Довольно бесцеремонно присоединившись к их уединенному ужину, Филипп начал нашпиговывать слегка опешивших Нуба и Блэр шутейками и сплетнями, в то время как его сопровождающая тупо сидела между ним и Нубом и неподвижно, зрачками размером с оливки таращилась Нубу в тарелку, даже не моргая, держа руки под столом и периодически раскачиваясь, то вправо, то влево. К счастью, эта прелюдия весьма быстро закончилась и Филипп открыл им истинные причины своего назойливого знакомства:
— Мы с Кристиной уже вторую неделю тут киснем, даже поболтать особенно не с кем, тут либо старики, либо дети, — гортанно похохатывал он, — вчера у меня был день рождения, мы хотели закатить вечеринку у себя, но на нас тут же нажаловались эти мумии в соседнем коттедже, Фоксы, ты, наверное, знаешь этого старого говнюка (обращаясь к Нубу, у которого брови так и взлетели от этого панибратского «тычка»), он в Оу-Пи Некс до сих пор потрясывает костлявым задом, не хочет выпускать компанию из клешней, у его сынули уже у самого зад сморщился на пятом десятке, все ждет не дождется пока папаша кони двинет.
Нуб был больше озабочен маятником рядом с собой в виде совершенно невменяемой Кристины, еще чуть-чуть и она бы точно упала лицом в его тарелку и расквасила себе нос.
— Малышка, соберись, еще только десять, — увидев настороженность Нуба, он чуть похлопал по холеной щечке Кристину, впрочем, без особой заинтересованности. — В общем, я о чем, ах, да, обломали нам вечеринку, пропердели все мозги, мы всего-то поставили усилитель на пляж, хотели попрыгать через костер, Кристина любит всякие шаманские ритуалы, ха-ха. И тут мы встречаем вас, я сразу смекнул (подмигивает Блэр), что куда. У нас в холодильнике девять литров шампанского и немножечко десертной пудры, Кристина мастер в этих вопросах.
— То-то я и смотрю, — не удержался Нуб.
— Это она расслабилась, на самом деле она в шахматы нас сейчас троих на лопатки положит, ты не смотри, что она угашенная сидит. Хитрая баба на самом деле, — снова как-то странно подмигнул Филипп, но теперь уже Нубу. — Я как вас увидел, Блэр, сразу вспомнил свою давнишнюю фантазию, — мечтательно заходил с другой стороны он, — помните это поздравление Кеннеди с днем рождения в исполнении Мэрилин? Можно было с ума сойти. Всегда мечтал, оказаться на его месте, — продолжал похохатывать.
Блэр скептически прищурилась.
— Это та, что Монро? — брезгливо уточнил Нуб.
— Блэр на нее чем-то похожа, правда? Хотя скорее на молоденькую Брижит Бардо, — оживился еще сильнее брат застройщика.
— Я не помню уже, как она выглядела. Не думаю, — отрезал Нуб.
Филипп тут же вытащил из задницы телефон, нашел картинки и стал восторженно подсовывать Нубу фотографии покойницы.
— Вообще не похожа, — зафыркал Нуб, — какие-то странные волосы. Похоже на парик.
— Общий шарм! Харизма! — упорствовал ценитель прекрасного.
— Пффф.
— Я вот подумал, что было бы просто восхитительно, если бы вы с Блэр зашли к нам на огонек… — снова принялся подмигивать Филипп, — поболтаем в спокойной обстановке, да и шампанское нужно уже прибрать к рукам, а? И я бы осмелился попросить Блэр что-нибудь нам спеть, если, это, разумеется, возможно…
— Нет-нет-нет, — головой и руками запротестовала она. Вот еще новости.
— В честь дня моего рождения, — льстиво и благоговейно роптал Филипп, пытаясь ухватить возмущенную ладошку Блэр.
— Сожалею, но нет, нет. Исключено.
— У нас в номере прекрасный рояль, я бы вам подыграл, я недурно управлялся с клавишами в свое время, что-то еще помню, — умасливал ее он.
Блэр навострила ушки и посмотрела на Нуба, лезвием его взгляда можно было разделывать Филиппа, словно хамон.
— Рояль? — тихо переспросила она.
Нащупав нужную точку, Филипп принялся настаивать с утроенным усердием, Блэр не понимала, почему этот мудак так навязчив, что он докопался до них, но рояль просто уже не мог выйти у нее из головы. Пока он отвлекся на официантку и экзаменовал ее на знания французских вин, Блэр наклонилась к Нубову уху и спросила его мнение на этот счет:
— Если ты так хочешь, если это тебя порадует, душа моя. Тем более я ни разу не слышал, как ты играешь. Ты вообще меня не особенно балуешь, — раскапризничался он.
Первый раз за последние сутки она почувствовала сладкий запах его волос. Медленно сделав еще вдох, задерживая в себе наэлектризованный воздух, она положила пальчики ему на колено.
— Ты пахнешь, как Амаретто. Растворяешься на языке, как спирт. Ты ненастоящий, Би. Ты не можешь быть настоящим, — выдохнула ему на ухо она.
Ударная волна наслаждения уничтожила весь мир, который был вокруг, оставив после себя лишь ее шепот, лишь прикосновение ее руки. Она убрала пальчики. Ему не хватало грудной клетки, чтобы дышать.
Пока он, как счастливая, безмозглая псина, плелся за ней (не скулил, терпел), он как-то вдруг очень четко, очень подробно осознал (как озарение), что влюблен. Это было не какое-то общее ощущение, как раньше, а взвешенная такая, уверенная позиция. И влюблен совершенно вульгарным, возмутительным, диким образом. Когда он увидел ее первый раз, он был ослеплен чем-то похожим, но слишком его физическая тяга к ней мешала созреть глубинным его, более тонким, нежным материям (о большинстве которых он даже не догадывался). Когда она вернула его, он был ослеплен тем же вожделением, но уже вперемешку с нарциссическим восторгом от самого факта их любви, от того, что ОНА его любит, ЕГО, вот его. Он тогда жил постоянно под кайфом от этого непозволительного наслаждения, под кайфом таким, какого даже обколовшись метом и героином не получишь и на треть.
Теперь он, как никто другой понимал, откуда столько песен, столько, книг, столько стихов, столько жизней создано и уничтожено из-за любви, ради нее, за нее. Блэр ему указала, что никогда он не говорил ей прямо, что любит ее. В этом была доля правды. Он просто был тогда под другим кайфом, теперь градус повысился, и он хотел ползти за ней и плакать, плакать и клясться, что он ее любит, он, он, никто никогда не любил никого так, как он, никто не мог чувствовать того, что может он. Он стал всем и ничем, есть только она и ничего больше нет кроме нее. Еще он понял, что когда влюблен, то из тебя под напором так и прёт всякая жижа: сперма, слёзы, слюни, пот — за исключением последнего, они не потели, видимо это компенсировалось обильными выделениями первой тройки. Только он начал шмыгать носом, упоительно, в такт покачиваниям изгиба ее безупречной поясницы в этом дьявольском бархате, как чуть не улетел головой в песок, они заходили в дом через пляж.
Ей было это нужно, сразу же сев за клавиши, она снова почувствовала почву под ногами. Она опять была в своей тарелке, она нащупала твердую землю, мутная, глухая апатия наконец-то отступала. Филипп притащил трехлитровую Вдову и выстрелил пробкой, чуть не всадив снаряд в распластавшееся на диване тело бедной Кристины.
— За то, чтобы умереть счастливыми, — поднял бокал Филипп и стал медленно отпивать, не сводя с Нуба внимательных глаз.
Тот в свою очередь смотрел на Блэр, которая поставила свой бокал на пол и была сосредоточена на разминке. Филипп быстренько разделался с игристым и подсел рядом с ней, и так и сяк извиваясь, вымаливая у нее подать хоть немного голоса, но все было тщетно. Тогда он, не теряя задора, снова обслужил себя и Нуба, теперь уже залпом опорожнив маленькую емкость, и предложил Блэр сыграть в четыре руки. Она весело согласилась, это было даже забавно. Как оказалось, Филипп действительно неплохо владел инструментом, они быстро разыгрались и единогласно решили исполнить для Нуба (Кристина не подавала видимых признаков жизни) Comfortably Numb, у Филиппа был приличный музыкальный вкус, это играло ему на руку, он перестал ее так сильно раздражать.
Нуб прикинул, что прикончил сегодня уже третью бутылку. Налив себе очередной бокал, он, уже довольно неплохо ощущая зыбкость полового покрытия, и ватность своих ступней и мозгов, причалил на диванчик к компактной Кристине и жадно вслушивался в музыку, стараясь выделить именно партии Блэр, следя за ее ручками своими красивыми, но уже чуть подплывшими глазами.
— Хочешь помассировать мне ножки?
Неплохо подремавшая Кристина, восстала из мертвых и легонько вела маленькими пальцами своей аккуратной, но длинной ступни (ростом она была почти с Нуба) по его брюкам вверх от коленки. Нуб не сразу въехал в вопрос. Только уже сопоставив ее действия с интонацией, он наконец-то сообразил.
— Боюсь, это не ко мне, — немного растерянно хмыкнул он.
Она чуть приподнялась на локтях и улыбнулась ему своим красивым, крупным ртом.
— Не нравятся? — склонив головку на бок, она продолжала тихо гладить его колено.
— Уверен, Филипп в восторге, — Нуб старался не быть грубым, с женщинами он умел сладить, не в его правилах было им хамить. Хотя он довольно сильно недоумевал, какого хера она с ним делает, в трех метрах сидел ее хмырь, ему очень хотелось отбросить эти посторонние, непрошенные конечности со своей ляжки. Это было, во-первых, неуместно, во-вторых, весьма гадко, а еще она отвлекала его от Блэр, он глядел в оба, Филипп уж слишком пристроился к ее сладенькому плечику.
— Ему без разницы, — улыбалась Кристина и отбросила свою темную копну роскошной гривы назад, открывая его уже порядком раздраженному взгляду благородную матовость тонкой шеи и красивые, подрумяненные, жаркие плечи. — Может все-таки ты?
— Точно не я, — с трудом скрывая раздражение, уголком рта улыбнулся Нуб. Эта девка была очень навязчива, ровно, как и ее хахаль. Он любил уверенных в себе, бойких и настойчивых женщин, но не переносил, когда к нему лезли без разрешения и повода. Еще не хватало, чтобы Блэр вдруг обернулась и пронаблюдала эту сцену. Нуба аж передернуло.
— Уверен? Многое теряешь, — не унималась Кристина и пошла на крайние меры, второй ножкой пытаясь дотянуться до его плеча.
— Не думаю.
Это было уже чересчур, Нуб деликатно, но давая понять, перехватил обе ее щиколотки и уложил подальше от себя.
— Брось, сладенький, твоя благоверная ничего не узнает, — все же прекратив физические домогательства, не сдавалась она. — Ну, или узнает, если хочешь.
— Ты вынуждаешь меня сказать, что ты не в моем вкусе.
— Да ладно.
— Определенно.
— Не будь таким старомодным, — кокетливо заглядывала ему в рот она.
— Ничего не поделаешь.
— Ты гей?
Нуб даже глаза закатил, усмехнувшись. Она была объективно не настолько красива, чтобы быть такой наглой, а субъективно она вообще вызывала в нем некоторое брезгливое отвращение. С рождением Блэр в его жизни все остальные женщины стали казаться ему почти инопланетянками, другого с ним вида, в том смысле, что он предполагал даже то, что чисто механические совокупления с ними теперь просто физически невозможны, как если бы он захотел трахнуть кошку, или сиреневый куст (хотя в жизни бывает всякое, но он был все-таки более-менее классических воззрений).
— Мне кажется, даже это тебя бы вряд ли остановило, — безразлично хмыкнул он.
Бегло смерив Кристину повидавшим взглядом, он сухо оценил ее на пять из десяти, где единицей была его первая любовница — податливая, грудастая, миловидная Лили, затем в шкале от пятерки до бронзы была ничем не заполненная, невозможная пропасть, девяткой — какая-нибудь мифическая златовласая копия (клон/мираж/сестра/дочь) Блэр, десяткой — фотография Блэр, которую он еще в первую их ночь стащил у нее из квартиры и хранил в своем логове, как охраняет дракон свое баснословное золото. Настоящей Блэр в его рейтинге не было и быть не могло, там были живые женщины и призраки его мечтаний, невозможно же представить, чтобы ему посчастливилось спать с ангелом, иметь дозволение к ее бесподобному телу, к ее сказочным волосам, слышать ее частое, глуховатое дыхание, испивать сладостный яд ее поцелуев. Он был иногда убежден, что бредит наяву, она не могла быть его, в его руках, либо должно было быть какое-то вселенское возмездие после за это его райское счастье, которое он будто бы похитил у богов, словно Грааль. Остановив взгляд на плечах Кристины, он умозаключил, что у него бы не нее даже не встал теперь. Вот здесь пришла бы на помощь фотография Блэр (видимо, для таких случаев он ее подсознательно и припрятал), вероятность совокупления повышалась, если перед этим он бы использовал ее снимок в качестве виагры.
— Ладно, поняла. Забей. Хочешь понюхать?
Кристина как-то быстро изменилась в лице и убрала эту противную, приторную интонацию. Сразу становилось ясно, где она расставляла приоритеты. Нуб с облегчением помотал головой, воздерживаясь от сомнительных предложений. Блэр обернулась к нему (ничего не заметив, слава дьяволу), снова улыбаясь, снова смотря на него так. ТАК. Он от умиления и вожделения чуть не разнюнился. Он стал настоящим тюфяком, впечатлительным слюнтяем, отупевшим рабом своей барыни, безмозглым Люсьеном де Рюбампре, помешенным Сваном, несчастным Вертером и никогда ему раньше даже не мерещилось такое вопиющее счастье. Его по швам разрывало от одного движения воздуха рядом с ней, а теперь она снова вернулась к нему, перестала хандрить… Филипп притерся плечом к ее (его!) плечику, Нуб решил, что для начала вырвет ему ногти.
Ее ангельские лопатки со сложенными крыльями белоснежными бликам мерцали у него в глазах, в крови, она сосредоточенно, старательно (для него, для него одного) прикасалась к клавишам, изредка оборачиваясь, проверяя его внимание, его реакцию. Он слушал вскользь, это был саундтрек для его пылающего, сладостного очарования, резво отвечая дебильной улыбочкой преданной овцы на ее освидетельствование. И он знал, что она знает, что ни черта он не слышит и поглощен лишь одной задачей — не разорвать этот чудовищный, непростительно плотный бархат на ее тонкой спинке и самому не разорваться в щепки.
Пока он вдыхал зудящий воздух, Кристина вдыхала непринужденно, по хозяйски сооруженную снежную тропинку, прямо на столике перед диваном и оприходовала ее на раз-два, Нуб и глазом моргнуть не успел. Она еще раз кивнула ему с предложением и, зачем-то похлопав его по плечу, совершенно уже без всякого эротизма, почти по-братски, поплелась куда-то в мутную темень их огромной гостиной, шаркая своими длинными, загорелыми ногами. Там же и сгинула (на время).
Ухитрившись чмокнуть Блэр в холодную щечку (Нуб на секунду отвернулся за пузырьками в бутылке) и не поплатиться за это хотя бы пальцами рук, Филипп улизнул от рояля и быстренько спохватился услужить порядком нализавшемуся Нубу, выплясывая перед ним со свежей трехлитровой кислятиной.
— Надеюсь, она скоро тебя бросит, — снова принялся похохатывать Филипп.
Нуб скривил рот, вынужденно реагируя на захудалого юмориста. Всё это он терпел только лишь по тому, чтобы порадовать Блэр, из-за этого шумного рояля, во-вторых, по тому, что он уже был прилично проспиртован. Филипп наполнил их бокалы и плюхнулся слишком близко к Нубу, так, что тот немного подпрыгнул на подушке и чуть не облился вином. Из недр бескрайней гостиной (вилла Филиппа была порядком больше их собственной) снова выплыла богемно обдолбанная Кристина, облачившаяся теперь в отвратно-розовое, крохотное мини и устремилась в сторону увлеченной Блэр на звуки чего-то важного, очевидно классического.
— Ну и как она тебе? Девка блеск. У нее три обложки Харперс Базар, два сезона ходила по подиуму на Викториас сикрет, там-то я ее и перехватил, — самодовольно облизнулся клавишный игрец, кивнув увесистым подбородком в Кристинину сторону.
Нуб не без гадливости нахмурил брови, будто они решили обсудить стейк, а не подружку Филиппа. В этих вопросах он был весьма требователен и щепетилен. Ни одну из своих бывших любовниц он не расценивал с точки зрения тупого потребительского интереса (кроме его бедной, первой Лили, которая лишь по неопытности его и чрезвычайной нужде оказалась с ним в одной постели. С того разочаровывающего раза у него навсегда осталась некоторая неприязнь к пышным размерам женских прелестей). Каждая из его многочисленных кратковременных спутниц была как минимум хороша собой, а, как правило, это были настоящие красавицы, хоть так и не сумевшие затмить в те далёкие, словно сон, времена даже полутень блеска волос его черноволосой, детской мечты. И он ценил по достоинству каждую свою любовницу и был с ними, по крайней мере, учтив и обходителен, он не терпел тупых, недалеких, бестолковых куриц, такая тщательная селекция позволяла добираться до его умелых рук только самым прекрасным созданиям, когда-либо его окружавшим. В его случае это не требовало каких-то больших усилий, женщины сами стекались к нему ручейками, с ранней юности это сделало его довольно холодным в обращении с незнакомыми женщинами, в какой-то момент, правда, его стала терзать тревога: зная про себя, что он обладал, возможно, чрезмерной внешней привлекательностью, он поначалу, стал сомневаться, а потом и вовсе догадываться, что кроме этого, у него не было ничего вовсе. Он до сих пор, временами особенно остро (когда его жизнь наполнилась смыслом), ощущал дикий страх рядом с Блэр, что вот-вот и она его раскусит, расколет его благообразную скорлупку, а внутри не будет ничего, или же будет что-то такое, что никак не соответствует обещаниям его пасмурного, мутноватого взгляда, красивых, гибких движений, грациозной осанки, терпкой сладости его кожи… Полное разочарование, лучше сказать — утрата всякого очарования…
— Так тебе она как? — снова вклинился в вялую текучесть его размышлений до раздражения энергичный Филипп.
— Красивая девушка, — с лицом нескрываемой скуки, вынужденно и холодно ответил он.
— Но не такая, как Блэр… Вы точно женаты? Ха-ха-ха.
Это возмутительное сравнение едва его не протрезвило. Да как он посмел сравнивать, употреблять в одном предложении, ставить на одну плоскость эту тощую пигалицу и его небесную сильфиду? Это как сравнивать симфонию и игру папуаса деревянными ложками. Видя, что Нубу совсем не понравился вектор разговора, Филипп быстренько сменил тактику:
— Это Кристиан Диор? По-моему, я примерял такой в Милане, — неожиданно схватив лацкан прекрасного, изящного пиджака Нуба, он принялся теребить цепкими пальцами переливчатую, черную ткань.
— Я без понятия, — обалдел Нуб, пытаясь хоть как-то отодвинуться от неожиданно тесной близости сопящего знатока мод.
— Ставлю три сотни на Кристиана, — и глазом не моргнув, Филипп немыслимым образом начал тянуть клешни Нубу за шиворот, пробуя ни то нащупать лейбл, ни то стянуть с него пиджак, одновременно намусоливая его голую, горячую, невинную шею.
— Сейчас, сейчас! — уже просто охренел Нуб, отшатнувшись чуть ли не в кротовую нору от Филиппа, и быстро стянул дурацкую тряпку, почти швыряя пиджак в страждущие, нетерпеливые лапы поблизости.
С каждой секундой негодование Нуба удваивалось, ни разу в жизни никто не позволял себе такого бесцеремонного (да вообще никакого!) вторжения в его личное пространство без особого приглашения. Он очень не хотел расстраивать ничего не подозревающую, скромно играющую для них радостную Блэр, иначе он бы давно вырвал этому мужику руки.
— Вот черт, Ральф, хитрец. Надул меня, ты погляди, ха-ха-ха, отжал у меня три сотни, — жадно наминая в руках ни в чем не повинную, мягкую ткань, толсто посмеивался Филипп, как-то уж очень пристально рассматривая оставшегося в одной тончайшей черной, почти облегающей кофте Нуба. — А ты давно в зал ходишь?
— Куда? — в очередной раз лицо взбешенного Нуба изобразило брезгливое недоумение.
— У тебя такие классные руки, грудные… Я еле записался в Атман, туда сын Баффетта ходит, отвалил целое состояние, а хожу только в бассейн, ха-ха-ха, и то по периметру, на шезлонгах валяюсь, ха-ха-ха-ха, — не унимался Филипп, аж посвистывая от хохота.
Нуб не мог уяснить, то ли Филипп и правда нёс всю эту ересь, то ли он слишком напился и уже плохо соображает, хотя этот настырный, сальный взгляд маленьких глазок его злополучного собеседника списать на шампанское было просто невозможно.
— Слушай, Би-Хан… Не хочу долго ходить кругами. Я скажу как есть. Ты очень красивый… — снова подползая к Нубу почти впритирку, начал выдавать Филипп. — Я тебя еще вчера тут увидел, не смог выкинуть из головы, как не старался, — томно отпивал из бокала он и неприкрыто глазел на Нубовы плечи и ключицы.
— Чего? — мгновенно злость Нуба улетучилась, и раздражение на его лице стало растягиваться в широкий, смеющийся оскал.
— Правда, не смейся. Хотя, нет, смейся, у тебя такая горячая улыбка…
— Серьезно? Ты меня типа клеишь? — едва сдерживая теперь уже собственный хохот, Нуб распахнул полные насмешливого азарта глазищи.
— Типа клею. Хочешь немного прогуляться по пляжу? Я обещаю, тебе понравится, — накаченный, словно пиявка шампанским, Филипп совсем расползался по дивану, он весь вспотел и сопел, как старый, оборжавшийся мопс. Нуб был готов поклясться, что у Филиппа на него уже стоял, это до того его рассмешило, что он аж поперхнулся. Пытаясь откашляться, сквозь неудержимый смех, он начал махать руками в сторону Блэр и Кристины, безмолвно уточняя, а с ними, мол, что?
— Если хочешь, давай вчетвером… Или можем поменяться… Но я бы хотел все-таки тебя, с тобой, одним, для начала, — он говорил с таким видом, будто это было само собой разумеющееся развитие вечера.
— Есть один маааленький нюанс, — у Нуба от смеха чуть слезы из глаз не прыснули, — я не трахаюсь с мужиками.
Пока Нуб буквально валялся на диване, помирая со смеху, Филипп не терял надежды, предлагая всевозможные вариации их возможных соитий. Теперь Нуб наконец-то понял, что Кристина была тут только для отвлечения глаз и эффектной массовки и даже Блэр интересовала Филиппа в последнюю очередь. Весь этот спектакль со случайной встречей за ужином, музыкальными притязаниями Филиппа и, в отчаянной надежде — рояль в кустах, служили лишь приманкой для того, чтобы заарканить строптивого Нуба и соблазнить его будоражащими перспективами томной, мужской любви на прохладном песке уединенного пляжа. Либо, на худой конец, посмотреть на чужие сношения (в обреченных попытках описывал прелести свингерских изысков многострадальный Филипп, уже предчувствуя одинокую, неудовлетворенную ночь с бесполезной Кристиной).
Блэр даже играть перестала, с интересом наблюдая за Нубом и пытаясь понять причину его неистового веселья. Он с трудом преодолел обездвиживающий хохот и подполз к ней, шепнув на ушко пару фраз, после которых она сама начала сотрясаться от смеха. Они сбежали на улицу.
— Би, стоило мне отвернуться, как ты уже подцепил себе богатого мужика. Я хочу на твой мастер-класс, — глумилась она.
Только они ступили на пляжный песок, она тут же стянула свои туфли и пошла босиком, всучив их резвящемуся, услужливому Нубу. До их коттеджа идти было от силы минут пять вдоль ночного прибоя, едва показался их домик, Блэр сразу же начала избавляться и от этого тесного платья, оставшись в одном простом бежевом белье без лямок. Нуб извивался у ее ног, пытаясь сцепить ее в объятия, но она хитро и весело вырывалась из его когтей. У нее была фора, Нуб увязал своими роскошными ботиками в песке. В молочных лунных лучах она переливалась, словно подсвеченный жемчуг. Она будто не ведала, какой сокрушительной красотой она обладала, не придавала ей никакого значения. Нуб это видел, он знал, как носятся красивые женщины со своими дарами, как холят они свои богатства, как дрожат над каждой новой морщинкой, закалывая, обездвиживая свои лица, в отчаянной попытке удержать, заморозить радость, печаль, злость, счастье, саму суть своей прелести. Осуждать он их не мог, он их понимал, может быть, как никто другой, оттого он еще больше дивился этой ее непосредственности, естественности: другая бы пыхтела и мучилась на каблуках, ковыляя рядом с ним, боясь разрушить впечатление, Блэр же с разбегу нырнула в бассейн у террасы, прямо в нижнем белье, пока он стоял рядышком и держал ее платье, любуясь содроганием воды с ее силуэтом. Ее волосы прилипли к спине и шее, она вылезала из мокрой бирюзы, подтягиваясь на руках, весь расточительный лоск, наведенный Нубом, смыло с нее подчистую, обнажив перед ним свое нестерпимое естество. Ей никак нельзя было дать больше восемнадцати лет, она была сущей девчонкой, с нежными скулами и худенькой талией, его словно ножом полосовали. Она была до того несопоставима с другими женщинами, что от этого становилось страшно. Его вожделение достигло своего предела, принося уже не сладостную муку, а настоящее неотступное страдание, физическую боль.
Она ласково обняла его мокрыми руками, его немного пошатывало ни то от алкоголя, ни то от саднящей дрожи в суставах. Мерзкое, тянущее предчувствие, сродни ощущению от обреченности, невозможности получить, сохранить рассвет, шум дождя, красоту ветра, сапфировое сияние снега, охватило его с головы до ног.
— Би, ты весь горишь, — приложив ладошку к его щеке, она ощутила даже для него чрезмерную температуру.
Она отвела его в дом, но ему было не до отдыха, он откуда-то вытащил стопку Таро и уселся за огромный стеклянный стол в центре гостиной. Блэр снисходительно похихикала над его важной, сосредоточенной возней с картами и ненадолго оставила его, чтобы смыть с себя хлористые последствия плавания.
Рассвет уже приближался, когда она наконец-то вышла из ванны, выпустив в остывшую за ночь спальню клубы душистого пара. Обмотавшись полотенцем, она поспешила к кроватному столику, пытаясь опередить тревогу в груди: в желудке снова голодно заскребло. Она быстро схватила бутылку шампанского (Нуб обставил ими весь дом) и сделала много обильных глотков прямо из горлышка, поскорее забивая любые посторонние шорохи в организме. Она не хотела думать, она блокировала любые мысли по этому поводу; ей кажется, ничего страшного, это не смертельно, пустяковое дельце, не стоит ее внимания.
Хоть алкоголь на нее и действовал теперь только в лошадиных дозах (в отличие от Нуба), пузырьки сделали свое скромное дело — желудок наполнился пеной и совершенно притих. Она с облегчением прилегла боком на широкую, свежую постель. Полудрема быстро оплетала ее мысли, она бы так и провалилась в мирный, тихий сон (почему-то в последнее время она стала спать больше), если бы не почувствовала спиной присутствие кого-то второго.
— Ты чего тут притаился?
Удивленно улыбаясь, она распахнула глаза, испытав нежную, почти детскую радость, обнаружив у себя под боком двойника. Он бесшумно лежал рядом с ней и неподвижно смотрел своими пустыми глазами в ее. Всякий раз, когда он так делал, ей казалось, что он проникает ей под кожу, под кости, будто проходит ее насквозь, как рентгеновские волны. Она перевернулась к нему на другой бок и так же замерла. Он привычным образом молчал, она тоже молчала, рассматривая его, размышляя, пытаясь представить, о чем могло думать это непостижимое существо.
— Поговори со мной, — прошептала она, — Расскажи мне, кто ты? Что ты такое?
Он чуть повел головой, с некоторым удивлением, или вопросом, черт бы его разобрал с этой маской.
— Только не исчезай, останься со мной, пожалуйста.
— Мы никогда не исчезнем. Мы будем всегда с Блэр, как она скажет, как захочет… — зашипел его демонический голос. У нее холодок пробежался по спине и бедрам.
— Как ты ощущаешь себя? О чем ты думаешь?
— Нам сложно объяснить, нам самим ясно не до конца…
— Кто ты?
— Мы сплетены из теней, мы части единого, мы…
— Нет, дорогой, не «мы». Я хочу, чтобы ты ответил, кто ты такой. Я хочу знать, что думаешь именно ты, вот это существо передом мной в этом теле, с этим голосом, с этими ослепительными глазами… Ты понимаешь меня? — нежно шептала она.
Он кротко кивнул.
— Я люблю тебя, ты же знаешь об этом?
— Мы не можем поверить, мы слишком счастливы…
— А ты? Скажи мне. Ты любишь меня?
— Как Блэр может спрашивать? Разве она сомневается? — с отчаянием прошипел он.
— Скажи мне.
— Мы же только из этого и состоим…
— Нет, дорогой, нет. Скажи про себя. Не «мы», а ты.
Он запнулся. Даже маска не могла скрыть его жалобное замешательство.
— Ну же, милый. Скажи мне. Прошу тебя. Скажи мне это, — ласково, любовно просила его она, своими же словами раздувая в своей груди, в животе горячие угольки.
Двойник начал беспомощно скрести длинными, острыми когтями наволочку, изо всех сил пытаясь, желая немедленно исполнить ее волю.
— Пожалуйста, — прошептала она снова.
— Они… Мы… — он старался отчаянно, мучительно. — Я…
У Блэр сжалось сердце.
— Я любим… Я люблю Блэр.
Она видела, какого усилия ему стоили эти немыслимые для него слова, он будто весь оцепенел, будто пытаясь отдышаться от тяжести сделанного.
— Я обожаю тебя. У меня мурашки идут, когда ты сморишь на меня. Прикоснись ко мне.
Он покорился раньше, чем она закончила фразу, проведя подушечками огненных пальцев по ее яремной ямке.
— Ты будто вышел из моего сна, ты слишком похож на фантазию. Сними эту маску, умоляю. Поцелуй меня.
Маска растворилась. Крайне редко она видела его таким, настоящим, или же лучше сказать, у нее была возможность узнать, как бы выглядел Би-Хан, лежа в гробу. У нее каждый раз дух захватывало. Все черты были те же, даже с этими иссушенными губами, состаренными линиями вокруг демонических глаз, мертвецки-впалыми щеками он все равно был красив. Она дотронулась до его лица, он каждый раз будто пугался любого прикосновения, неосознанно отстраняясь.
— Ну же, поцелуй. У меня сладкая судорога проходиться по пальцам, когда я прикасаюсь к тебе.
Почти незаметно она оказалась прижата к его груди. Он начал целовать ее, как она хотела. Жесткие прикосновения его губ были до странности двойственны, холодные и обжигающие, та же властность движений, как у хозяина и совершенно новое ощущение погружения, взаимного проникновения, он будто растворялся в поцелуе, наполняя ее рот до краев. А через несколько мгновений уже не фигурально его язык начал идти глубже, у нее распахнулись глаза. Он медленно заползал внутрь, облизывал ее горло, Блэр начала тихо стонать от странности этого ощущения, у нее перестал получаться вдох, она сильно сжала его плечи, он лишь ответил ей тем же, вдавив ее в себя больше, и снова глубже, осторожно раздвигая ее гортань. Она была почти обездвижена в его руках, он заползал ей в глотку, змеиными, тягостными толчками, что-то похожее на гель начало разливаться в трахее, опускаясь в легкие, заполняя их. У нее помутнело в глазах, его язык почти не позволял ей стонать, лишь спазмы ее горлышка брали его демоническое щупальце в плотное кольцо. Она обессилила, у нее дрожали колени, руки, лишь две фразы заело повторами у нее в голове: «Съешь меня, выпей меня».
Выйдя из нее так же осторожно и нежно, он вернулся к довольно стандартным в их случае ласкам.
— Ну же, пожалуйста, — простонала она ему в рот, умоляя его продолжить. — Я хочу принадлежать только тебе, ты мой единственный хозяин. Пожалуйста, желай что угодно, я хочу исполнять твои желания.
— Блэр наша хозяйка, мы делаем только то, что ей хочется… — прошипел он ей на ушко.
Она наконец-то стянула с себя влажное полотенце, оказавшись под ним совершенно голой. Он очень нежно целовал ее щечки, шейку, дрожащие плечи, а потом приподнялся с ней на руках.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — гладила его она.
— Мы счастливы уже тем, что можем касаться нашей Блэр…
Давно наловчившись с его хитрыми замками, она быстро разделалась с верхом его одежды. Не было в ту минуту на свете существа более ласкового, податливого и послушного, чем он. Значит, следовало замучить его настолько, чтобы он сам проявил волю. Он втянул когти, двумя пальцами проскальзывая в ее влажную, узкую глубину, испустив при этом тихое, глухое шипение. Он хотел подняться с ней, перенести ее с кровати в место поинтереснее, но она тут же отпрянула, ему пришлось сесть обратно на край их огромной постели, пока она опускалась по нему, встав на колени между его ног.
— Я хочу, чтобы ты заставил меня, — прошептала она, разрывая его черное сердце своим воспаленным, редким румянцем.
— Мы не сможем заставить… Мы не посмеем заставить Блэр, — поскуливал он и тянул руки к ней, пытаясь ее снова осторожно притянуть к себе, обратно.
— Теперь ты мой хозяин, я буду делать то, что ты хочешь.
С этими словами, она провела пальцами по его бедрам, поцеловала колени и начала опускаться ниже, проводя языком по ткани голени, по изящным щиколоткам, холодному металлу застежек на обуви, облизывая его ступни, снова поднимаясь к коленям, пока он растерянно и робко принимал ее неведомую ласку, опаляющую покорность, теряя всякие силы, мучаясь от бессилия перед ней, дрожа от возбуждения, от жажды. Он, было, снова потянул к ней руки, но она перехватила его пальцы, начав проделывать с ними то же, что и с ногами, запускала их глубоко в себя, царапая горло его когтями, впуская и выпуская обратно.
— Что мне сделать? Приказывай, заставь же меня делать, что тебе хочется, — гипнотизировала его она, добравшись языком до его ремня.
— Мы не можем причинить боль, заставить… Блэр мучает нас, мучает…
Он стал совершенно ручной, значит, недостаточно мучает, решила она и продолжила терзать его прикосновениями, чтобы он умолял ее не останавливаться. Она облизывала черную, гладкую грудь, двигалась ниже, по чудесному, чуть впалому, жесткому животу, одновременно избавляя его от ненужных остатков одежды и обильно смачивая свои пальцы скользкой слюной. Он зарылся носом в ее волосы и зашипел на ухо, когда она обвила ладошкой его напряженную, чуть вздрагивающую плоть. Она двигала рукой до того медленно, что ему пришлось прижать ее к себе теснее, очень аккуратно, чтобы хоть как-то усилить невозможное трение. Она сразу же отстранилась, прекратив вовсе. Он не смел настаивать, лишь тихо застонал, испрашивая ее поцелуй, глядя на нее в упор. У нее хватило силы не поддаваться его демоническим чарам, она знала эти его приемчики, эти хитрые нежности. Этот демон шинковал людей, как цыплят, она была уверена в успехе своего предприятия.
Погладив его шею, она снова опускалась вниз, у него ладони чесались от нетерпения, он гладил ее волосы, скидывал назад, чтобы любоваться ее молочными плечами. Сначала прикоснувшись только губами, она начала лизать головку влажным, мягким языком, почти не забирая в себя, лишь мучительно скользя по члену, то ускоряясь, то замедляясь, то вообще останавливаясь. Он сжал простыню, чуть не прорезав ее когтями. Несколько минут она доводила его до состояния предельного возбуждения, кожа его стала гореть, будто в лихорадке, все его тело стало тверже, даже движения он больше не мог так контролировать, они становились резче, утрачивали осторожность, аккуратность, плавность. Она снова замерла, обрекая его на пытку, он целовал ее руки, гладил спину, испрашивая продолжения, она лишь делала частные вдохи, наблюдая его состояние, выжидая, борясь с собственным желанием. Он был на грани того, чтобы затащить ее на кровать, у него почти не осталось никаких сил на невмешательство, но будто прочитав его отчаянные мысли, она снова опустилась, но теперь уже применяя пытку изощреннее. Было страшно представить, где она могла всему этому научиться, с кем, Нуб иногда забывал, сколько лет она прожила без него. Уже почти полностью погружая его в свой шелковый ротик, она плавно обхватывала член языком и губами, но все-таки не весь, она не могла справиться со всем размером до конца. Впуская его в себя до предела, она останавливалась, вынуждая его, провоцируя к участию. Снова ускорялась, прислушивалась к скорости его дыхания, и как только оно достигало предельной частоты, невыносимо замедлялась, сжимая его предплечья.
— Заставь меня, — снова повторила она, в очередной раз прерывая это сладостное терзание.
Он сглотнул, в последнем усилии сдерживая себя. У него звенело в ушах, в костях, в мозгах, она лизала его губы, шею, а когда она снова опустилась, снова погрузив его в свой фантастический, скользкий ротик и вскорости замерла, ему уже больше ничего не оставалось, он не смог больше терпеть ее коварные истязания. Сжав ее волосы, чуть сильнее, чем ему бы хотелось, он надавил на ее затылок, снова опуская ее на себя, она даже не ожидала такого контраста ласковости и силы, ее саму трясло от возбуждения. Она немного напряглась, сопротивляясь его усилию, она просто наслаждалась этой игрой, то чуть поддаваясь, то противясь его воле. Он плавился, у него едва огонь не вытекал из глаз, он весь хотел излиться в нее, расходился по швам, прибавляя силу давления, она подчинилась ритму, который он задавал, медленно простонав. Едва он пробовал ее отпустить, она тут же прекращала всякое движение, вынуждая его снова применять силу, но даже этой игры ей было недостаточно, она вообще перестала делать что-либо сама, без его давления, ему оставалось либо и правда ее заставить, либо подохнуть. Он готовился принять смерть, но ее бесовский язык проделал что-то совсем уже неимоверное, у него, наверное, кровь свернулась от огненной вспышки пониже пояса, зашипев, он просто насадил ее на себя, это была ведьма, кровная дочь самого дьявола в теле безупречной, небесной сильфиды. Он продолжал давить, пока она не уперлась руками в кровать, но это уже его не остановило, он до боли сжал эти золотые волны бесценных нитей в своем кулаке, она чуть расслабилась, чтобы сделать хотя бы вдох, но едва ее горлышко утратило напряженную жесткость, он вошел в нее полностью, у нее потекли слезы от резкой тошноты, от удушья, но он продолжал давить, вынуждая ее проглатывать горячую, металлическую, горькую вязкую жидкость. Она сотрясалась от рвотных спазмов, что только усиливало его невозможное наслаждение, он удерживал ее, заполняя ее собой вплоть до последнего своего содрогания.
Ее чуть не вывернуло на пол, горло раздирала щекочущая резь, у нее на лбу выступила испарина, но едва она попробовала подняться, он сцепил ее в объятия, шипя ей на ушко невероятные признания, заполняя ее рот теперь уже своим языком, ощущая вкус собственной спермы, заново достигая дикого возбуждения.
— Я люблю тебя, хозяин мой, — обессилено прошептала она в ответ.
Подхватив ее на руки, он просто вбил ее в ближайшую стену, у нее вышибло воздух из легких, она сильно ударилась головой, ей было даже не больно, но у нее из носа потекла струйка темной крови, она смешивалась с их слюной, а он даже не думал останавливаться. Она знала, на что шла. У нее тряслись ноги, у нее не было сил, поэтому он сам удерживал ее бедра. Если бы она была обычной, живой девушкой, у нее бы слезы из глаз потекли от такого резкого погружения в ее узенькое, тугое лоно, хоть головой она понимала, что он никогда причинит ей настоящего вреда, он скорее отрежет себе голову, но она стала сомневаться, правильно ли она сделала, что заставила этого демона играть по своим правилам. Но она была настолько возбуждена, что уже через пару несносных минут почувствовала приближение, а затем очень сильный, болезненный спазм, это только поначалу обещало потрясающую разрядку, но чем сильнее он в нее входил, тем болезненнее она сокращалась, она никогда так громко не стонала, она вообще делала это редко, но у нее не было сил, ей становилось по-настоящему больно, она хотела, чтобы он остановился, чтобы это закончилось, но это мучительное наслаждение усиливалось, она безотчетно впилась в его руки, до мяса всаживая маленькие, острые ноготки. Он зашипел от боли, но ощутив, что она пытается вырваться, начал осыпать ее шейку, ее личико поцелуями, замедляясь, испытывая неистовую потребность снова стать ее вещью, ее мрачным, вечным рабом, эта игра сводила его с ума, он хотел ее разорвать, сожрать ее по кускам, одновременно он жаждал доставить ей наслаждение, погрузить ее в транс удовольствия, облизывать ее тело, нежно гладить ее пальцами… Он совсем остановился, спазм наконец-то уступил искристому теплу в ее животе. Она прижалась к нему, и едва отдышавшись, начала двигаться снова, принуждая его продолжать, но только он подчинился, у нее морозец пробежал по спине, по бледным, маленьким соскам, она отпрянула:
— Сделай так, чтобы мне снова было больно, — она смотрела в огонь его глаз, это была не просьба, ее тон звучал как приказ.
— Мы не понимаем… — жалобно зашипел призрак.
— Ты лучше всех меня понимаешь. Или ты не любишь меня?
У него мурашки пошли по всему телу. Он смотрел на ее бесподобное личико, на эти райские губы, он не мог, не смел спорить с совершенством, он был обязан доказать ей свою любовь, свою преданность, свою нечеловеческую страсть к ней. Он чуть склонил голову и выпустил ее, поставив на пол. Если бы она отпустила его руки, она бы свалилась вниз, ноги ее не держали, ее всю знобило, она была белее листа бумаги. Он обреченно поцеловал ее ледяной лобик, а потом сцепил пальцы на ее шейке, усиливая нажим, больше и больше, она даже запястья его схватила, не ожидав такой силы. Развернув ее спиной к себе, он одной рукой продолжил сдавливать ей горло, а второй вжимал ее в стену, пока она не начала царапать его пальцы, тогда он просто швырнул ее на кровать. Она упала лицом в подушку и было, хотела развернуться, но он не дал ей и пискнуть, вдавливая ее своим телом, заламывая ее руки за спиной, второй ладонью затыкая ей рот. Он лучше всех знал, как доставить предельную боль, не переломав человеку костей.
— Умоляем, Блэр… Пожалуйста, останови нас… — он почти плакал, чувствуя как его колотит от вожделения.
Она лишь стала лизать его ладонь, захватывая губами острые когти. Судьба его была решена. До завтрака оставалось не больше двух часов.
***
Облюбовав тенистую лавочку в уютном, тайном уголке самшитово- пальмовой рощи, на которую они вместе случайно наткнулись в первый день экспедиции, Нуб дожидался Блэр, чтобы затем сфальсифицировать чинный, светский обед. Она задержалась в их роскошном логоцве, чтобы устроить дозвон родителям и Рикки (и, конечно же, любимому братику, куда же без него), чтобы поздравить с наступающим Рождеством.
Он продолжал терзать томик несчастного Шопенгауэра, пыхтел, но читал, чтобы продемонстрировать Блэр хоть какую-то интеллектуальную составляющую. Он, конечно, посмеивался, когда она подшучивала над ним, что с его мордашкой достаточно обойтись уверенным знанием алфавита и таблицы умножения, и даже частенько, невзначай, глумливо спрашивала, сколько будет шесть на восемь или девять на три, и хохотала, когда он вынужденно отвечал, пофыркивая, но все-таки осадочек оставался. Ему очень хотелось обсуждать с ней книги и фильмы, как она любила, поэтому ему также приходилось урывками осваивать авторский кинематограф за последние пятьдесят лет. Дел у него было невпроворот, поэтому он шелестел страницами, постоянно возвращаясь и перечитывая слишком заумные фразы, злобствуя и браня мирно усопшего Артура: «Старый мудак. Какого хера у него было столько времени на эти полотенца…».
Вдруг в теплой зеленце что-то зашелестело — Блэр, наконец-то — встрепенулся он, но из ветвистой, узенькой тропки выпорхнуло нечто иное.
— Oh, pardonnez-moi monsieur, je ne pensais pas qu'il y avait personne ici, — прощебетало золотистое существо с креманкой белоснежного, подтаявшего пломбира.
Однажды его уже так оглушало обухом, когда он, в самом начале их извилистого путешествия выходил из обшарпанной заправки: около пузатого минивэна, в свете мутноватой зорьки стояла такая же златовласая нимфа (размером побольше) и потирала худенькие, озябшие плечики, пока ее извозчик (то ли папаша, то ли престарелый, толстомордый развратник, а может быть и то и другое) лупил по колонке с бензином, призывая аппарат к работе.
Он понял, что эта маленькая птичка тоже прознала об этом укромном уголке и решила полакомиться мороженным в затенённом уединении, но неурочный Нуб подпортил все ее планы, разместив свое большое, взрослое тело по всей лавке.
— Я скоро уйду, прости, что занял твое место. Садись, — переместившись на дальний край, он улыбнулся маленькой, смущенной дриаде, а потом и сам смутился, осознав, что улыбается ей точно так же обольстительно и небрежно, как если бы он улыбался взрослой, волнующей его женщине. Он быстро спрятал острые зубы.
— Благодарю вас, monsieur, я не хотела вас потревожить, — с очаровательным французским выговором пропела золотистая прелесть и учтиво приняла его предложение, скромно присев на противоположный конец лавочки.
В своем белоснежном платьице, кожаных плоских босоножках и с высоким, до боли знакомым золотым хвостом она была маленькой копией Блэр. На вид ей было не больше двенадцати лет, уже не ребенок, но еще и не девушка, что-то только формирующееся, что-то совсем неведомое, темноводное… Она внимательно рассматривала Нуба, совсем без страха, только лишь с игривой, детской неловкостью. Был бы на его месте какой-нибудь его ровесник, мутный, утомленный проходимец с жесткой щетиной и тусклыми волосами, девочка сразу бы сгинула в густой роще, но Нуб был до того благовиден, что даже предположить в нем было нельзя ни тени чего-то смутного, небезопасного. До чего же обманчиво было это впечатление.
— Прекрасное утро, не правда ли, monsieur? Какая у вас чудесная книга, мой papa имеет целое собрание его работ, но я еще слишком маленькая, чтобы читать ces livres, — завела приличный, уместный разговор эта умненькая кудесница.
Нуб даже не пытался сдержать умиление, до чего она была очаровательна и прекрасна.
— О, поверь, я тоже для нее еще слишком маленький, — улыбался он, — половину не понимаю.
Она рассмеялась и облизнула ложечку.
— Меня зовут Sophie, ударение на последний слог. Как зовут вас? Мы можем иметь знакомство? — поставив мороженое, она протянула ему худенькую ручку с шелковистым прозрачным пушком на подрумяненных предплечьях.
— Очень красивое имя, Софи. Меня зовут Би-Хан, я буду очень рад с тобой познакомиться, — снова широко улыбнулся он.
Те же ледяные, гладкие пальцы, то же скольжение по его рукам… Он бы с удовольствием посадил ее себе на колени.
— Спасибо, monsieur, у вас тоже очень красивое имя. Редкое. Я не слышала о таком, — она доверчиво и очарованно смотрела на блеск его зубов.
Бедная, невинная малютка, думал он, она еще не разочаровалась в мужчинах, не боялась их, а ведь как следовало, как следовало… Он не мог забрать всех маленьких и больших златовласых сестриц Блэр под свое горячее, черное крыло, пригреть их и защищать, холить их и служить им. Сколько опасностей таило будущее для этих чудесных фей, сколько боли, сколько разочарований.
— Я буду рада с вами дружить. Мы пробудем здесь. Как это верно сказать, jusqu'au mois prochain, — подбирала слова она, — Мы уедем в январе. А вы, monsieur, вы здесь одни?
— Нет, со своей невестой.
— Vraiment? Невеста… Это значит, что у вас это написано в бумаге? Или это когда еще не написано? Простите, я плохо знаю язык, — сетовала голубка.
— Когда еще не написано, — умилялся он, вскользь рассматривая точно такой же чудесный пушок на ее загорелых ножках.
— Так верно. Вы очень молодо выглядите для homme marie. Я имею в виду, теперь люди делают это позже. Простите меня, monsieur Би-Хан, я говорю чушь. Я еще слишком мала, чтобы что-то об этом знать, — извинялась она, покраснев.
— О, я уже почти стар, клянусь тебе, — успокаивал ее он, заглядывая ей в глаза из-под длинных своих, тяжелых ресниц.
— Не может быть, вы выглядите как мой cousin, а он всегда говорит, что возьмет себе невесту ближе к пятидесяти, — лучезарно смеялась она.
— Никогда не доверяй незнакомцам, Софи.
— Даже таким, как вы?
— Особенно таким.
— Но как же тогда у вас есть невеста, раз вам нельзя верить?
— Клянусь тебе, Софи, я сам не знаю. Когда ее нет рядом, мне кажется, что я ее выдумал.
— Вы говорите как в книгах. Наверное, вы очень любите ее? Oh, я снова плохо спрашиваю, pardonnez-moi monsieur, я сегодня очень плохо говорю. И много. Мне нужно укусить язык, — виновато улыбалась она, застеснявшись.
— Ну, что ты, Софи. Не кусай свой язык, — по-доброму подшучивал он, — Ты права, я очень ее люблю. Нет. Не так. Я люблю ее настолько, что если ее не будет, то мир пропадет. И я исчезну, как исчезает лед на весеннем солнце.
— Comme c'est beau… Я так хочу познакомиться с ней. Вы можете нас представить? Простите мою навязчивость, просто вы так о ней говорите… Она наверняка очень красива… — она жадно и трепетно вслушивалась в его голос, пребывая в восторженном очаровании.
— Обязательно познакомлю, Софи. Ты тоже очень красивая девочка, — улыбнулся он.
— Вы правда так считаете? Вы? Merci beaucoup monsieur Би-Хан… Это значительно мне льстит… — растерялась и раскраснелась она, у нее заблестели большие небесные глаза, она прихватывала ртом воздух, а потом всплеснула руками, — Oh, я медлительная и много сегодня говорю, болтаюшка! Я обещала papa, что вернусь через двадцать минут, а отсутствую уже тридцать! Я была так рада знакомству, monsieur Би-Хан, так рада! Я надеюсь еще видеть вас и дружить! Но теперь мне пора бежать, иначе papa забеспокоиться сильно, — вспорхнула она с лавки. Его опалило жаркой волной от движения ее платья.
— Обязательно, Софи.
— И ваша невеста! Я мечтаю видеть вашу невесту!
— Только обещай, Софи, что никогда больше не будешь разговаривать с незнакомцами.
— Papa всегда говорит мне об этом, но… Вы показались мне таким magnifique! Я не смогла удержаться! — рассмеялась она и убежала в изумрудную переливчатость теней, махнув ему рукой на прощание.
Блэр то и дело приподнимала ворот ветровки, чтобы скрыть пунцовые подтеки на шее (груди, руках, животе, бедрах). Он не удержался и придвинул стул, чтобы сидеть рядом, пока она выбирала бесполезный обед, и пробовал дотянуться губами до лиловых отметин, которые оставил его двойник.
— Брысь, — отмахивалась меню она и закутывалась сильнее, — Мне нужно купить нормальную одежду для этого места. Пройдемся потом по магазинам, всё как ты любишь.
— Я видел столько красивых платьиц…
— Себе купи платьице. Мне нужно что-то человеческое, — усмехнулась она.
— Но ты же не человек… — мечтательно прошептал он, загипнотизированный маленькими ссадинами на ее припухших губах.
Она потерлась щекой о его пальцы. Официант принес два джина с тоником.
— Вообще, нам надо купить что-то для плавания, — неуверенно проговорила она и быстро отвела взгляд.
— А вода там теплая? — в том же ключе ответил он. Они оба странно замялись. Этот разговор рано или поздно должен был состояться.
— Слушай, Би… У нас океан под носом, а мы еще ни разу не плавали…
Он пожал плечами, делая непонимающий вид.
— Тебе тоже страшно туда заходить? — помолчав, она вдруг шепнула ему на ухо, словно они готовили покушение на президента.
Он с облегчением закивал головой.
— Би, я боюсь к нему подходить… Он такой живой… Мне кажется, он либо выплюнет меня, либо уничтожит, как что-то скверное, инородное… — шептала она, начав заговорщически хихикать.
— Давай обойдемся без купания? У нас такой чудесный бассейн, — он был счастлив, что она разделяла его нелепые домыслы и суеверия. Он точно так же храбрился перед ней, когда ненароком ему на кожу приносило соленые брызги
Подлетела молоденькая официантка, уточнить у Нуба, согласиться ли он отведать красной икры, так как черную слопали уже за завтраком. Блэр насмешливо качала головой, наблюдая, как та вилась вокруг него с видом ангельской невинности, потрясывая у его головы увесистыми грудями, она бы так его ими же и вскормила, откажись он от невыгодного обмена. Блеснул золотой перстень на уровне ее уха, Блэр невольно обернулась, уставившись на большую, сухую ладонь. Мужчина уселся за столик неподалеку, открывая газету, читая бумажный анахроничный хлам, снова блеснул перстень, но тут ее нос, словно настроенный датчик, учуял нечто острое, тяжелое… Она нервно завертела головой, разыскивая источник, прижимая слабую ладошку к желудку.
Напротив, под склоненным зонтиком, в центре орехового стола блестел сочный, едва прожаренный, ароматный стейк. Толстый пожилой мексиканец зазвенел приборами, вожделенно впиваясь в красную, сочащуюся плоть. Огненный шар тревоги, голода и удушья катился от ее горла к желудку.
— Ты уже выбрала, любовь моя? — повернувшись к ней, снова проводил пальцами по ее ледяным щекам Нуб.
Его голос звучал, как из колодца, все оглохло, все теряло статичность фокусировки. Его пальцы были так горячи, а кожа так тонка и нежна, а под ней, под ней текла черная, сладкая лава… Она издала что-то, похожее на сдавленный вопль, Нуб беспокойно стал поворачивать ее личико к себе, обдавая ее волнами своего горячего, такого вкусного, такого нестерпимого запаха… Все произошло за секунды. Едва он попытался прикоснуться к ней второй рукой, как она с неслыханной скоростью и чудовищной силой сцепила его плечо и в одно мгновение прокусила его запястье до крови.
Его ошеломление не успевало за происходящим, они уставились друг на друга в диком оцепенении, у нее из глаз градом сыпались слезы, с его запястья ручьем текла кровь.
— Господи, пожалуйста, уведи меня, господи… Убери, убери это! — сипло, едва слышно выла она, таращась на его руку. Этот запах огненной крови вышибал ей мозги. Она чуть подалась вперед, беззвучно, по-рыбьи открывая рот, а потом с такой же неистовой силой прильнула всем ртом к его ране.
Закружился вихрь. С громким, нечеловечески стоном она отпрянула от него, она бросалась прочь, билась, пока он удерживал ее в руках, умоляя, останавливая, силой уводя ее в дом.
— Я убийца! Я должна умереть! Господи, я убийца, я пила твою кровь!
Она билась в чудовищной истерике в его руках, удерживающих ее на кровати. Он прижимал ее плечи, пытаясь хотя бы остановить ее конвульсивные содрогания, чтобы она не наделала глупостей. Он говорил все, что вообще мог, что не мог говорить, он умолял ее успокоиться.
— Ты перенервничала, ты просто вспомнила тот день и все наложилось одно на другое. Блэр, ангел мой, я умоляю, пожалуйста, успокойся. Это всего лишь стечение обстоятельств. Я говорил тебе, что потом тебе может быть плохо, что потом ты может быть осознаешь…
— Я хотела сожрать твои пальцы! — вскричала она, извиваясь под ним, у нее горло сводило от спазмов рыданий.
— Это все глупости, ты просто разнервничалась, ты просто не знала, что предпринять…
К вечеру ему удалось ее угомонить. Он даже оставил ее одну, чтобы перевязать рану. Он вышел на террасу и просто сполз по стене. Все его силы ушли на то, чтобы сохранять хладнокровие, чтобы она видела его спокойным, уверенным и непоколебимым. И если снаружи ему как-то удавалось разыгрывать этот фарс, то внутри у него все клокотало и переливалось ледяным пламенем. Отупев от страха, от бессилия своего, от невозможности что либо исправить, у него едва хватило здравого смысла, чтобы не поддаться этой липкой панике. Он поднял себя. Думать ему следовало после. Сейчас он должен был убедить ее, что все хорошо, что все в порядке, что все пройдет. Он должен был стать самой безмятежностью, испускать бодрость и неиссякаемый оптимизм. Он заглянул в спальню, она лежала у двойника на груди и пошмыгивала заложенным носиком, пока тот ее гладил и убаюкивающе шипел.
Ночь прошла более-менее спокойно, бедняжка крепко спала, измученная и обессилившая, пока он тихо сидел напротив, бесшумно перебирая страницы огромных книг, которые ему осторожно доставил двойник из нижнего мира, каждые десять секунд проверяя, не проснулась ли. Она не должна была застать его за этими страницами.
Все утро она молча лежала и неподвижно смотрела в потолок. Он терпел, выжидал, не суетился. Здесь нельзя было торопиться, ступать следовало медленно и осторожно.
— Би… — хрипловато раздался ее голосок, — Как я выгляжу? — не смотря на него, пробормотала она.
— Как и обычно. Совершенство.
— Я выгляжу нормально? Ну, как нормальный человек? — вдруг жалобно посмотрела на него она. У него чуть глаза не намокли. Он сжал зубы, предельно напрягая все мускулы на лице, чтобы изобразить ласковую улыбку.
К обеду она поднялась и просидела у него на руках еще полчаса. Он отнес ее в ванну, развлекал ее пеной и пузырьками, рассказывая, какие подарки он ей придумал на Рождество.
— Би, я хочу к маме.
— Конечно. Когда скажешь.
— Мне хочется спать. Снова…
— Тебе нужно набраться сил. Ты так себя извела из-за глупостей. Сейчас отнесу тебя в кровать.
— Нет, я сама.
Он не посмел настаивать. Покорно пошел за ней. Она еще подремала с часок, а потом попросила его включить телевизор и монотонно щелкала пультом, по кругу перебирая нелепые картинки.
Уговорив прогуляться после ужина, он пошел собираться. Не прошло и минуты, как дверь ванны с треском распахнулась, ударившись о стену наотмашь и из нее вылетел побледневший, оторопелый Нуб. В глазах его был неподдельный страх. Блэр вскочила с кровати, апатия ее мгновенно исчезла:
— Что случилось?
— Блэр, стой на месте! Не подходи сюда!
Первый раз в жизни она видела его таким. Она даже представить не могла, что он может чего-то так испугаться. Дело было плохо.
— Что там? — дрожа всем телом, прошептала она.
— Сейчас… Сейчас. Нужно подумать, — нервно потирая пальцы, пятился назад он.
— Би, что случилось, что там? — лишаясь последнего терпения, таращилась она то на него, то на дверь.
— Это что-то невозможное, Блэр… Я никогда такого не видел… Я сейчас что-нибудь придумаю, ты только не бойся, не бойся…
— Да что там такое, наконец?! — не выдержав напряжения, вскрикнула она.
— Огромная, мохнатая тварь! Размером с раковину! — заскулил он.
— Что? — она насупила брови, уже совершенно недоумевая.
— Чертов паук! Он огромный, огромный!
Немного помолчав, соображая, оценивая всю эту сцену по полному ее достоинству, Блэр произвела сдавленный смешок и прижала ладонь к губам, с умилением и разрастающимся смехом в глазах делая медленные шаги в его сторону.
— Нет, нет! Стой! — озабоченно засуетился Нуб, из последних сил борясь с нелепой своей, потешной трусостью.
— Би! Ты дурень! — не выдержала она и рассмеялась, — Это всего лишь паук!
— Это не всего лишь паук! Это огромная волосатая махина! — ныл он.
— Сейчас я посмотрю, — накинув шелковый халатик, двинулась в сторону ванны она.
— Нет, не ходи, умоляю! Он тебя сожрет!
Отбившись от его рук, она проскочила в дверной проем.
— Вот блин, он и правда здоровый, — чуть отшатнулась назад она, — Нет, такого я не прихлопну… — дрожала от смеха она, прикидывая, как бы теперь избавиться от этого гостя.
— Тут только напалм поможет…
С этими словами он за какие-то доли секунду откуда-то вытащил пистолет и спустил курок, целясь через ее плечико прямо на жирную, неподвижную мишень на противоположной стене.
— Сдурел? Би! Ты собрался палить по нему из пистолета? — заливаясь хохотом, она начала бороться с его рукой, — Сейчас вызовем кого-нибудь. Они его прогонят.
Через пять минут пришла толстая, равнодушная мексиканка средних лет, медленно, неодобрительно смерила напряженного Нуба взглядом, полным снисходительной жалости, взяла толстое полотенце, хлопнула по волосатому брюху захватчика и швырнула его прямо в окно, в шуршащие, недружелюбные кусты.
Блэр давно так не хохотала, она полночи глумилась над Нубом, пока тот опасливо, не убирая пальца с курка, рыскал по углам и шкафам. Он был повержен, членистоногое оказалось сильнее. Единственное, что его действительно радовало, так это то, что Блэр наконец-то отвлеклась, снова повеселела.
***
Тайком от нее, полностью излечив свою рану, он стер любые воспоминания о недавнем инциденте за обедом… Он решил никогда более к этому не возвращаться, не подавать вида, потом он найдет что-нибудь, как-нибудь, главное, чтобы ей было хорошо…
Она была в восторге от подарков, пару дней она не хотела выходить из дома, исследуя огромную акустическую систему, которую ей доставили прямо на рождество, она и мечтать не могла о таком, это стоило баснословных денег, но хитрый Нуб прекрасно знал, как она обожала такие штуки, ничего в этом не смысля, он заказал самое дорогое, что смог найти. Она пищала и подпрыгивала, он был счастлив, снова пришло умиротворение, зыбкое, мутноватое, но умиротворение.
Прогнав его на пляж, чтобы в кое-то веки собраться самой (в качестве праздничного сюрприза), она бегала под музыку по дому и наводила марафет. Он прихватил под мышку горемыку Артура и уселся на деревянном шезлонге, подальше от воды. Не вытерпев и десяти минут, он захлопнул книгу. Закат был очень красив. Где-то сбоку, вдалеке маячили энергичные силуэты, один женский, что побольше, и два поменьше — визгливые дети. Нуб поморщился и прикрыл глаза. Как он и опасался: шум, разумеется, приближался. Он раздраженно распахнул веки.
Почти, да нет, не почти, а совершенно точно эта троица уже пересекла черту их территории, двигаясь вдоль прибоя и нещадно плескаясь в волнах, будто им мало было этого гадкого океана, они дополнительно создавали обильные брызги. Женщина, очевидно мамаша, шла чуть в стороне, грациозными, спокойными движениями поправляя роскошную, широкополую, темную шляпу. Нуб сразу обратил внимание на ее одежду, изрядно дорогую, это было видно даже издалека, подобранную с хорошим вкусом, прекрасно сидящую на ее статной, довольно красивой, хоть и плотной, взрослой фигуре. Он подумал о том, что Блэр бы пошла такая шляпа куда больше. Женщина повернула голову, их взгляды случайно столкнулись. Нуб с неудовольствием отвернулся. Она тоже. Уже почти дойдя до середины их пляжной линии, женщина снова посмотрела на него, снова отвернулась, прошла пару метров и все-таки опять посмотрела. Нуб глядел в другую сторону, делая вид, что ее не существует. Он был зол от этого вторжения, а если что-то скажешь, тот тут же все раскричаться, это же дети, дети… Боковым зрением он видел, что она совсем остановилась, наблюдая за ним. Его это выбесило до такой степени, что он высокомерно (как только он и умел) бросил на нее косой взгляд, будто это не она смотрела на него сверху, а он. Женщина и бровью не повела. Он мог получше ее теперь рассмотреть. По ней было видно, что она сама не лыком шита. Ее ровно обрезанные, черные, как воронье крыло, короткие волосы, красиво блестели в кровавых залпах последнего солнечного сияния. Лицо ее было все еще довольно красиво, хоть и с некоторой ухмылочкой внимательных, черных глаз. Странное чувство, сродни какому-то наитию, неприятно прошлось беглым холодком по его пальцам, в конце уколов куда-то под ребра. Он снова отвернулся, но заметив, что она начала медленно приближаться, уже открыто на нее посмотрел.
— Простите, что беспокою, — бархатно произнесла она без малейшего сожаления в голосе, — но ваше лицо… Очень знакомое.
Она подходила ближе, внимательно в него всматриваясь. Солнце вдруг скрылось за горизонтом. В воздухе застыла сумеречная дымка. Он физически чувствовал, как у него кровь охлаждается в венах.
— Честное слово, ваше лицо кажется ужасно знакомым… Хотя нет, нет, этого быть не может, — она, было, повернула назад, но в последний момент вновь к нему обратилась, — Это, конечно, будет дико, но… Я все-таки попробую. Вас не Би-Хан, часом, зовут?
Его тело вспомнило быстрее, чем его мозги. Он уже все понял, он узнал раньше нее, он будто увязал в песке, горизонт стал смещаться, заваливаться, как на плохом снимке.
— Не может быть… Господи, но ты же был года на два меня старше… — изумленно распахнула глаза она, видя, что он понял, что она не ошиблась, — Ты же помнишь меня? Аннабелла, дочка господина Ли, учителя истории.
