У человека с содранной кожей нет секретов

Я неторопливо прохаживаюсь по совершенно незнакомым мне темным коридорам и не решаюсь открыть ни одну дверь; слышатся чьи-то шаги, лязг металла, а затем звон разбивающегося стекла. Я вздрагиваю от неожиданности, глядя на сочащийся из одной из комнат свет. Волнение вызывает в моем маленьком теле дрожь, и я ступаю тихо, с тяжелым дыханием аккуратно заглядывая внутрь. Моё воображение рисует множество красных душераздирающих картин, но то, что я вижу, меня совершенно поражает. На столах, установленных в ряд вдоль стены, стоят высокие стеклянные банки, наполненные водой: внутри плавает мерзкое скопление чёрных червей. Меня начинает одолевать любопытство, и я осматриваюсь смелее, замечая девушку, стоящую на коленях и собирающую тряпкой осколки разбитой ею банки. Я подхожу, пожалуй, слишком тихо, и она резко вскрикивает, отпрянув назад. — Ох, леди Болтон, — выдыхает девушка с облегчением, узнавая меня. — Прошу простить меня. — Всё в порядке. Это ведь я тебя напугала, — успокаиваю я её, и, слабо улыбаясь, она продолжает встряхивать влажное стекло в ведро. Я осматриваю её внимательно, отмечая спутанные тёмные волосы, проблемную покрасневшую кожу на лице и руки, покрытые многочисленными болячками. — Ты занимаешься ими? — Под руководством мейстера, миледи. — Он уже стар. Хорошо, что ты ему помогаешь, — отмечаю я, и девушка, закончив, убирает ведро с тряпкой в сторону и скромно смотрит на меня сверху-вниз. — Как твоё имя? — Роз, — отвечает она, и я вежливо улыбаюсь. На самом деле у меня не укладывается в голове, что Русе Болтон в самом деле дорожит всеми этими пиявками. Я подхожу к банкам, приглядываясь к плавающим лоскутикам, и они кажутся мне совершенно чёрными. — Чем вы их кормите? — Они питаются только кровью, миледи. Их используют всего один раз, а затем выбрасывают. — Оу, — я чувствую себя глупо, вспоминая, что где-то уже слышала об этом. — Значит, они все время голодные. Роз кивает мне, пододвигая к себе одну из банок и развязывая верёвку, что закрепляла на горлышке плотную ткань. Мне в голову приходит мысль, что у северян каждый лорд примитивно ассоциируется с каким-нибудь существом: все Старки — лютоволки, Мормонты — медведи, Русе Болтон — Лорд-пиявка, а Рамси — гончая. Моё же тотемное животное, похоже, ещё не появилось на свет. — Вы хотите понаблюдать, миледи? — спрашивает Роз меня, и я подхожу ближе, внимательно следя за тем, что девушка делает. — Я не могла уснуть, так что не против узнать что-то интересное. Кивая, Роз берет что-то похожее на железное чайное сито и погружает его в воду. Пиявки начинают плавать активнее, встревоженные нежелательным вторжением. — Я должна каждое утро проверять их состояние. Если кто-то из пиявок заболеет, мне нужно отделять их от здоровых, — говорит мне Роз, и я вижу, что одна из пиявок не двигается и никак не реагирует на то, что все её собратья так стараются спасти свою жизнь. Девушка подчерпывает её ситом и достаёт из банки, поднося поближе ко мне. Сплющенное чёрное тельце кажется мне изувеченным. — Она больна. Я размышляю о том, сколько времени мне понадобится, чтобы полностью понять это место и, что самое главное, привыкнуть к нему. Быть может, пиявки и мне помогут избавиться от столь нежелательных чувств? Так жаль, что я знаю слишком много, чтобы в это верить, и так мало, чтобы найти какой-нибудь другой способ. Роз выбрасывает тело пьявки в ведро с мусором и продолжает искать больных, извлекая их из банки один за другим. Вскоре по ожившим голосам Дредфорта я понимаю, что мне пора вернуться в свою комнату, и оставляю Роз наедине с кровопийцами. После завтрака я иду во двор. Одетая в серые бриджи, грязно-синюю рубаху и кожаную куртку, выгляжу ещё меньше и тоньше. Людей здесь немного: каждый занят своими делами. Я не вижу никого, кто ожидал бы меня, поэтому иду к старой деревянной скамье. От еще одной бессонной ночи чувствую себя неважно, но стараюсь игнорировать этот неприятный момент. Вскоре у меня начинает болеть голова. Я жду своего учителя, надеясь, что уроки хоть как-то отвлекут от внутренних терзаний; пожалуй, я сильно задумалась, когда услышала хриплый мужской голос совсем рядом. — Разве леди больше не хочет играть в куклы и вышивать? — спрашивает он меня, и я вздрагиваю, резко повернувшись. Мужчина в черной кольчуге и в плаще с меховым воротом улыбается кривовато — нагло и с издевкой, что предостерегает меня от не самых приятных шуток. Уже четвёртый день трапезы за общим столом с Лордом Болтоном, и в моей голове плотно засела мысль, что в этой крепости мне ничто не угрожает и каждый человек здесь служит моему дому, а значит, что и мне тоже. — Ты бесстрашный охотник, да? — спрашиваю я его. — Позволяешь себе насмехаться надо мной? — Что вы, я не хотел, — тут же оправдался незнакомец, но не искренне, что меня только больше насторожило. — Однако у маленькой девочки будет плохо получаться. И она расстроится. Я совершенно раздражена таким обращением ко мне. Конечно, я представляю собой ребёнка всего десяти лет, и это вынуждает всех вокруг говорить со мной согласно моему возрасту, но это совершенно невыносимо. Однако угрожать кому-то у меня не выходит, и я скромно отвожу взгляд, только спустя мгновение осознавая, что знаю этого человека. Он должен отрубить руку Джейме Ланнистеру на потеху себе и Лорду Болтону и, как я помню, является тем ещё мерзавцем. От этого мне становится не по себе, но я стараюсь не показывать своих подлинных чувств. — Ты прислуживаешь моему брату? — спрашиваю я совершенно неожиданно для охотника, и он забывает о том, что ещё хотел мне наговорить. — Я дал присягу вашему дому. С Рамси Сноу мы выбираемся на охоту иногда. Я вновь поворачиваюсь к нему, чтобы видеть его хитрое с тонкими чертами лицо, и уточняю: — Охота на людей? Взгляд его темнеет, а губы растягиваются в предвкушающей улыбке, но отвечает он мне спокойно: — Когда как, миледи. Какое-то время мы вот так и смотрим друг на друга, пока я не отворачиваюсь, привлеченная приближающимся к нам человеком. Мужчина пожилого возраста с поседевшими жидкими волосами и широкими плечами — мастер Итан, должно быть. Отец сказал, что меня будет обучать кузнец в свое свободное время рано утром. — Леди Болтон. Прошу простить меня за ожидание, — приветствует он меня, косо глянув на рядом стоящего охотника. Я не нахожу ничего лучше, кроме как проигнорировать своего собеседника и встать со скамьи, всем видом показывая, что я готова начать занятие. — Пройдёмте за мной. Он заходит под навес своей кузни, и я следую за ним, с интересом наблюдая, как мастер достаёт из тени поленьев деревянный меч. Я принимаю его, замечая, что он недавно выструган и все ещё пахнет смолой. Если бы у меня не было перчаток, я бы утыкала все свои ладони занозами. — Вашим противником будет он, — говорит мне кузнец, беря в руки, по всей видимости, достаточно тяжёлое чучело. Человека он напоминает мне смутно, да и вид у него совсем потрепанный — его лупили далеко не палками, наверное, ни один год. Хотя я плохо представляю себе, насколько хватает таких полностью деревянных «противников». Мастер Итан вынес его во двор, и я встаю лицом к лицу со своим воображаемым врагом, представляя при этом того толстого вора в подземелье. От подобных образов по моему затылку проходят мурашки.  — Поднимите меч, — приказывает мне учитель, и я поднимаю «клинок», осознавая, что он вовсе не для моей слабой руки. Кончик упирается в тело прежде, чем я сгибаю локоть под прямым углом, и мастер неудовлетворительно качает головой. — Вы стоите слишком близко. Займите самую оптимальную дистанцию, с которой достанете своего противника, — я зачем-то отвлекаюсь и как-то растерянно смотрю на все ещё наблюдающего за мной охотника, и от его присутствия мне становится почти невыносимо неловко. — Поднимите меч, — все так же невозмутимо приказывает мне учитель, и, отойдя немного назад, я повинуюсь. На этот раз меч не упирается в чучело, а замирает в жалком сантиметре от того места, где у человека должна находиться грудная клетка. — Да, так. А теперь ходите по кругу. Ноги ни в коем случае не должны перекрещиваться, иначе противник воспользуется вашим неустойчивым положением. И не сводите их вместе. Всё моё время вплоть до обеда проходит именно так: я хожу вокруг деревянного человека, представляя на его месте всех возможных реально существующих личностей, что могли бы нанести мне вред. С того самого момента, как оказалась здесь, я мучаюсь от чувства, что этот мир вот-вот встанет против меня, что каждый человек вдруг возжелает моей смерти. Беззаботно я чувствовала бы себя в Хайгардене, Дорне или на худой конец в Орлином гнезде, но не в Дредфорте. Это худшее место: даже в Королевской гавани меня разве что отравили бы. В любых других домах я бы никогда не боялась собственных родных, семья бы была единственным моим преданным союзником, но здесь… Лучше быть съеденной теннами, нежели не спать ночами от страха и озираться по сторонам, ожидая, что настанет момент и мой сводный брат явится убить меня. После тренировки я сижу на поленьях, наблюдая за тем, как мастер Итан работает в кузне. Мне не хочется есть, поэтому я решаюсь провести свое обеденное время здесь. Возможно, лишь потому, что тут теплее, чем где-либо ещё. Возможно, я просто не хочу видеться со своими родственниками. Это неважно: я почему-то чувствую себя спокойно, почти так же, как тогда в богороще. Руки мои безжалостно болят, но это приятно — отвлекает от других более нежелательных болей. Вокруг много железа: чему-то здесь уже придали форму, чему-то нет, и, пожалуй, мне самое место среди не переработанной арматуры. Я слабо улыбаюсь этой мысли, затем заинтересовываясь другими вопросами. — Мастер Итан, сколько человек в войске моего отца? — спрашиваю я у учителя, и старик отвечает мне без промедлений. — Пять тысяч, миледи. — Есть ли у кого-нибудь на Севере больше, чем у нас? — Насколько я знаю, нет. Такая любопытная история: Старки и Болтоны, настолько разные, но по-прежнему сильнейшие на Севере. Странно, но я не нахожу в себе желания умчаться в Винтерфелл и укрыться в доме добрых и бескорыстных людей. Потому что это слишком наивно. Я нужна своему отцу как единственный его законный ребенок: он выдаст меня за какого-нибудь Лорда и будет настоятельно требовать наследника-мальчика. Кто-то из прислуги, знающей меня с пелёнок, привязан ко мне, но не более того. Это все, что у меня есть, однако это, несомненно, больше, чем у кого-то ещё. Но своей жизни придавали цену и с меньшего. Мейстер Орн сказал спрашивать истории у людей, давая ребёнку полезный урок, как начать понимать столь сложный и суровый мир. И я нуждалась в этих знаниях, как малое неразумное дитя. Когда я пришла к старику сегодня, он сказал мне, что моё задание — принести ему историю из чужой жизни. Я удивилась, спросив, приставать ли мне к первому встречному с разными личными вопросами, но никаких чётких указаний мейстер мне так и не дал. Я сижу за туалетным столиком, а Хилла расчесывает мне волосы. В зеркале на меня смотрит пучеглазая девочка с оттопыренными ушками: её историю я тоже не знаю, пусть, улыбаясь, вижу, как она в тот же миг улыбается мне в ответ. Девушка позади неё — красивая, с льняными волосами и аккуратными розовыми губами; вырез её грязно-серого платья открывает ложбинку белой груди. Она достойна расчесывать волосы маленькой леди и выносить за ней ночной горшок — как нелепо. Моя служанка красивее большинства знатных дам и меня в том числе. — Откуда ты родом? — спрашиваю я её, и Хилла, мило улыбаясь, с удовольствием рассказывает мне свою историю. — Из Речных земель, миледи. Мы с отцом держали скромную ферму и возили ягнят в Реверан. — Должно быть, ты заботилась о маленьких овечках так же хорошо, как обо мне, — зачем-то ляпнула я, но моей служанке понравилась эта нелепая шутка. — Каждому маленькому существу в этом мире нужна забота. Да, я любила ухаживать за ними и всегда плакала, когда их… — Хилла умолкает на пару мгновений, но ей не нужно продолжать, чтобы я поняла её. — Как ты оказалась в Дредфорте? — Я влюбилась, — отвечает мне служанка, хихикнув, и я недоуменно морщусь. — Ты такая глупая. — Глупая, но в жизни порой случается разное, — пожимает она плечами, и я недовольно закатываю глаза. — Однажды и вы кого-нибудь полюбите. — И это будет самым трагичным событием в моей жизни, — говорю я упрямо, нисколько не сомневаясь, что то самое женское счастье мне нисколько не светит. Хилла за моей спиной молчит, и я понимаю, что что-то не так. Её отражение в зеркале будто становится серым, и, ничего не сказав, служанка резко уходит из моей комнаты, позабыв закрыть за собой дверь. Я смотрю ей вслед с непониманием, но не поднимаюсь с места, затем вновь поворачиваясь к зеркалу. Отражение кажется мне ещё более чужим, чем раньше.