Game over

Сокол не клюет брошенные зёрна, даже если давно ничего не ел. Подобно ему и самурай обязан показывать, что сыт, даже если умирает от голода. Поэтому к завтраку, любезно предложенному тюремщиками, Саймон не притронулся. Ни к чему тратить время на пищу. Свет в расположенных вдоль стен одиночных камерах не горел. Решетчатая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Кто-то из постояльцев крыла смертников заворочался на жесткой неудобной койке и застонал в своем тягостном сне, но тут же стих. Теперь окутавшую бесцветный коридор умиротворенную тишину нарушали лишь глухие шаги да металлическое позвякивание наручников. Саймон не раз проходил здесь под конвоем. Но сегодня дорога казалась ему короче обычного. А говорят, что путь к свободе — долог и тернист. Впрочем, неожиданные повороты изменчивой судьбы давно перестали удивлять Саймона. Слишком много их было в последнее время. Особенно для арестанта, чьи серые дни в четырех стенах походили один на другой, сливаясь в недели, недели перетекали в месяцы, а месяцы — в годы. Приказом главного прокурора Саймон из обвиняемого стал обвинителем. А затем, волей судьбы, снова обвиняемым. Но удар молотка на вчерашнем слушании поставил точку в этой бесконечной череде лжи и самообмана. Руины зала суда все ещё пахли пылью и дымом. Мелкая каменная крошка стиралась под в муку под подошвами, когда Саймон направлялся к свидетельской трибуне. Продолжая настаивать на своей версии произошедшего, снова и снова рассказывая, как убивал Метис, он считал, что поступает правильно. На деле же — вел себя, словно эгоистичный идиот. Убежденный в виновности Афины, он лгал не только суду, но и самому себе, желая верить, что его ложь — во благо. Саймон совсем забыл, что одна из трех добродетелей самурая — его честность. И был благодарен Афине за то, что она напомнила ему об этом даже больше, чем за то, что во многом её силами миновал петли. Ведь, если бы эта рыжеволосая плакса, росшая на глазах сотрудников космопорта, не поверила в него, не оказалась отважнее и упрямее, истина так и затерялась бы в вечности. Этот суд навсегда останется в его памяти. Белесый шар луны над судейской трибуной, оживленный диспут двух давних соперников — Райта и Эджворта, — и человек… нет, Призрак, меняющий лица одно за другим. Внешность, повадки и голос он копировал с ювелирной точностью. Словно мог считывать чужие души, как высокоточное оборудование считывает биометрические параметры. Все это время враг скрывался у Саймона под носом. Личина дефектива Фулбрайта давала ему возможность находиться в центре событий и следить за тем, чтобы они не сворачивали с намеченного им сценария. Пока его затянувшуюся игру не оборвал прозвучавший среди развалин снайперский выстрел. Судья поднял молоток, чтобы огласить справедливый вердикт: — Не виновен! Гулкий удар о дерево унесся в ночную высь. — … виновен! — подхватил его голос холодный камень развалин. Саймон запрокинул голову. В лицо ему ударил фосфорный свет луны, неестественно белый и яркий. Приставы принесли ключ. Щелкнул замок — и тяжесть в запястьях, за годы заключения ставшая привычной, наконец, исчезла… *** Бинарные часы показывали, что прошло всего двенадцать минут, хотя Ауре казалось — не меньше сорока. Расстегнув ремешок на запястье, она от души приложила нерадивую технику о столешницу. Поотрывать бы руки производителям, выпускающим на прилавки этот мусор. Но дверь, наконец, скрипнула, и на пороге комнаты ожидания показался детектив Фулбрайт. В очках-авиаторах, белом костюме и кобуре скрытого ношения поверх пиджака, он походил на героя фантастического боевика. Многоликий сверхскрытный шпион на секретной миссии — ни дать, ни взять. И, тем не менее, сейчас он казался другим человеком — словно неунывающий балагур и паяц Бобби Фулбрайт взял сегодня выходной. — Вот, — перед Аурой легли катана и аккуратно сложенный черно-белый жакет с гербовой вышивкой. — Его вещи. Губы сжались в тонкую полоску. — Значит, уже всё? Фулбрайт понуро кивнул. — Приговор привели в исполнение на рассвете, — отозвался он убитым голосом. Горло свело спазмом, но Аура немалым усилием проглотила подступивший ком. Только кулак сам собой треснул по столешнице, заставив ножны со звоном подскочить на лакированном дереве. — Вот болван! Если бы только он засунул подальше свой максимализм… Она осеклась на полуслове — дыхание от злости и горечи перехватило. — Афина Сайкс, — продолжил Бобби, поправив сползшие на переносицу очки, — займет его камеру.