У человека с содранной кожей нет секретов

Я ступаю босыми ногами в речную воду, и обжигающий холод Рыдальницы вынуждает меня глубоко вдохнуть. В первый раз за целый месяц моё сердце бьётся от трепетного восторга: запах тины, шелест ветвей, возвышающиеся стены крепости — все это выглядит так прекрасно, и влажный ветер колышет в голове нечто важное и забытое. Мои ступни утопают в мягком иле, и он шипит и пузырится, извергая на поверхность поблескивающие песчинки. Приподнимая подол платья, чтобы зайти глубже, я слышу предостережение, и, совсем забывшись, поворачиваюсь к своей страже с улыбкой на устах. Облик вооружённых людей с застывшим в смуглых лицах каким-то выборочным безразличием резко отрезвляет, и губы мои смыкаются в линию. — Течение сильное, миледи. Не заходите далеко. Я отворачиваюсь, намеренно делая ещё один шаг, как вдруг проваливаюсь в воду до самых бёдер. Неожиданный холод вынуждает меня вскрикнуть, и, борясь с течением, я резво вылезаю на берег, стуча зубами и топча заледенелыми ступнями траву. Лето на Севере никогда не значило блаженный отдых под жаркими лучами солнца, и, соблазненная насыщенностью зелени и скукой, я очень быстро заработала насморк и охрипла.

***

Между моими обязанностями изредка представляться главой дома, но даже близко не являться ею, я познавала этот мир из уст моего пожилого учителя и с пыльных страниц книг, заляпанных отпечатками моих предшественников. Дети лордов учили геральдику и географическое положение других домов почти так же, как таблицу умножения: порой путем различных ухищрений, карточек и забавных ассоциаций. Юная леди Ровена предпочитала рисовать собственно выдуманные гербы и породила более пяти десятков, схоронив их в коробке под кроватью. Мейстер Орн не стал умалчивать о моем вдруг возникшем интересе ко внешнему миру и даже заставил меня упомянуть эту новость в письме отцу. Я пыталась представить себе, как озабоченный войною Лорд Болтон разворачивает письмо из Дредфорта и, увидев невозможные каракули дочери (писать пером и чернилами выходило у меня пока что не очень), вдруг начинает улыбаться. Проще говоря, старик очень сильно настаивал. — Должно быть, вы успели забыть про свои именины, миледи. Так как в отсутствие отца вы являетесь главой дома, то вам придётся самостоятельно подумать, как будете праздновать, — без видимых причин говорит мне мейстер, и я в который раз испытываю раздражение от того, что со мной говорят осторожно, как с ребёнком. — Пока мой отец на войне, я ничего не буду праздновать, — отвечаю без тени сомнения, посчитав, что именины в данной ситуации совсем не стоят своих затрат. — День вашего рождения — это то, о чем стоит благодарить только богов, — после этих слов я откладываю перо в сторону, с интересом поглядев на своего наставника. — Я видел рождение стольких мальчишек. Все указывало на то, что у леди Бетани будет здоровый сын, — он слабо улыбается своим мыслям, хоть это нисколько не соответствует его рассказу. — На шестой месяц её стали беспокоить сильные боли. Роды начались преждевременно и прошли очень тяжело. Я принял молчащего младенца, уверенный в том, что он не дышит… Леди Бетани протягивала руки, шёпотом спрашивая меня: — Мой Домерик. Почему Домерик не плачет? — спустя мгновение пелена воспоминаний сходит с его потускневших глаз, и мейстер прячет свои тонкие, покрытые пятнами руки в рукава. — Кажется, на старость лет я совсем распустил свой язык. Он старается скрыть свою ошибку и продолжить урок, но осадок от подобного откровения уже гнездится в моем сердце. Считать божьим даром то, что кто-то так и не появился не свет, имея на это полное право? Мы вдвоём украли чью-то жизнь, я и маленькая леди, и это нельзя было назвать ничем из благ. Ни её, ни меня здесь не должно было быть. — Скажите мне, миледи, герб дома Дастин, — спрашивает меня мейстер, но я лишь задаю ему встречный вопрос, который уже давно беспокоит. — Почему Рамси живёт в Дредфорте, а не со своей матерью? Старик на мгновение замялся, растерянный то ли от неожиданности, то ли от щепетильности правдивого ответа, которого я ждала, но каковой он ни за что бы мне не дал. — Его мать умерла, миледи, два года назад. — Вот как, — отзываюсь я с неверием, но все же прихожу к выводу, что это, скорее всего, именно так. — И Лорд Болтон решил проявить к нему милость и поселить рядом с родной дочерью? — Вы испытываете к нему отвращение? — Ему нравится мучить людей. Рамси не видел во мне такого соперника, какового мог бы увидеть в Домерике. Сам факт его пребывания здесь ясно говорит о том, что Русе обеспокоен будущим наследием своей семьи, и безоговорочную уверенность мог дать лишь законный сын. Рассчитывать только на то, что у дочери появятся здоровые дети — гиблое дело. Моя фигура здесь столь сомнительна, что Лорд Болтон на данный момент видит в Рамси потенциального наследника. — Лорд Русе приставил к нему Хеке в качестве слуги. Должно быть зря. Они слишком хорошо ладят. — Хеке? — Грузный парень с крайне своеобразным личным запахом. Я ещё не встречалась с ним, но, должно быть, он уехал вместе с Рамси. Люди вокруг считали бастарда просто диким и жестоким мальчишкой: он ещё не мучил людей лишь из собственного удовольствия. Локк забавы ради позволял ему измываться над преступниками, да и вряд ли только он. Люди могли рассчитывать на то, что в будущем из бастарда получится хороший охотник. Впрочем, так действительно могло быть, не засела бы в его голове мысль о том, что он может претендовать на титул отца. Никто, даже боги не могли мне дать ответов. А быть может, эта загадка и входила в их планы. Знания лишь усугубляли ситуацию, вынуждая думать о лишних вещах. О необратимых последствиях, об уже случившихся и никогда не случавшихся событиях. После занятий с Мейстером я обычно провожу время в своей комнате за чтением книги перед сном. Но сегодня у меня нет настроения узнавать что-то новое: рассудок требует отдыха, и я надеюсь найти его хотя бы во сне. Хилла расчесывает меня, отражаясь в зеркале сосредоточенной и немного обеспокоенной. Считая это её очередными заботами, я не обращаю внимания, после удивляясь неожиданным словам служанки. — Ваши волосы чернеют, миледи, — говорит она немного неуверенно, и я чуть наклоняю голову. Корни и в самом деле чёрные и очень сильно выделяются от основного русого оттенка. Меня это нисколько не настораживает, хоть и вызывает некоторое любопытство. — Что ты думаешь обо мне? — спрашиваю я у Хиллы, и она теряется, наверняка заплутав в столь привычных для средневековья суеверных убеждениях. Пусть это будет хоть проклятьем, мне все равно. — Вы стали другой, будто… Вас подменили, — отвечает служанка наконец без притворства, и я чувствую облегчение. Изменилась — это неверное определение и оно мне категорически не нравится. Со временем не только характер стал заметной людям переменой: даже внешне я все меньше напоминала им Леди Ровену.