Пыль дорог Асина

Yes, I will see you Through the smoke and flames On the frontlines of war. And I will stand my ground until the end, 'Til we conquer them all. So, I will fight my battle 'til I fall Escape The Fate — This War Is Ours

      Шаги на лестнице раздаются совершенно неожиданно. Иссин Асина уже несколько дней готов к появлению гостя, но тот должен бы пройти по крышам и ворваться в сторожевую башню через балкон, принеся с собой зябкий холод зимней ночи. По лестнице обычно приходит Эмма — пожурить за несоблюдение врачебных предписаний; и шаги её лёгкие-лёгкие, почти неслышные. Не такие, как сейчас — звук ритмичный и глухой, с редким позвякиванием металла.       Удивительно!       Глупый внук нечасто заглядывает в гости. Хотя — Эмма сдала его с потрохами — регулярно справляется о здоровье своего старика и всё больше мрачнеет, услышав, что новости невесёлые. Было бы интересно выяснить, какая доля его переживаний носит личный характер. Насколько малая доля, потому что, вне сомнений, больше всего Гэнитиро занимает политическая ситуация: то, как на неё влияет состояние Иссина.       И это так же правильно, как восходы и закаты, как жажда жизни и готовность к смерти.       Время: два коротких выдоха и один длинный вдох. После этого за самой спиной раздается приветствие — подчёркнуто вежливое, но лишенное неспешной церемонности, с которой обычно обращаются к главе клана, пусть и сложившему с себя значительную часть полномочий. Зато можно расслышать сдержанное раздражение и желание поскорее разобраться с неудобной обязанностью.       Иссин не спешит обернуться, посмотреть на вдруг явившегося Гэнитиро, и повисшая тишина едва ли не искрит от напряжения: время уходит, его никогда не было достаточно, но теперь это чувствуется особенно хорошо.       — Вы могли бы убедить мальчишку провести ритуал, — говорит Гэнитиро, не дожидаясь ответного приветствия или хотя бы кивка.       — Мог бы, — соглашается Иссин, едва заметно дергая плечом.       В этом мимолетном движении становится совсем очевидно, насколько он плох. Ни подчеркнуто прямая спина, ни просторное одеяние не могут скрыть, что движения лишились почти пугающей плавности и лёгкости, присущих ему в недавнем прошлом.       Хороший повод не оборачиваться: прятать резко очерченные скулы, выступающие на груди рёбра, болезненно истончившиеся запястья. Кажется, что такие руки уже никогда не смогут поднять меч. И это, наверное, будет хуже, чем смерть — когда силы оставят его тело, впервые за десятилетия дав попробовать безнадёжность на вкус.       Иссин Асина улыбается последнему испытанию, ожидающему впереди — и тому, что до него ещё есть время. Ничтожно мало времени.       — Я не стану уговаривать Божественного наследника связать кого-либо узами бессмертия, тем более ради собственного спасения. Не мне советовать тебе, новому главе клана, что делать — но если бы глупый внук решил спросить, что думает старик из сторожевой башни…       Иссин делает паузу и наконец-то смотрит на Гэнитиро. Как раз вовремя, чтобы отметить, как выражение усталости на его лице сменяется мгновенной вспышкой гнева.       — Да, да, я уже это слышал. Не впутывать кровь дракона в войну людей, не играть с силами, чьё поведение не можешь достоверно прогнозировать, и не следовать дурному примеру монахов храма Сэмпо. Кажется, ничего не забыл?       — Всё так, — Иссин заламывает седую бровь, словно бы в недоумении, что тут можно обсуждать. — Воды Драконьего источника принадлежат клану и народу Асина, и это не изменят ни случайные поражения вчерашнего дня, ни суровая неотвратимость грядущего.       — Я не допущу этого, — чеканит Гэнитиро, прекрасно понимающий, что именно подразумевалось под «суровой неотвратимостью».       Два внешне непохожих лица: безмятежность против раздражения, решимость против решимости. Точь-в-точь отражения в водной глади, два упрямца, уверенные в своей правоте.       В подобные моменты Иссин почти жалеет, что не научил мальчишку проигрывать. Почти. Потому что такой Гэнитиро больше всего похож на него самого в молодости — того, кто жил на острие войны, находил себе генералов среди побежденных разбойников и ни одну женщину не любил так, как ту, что почти стала его смертью — танцующая с молниями Томоэ, лучший противник за долгие годы.       Кроме неумения проигрывать, Гэнитиро мешает обострённое чувство ответственности и непримиримое желание кому-то там что-то доказать. Жаль, на самом деле, двадцать лет назад эти черты могли оказаться полезны, но ему не повезло — колесо успело провернуться.       — Ты носишь на груди камон Асина, и едва ли задумываешься о том, что он значит, — Иссин указывает на грудную пластину кирасы внука. — Томоэ ведь не рассказывала тебе о деревне Мибу?       Гэнитиро молчит. Несложно догадаться, почему: для него клановые ирисы с самого начала были знаком отличия, заслуженным, а не полученным по праву крови. И ещё обещанием соответствовать оказанной чести — но это тоже не то, о чём говорит Иссин.       — Видишь ли, Такэру очень любил легенды, и, согласно одной из них, в сердце деревни Мибу есть проход в Божественное царство. Именно поэтому воды Драконьего источника обладают такой силой, а жители деревни могли создавать обереги — и они становились не просто красивой поделкой.       — Не вижу связи с символикой клана, — мрачно фыркает Гэнитиро. После многочисленных попыток пополнить ряды армии за счёт одержимых животных и экспериментов с водами молодости он допускает мысль о том, что хотя бы одна из легенд могла иметь под собой основу. Но какое значение имеют спорные истории прошлого, когда речь идёт о вполне реальной войне?       — Легенды легендами, — продолжает Иссин спокойно, — но в святая святых, там, где воды молодости выходят на поверхность, всегда цветут ирисы. Так долго, как люди живут на этих землях, они цветут там круглый год — и цвели до победного восстания двадцатилетней давности, когда Сюдзен Тамура запрещал паломничество к Драконьему источнику.       — И это ваш ответ?       — И это мой ответ. Эти земли всегда будут землями Асина, что бы ни случилось, — отвечает старик из сторожевой башни. Живой скелет, живая легенда. — Наши предшественники уже теряли всё, чтобы мы кровью и сталью вернули себе принадлежащее по праву; проигранная война не станет концом клана. Поэтому есть то, на что я не пойду ради победы.       Кажется, Гэнитиро хочет возразить, но осекается — упрямо поджимает губы и склоняется в коротком полупоклоне, мысленно давясь аргументами. Ещё один бессмысленный спор на тему, в которой они никогда не достигнут согласия. Вполне достаточно для одного дня.       — Масатака погиб у ворот замка пять дней назад, — зачем-то говорит он вместо прощания. Не то чтобы Иссин не знал об этом почти неделю спустя.       Гэнитиро уходит, как и всегда, не оглядываясь, и поэтому не замечает странный, чуть смягчившийся взгляд, направленный ему в спину.       Иссин старше, он видел многих упрямцев, почти таких, как его приёмный внук; в конце концов, он видел себя — чего уж можно представить более страшного. Такие идут до самого края и дальше, переступают грань разумного и дозволенного, не колеблясь ни единой секунды.       Не он ли сам говорил, что сомнения равнозначны поражению? Обратное не всегда справедливо: уверенность и готовность идти на жертвы не выигрывают войны, и эту войну может спасти разве что чудо. Но Гэнитиро — в погоне за невозможным он зайдёт очень далеко, без сомнений и сожалений. Достойно уважения старика.       И потому его взгляд говорит: «Я желаю тебе удачи, я желаю тебе победы».       Жить с мечом и умереть от меча — это казалось таким очевидным. Смешно.       Вечер заглядывает в раздвинутые сёдзи. Всё, что осталось в сегодняшнем дне: пронизывающий холод, не желающие слушаться пальцы, укоризненно поблескивающее лезвие катаны, изуродованное свежей зазубриной. Отвратительно.       Блок, поставленный режущей кромкой — глупость, непозволительная даже дилетантам. Верный способ раз и навсегда испортить оружие. Вот она, ошибка. Вот она, старость, уставившая в спину свой полуслепой тусклый взгляд.       Но какой же был бой, вихрь, танец! Как движения выстраивались в привычный ритм, как было хорошо понимать, что даже теперь, даже в таком состоянии эти юнцы, эти профессионалы, не успевают за ним, и как ему всё ещё не нужно выгадывать каждое движение! Разве что немного? Не больше, чем раньше?       Их называли мечниками Одинокой тени, четверых незваных гостей, с которыми пришлось встретиться в последнюю вылазку. Опасные ребята. Чуть раньше были особо резвые храмовые крысы — этих-то вскоре станет больше. Никогда не умели остановиться вовремя. И не немощный старик выходит танцевать с ними, не разведчики-недоучки, не занятые чем-то более масштабным генералы, а горный дух ямабуси тэнгу из земель Асина. О нём бы рассказывали страшные истории — но не осталось живых, чтобы их придумать.       Не осталось живых. Даже когда он ошибся, как ошибаются люди, с бешеным стуком пульса в висках и улыбкой-оскалом под длинноносой красной маской.       Какой был бой! Скорость против мастерства. Яд и удары исподтишка против стиля, которому он отдал свою жизнь, который стал его плотью так же, как оружие — продолжением рук. Вплоть до неприятной осечки, после которой пришлось неловко закрыться от атаки, пережидая секундное головокружение.       Хорошо, что Гэнитиро не узнал. А ведь мог догадаться, зная о старой шутке, но к его приходу снег, налипший на маску тэнгу во время прогулки у ворот, давно успел растаять, потеки воды на полу — высохнуть. Обошлось без очередной глупой сцены.       Хватит с них двоих споров о том, что можно оправдать победой в войне, хватит и того, что мальчишка притащил в замок Божественного наследника! Вот только осталось вынужденно объясняться по поводу «полезных для здоровья прогулок» — кажется, именно так он пояснил в прошлом своё отсутствие в сторожевой башне. Нет уж.       Маска тэнгу с вечно хмурым выражением глядит на темнеющее небо за приоткрытыми сёдзи, и в пустых её глазницах Иссину чудится раскатистый смех очень молодого Масатаки: «Тебя, кэнсэй, не иначе как тэнгу из гор Асина учили воевать! Сойдёшь у них за своего, вот только лицо бы спрятать…»       Скрывать лицо и сражаться, как раньше: без идущей на сто шагов впереди репутации непобедимого, но оставаться непобеждённым; решать проблемы разведчиков клана, обученных противостоять таким же, как и они, солдатам, а не элитным убийцам. Жить с мечом до самого последнего момента, снова и снова бросая себе вызов и почти надеясь — как и раньше — что смерть встретится в бою с достойным противником, а не в собственной постели.       «Смотри-ка, отличные карнавальные маски, — продолжает смеяться воспоминание. Где-то очень близко, но очень давно, весёлые глаза Масатаки подмигивают из-под маски демона, которую тот решил надеть к очевидному восторгу окружающих. — Вот эта — для тебя. Подарок. Глядишь, теперь, после победы, не только мой неофициальный титул приживётся, Тэнгу из Асина».