Непрошенное

      — Пожалуйста, нет, — разочарованно шепнул Чонгук утреннему свету, заливающему комнату. Лучи осеннего с рыжиной солнца буквально вломились не только в окна, но и в его сон, принудив сознание к пробуждению.       Последние несколько дней Чон провёл в напряжении нескончаемого беспокойства, связанного с работой, и совсем забыл про учёбу. Упущенную информацию наверстать было несложно, а вот заданный ректором проект оказался не только сюрпризом, но и досадной помехой. Он ждал Чонгука вместо желанного отдыха, и потому так не хотелось просыпаться.       Но если от света ещё можно было скрыться под одеялом, притвориться, что день с его заботами ещё не начался, то телефонный звонок игнорировать уже не удалось. Чонгук поднял трубку и услышал именно то, что ожидал: Чимина.       — Если ты хочешь высокий балл по предмету, то жду тебя в библиотеке, — деловитой скороговоркой произнёс друг. Без приветствий и вежливых вопросов о самочувствии.       — Это тебе нужен высокий балл, поэтому ты и ждёшь меня, — парировал хриплым после сна голосом Чонгук.       — Самоуверенный придурок, — бросил Пак в трубку и отключился.       Это вызвало улыбку: уверенности в себе действительно хватало, но вот придурком Чонгук никогда не был. И именно поэтому он выбрался из-под одеяла и отправился в душ: проект был обязательным к выполнению.       Прохладная вода помогла растворить остатки усталости. Жизнь заиграла новыми красками: погода радовала, ссадины заживали и уже не ныли при каждом неловком движении. Казалось, что все беды, связанные с Хосоком и его счастливым порошком, остались в ночи. Заглядывающее в комнату солнце обещало, что она больше никогда не наступит.       Схватив сумку, Чонгук покинул наполненное светом помещение. На лестнице светили электрические лампы, и это разительно отличалось от того тёплого цвета, что он оставил в комнате.       И всё же мысли его были далеки от слепой веры в чудеса. Ночь обязательно наступит. Даже под согревающим осенним солнцем он не забывал, что счастье мимолётно. Очень быстро проблемы вернутся, тогда его чудесное настроение рассыпется, как песочный замок на ветреном пляже. Рационализм внутри кричал громко, и ничто не могло заставить его замолчать. Ничто не давало Чонгуку повода думать, что жизнь лучше, чем она есть.       Она была сукой. Именно об этом не желал забывать громкий голос внутри: о несчастьях и несправедливостях мира, в котором путь себе приходилось прогрызать зубами.       Сейчас всё было хорошо и хотелось улыбаться, но Чонгук не забывал о том, что это лишь иллюзия. Секунда передышки в бесконечной драке.       За этими мыслями он добрёл до университетской библиотеки, и они ни на миг не испортили его хорошего настроения. Но стоило остановиться рядом со столиком, который занял Чимин, как оно испарилось.       — Какой неприятный сюрприз, — протянул Чонгук, рассматривая сидящих. Его буквально поразило общество, выбранное для себя Паком.       В ровном спокойном библиотечном свете, который не напоминал солнечное буйство и холодное электричество лестничных клеток, притаились друг и враг. Бок о бок.       — Чон, — Чимин сделал вид, что не слышал в голосе приятеля проскользнувшего раздражения. — Это Ким Тэхён. Вы плохо начали. Попробуйте снова?       Чонгук зло усмехнулся этим словам: словно бы их стычки — случайность, а не намеренное унижение с его стороны. О чём он тут же дал понять Чимину, приложив грубым оскорблением:       — Ты шлюха. Настолько нужна оценка? — кивком Чонгук показал на новенького, чтобы подкрепить свои слова.       Тот продолжал смотреть в свою тетрадь, не поднимая взгляда от исписанных листов. Тэхён не протянул руку для приветствия и не сделал ни одного движения, указывающего на то, что он хочет врезать Чонгуку за грубость. Какие мысли были в его голове в этот момент? Или в любой из тех моментов, когда они с Чоном сталкивались? За тёмным без блеска взглядом невозможно было ни прочесть, ни предугадать.       — Ты просто придурок, — почти безразлично произнёс Чимин. Его голос звучал механически в полной тишине, которая после грубости зазвенела напряжением.       Он сел обратно, не предлагая сесть Чонгуку. Щёки едва заметно алели от обиды.       — Это не индивидуальное задание, — Чимин предпринял попытку объяснить, чем несказанно удивил друга: им двоим это было ни к чему, следовательно, оправдывался он перед Тэхёном. — Не важно, чего я хочу. В одиночку его не сделать.       Новенький приподнял голову, и по губам скользнула тень улыбки, такой же тёмной и скупой, как его, уже набивший Чонгуку оскомину, взгляд.       Вдруг захотелось остаться. Он даже не ощутил обиды за то, что Чимин вдруг решился на более близкое знакомство с этим Тэхёном, несмотря на чётко обозначенную позицию Чонгука. В крови вдруг взбунтовались неуместные эмоции: интерес, желание залезть глубже под скорлупу этого парня и злое веселье.       Чонгук почувствовал на языке вкус удовольствия.       — Что я должен делать? — сумка упала на пол с глухим пустым стуком. Он подвинул стул к их столику и, не спрашивая разрешения присоединиться, сел.       Тэхён протянул ему толстую, ломящуюся от информации книгу, повернул свою открытую тетрадь, в которой английскими буквами была написана тема. Почерк казался невесомым, скользящим по тонким границам клеток. Чонгук на миг зачаровался и не видел ничего, кроме этих поэтических букв.       Но потом наваждение спало. Он с уверенностью раскрыл учебник, и потекли часы. Медленно, томительно, словно тягучий мёд через толстый край чашки. За их столиком смешивались ароматы сигарет и восточных цветов. В тишине шелестели страницы, изредка этот звук прерывался тяжёлыми вздохами усталости.       Атмосфера за столом сгущалась. Упругие слои воздуха, сконцентрировавшиеся между ними, навевали сон и мешали продираться сквозь чужую речь. Чонгуку было трудно не просто сосредоточиться на учёбе, ему было тяжело воспринимать основу — английский давался всё труднее.       Ожидание чего-то, какого-то знака не давало скуке полностью овладеть им. Но Тэхён вёл себя незаметно. Он вжал голову в плечи и тихо читал, лишь изредка делая пометки в тетради. Тогда его тонкая рука приходила в движение: иногда манжета рубашки приподнималась, и в светлой коже были видны тёмные полоски вен, уходящих причудливой вязью дальше под ткань.       Он не провоцировал ни взглядом, ни вздохом, а Чонгук только этого и ждал. Но наполненная электричеством напряжения атмосфера вокруг столика оставалась неизменной. И причины нарушить её не находилось.       Всё разрушил голос с сильным маслянистым акцентом. По-американски неторопливо и размеренно, тяжело роняя слова, один из студентов обратился к Чонгуку:       — Никогда не замечал за тобой склонности к благотворительности.       Чон обернулся и кивнул: трое ребят из баскетбольной команды университета замерли в нескольких шагах от них, какой-то случайностью заглянув на огонёк в библиотеку. Им не нужно было проводить столько времени за проектами или на лекциях: спорт кормил ежедневно и обеспечивал диплом в будущем. Чонгук не завидовал им, но держал связь достаточно крепкой. Потому что, как известно, ты — тот же, кто и твой друг.       — Дело такое, — кинул он размытую фразу. Безразличие выплёскивалось через край, потому что это была именно та эмоция, которой Чонгука долго и болезненно учила жизнь.       Люди, сидящие с ним за одним столом, абсолютно ничего не значили. Так же, впрочем, как и совместный с ними проект.       — Пройдёмся? — предложил Чонгук спортсменам.       Не раздумывая, он поднялся, легко забросил сумку на плечо. Она сползла, когда Тэхён схватил за руку. Холодные пальцы лапами паука обернулись вокруг запястья и потянули вниз. От неожиданности Чонгук поддался чужой инерции.       — Мы должны закончить, — весомо произнёс он. Темнота из глаз так и сочилась, словно ночь прорвала баррикады дня и разлилась повсюду.       В первое мгновение Тэхёну стало очень холодно. Сочетание ледяных пальцев и тяжёлого взгляда заставило его поёжиться.       Но Чонгук давно бы сгинул в водовороте неприятностей, которые привыкла подкидывать ему жизнь, если бы не научился реагировать быстро. Он оскалил зубы и рванулся.       — Ты, видно, забылся.       Злость в его крови была настоящей, а за спиной стояли не последние в иерархии университета люди, что добавляло градус. Чонгук, даже не обдумывая, чисто интуитивно предпочёл грубость с этим плохо одетым незнакомцем опасности быть исключённым из их элитарного круга.       Ловким движением он высвободился из кольца чужих пальцев, которые и так, казалось, не держали. Соскользнули легко, оставив после себя лишь эхо прохлады на коже. А затем, наслаждаясь собственной напускной жестокостью, вывернул Тэхёну руку за спину.       Тот не вздрогнул, позволил движению Чонгука управлять своим телом. Рубашка задралась на пояснице, выбившись из-под пояса бесформенных брюк.       Эта покорность бесила ещё больше. Чон намеренно нажал, чтобы сделать больнее, добиться возгласа или хотя бы стона. Ничего. Тэхён позволил ему унизить себя, так и не выказав ответной реакции.       Боль, подаренная Чонгуком, стала чертой. Он провёл её намеренно между собой и новым студентом по обмену. Они были земляками, но это ровным счётом ничего не меняло для Чона. Он не собирался делать поблажек или, как сказал чуть раньше Роб, заниматься благотворительностью.       Пальцы касались руки Тэхёна далеко не деликатно, намеренно нанося как можно больше увечий. Чон хотел, нет, жаждал, чтобы на белой коже остались синяки в форме его пальцев.       В себя из застилающего разум марева вывел тяжёлый вздох Чимина. Тот смотрел с укором, но вмешиваться не спешил. И тем не менее этого взгляда хватило, чтобы Чонгук отрезвел.       Он отпустил тело, которое сжимал с неясной бурей среди своих чувств, и отошёл на шаг. Помедлил, пытаясь соорудить из разрозненных слов достойное предложение, а когда ничего не вышло — в сердцах махнул рукой.       Уходил Чонгук не оборачиваясь.

***

      Их небольшая, но довольно шумная компания не собиралась распадаться. Чонгук не мог уйти самостоятельно, хоть общество этих ребят не было ему действительно интересно, а Роб не обозначал своих дальнейших планов, тем самым не отпуская.       Так они остановились под ещё не начавшим желтеть деревом. От нечего делать Чонгук закурил. Дым с оттенком шоколада поплыл в тёплом сегодня воздухе. Роберт едва заметно скривился, но ничего не сказал.       Они с Чоном были нужны друг другу и прекрасно это понимали. Для одного эта не дружба, но связь открывала доступ ко многим отношениям в университете. Для другого — служила верным способом достать немножко счастья.       Конечно, Роб знал, что Чонгук не таскал с собой по универу сыпучие пакетики. Но они пересекались на вечеринках, когда порошковая радость была так необходима. Чонгук был великодушен и никогда не отказывал. За плату, конечно.       Да и как отказать, когда именно его работа, тот запас тугих пакетиков во внутреннем кармане куртки, позволила влиться в эту кампанию. Именно порошок удерживал их благодушное к нему отношение и подобие дружбы.       Отчётливее это стало видно, когда они вдруг заговорили о ситуации, случившейся в библиотеке несколько минут назад. В прозрачном воздухе их грубый американский манер слов рассыпался, словно звонкие монеты, полученные на сдачу.       Чонгук смотрел на местных сквозь прищур, сжимая медленно тлеющую сигарету между пальцами. Он видел насквозь их юные и вместе с тем уже заскорузлые души. Их единственным мотивом был голод. Беспощадный и всепоглощающий. Но его невозможно было напитать, наполнить вкусной едой и выпивкой.       То был голод другого рода. Они все вместе и каждый по отдельности жаждали чужих страданий. Слабость сокурсников, их унижения давали им силу. Так работала юность: внутри каждой взрослеющий души рано или поздно просыпался демон, заставляющий поглощать, подминать под себя слабого, тем самым увеличивая собственную значимость.       Чонгук был по большей части таким же. И лишь немного другим.       Он понимал, что конкретно рождало в груди удовлетворение и заставляло их чувствовать себя выше, лучше остальных. Чонгук видел, как рождались все эти необходимые эмоции из злых, болезненных чувств других людей. Слабых. Ему тоже доставляло удовольствие быть на ступень выше: Чимин, Тэхён. Даже Роб и его шайка оставались ниже просто потому, что в отличие от них Чонгук смотрел причине этих чувств прямо в глаза.       Все эти мысли вылились в горечь на языке, которую не в силах был заглушить вкус искусственного шоколада. Чонгук потушил сигарету о край высокой каменной урны и подумал, что своим поведением сегодня открыл для Роба и его друзей дверь. Вольность, которую он позволил себе с Тэхёном, наглядно продемонстрировала слабость последнего. И, более того, ответ, та покорность, с которой он принял грубость, — приглашение к действию.       Чонгук сильно сомневался, что падальщики вроде Роберта не воспользуются ситуацией. А значит, на новеньком можно было ставить крест. Его дожмут, пусть даже Чонгук откажется в этом участвовать и выйдет из игры.       А он не выйдет. Слишком сильное раздражение, до зубного скрежета, вызывали тёмные без блеска глаза.