Все лучшее впереди

Знакомая удушающая тьма вызвала у Нкиру смешанные чувства. Боги, которых она давно уже считала не более чем дерзкими самозванцами, успели порядком поднадоесть ей своими птицами, дверьми, видениями и колокольчиками. Но с тех пор, как Бледный Рыцарь в последний раз призывала ее к себе, Нкиру не узнала ничего нового. Эотас по-прежнему ждал ее в Пепельном Чреве в Зубах Магран, а «Непокорный» только-только покинул Причал Королевы. При лучшем из возможных стечении обстоятельств они должны быть встретиться не ранее, чем через два-три дня. Нкиру не сразу поняла, что замерзает. В черноте вокруг завертелись крошечные белые точки, оказавшиеся снежинками. Полет в никуда неожиданно закончился в глубоком рыхлом сугробе. Поперхнувшись ледяным воздухом, Нкиру потянулась вперед, сгорбилась и обхватила себя руками. Вокруг простиралась бескрайняя снежная пустыня. Это место она тоже знала. — Наблюдать за вами, смертными... по-прежнему занимательно. Стуча зубами от холода, Нкиру подняла взгляд. Все шесть горящих потусторонним светом глаз Зимнего Зверя смотрели на нее, не мигая. В его густой свалявшейся клоками шерсти стенали души и гулял ветер. — Что... — она не узнала собственный голос. — Что тебе нужно?.. — Меня волнует только энтропия. Неизбежный конец привычного хода вещей, — из залепленных льдом и слизью ноздрей Римрганда вырывались сизые облака. — Неотвратимое всеобъемлющее забвение. Нкиру оскалилась и впилась ногтями в плечи, но набрать в грудь воздуха не сумела. Казалось, будто легкие забиты колючей ледяной крошкой. — Но... мне стало любопытно, — Зимний Зверь низко опустил свою увенчанную массивными загнутыми рогами голову. — Скажи, Хранительница Каэд Нуа, что нужно тебе — от моего посланца? Нкиру надсадно сглотнула и зашлась раздирающим горло кашлем, но слова дались ей легче, чем ожидалось. Бог позволил ей говорить — и теперь с нетерпением ждал ответа. — Я хочу забрать его у тебя. Хочу разорвать порочный круг перерождений, ограниченный лишь твоими владениями. — Вот как. Полагаю, любой иной цикл кажется тебе более... справедливым? — Что угодно справедливее того, что ты сделал с Ватниром. Раскатистый смех накрыл Нкиру свинцовой тяжестью, так что она провалилась в снег почти по колено.. — Твое рвение... похвально, но ограниченность твоих взглядов заставляет меня усомниться в том, что Берас не промахнулся с выбором. — Мне все равно, что ты обо мне думаешь, — зло выплюнула Нкиру. — Здесь у тебя надо мной нет власти! — Нет. Но над ним она безгранична. Новая волна холода поднялась изнутри и сомкнулась на горле тесным стальным ошейником. Страх парализовал Нкиру. Она хотела бы выступить вперед, выхватить из-за спины посох и побороть Зимнего Зверя снова. Победить — и потребовать заслуженную награду. Она хотела бы упасть на колени и умолять его. Просить о том, чего не добилась силой. Хотела бы кричать. Звать на помощь. Ругаться. Плакать. Хотела. Но не могла. — Нкиру! — кто-то отчаянно тряс ее за плечо. — Нкиру, очнись! Она подскочила на койке и вдохнула так, будто последние минут десять держала голову в ведре с ледяной водой. Непроглядная тьма рассеялась, уступив место привычным очертаниям капитанской каюты, едва различимым в свете приглушенного ночника. Сердце стучало как бешеное. Воздуха по-прежнему не хватало. Ее колотил озноб. — Нкиру... Она перевела взгляд на лежащего рядом Ватнира. В его испуганно округлившихся глазах блестели одновременно понимание и сомнение. Он знал. Если не видел, то чувствовал. Слышал рокочущее дыхание и тяжелую поступь своего бога. Нкиру не стала ничего объяснять. Откинув в сторону покрывало, она перелезла через Ватнира, наклонилась и горячо выдохнула в его безгубый рот. Он замер и оторопело вжался в подушки. Нкиру не настаивала. Она прильнула к его щеке, чередой поцелуев прошлась по скуле и уцелевшим глазам, задержалась на виске и спустилась к шее, тщательно избегая ран. Кожа у Ватнира была тонкая и сухая, пахла травами, ароматным маслом, которым они старались перебить гнилостное зловоние, чем-то кислым и почему-то талой водой. Но куда важнее был тот, кто скрывался под этой кожей, под всеми этими язвами, корками и болячками. Тот, кого Нкиру хотелось защищать ценой собственного благополучия. Тот, чью душу она непременно вырвет из ледяных крючковатых когтей Римрганда. Хриплый выдох прозвучал громче обычного, но в слова не переродился. Изнывая от переполнявшей ее нежности и страха сделать что-то не так, Нкиру погладила Ватнира по белоснежной шерсти и придержала за подбородок, легким касанием показывая ему — она не боится шрамов. Не боится боли. Не боится таящейся в нем болезни. И, только поверив ее словам, заботливо вложенным ему в голову, Ватнир наконец расслабился. Задержав дыхание — только бы не спугнуть! — Нкиру прижалась к его груди своей маленькой, практически плоской грудью, а к губам — к тому, что от них осталось, — осторожным чувственным поцелуем. Ватнир ответил порывисто и неловко, и Нкиру вдруг осознала, что прежде никто ничего подобного с ним не делал. Тем больше было ее удивление, когда он приоткрыл рот и робко коснулся ее губ кончиком языка. С языком у него получалось гораздо лучше. Нкиру бросило в жар. Ее душа рвалась из тела, словно подхваченная биауаком, но сейчас этим биауаком была она сама. Она и обуявшая ее страсть, в которой плотское наслаждение стояло далеко не на первом месте. Впрочем, пойти на поводу у плоти Нкиру тоже была готова. Уже давно, быть может, даже на Мертвой льдине. Просто момент все не подворачивался. Ватнир прикрыл глаза, его дыхание окончательно сбилось, а подрагивающие руки нерешительно легли на талию Нкиру и погладили по спине. Из горла невольно вырвался тихий протяжный стон. До чего же хорошо было просто лежать вот так, чувствовать кожу кожей, с головой погружаться в ауру и слышать обрывки мыслей. Обнимать. Целовать. Гладить. Ждать, пока в чужом сердце не угаснет страх и не расцветет радость, пока удовольствие не пробьет завесу тоски и боли и не погонит кровь вниз, к промежности. Успокаивать и поддерживать. Направлять. И, впустив наконец в себя, проникнуть в него взаимно. Сплестись с ним жизнями, стонами, пальцами и эмоциями. Разделить с ним тепло и холод, вожделение и страдание. Поклясться без слов, что никому его не отдаст. Что, если понадобится, выскребет из его искаженной сущности все, что связывало его с Римргандом. Что ни Движущаяся Белизна, ни Белая Пустота, ни тем более Забвение его не получат.