Тени

«Твоя кровь похожа на сладкий ликер. Наполни меня им. Делай это медленно, любовь моя». Он всматривался сквозь дымку, сквозь тени, сквозь прозрачный свет. Ее хрупкий образ растворился и она вновь возникла, но уже настоящая, так не похожая на ту, что он видел за плотно закрытыми веками: он думал, что перед ним возникнет нечто обольстительное, но привычное, он думал, что она будет старше, он видел ее волосы черной, льющейся рекой, а кожу сияющим, бронзовым полотном. Образы в его голове были разрозненны, он никогда не представлял себе красоту чем-то единым, сложенным, имеющим конкретные очертания, он мог лишь сделать грубый набросок. Голос этого удивительного существа уже проник ему в легкие, он вдыхал его, впитывал, был чудесно отравлен им. Теперь казалось, что иначе она просто не могла существовать, это было именно то, что он хотел, но не мог до конца собрать, сформулировать, изобрести. Звуки складывались у него в голове в слова: «Я никогда не была невинна. Бога нет в моем мире, он давно мертв. Я собираю цветы зла, мой сад наполнен ими. Я живу в плену снов и моя вера горит вместе с моим телом, когда я вижу тебя. Всё это — то, чего я на самом деле хочу». Он стал медленно двигаться вперед, осторожно обходя застывших людей, она становилась ближе, прибавляла резкость. Всё, что он слышал, удивительным образом заставляло не только гореть его пальцы, не только пронизывало его насквозь, тут было еще нечто другого рода. Будто он знал слова этих песен. Нуб был убежден, что если бы он захотел описать то, что описывала она — он сделал бы так же. Все это было ему так знакомо, как нечто родственное, но забытое, словно она проникла в его мысли и теперь нашептывала ему о забытых снах. Это было так похоже на него самого. Он не мог ответить, чем конкретно — всем одновременно, как если бы кто-то описал его на бумаге и образ оживал в его воображении, лишь изменив форму, заключив содержимое в очаровательный, хрупкий сосуд. Музыка остановилась. Зал, сначала медленно, затем смелее и, наконец, оглушительно зааплодировал. Блэр улыбнулась, вежливо и робко приклонила голову и исчезла. Через двадцать минут, когда все успокоились и со свежим энтузиазмом начали опустошать подносы с закусками, она, тщательно стерев сухой салфеткой алый реквизит с бледных губ, перебежками (на всякий случай), добралась до бара, где уже вовсю орудовал шейкером торжествующий Рикки. Он делал изумительный дайкири и никому в этом деле не доверял, тем более в такой день, когда его детка так превосходно дебютировала.  — Не-по-дра-жа-е-мая, роскошная! Дива! — только увидев ее, возбужденно жестикулируя, ораторствовал он. Блэр была так вымотана выступлением, что у нее пока не было сил его успокоить, она безмолвно выразила другу признательность и откинулась на удобную спинку барного кресла. Рикки быстро и старательно наполнил ее и свой бокал вкусным напитком. Она автоматически схватила коктейль, но Рикки вовремя ее остановил и они выпили на брудершафт — так они отмечали свои особенные радости жизни. После второго дайкири жизнь показалась Блэр чуть более сносной, изнеможение заменило себя приятной усталостью, а периодические комплименты, с которыми к ней аккуратно подходили некоторые гости, хоть и были непривычны, но значительно подкрепляли жизненный тонус. — Я же говорил, ты станешь звездой, — он ликовал, мешал третий коктейль и заигрывал с настоящим барменом, загорелым, остроумным блондином в приталенном жилете. — Ри, прекрати. Я вообще думала, что под конец грохнусь в обморок, мне казалось, что все просто в ужасе, тем более там такая тематика… — О! Вот именно! Это было так эротично! Твой голос, ты так шептала… Лучше, чем на записи, — перебил ее с очередными хвалебами Рикки, — я даже возбудился, будто первый раз услышал, — игриво хихикал он и подмигивал бармену. — Ты, я смотрю, уже нашел себе занятие, — шепнула ему Блэр, пока бармен обслуживал пожилую богатую чету. — Всего лишь примерка. Говорят, тот, кто это все устроил, забыл, как его там зовут… — Рекс. — Рекс, точно! Так вот, — продолжил шушукаться Рикки, — говорят, он любит красивых молоденьких мальчиков, поэтому тут так много одиноких заек. Я будто попал на небеса! Это просто какой-то супермаркет с бесплатными сладостями! Блэр только снисходительно качала головой и подшучивала над Рикки, пока тот вертел головой и сканировал пространство. — Кстати, уже минут пятнадцать за тобой наблюдает один занимательный субъект, — загадочно и деловито прошептал Рикки, нагнувшись к уху подруги и заправляя золотой локон ей за ухо, оголил ее бледную шею. — Кто? Где? — озадаченно заерзала Блэр. — Тшшш! Не вертись и не сутулься! Он как раз правее от тебя. Теперь Блэр поняла, зачем он возился с ее ухом и вернула волосы на место. — Ты все испортила, оставь прядь в покое! — снова возмущенно зашипел Рикки. — Да кто там? Я хочу посмотреть, — настаивала Блэр, — покажи мне. — Только незаметно! Справа от тебя, стоит у третьей колонны от выхода на террасу. В черном, высокий, шикарные руки и ляжки, глаз с тебя не сводит, — в своем репертуаре проводил инвентаризацию Рикки. — Как ты отсюда разглядел ляжки? — она осторожно выискивала сквозь гостей подходящий под описание объект. — А я не терял времени. Задница у него, кстати, тоже шикарная. — Я не сомневалась… — Блэр тщетно вглядывалась в противоположный конец помещения, но тут одна полная, грузная тетка в норковой шали стала перемещаться в сторону тарталеток с крабовой пастой, открыв обзору значительный кусок пространства. Блэр сразу поняла, о ком говорил ей Рикки. Она быстро повернула голову назад. — Какой сладенький, да? — он алчно облизнулся, ожидая от подруги реакции. — Интересно, почему он в маске? — Блэр была несколько озадачена этим и снова тихонько принялась подглядывать. — Это так сексуально! — Рикки был явно в восторге. — Ноги, и правда, классные… Но вот маска… — Детка, что за ханжество? Это же интрига! Они с ребяческим любопытством, тайком старались получше рассмотреть человека в черном. — Не знаю… А вдруг он тоже гей? — в вопросе Блэр была нотка досады. — Сто процентов не гей, это тебе я точно говорю, — Рикки убедительно покачал головой. — Иначе я бы сейчас здесь не стоял. — Уверен? Но все же маска… А если он урод? Не знаю… Хотя, конечно, ноги блеск, — Блэр начала третий коктейль. — К такой заднице в комплекте не могут идти третьесортные брыли. — Может он болеет? — О! Ну, началось! Тебе говорят шикарный мужик, а она опять за свое! У тебя когда секс был последний раз? Год назад? С твоим пятидесятилетним писателем-импотентом на виагре? — он требовательно посмотрел на подругу и недовольно сложил пухлые губы. — Я же тебе миллион раз говорила, он литературовед… И ему было сорок четыре… — Литературовед, краевед, пидераст, импотент, ага-ага. И трахал тебя резиновым членом! — Твои фантазии, Рикки, меня иногда всерьез начинают беспокоить, — ядовито хохотнула Блэр и злобно прищурилась, громко отхлюпывая из бокала. — Иди, подойди к нему, познакомься, — он практически перевалился через барную стойку на сторону Блэр и начал активную агитацию. — Я хочу, чтобы моя крошка наконец-то провела нормальный вечер в нормальной компании. — Да почему ты сразу пытаешься скрестить меня с первым попавшимся мужиком? — Ничего себе первый попавшийся! Оглянись, детка, тут только отборный товар. По крайне мере он точно не окажется безработным сорокалетним неудачником, которому мамка стирает грязные трусы. — Ну, уж нет, сама я к нему точно не подойду. По крайней мере, без пары хороших затяжек… Она снова начала разыскивать сквозь перемещающихся гостей этого странного человека. Она не была уверена, что он смотрел именно на нее, возможно, так казалось на расстоянии, но было так приятно думать об этом. Рикки был прав, последний раз она была с мужчиной прошлым летом, и то из жалости к Виктору, она не хотела его, не любила его, но он был нежен и очень привязан к ней. Он был не тем. Они все были не теми. И она была почти уверена, что человек в маске тоже окажется не тем. Здесь Рикки также был прав, это было безумно волнующим — его странный облик. Ей приходилось угадывать, фантазировать, игра была увлекательная и слегка щекотала кончики пальцев. В какой-то момент между ней и человеком на другой стороне возникло пустое, чистое пространство, гости перестали мельтешить и рябить между ними. Да, он смотрел на нее. Блэр резко отвернулась к бару. — У тебя есть покурить? — она почувствовала, как волна тепла прилила к ее рукам, ступням и животу. Это было то самое, чего у нее никогда не случалось с Виктором. — Прямо здесь? — Рикки был удивлен, но приятно, он озабоченно стал проверять карманы. — А что? Старым козлам можно устраивать оргии с мальчиками, а маленький безобидный косяк приведет в смущение их нежную психику? — фыркнула Блэр. — Тем более, я заслужила немного привилегий, я их уже сегодня развлекала, пусть и у меня будет вечеринка, — она выхватила скрутку из длинных пальцев Рикки и облокотилась на обе руки, вытянув шею, пока ее агент держал зажигалку, чтобы она прикурила. Еще несколько затяжек и она будет готова. Она уже взрослая девочка, а он может к ней и не подойти. Алкоголь и дым неплохо поддавали решительности, это ей и было нужно. Ей надоело быть только принимающей стороной, всю ее жизнь ее выбирали и она соглашалась. Либо, что чаще, не соглашалась. Она искала и все мужчины в итоге всегда оказывались либо чертовки скучны, либо со взводом нелепых скелетов по шкафам и комодам, либо были погружены в свою тупую работу, либо ужасны в постели. По крайней мере, если этот ее отошьет, то, во-первых, она хотя бы пыталась, во-вторых, он все-таки может оказаться геем. — Мадемуазель, вы были обворожительны на сцене, разрешите выразить вам мое восхищение. Пока Блэр набиралась смелости, дыма и дайкири, к ним неожиданно и незаметно подошли три почти одинаковых, картинных джентльмена в однообразных и дорогих смокингах. Не успела она даже оторвать губы от коктейля, как ее вторую свободную руку подхватил один из троицы и стал театрально лобызать прохладное запястье. — Составьте нам компанию, просим вас чрезвычайно, — не отпуская ее руки из своих влажных маленьких ладоней, щебетал лысеющий Стивен Бренненгем, двоюродный племянник Рекса, самый богатый холостяк города в разряде до сорока, блестящий игрок в теннис, обладатель лучшего яхт-клуба побережья и самого маленького размера ноги (возможно, на континенте). Блэр была сбита с толку этим нелепым выпадом, они как снег на голову обрушились и совершенно не вписывались в ее ближайшие планы. Она, едва сдерживая раздражение, высвободила свою руку и вопросительно посмотрела на Рикки. Он же, в отличие от непредусмотрительной звезды, уже давно познакомился с кем следует и знал главных в лицо. Поэтому он строго зыркнул в сторону Блэр, выскочил из-за барной стойки и принялся елейно и жеманно крутиться вокруг упитанных господ, благодарить, соглашаться и снова благодарить. Бренненгем приглашал их с Рикки присоединиться к их компании в отдельном зале, там у них были, как он выразился, «домашние посиделки». Блэр была категорически против подобного развития вечера, она снова вопросительно и требовательно посмотрела на Рикки, на что тот, незаметно от остальных, ущипнул ее за бок и змеиным шепотом рявкнул — «Надо!».  — Что это за мудак? — шепнула ему Блэр, пока Рикки стаскивал ее со стула. — Этот мудак тебе платит, так что будь покладистой девочкой и вовремя поддакивай, нам еще не перевели вторую часть гонорара. Рикки взял ее под руку и потащил за собой. Ей пришлось подчиниться. Она хотела скорее от этого отделаться и вернуться сюда, она обернулась назад, она пыталась снова увидеть его. Нужное место открылось ей сразу, но там уже никого не было. Комната была тускло освещена, по периметру стояли роскошные низенькие диванчики, в центре, на огромном стеклянном столе лежала полностью голая, с ног до волос окрашенная золотой краской, красивая молодая женщина, ее шею, ноги и запястья покрывали такие же, как она, золотые браслеты, очевидно, настоящие. В ее задачу входило вовремя наполнять фужеры шампанским, всего-то. Это было отвратительно, но весьма прибыльно решила Блэр и приняла из ее переливающихся пальцев прохладный фужер. Справа от Блэр сидел Рикки и вел светскую беседу с частью гостей, слева терся о ее бедро расторопный Бренненгем. Он, словно жирная наглая муха, которую не удается прихлопнуть газетой, жужжал у нее над ухом, один за другим выдавая скабрезные комплименты и настырно заигрывая. — Вот оно! Настоящее золото, струится, словно расплавленный металл, — шлёпнул очередную пошлость владелец яхт-клуба, мусоля в крохотных пальчиках кончик мягкого локона. Блэр в очередной раз сжала зубы и отвернула лицо, до боли закатив глаза. Чертов Рикки со своими гонорарами, заставляет ее терпеть это унижение, чертова вечеринка, она была уже готова плюнуть на все и сбежать, как в этот момент в комнату зашло двое мужчин. Она уставилась на вошедших. Это был он, человек в черном. Двое сели прямо напротив них, к ним сразу же подошли еще какие-то люди, второй о чем-то разговаривал, возможно, разговаривал и человек в маске, но она не могла расслышать его голос, не видя половины его лица, только глаза и немного гладкого лба, часть которого скрывал плотный капюшон. Их взгляды снова пересеклись, его был спокойный, ее же через пару секунд опять исчез, но уже не полностью. Он переместился на его руки в черных перчатках. Блэр стало жарко. Она повела плечом и убрала волосы за левое ухо, наконец-то освободив их от настырных пальцев и сделала большой глоток шампанского. Нуб испытал облегчение, когда снова ее увидел. Он не мог решить, что ему было нужно и нужно ли вообще что-то, но когда она уходила, он почувствовал какую-то тяжесть в теле. Он списывал это на бесхитростность человеческой физиологии его наколдованной оболочки, но сила этой тяжести оказалась так велика, что он, сам того не ожидая, сразу же согласился, когда его, как особого гостя, пригласили на обособленную вечеринку, туда, куда ушла и она. И теперь она сидела напротив него, ближе, чем хотелось бы. Словно слишком приблизился к летнему костру и его языки обжигали нежную кожу. В таком освещении она казалась ему совсем девчонкой с тонкими руками и щиколотками. Он всегда думал, что ему нравятся другие женщины, он был в этом уверен. И совсем было удивительно то, что эти сухие, бледные губы шептали час назад то, что с такой силой притянуло его сюда, хоть он и презирал это всё, это место, этих людей. Была ли она красива? Даже слишком, только не так, как он ожидал. Это немного сбило его с толку. Он не мог полностью сопоставить то, что она пела с его образами и с ее настоящим обликом. До того момента, пока она снова на него не посмотрела. Может быть, сначала ее взгляд и производил впечатление робкого и невинного, это мокрый блеск крупных глаз вводил в замешательство. Внимательное наблюдение же медленно рассеивало это первое впечатление. То, как она опустила веки, поправила волосы, незаметно облизнула губы, все это было так сдержано, так мягко и осторожно, что он кожей почувствовал эту поразительную, обезоруживающую порочность. Она была в ней во всем, в каждом движении, в каждом глотке воздуха, она вся из нее состояла. Особенно ее выдавали губы, по-детски приоткрытые, обнажавшие блестящие, крупные зубы. Это открытие отозвалось щекоткой у него в груди, в животе, в коленях. Он не чувствовал этого так давно, а теперь даже не был уверен, что так вообще когда-либо чувствовал. Это была не просто красивая женщина, это было другое, будто он подпрыгнул с трамплина и теперь летел вниз, куда-то, в бездонную пропасть. Что у нее внутри, в этой очаровательной, золотистой головке, что за демоны скрываются за прозрачной, белоснежной кожей, за мягкими, чуть впалыми щеками? Он смотрел на нее и с каждым витком своего угадывания летел все стремительнее, и когда его с силой выдернули из этого ускорявшегося движения, он почувствовал, будто ему ударили под ребра. Он с такой яростью посмотрел на второго мужчину, с которым пришел, он был на волосок от того, чтобы не оторвать ему руки. Второму нужно было срочно о чем-то ему сказать, наедине. Он, чуть оглушенный и дезориентированный, медленно поднялся и стал уходить, видя, что девушка следит за каждым его движением. Это была последняя капля. И теперь он снова исчез. Бренненгем перестал существовать, хоть его назойливый флирт и гундел где-то левее, но тут он снова пошел в наступление, заметив, что его новая пассия, с которой он рассчитывал провести ближайшие выходные, вела непристойный зрительный контакт с каким-то болваном, которого пригласил Рекс. Он снова, уже настойчиво, перехватил ее ладонь и потянул к влажным, пухлым губам. Это было уже вне всякой меры, Блэр не могла этого перенести, тем более, это был отличный предлог, чтобы выбраться отсюда и снова найти его. Она, к чрезвычайному удивлению обольстителя, резко выдернула руку, вскочила с дивана и выбежала в основной зал. Свет ударил ей в глаза. В общем нужно было что-то придумать, но ничего не лезло ей в голову, она боялась, что больше его не найдет, она даже толком не смогла его рассмотреть. Ей пришлось недолго вертеть головой, она даже не успела по-настоящему отчаяться, он стоял точно рядом с тем креслом, в котором сидела она и пила дайкири, мужчина рядом с ним что-то активно ему рассказывал. Блэр снова почувствовала жаркую волну. Она стремительно направилась в их сторону. — Джин с тоником, холодный. Пожалуйста, побольше льда, — ее голос прозвучал слишком властно и неожиданно как для нее, так и для мужчин рядом. Они оба развернулись в ее сторону. Нуб немного опешил. Блэр делала вид, что не видит его. Второй тихо хмыкнул, пробежавшись по ней с ног до головы. Она не придумала, как начать разговор, ей было страшно, как в школе. Она сделала очередной глоток из ледяного стакана, она слишком налегала на спиртное, она боялась, что ее развезет, но вклиниться в их разговор она не могла и ей нужно было как-то невинно себя занять в их глазах, продемонстрировать полную занятость. Пока она цедила ледяную жидкость и ее зубы сводило, второй закончил разглагольствовать и наконец-то отвалил от Нуба, что также отчаянно обрадовало Блэр, как и ввело в полнейшее замешательство. Ее шея так затекла, что ей показалось, что она слышала, как она заскрипела, когда заставила себя повернуть ее в сторону, чтобы проверить, не исчез ли снова. Он некоторое время просто стоял, не зная, что лучше сейчас сделать, уйти? Он сел рядом. Блэр замерла. Пару десятков секунд они провели в оглушительном безмолвии. Он смотрел на нее, она смотрела на стену. — Кто написал эти песни? — это было первое, что пришло ему в голову и первое, что он так захотел узнать, когда увидел ее на сцене. — Те, что я пела? — у нее от волнения пересохло во рту. Она развернулась к нему. Она услышала его голос. Он оказался мягче и глубже, чем она представляла. — Я. Почти всё. — И текст? — Да… — она покраснела, как ребенок. В голове проносилась каша: ее тексты, его вопросы, алкоголь, Виктор, ее неудачные романы, ее удачные песни. — Да, все . Мои. Каждая запятая, — она разозлилась на свою глупую неловкость и это помогло ей собраться. — Твой голос волшебный. Даже когда ты просто разговариваешь. — В общем-то, он уже понял, что насколько он был превосходным убийцей, настолько же бездарным он был романтиком, поэтому он решил прямо ей сказать, что думает. Все опыты с женщинами, которые у него были, заканчивались утром и не длились более одного месяца. Глупейшим было бы сейчас что-то перед ней разыгрывать. — Правда? — Правда. Если бы он согласился, она бы сожрала его заживо. Он знал это, видел в ее влажных глазах. Бесовская красота. Он был согласен. — Мадемуазель, куда же вы исчезли, красавица? — клином между ними, стремительно и неуклюже образовался Бренненгем, своим пухлым объемным телом вторгшись в их пространство. — Я собираюсь домой, — Блэр была ошарашена. — Замечательно, тогда я тебя отвезу. Водитель уже ждет внизу, пойдем, милая, — залепетал плешивый плейбой. — Не стоит, я тут неподалеку живу. Прогуляюсь, — сдержанно, из последних сил пыталась его отвадить Блэр. — Тогда провожу тебя, милая, — не унимался тот. Он уже, было, поднес к уху мобильник и стал вызванивать водителя, как его бесцеремонные намерения прервал холодный голос Нуба, которого холостяк будто и не замечал. — Я ее провожу. Бренненгем медленно, на своих маленьких каблучках, развернулся на сто восемьдесят градусов и с ненавистью, но предусмотрительно умеренно, смерил сидящего рядом человека. Он точно не знал, кто это такой, только по отрывистым рассказам Рекса, но хорошо понимал, что лучше бы с ним не конфликтовать. Но девушка была слишком хороша, чтобы так просто от нее отступиться. — У меня водитель… Это будет удобнее… — неуверенно начал он. — Я же сказал, — мрачно и равнодушно перебил его Нуб. Бренненгем решил пока отступить. Тем более он легко мог узнать ее номер. И вообще у него еще были дела, и как противно смотрел на него этот козел. Хорошо, что он всегда ходил с охраной. Зачем-то по-лакейски низко поклонившись перед Блэр, уже не рискуя поцеловать желанную ручку, владелец яхт-клуба посеменил прочь, Нуба предусмотрительно проигнорировав. — Я хочу отсюда уйти. — Блэр с облегчением и благодарностью взглянула на человека в маске. Она была признательная ему за избавление от назойливого плейбоя, за то, что он так деликатно обнадежил ее осторожные попытки с ним познакомиться. — Я тоже хочу. — Нуб же придерживался всегда одного правила — его добыча принадлежала ему одному, навсегда. Ночь постепенно остужала прогретый весенним солнцем асфальт. От земли веяло сыростью и прохладой. Они шли по пустой улице, была половина второго ночи. Их разделяли тактичные метр-полтора и они немного разговаривали, но часто встречались странными взглядами. Он не нес привычную ей чепуху, которой сыпали на свиданиях парни, не делал глупостей, не ляпал сальные шутки, не давил и ни на что не намекал. Он шел рядом, неслышно, словно хищное животное. Блэр сразу бросилось это в глаза, ее завораживала его походка. — Да, кстати, меня зовут Блэр, — она совершенно забыла, что они даже не представилась. Это тоже было странно, с ним все было не так, как со всеми. У нее снова пошли мурашки по горячей коже. Он ничего не ответил, только слегка улыбнулся, но сразу сообразил, что она этого не видит. — Это имя тебе подходит, — тихо произнес он. — Ну, а ты? У тебя есть имя? — она ни столько ждала ответа, сколько снова хотела услышать его голос. — Не имеет значения, Блэр, — ему нравилась эта мягкая, едва слышная «б» в самом начале, скользящая по небу «л», протяжная, на выдохе звучащая «э», и бархатистая «р» в конце, которую он с наслаждением растягивал на языке, как дикая кошка. — Тогда, хотя бы, сними маску, — она нашла отличный предлог перейти к основному своему вопросу, так ее терзавшему, — а то, знаешь, человек без имени, без лица, это немного пугает, — было не ясно, играет она или говорит правду. — Для чего она? Это странно. — Рабочая необходимость. Была. Сейчас он подумал, как мало он целовал женщин: обычно, он особенно этого не хотел, а те, что просили, знали, что если без разрешения откроют глаза, то, откроют их, возможно, последний раз. А теперь это была просто привычка, хоть и очень сильная. Блэр остановилась. У нее вспотели ладони от нетерпения, она смотрела прямо ему в глаза и было трудно различить их цвет в бликах ночных фонарей. Она выжидала. А он с самого начала знал, что так все и случится и не стал противиться этому теперь, потому что это было то, чего он хотел, может быть даже больше, чем представлял себе сам. Он снял капюшон, на его глаза упала черная длинная челка, которую он смахнул назад. Раздался щелчок. Это оказалось легче, чем он предполагал, он ощутил на лице приятный холодок. Блэр показалась ему расстроенной, что, впрочем, и было правдой. Она надеялась, что он окажется симпатичным, но теперь она ощутила легкий укол, будто ее немного встряхнули и опустили на землю. Чтобы окончательно не падать духом, она могла лишь рассчитывать, что он не догадывается о том, что сам значительно красивее, чем она. — Блэр? — он легко улыбнулся, чуть обнажая острые белые зубы. — Ты разочарована? — Наоборот, — она сглотнула. У нее будто кость в горле застряла. Но если он с ней пошел, значит, она ему нравилась и беспокоиться было ни к чему. Но голос в ее голове так и скулил, прекрасно осознавая, насколько было бы легче, окажись он хотя бы чуточку хуже. Она почувствовала аромат цветущей вишни, ночью все запахи становились особенными, волшебными. Это сладкое дуновение окутало ее тело прохладой и свежестью, она снова подняла на него глаза, но теперь ее ребяческая неуверенность почти мгновенно растворилась и она ощущала, как необратимо ее наполняет чистая эйфория. Все было так, как она всегда и мечтала, первый раз все шло как нужно, и чем дольше они находились рядом, тем больше она его хотела и это было замечательно, и не приходилось с чем-то мириться, оправдывать, притягивать и делать вид. Она чувствовала, что теряет равновесие и ей хотелось, чтобы он ее удержал, был ближе. Она сама начала ему рассказывать о том, чем она занималась, о том, как нелепа и скучна жизнь, как мало в ней чего-то стоящего, истинного, как мало в ней удовольствий, она рассказывала о том, когда она начала петь, о снах, о значении слов в ее текстах. Он молча и внимательно слушал и с каждой секундой будто снова и снова находил то, что давно утратил, смотрел, как блестят ее волосы даже под этим скудным уличным освещением. — Мы пришли, — она остановилась. Он тоже остановился. — Я могу угостить тебя чаем, если ты поднимешься со мной. — Блэр решила, что лучше поставить все и проиграть, чем не играть вовсе. У нее даже дух захватило, от собственной решительности. Она еще не поняла, был ли он действительно сам по себе так холоден или же просто к ней он особенно ничего не испытывал и все это было не более, чем приятной прогулкой. Это только подстегивало, это было то, чего ей всегда так сильно хотелось, ее начало немного знобить от волнения. — Я не хочу чай. Но я хочу подняться, — его тон не изменился, зато у нее изменился пульс. Бешено застучало сердце. В лифте они ехали молча. Она пыталась сдерживать частое дыхание и не смотреть ему в глаза, слишком молчаливы были его, а ее слишком красноречивы. Электронные часы в прихожей показывали четырнадцать минут третьего. В квартире был теплый сухой воздух. Она сняла ветровку, но свет включать не спешила, он стоял сзади, у двери, и она задела его рукой, когда потянулась защелкнуть замок. Первой его мыслю было немедленно сжать ее руку в своей, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что если бы не выдержка, которая могла показаться ей безразличием, то он бы просто разорвал ее на части еще полчаса назад. Это тело, которое он воссоздал, было точной его копией, но того, другого, молодого криоманта и эта кровь горела под кожей, он видел вспышки перед глазами и теперь он уже был уверен, что дело не в этой живой воссозданной плоти, не в том, что он просто забыл, что когда-то мог ощущать подобное - он просто никогда в жизни такого не испытывал. Поэтому он позволил ей взять себя за руки, в такие же горячие, как и его. Поэтому он последовал за ней в комнату и прислонился спиной к холодной стене, когда она начала искать застежки на его странной рубашке, когда нашла их и расстегнула, одну за другой. А затем на его голые плечи легли ее пальцы, она осторожно провела ногтями по ключицам, но ему было даже не щеконтно, он ничего не чувствовал кроме отчаянного возбуждения и барабанной дроби в висках, у него выступил пот на лбу. Лучше было вообще не двигаться, пока он еще мог это контролировать. Одной рукой она скользила по его жесткому животу, пальцами другой руки она убрала прядки волос с его глаз, и потянула его к себе за затылок. Она была среднего роста и ему пришлось только несильно наклонить голову, чтобы она смогла дотянуться до его сухих губ. Она была ангелом, она была демоном, и он не видел здесь никакой разницы, она мучительно касалась его губ своими, она медлила, наверное, не была еще уверена, но если бы он мог как-то ей показать, как-то телепатически передать то, что его тело могло повторить лишь бледной, размытой репродукцией, наверное, она бы перестала так терзать его. Теперь ее теплый, мягкий язык скользнул по его верхней губе, по нижней, еще ниже, она облизывала его подбородок, шею, наверное, ему было бы лучше сдохнуть от выстрела, от удушья, от кинжала, потому что сдохнуть от наслаждение было невозможно, было невыносимо. Блэр остановилась, положила руку ему на середину груди, в темноте она видела ее серебряные рефлексы, то, о чем молчали его губы, кричало его сердце, если бы ее собственное не билось так же, она бы подумала, что у него приступ безумной тахикардии. Она мягко поцеловала его, медленно, осторожно, его зубы разомкнулись и она почувствовала контрастный его губам холодок. Она прижалась к нему всем телом и сквозь одежду чувствовала его жар, когда ее бедра вжались в его и она, низом живота, наконец-то, ощутила его острое желание, эту сладкую твердость, у него не осталось никакого варианта и он едва ощутимо погладил ее упругую спину, пока язык этого демона изучал его десна, щеки, небо, зубы. Его же язык тоже оказался прохладным, но когда она почувствовала его у себя во рту, то не успела распробовать его вкус, потому что он разорвал этот болезненный поцелуй. Его губы накрыли ее шею, казалось, что это шелк струится по коже, по ее плечам. Где-то он видел здесь стол, он крепко обнял этого жестокого чертенка, чуть приподнял и быстро отнес к приоткрытому окну, посадил на столешницу, выпустил из объятий. Блэр было тяжело дышать, у нее гул в голове стоял. Внизу живота уже не сладостно потягивало от возбуждение, это был самый настоящий, болезненный, непрекращающийся спазм. Она теперь даже не представляла, что он должен сделать, чтобы прекратить эту несносную боль. От алкоголя не осталось и следа, но этот дурман был куда сокрушительнее любого зелья. Она поймала себя на том, что ее просто распирает от переполнявшего ее ощущения, если что-то можно было назвать в этом мире счастьем, то здесь это было слишком вульгарным, пустым, неуместным словечком. Она смотрела на его рот, на руки, на пальцы и механически начала раздеваться. Она не стала ждать, пока он ее разденет. Пусть он делает, что ему хочется. Она будет делать тоже самое, потому что только теперь она чувствовала себя свободной. Сейчас она пожалела, что была не в том чудовищном платье, которое притащил ей утром Рикки, это было бы гораздо удобнее. Покончив с джинсами, она снова встала, взяла его за кончики гибких пальцев и потянула к себе, наблюдая за его взглядом, который неотрывно следил за каждым ее движением. Столешница, как всякие столешницы была жесткой и ледяной, поэтому он положил руку ей под голову и лопатки, когда укладывал своего черного ангела на холодную поверхность. Он навис над ней, не знал, к чему лучше подступиться, с чего начать, как бы ее случайно не убить, не порвать молочную кожу, не распороть ее ногтями, не сожрать ее мясо, не выпить кровь. Он стал стягивать свободной рукой ее черное белье, а она тихо стонала на выдохах, ему начало казаться, что он сходит с ума. Ее пальцы тщетно боролись с застежками на его штанах, когда он избавил от ненужного белья ее бедра, то было уже не до черного кружева на ее груди, он быстро разделался с чертовыми замками на штанах, пока ее дрожащие пальцы гладили его живот. Блэр чувствовала, что близка к агонии, если он сейчас же что-то не сделает, но каждое его движение, касание мягкой, гладкой кожи только усугубляли ее положение, она уже начала думать, не пора ли как-то остановить это, пока они оба были еще в сознании, она ждала, что когда он в нее войдет, то она рассыпится на частицы, а когда она на самом деле почувствовала, как он медленно, чудовищно медленно в нее погружался, то мучение на мгновение действительно стало несносным, но затем все это преобразилось, удовольствие выступило на первый план, то, что казалось не могло быть сильнее, стало на порядок сокрушительнее, но больше не душило, не причиняло страдание, каждое его движение в ней дарило облегчение, наслаждение не видилось гибельным, оно приносило избавление. Она распахнула глаза, когда он аккуратно, но крепко сжал ее волосы в своей ладони. Он стал двигаться чуть быстрее, затем снова замедлялся, она была не в силах ни целовать его, ни обнять. Все происходило как в гипнотическом трансе. Она видела только потолок и слышала лишь его прерывистое, жесткое дыхание. Наверное, у него заболела рука, пока он оберегал ее худенькую спинку от ледяного глянца, наверное, уже разгорался рассвет, он видел его бледное отражение рядом с ее маленьким ухом, он прижался к нему губами и шептал ее имя, он бы узнал его на любом языке, в любых мирах, во всех измерениях, живой или мертвой. Наверное, он существовал только ради этих мгновений, все остальное разлетелось песчаной пылью в его сознании. Блэр сдалась гораздо раньше него, но он мог хотя бы немного контролировать процесс, резкая вспышка сильного наслаждения, будто судорога, сковала ее мышцы, она так сильно сцепила его предплечье, что у нее сломалось два ногтя. Он слушал ее поверхностное, частое дыхание, остановился, затем все началось сначала, второй раз она кончила минуты через две, по светлеющей комнате разлетелся ее жалобный, мучительный стон, это было сильнее него, как бы он не хотел в ней остаться, ему пришлось, он был вынужден ее покинуть, потому что в его глазах уже плясал разноцветный хоровод огней, а барабанные перепонки что-то сдавило. Горячие капли растекались по ее выступающим ребрам, заполняли ложбинку живота, стекали на стол. Он отнес ее на мягкую кровать. Это был чудесный сон, но он понимал, что чем раньше он его покинет, тем лучше для него будет, для нее. Потому что если она снова к нему прикоснется, то ему уже невозможно будет спастись. Она бессильно засыпала под тонким одеялом, которым он ее накрыл. Она проваливались в забвение, сквозь дремоту и шум рассветного ветра слышала, как тихо заскрипел замок, она вспомнила его глаза, которые следили за ней с другого конца просторного зала, она вспомнила его улыбку, когда она спрашивала его имя, его губы, когда первый раз к ним прикоснулась. Сон моментально иссяк, она подскочила с кровати. Голова пошла кругом от такого резкого подъема, но она нервно ею вертела, будто потеряла что-то и судорожно пыталась найти. Какая же она дура, тупица. Она даже не знала его имени, не взяла его телефона, не дала своего. Куда он исчез? Почему так скоро оставил ее? Кто он был? Был ли он на самом деле? Она бросилась к двери, обратно, натянула первое, что попалось под руки, футболка едва доходила до середины бедра, на обувь времени не было. Лифт чудовищно долго полз вверх, она кинулась на лестницу, голые ступни скользили по холодным бетонным ступенькам. Она выбежала босая на безлюдную, сырую улицу, в отчаянии вертелась вокруг своей оси, не понимая, в какую сторону ей бежать, где она могла его догнать. Вдалеке загремела первая уборочная машина, кроме нее здесь больше никого не было.