***
Хрупкое маленькое тело: совсем юное и не цветущее. Некоторые девочки рождаются с пышными ресницами, с правильными милыми чертами лица, насыщенным цветом волос — это не про дочь Лорда Болтона. Серые глаза привлекают к себе все внимание и скорее отталкивают, нежели вызывают симпатию. Волосы, сухие и тусклые, обещают темнеть с каждым годом, делая облик девочки все мрачнее. Ни в одной песне не будет строчки о её красоте, а кавалеры не будут вымаливать её руки у отца; не помогут здесь ни роскошные платья, ни блестящие украшения, ни красивый голос и плавность движений. Один лишь короткий взгляд, и воображение посторонних будет рисовать черно-красный герб за её спиной. Болтонов не жалуют на юге, но на севере их семья имеет большое влияние. До сих пор, даже спустя сотни лет вражды со Старками, что продолжают нацеплять на шеи их гончих поводок. Абсолютно у каждого возникает вопрос — а правда, что в Дредфорте, в глубоком древнем подземелье хранятся плащи из человеческой кожи? И, что самое интересное, не имеет значения, что на самом деле их там нет. У людей редко возникают такие сомнения. Подозрение и страх, вселяемые моей семьей в чужие сердца, вызывает у меня странное чувство не то гордости, не то самоудовлетворения, будто пару дней назад я не была уверена в том, что это — худшее место, какое только можно себе представить. То перемены во мне? Желание выжить понуждает меня прирости к этой маске? Я в глубокой задумчивости, но, выкапывая из своих потаенных уголков старые запылившиеся мысли и чувства, нахожу для себя правду. Я — это все еще я. Просто растерянность и страх покидают мой рассудок. В каждую борозду свое семя — эта мысль приходит мне в голову, когда я смотрю на склонившегося передо мною крестьянина в грязных лохмотьях и с копной засаленных спутанных волос. Лорд Уайтхилл сидит по левую мою руку, по правую — Мейстер Орн. На фоне их фигур я кажусь маленькой бледной куклой, разодетой в чёрное тусклое платье: именно поэтому мужчина на полу, изредка поднимая голову во время рассказа, ищет взглядом ответа у кого угодно за столом, но только не у девочки. — Весь скот полег меньше чем за неделю, миледи. Коровы одна за другой отказывались есть, из носа у них шел гной, и после они больше не поднимались на ноги. Мы вырыли яму и закопали все, что у нас было, — с не прикрытым отчаянием говорит крестьянин, и его беспокойство передаётся и мне. Усевшись на место Лорда Дредфорта, я каждой частичкой своего тела чувствую груз ответственности: осознание, принятие правильных решений, последствия — все это создает в затуманенной голове хитрые формулы, физический смысл которых остаётся частично неясным. Решение проблемы приходит мне на ум сразу, но я понимаю, что в этом мире у меня попросту нет таких ресурсов. С опаской наклоняясь к Мейстеру, я задаю вопрос. — У нас есть человек, который разбирается в болезнях скота? — Боюсь, что нет, миледи. Внутри стало теплиться нечто вроде раздражения, что обычно сопровождает бессилие. Я склонна всегда учитывать худший исход, поэтому падение скота представляется мне опасной эпидемией. В памяти со школы отзывается рассказ о случайном вскрытии могильника, приведшем к ужасным последствиям. Я выуживаю из своих знаний все, что там есть, стараясь составить план возможных на данный момент действий: занимает это лишь несколько минут моего молчания. — Для начала сожгите все тела. И впредь всегда поступайте именно так. Не стоит оставлять опасную заразу в земле. Все коровники тщательно вычистите. Хотя нет, лучше сожгите и постройте на новом месте, — на мой ответ все присутствующие реагируют с интересом. Я готова к возражениям, но, похоже, все молчали за неимением лучшего. — Это слишком затратно, миледи, — говорит крестьянин неуверенно, но я отрицательно мотаю головой. — Если не будет скота, то и нечего будет есть. Я покрою ваши расходы, и вы купите новых коров. Но только после того, как подготовите им чистое место. Даже если вы вычистите старые коровники и оставите их на время, мы не знаем, как долго зараза может находиться там, — продолжаю перечислять я указания, искренне надеясь, что этот простой человек запомнит все правильно. Хотя стоит признаться, что я понятия не имею, сколько стоит постройка таких примитивных сооружений и сами коровы, и у кого их закупать. Насколько сильно военная кампания ударила по казне Дредфорта? Сколько вообще денег там бывает? Эти мысли посетили меня поздно, но заметив краем глаза, как Мейстер Орн начинает записывать что-то в заранее развёрнутый свиток, я успокаиваюсь. Со словами искренней благодарности крестьянин прощается и покидает зал, оставляя на какое-то время свое обширное место пустующим. Странно, но эта передышка не приносит мне ни капли утешения: голова моя полнится гноем и тлеющими телами коров, так что я намереваюсь оградиться от наиболее опасных проблем средневековья настолько, насколько это возможно. — Отправьте туда человека, который сможет взять образцы и сделать подробное описание. Еще стоит убедиться, что болезнь не заразна для человека. Крестьян всех обследовать. Пусть ведет как можно более подробные записи. — Лекарей в замке не осталось, миледи, — вежливо перебивая, останавливает поток моих приказов Мейстер. Я умолкаю, смотря на него с удивлением. Совсем никого? — Я больше ничего не могу сделать? — спрашиваю настойчиво, желая получить самый точный ответ. — К сожалению, у нас нет подходящих людей. — Вы не способны идеально решить каждую проблему, Леди Ровена. Не стоит так волноваться, — вдруг подаёт голос Лорд Уайтхилл, вероятно, находя моё беспокойство излишним. Я все это время не замечала, как нервно сжимала пальцы: все же у меня дурной характер. Критический недостаток образованных людей как ресурса — проблема явно не решаемая ни за год, ни за два. Подумать только, насколько страшной кажется напасть, когда ты так много всего знаешь! А ведь так было бы просто — отправить образцы в лабораторию для проведения полимеразной цепной реакции, и вот твоё крошечное чудовище предстаёт на огромном увеличении во всей своей красе, — невыносимые сотни лет спустя. Коровник можно поставить за день-два, а эти люди будут строгать бревна вручную. Сколько времени тогда это займёт? К своему удивлению, я осознаю, что ни одно моё «великое» знание не приносит конкретной пользы. От былой жизни остались лишь нужды, не более того.***
Я обедаю одна за большим столом, созерцая пустующие места Рамси и Лорда Болтона. Мне приходит в голову мысль, что, может, мое рождение изменит ход битвы в Пайке, и кто-нибудь из важных персонажей этой истории погибнет. Или же победа вдруг окажется на стороне пиратов? Вообще если вспомнить про все эти теории о путешествиях во времени, об эффекте бабочки, то удивительно, что эта война вообще началась. Быть может, известная мне история на самом деле не имеет никакого смысла в реальности? С чего я вообще взяла, что все должно быть идентично сценарию кучки самых обычных людей? Может, на самом деле я ничего не меняю, а являюсь неотъемлемой частью здешнего Высшего Замысла? Может, меня самой никогда не существовало, и, как с тем многоликим парнем по имени Билли, я — это лишь отпочковавшаяся часть сознания десятилетней одинокой девочки? Хитрая загадка, не правда ли? Самое странное то, что я помню множество не касающихся лично меня вещей, а вот своего подлинного имени — нет. Могу назвать более сотни других, посчитать минимум до десяти на трех не существующих в этом мире языках, но, право, какой это имеет смысл? Однажды на какой-то научно-популярной лекции я узнала, что человеческая память устроена так, что мы помним гораздо больше, чем можем воспроизвести. Огромное количество информации оседает на самое дно, и надо очень сильно постараться, чтобы из этого дна хоть что-то извлечь. Иногда это получается неосознанно — ты просто вспоминаешь что-то спустя месяцы или даже годы с того момента, как это тебе было нужно. Сколько еще времени потребуется, чтобы мои знания стали вдруг недосягаемыми? До известных мне событий еще с десяток лет, и я непременно забуду множество важных деталей. Нужно было где-то все это запечатлеть для себя и сделать так, чтобы никто и никогда об этих записях не узнал. Нет, слишком опасно. Стоит подумать лучше. Вряд ли кто-то следит за десятилетней девочкой, но кто знает, куда забредут чужие неловкие руки? И куда я вообще могу что-то прятать? Хилла подливает мне в стакан воды, и я поворачиваюсь к ней, замечая припухшие веки и красную сетку в глазах, — плакала всю ночь, порциями, то успокаиваясь, то вновь задевая стенающие раны. Разумеется, даже с таким лицом она остаётся красивой, как редкий цветок, как живой выигрышный билет. Могу ли я ей доверять? Не такие большие тайны, а хотя бы просто? Пусть она и испытывает ко мне неприязнь, но вряд ли желает мне зла. Все это скорее из тех обыденных человеческих пороков, которым мы все не в силах сопротивляться. Я ей, например, тоже в каком-то смысле завидую. Хотя красота для служанки и благородной девушки имеют разную ценность. Впрочем, прежде чем решить, стоит ли воспользоваться Хиллой в своих делах, надо разобраться с ее проблемами. Несчастья — слишком неудобные обстоятельства.