Бездна взывает к бездне

Detroit: Become Human — In The End Всегда ли было так сложно вздымать голову кверху? Делать глотки воздуха один за другим, несмотря на то, что на вкус они больше напоминали раскалённую лаву? Всегда ли было так сложно держать себя в руках? Лица напротив — красное полотно. И не потому, что обладатели их запыхавшиеся и вспотевшие, а потому, что всё это своеобразный сигнал для Киришимы. Сигнал нападать. Он ведь чувствовал, что не стоило этого делать. Однако, сознание его опередило. Оно прочно натянуло острые резцы воспоминаний, выстроило их в рядочек и преподнесло, словно на блюдечке. Киришима не оценил. Впервые ему так сильно хотелось взглянуть на небо и просто выдохнуть. Как сильно напряглись его руки, как больно щемил грудь каждый вдох и выдох. Это была настоящая ярость, истинная в своём понимании. За ней не стояло ничего. Ничего, кроме жажды расплаты. — Да ты и вправду поехавший! Мысли перенесли его куда-то далеко, где не светило солнце и лёгкие лиловые занавески трепетались на ветру, залетавшем сквозь открытые окна. Там лицо тоже обдавало жаром, несмотря на застывшую в жилах кровь. Настоящий псих. Ты сам виноват, что притащился сюда. Тогда его руки ещё не были запятнаны кровью. Сейчас на них багровела алая жидкость, каплями очерчивала дорожку от запястья к локтю, пачкала белую футболку и умостилась даже у уголка губ. Киришима не беспокоился о том, чтобы стереть её, потому что вид размазанной крови угнетал ещё больше. Не его самого, конечно же. Когда ещё он будет так беспокоиться о том, что о нём подумают другие? Впервые он почти не мог вспомнить лица Бакуго. Почти не мог вспомнить, кто вообще такой этот Бакуго. Что уж говорить об остальных — Мидории, Шото, Шинсо, Тецу, Нейто, Кайбаре, коте Эвентусе и Эвентусе в целом, в конце концов. Каждый раз, стоило только сознанию хотя бы кромкой уцепиться за кого-то из них, в мыслях всплывал Каминари. Каминари, улыбающийся во все зубы; Каминари, ненавидящий изюм и обожающий шоколадное молоко; Каминари, валяющийся среди пыльных сгнивших досок, весь вымазанный в грязи и со стекающий струйкой крови у уголка губ. А ему всего-то требовалось никогда не начинать играть в футбол. Никогда не поступать в эту школу и никогда не знакомиться с Киришимой Эйджиро. Киришима сделал вдох. Последний осознанный. Каминари почти не обратил внимания на гневный выкрик Аоямы о том, что тот ещё поплатится. И действительно поплатился. Конечно, всё могло обернуться в разы хуже, если бы об этом никто не узнал, но один из его товарищей по команде очень вовремя унёс ноги и так же вовремя встретил знакомое лицо по дороге в общагу. — Ты! Киришима свёл брови на переносице. Что ему ответить на подобное? «Я»? Парень продолжил как-то сбито, испуганно озираясь по сторонам: — Ты ведь друг Каминари? Я видел, как вы тусовались вместе. Ты должен помочь. Само собой, Киришима никому и ничего не должен — так твердило подсознание. Он мог бы даже проигнорировать сложившуюся ситуацию, смахнуть всё на прекрасное умение Денки попадать в нелепые передряги и такое же прекрасное умение из них выбираться. Однако, в голове цепочкой пронеслись все те многочисленные жесты помощи Каминари, и Киришима в какой-то момент даже постыдился собственных мыслей. А когда узнал, что произошло, и вовсе рванул с места без единой секунды раздумий. Главное правило избавления от событий прошлого: не дай им настигнуть тебя в настоящем. Но не всё, мать его, происходит по вашей прихоти. Далеко не всё. Ощущение абсурдности происходящего душило цепкой хваткой. Кто-то решил в точности повторить то, что в своё время пережил Киришима. И с какой целью? Они ждут именно его? Тогда предыдущий вопрос всё ещё актуален. Следовало бы сообщить Бакуго. Следовало бы набрать его номер и сказать: «Я отправляюсь в тот стрёмный дом с призраками. Почему? Потому что они забрали Каминари». Тогда бы Бакуго, само собой, присоединился бы к его походу, захватив с собой остальных (кроме Шинсо, он как нельзя кстати уехал в город по поручению учителей). Но Киришима бежал дальше, а руки его даже не тянулись к сотовому. Они тянулись только к перочинному ножу, спрятанному в заднем кармане. Сгущались тучи, раскаты грома слышались где-то на севере. Ветер гнал облака, затягивая небо серой дымкой грозно выглядящего тумана. Всё вокруг испарялось. Для Киришимы — точно. Он бежал вперёд, в точности воспроизводя дорогу в своей голове. В прошлый раз он забрёл туда случайно, а что случилось бы, если он не нашёл это место вовсе? Всё вопило о том, что происходящее — не простое совпадение. Киришима теперь сомневался даже в парне, так испуганно рассказывающем о ребятах из общего корпуса, забравших Каминари. Всё было подстроено так, чтобы Киришима, точно Киришима, стремглав помчался именно к тому месту, где побывал всего однажды. Вопиющими позывами здравый смысл вопил остановиться и развернуться на сто восемьдесят градусов. А мерзкое чувство, давящее на левый висок, предупреждало: если есть хотя бы маленькая вероятность того, что Каминари действительно там, а парни из общего действительно те ещё ублюдки, — беги. Беги и спасай его. Потому что тебя в своё время никто не спас. — Ты знаешь Бакуго Кацуки? — хорошо, что он догадался спросить хотя бы это. — Найди его. Найди Бакуго и скажи, что я там. Когда парень, окончательно растерявшись, остался где-то позади, в мыслях у Киришимы пронеслось небольшое своего рода осознание: Бакуго нужен вовсе не для того, чтобы оказать поддержку в избиении этих уродов. Бакуго нужен там, чтобы не дать Киришиме всех их прикончить. Ветхая постройка словно накренилась ещё больше. Прогнившие доски от изрядной влажности выглядели жутко, проросшая местами трава отчётливо поддерживала атмосферу заброшенности. Грозовые облака сгустились прямо над хилым домишкой, и всё это не могло ещё более походить на сцену из грёбаного ужастика. Тишина пугала ещё больше. Всю дорогу сюда Эйджиро нёсся, словно умалишённый, а теперь попросту не представлял, что делать дальше. Если внутри действительно поджидают, то он будет наготове, если всё происходит так, как описал тот пацан — медлить нельзя. В месте, где он стоял, совсем не было ни деревьев, ни кустов. Одна лишь заросшая высокой травой поляна. Спрятаться было негде. И ни к чему. Движения выходили резкими, мышцы на руках подрагивали в ожидании, сам Киришима в спешке отодвигал доски одна за другой, натыкался на что-то липкое, сбивал с волос паутину, стряхивал насекомых. На первом этаже никого не оказалось. Внутри всё ещё было тихо. На второй он поднимался с особой осторожностью. В голове то и дело проскакивала картина того, как его сейчас хорошенько огреют толстой тяжёлой доской, когда он высунется из дверного проёма. Этого не случилось. Дальше вообще ничего не случилось. Никто не собирался нападать, никто не собирался обороняться. Его здесь вообще ждали с распростёртыми объятиями, скучковавшись в позах, словно для общей фотографии. Здесь было около семи парней. Почти все сидели на том, что осталось от пола, не боясь запачкаться в пыли и остатках щебня. Откуда здесь вообще, мать его, щебень? Осматриваться не было времени, Киришима машинально попятился обратно к дверному проёму и слегка согнулся, заводя руку за спину, чтобы при первой выпавшей возможности схватиться за нож. — Пришёл, — Аояма произнёс это только спустя целую минуту. Он поднялся, и за его спиной оказался измождённый Каминари. Голова его была опущена, на руках и остальных открытых участках кожи виднелись следы от ударов. Как долго… Как долго тот парень бежал обратно? Как много времени успело пройти? В голове раздался щелчок. В жизни ещё так не хотелось просто взять и рассмеяться! Киришима даже приложил ладонь к губам. Уголки его глаз покраснели. — Ублюдки, — прозвучало как клочок фразы, вырванный из чьих-то рыданий. На деле же смех его вряд ли можно было назвать звучным. — Я так… Договорить ему не предназначалось. Кто-то сильным ударом пнул его затылок, схватившись за волосы, и опустил прямо носом в пыль, расцарапав лоб острыми маленькими камнями. — Ты перестарался, Минета. — А? Думаешь? — рядом с его щекой размашисто сплюнули. Парень, которого звали Минетой, был ещё выше Шинсо. Жилистый, в меру накаченный, он с силой надавливал на голову Киришимы. Волосы его, там и сям выкрашенные фиолетовой тёмной краской, свисали, когда он опускал голову, и щекотали шею Эйджиро. Он оглядывал беспристрастно, абсолютно не заинтересованно, и хмыкал время от времени. — На баскетбольном поле ты нравился мне больше, — промычал Минета. — Сейчас же напоминаешь жалкую букашку. Вот, почему голос показался ему знакомым. Этот пацан не так уж и много разговаривал, но привлекал внимание мрачным видом, так что запомнить его не составило особого труда. Даже если учесть то, что видел его Киришима всего один раз в жизни. Это второй. — Так и знали, что ты припрёшься, — это были остальные парни. — Решили сначала поразвлечься с твоим другом, а потом затеяли небольшой интерактивчик. Как насчёт того, чтобы повторить события двухгодичной давности? Минета снова склонился к его уху, выдохнув горячий воздух куда-то в мочку. Рука его пробралась под футболку и медленно вычерчивала узоры на холодной коже: — Ты стонешь таким же мерзким голосом, каким и радуешься победе, сопляк? Каминари слегка приподнял голову. Голос его звучал совсем уж слабо. Единственное, на что его хватило — обрывисто промычать имя Киришимы. Никто даже представить не мог, что Эйджиро, головой погруженный в непонятную смесь из грязи и пыли, улыбался так довольно и пугающе одновременно. Возможно, так бы продолжалось и дальше; возможно, крышу бы ему снесло только спустя некоторое время, но парни знатно перешли границы. Одна только картина, которую он застал, лишь войдя сюда, чего стоила. Мгновенно выпотрошило всё сознание наизнанку. Галдёж стих. Смех испарился. Окружение наполнилось едва слышными звуками, доносящимися с детской площадки, шумом ветра, трепыхающего газовую ткань занавесок, клокотанием гнева, бурлящего в венах. Никто ничего не понял. Минета лишь с выкриком отшатнулся и зажал руку, которая всего за несколько секунд успела окраситься в красный. Остальные встрепенулись и повскакивали. Киришима поднялся с земли, голова его была опущена. — Мать вашу, у него нож! А вы, типа, не знали. Да какой идиот будет затевать подобное, не разобравшись во всех фактах в достаточной степени? Узнали о его прошлом — браво, что же не поинтересовались о том, чему он успел научиться в настоящем? Напали на Киришиму лишь двое. К их сожалению. О том, что Бакуго успел поднатаскать его в боевых искусствах им тоже, видимо, известно не было. Когда на тебя нападают целой гурьбой — это немного другое. Поначалу Киришима почти не справлялся, он даже успел получить несколько ударов под дых, до последнего не желая больше пускать в ход нож. На помощь внезапно ринулся Каминари. Он спасал тем, на что были горазды последние теплившееся в нём силы: кусался, царапался, брыкался и размахивал кулаками налево и направо. Когда кулак Киришимы проехался по чужому лицу, все пустились врассыпную. Он рванул за ними. Каминари волочился следом — Эйджиро в этом убедился. Всё остальное ещё существовало в его поле зрения. Ещё было реальным для того, кто почти полностью потерял рассудок. Аояма стоял прямо напротив. На той самой поляне. Он остановился, когда понял, что бежать некуда, поэтому просто решил столкнуться с Киришимой лицом к лицу. Тем не менее, запал в его глазах всё ещё не иссяк. Ему даже хватило смелости на фразу, произнесённую с особой желчью. — Так вот, как ты перерезал своих одноклассников. Лица напротив — красное полотно. Необъятное, кровавое, затянувшее всё вокруг. Больше не осталось людей, лишь едва уловимые силуэты, до которых Киришиме вовсе нет дела. До жизней которых вовсе нет дела. Эйджиро не вынимал нож. По крайней мере так, чтобы это было заметно. Глаза его совсем померкли. Он сделал выпад вперёд, на ходу выудив лезвие. Вот и всё. Сейчас он его прикончит. Так же, как и всех остальных. За спиной закричал Каминари, Эйджиро пихнули в бок и цепкой хваткой окольцевали плечи, повалив наземь. Напротив — Тецу за шиворот футболки оттянул Аояму назад. Киришима ничего не понимал, не видел вокруг. Почему его движение не достигло цели? Почему он оказался где-то внизу? — Убирайся, придурок. Беги отсюда, — это был голос Тецу. Он смешивался с ещё одним, раздающимся прямо возле уха Эйджиро. Продолжая недоумевать, Киришима предпринимал попытки выбраться из ловушки рук. Его нож кто-то отобрал, и это злило ещё сильнее. Сделав рывок, он привстал на колени и вытащил керамбит, щёлкнув заклёпкой кармана. Осталось всего-то сделать ещё один выпад. — Остановись, дерьмоволосый. Ты убьёшь его! Киришима. Не делай этого, Эйджиро! Он полоснул лезвием чужую кожу. Тецу успел отшвырнуть Аояму на безопасное расстояние. Всё вокруг багровело, на кончике ножа остались алые капли. Он перевёл взгляд, и глаза его прояснились. — Бакуго… — голос сорвался. Киришима тут же зажал рану на руке. — Я порезал тебя… Я порезал, я… Бакуго цыкнул, накрыл его руку своей ладонью, зажимая рану сильнее. Он часто дышал, успевая лишь отрицательно качать головой. Всё нормально, всё хорошо. Киришима не услышал бы этих слов, даже если бы Бакуго сказал их вслух. Впервые он видел такую жажду крови в чужих глазах, впервые время настолько замедлилось для него самого. Бакуго понимал, что не успей он всего на долю секунды, и Эйджиро совершит огромную ошибку. Он пытался докричаться до него, но всё было без толку. Вряд ли от Киришимы в том парне осталось хоть что-нибудь. Это была лишь оболочка, исполненная ярости и жестокости, мечтающая волной выплеснуть всё то, что в ней скопилось. Бакуго боялся не успеть. Впервые, блять, боялся. Он рванул вперёд, и это, казалось, заняло целую вечность. Эта глубокая рана была меньшим, что он мог получить за попытку уберечь Киришиму Эйджиро от убийства, повешенного на его плечи. И она того стоила. Но сам Киришима так не считал. Он, наконец-то, осел на землю, губы его сжались, а сам он разразился в гулком пронзительном крике.