаза, в воздух, его окружавший. Голос женщины рассказывал историю, обрывки снов, фантазий, она была проводником в мире грез, так она представилась. Она говорила, одновременно со всеми, с каждым и только с ним, она берет его за руку, пусть он разрешит ей целовать его куда она хочет, где она хочет, когда угодно. Бархатный звук ее шепота проникал глубоко под кожу, она обещала, что ему будет хорошо с ней, она говорила, что не сделает ему больно, если он не захочет, пока он не захочет. Его дыхание участилось. Он распахнул глаза.