За гранью понимания

      Андрей поправил одеяло на заснувшей в обнимку с плюшевым мишкой Маше и вышел из ее комнаты, легонько прикрыв за собой дверь. Прошелся по тихой квартире, не зная, куда себя деть. В такие минуты он чувствовал себя по-настоящему одиноким, одним в этом мире, в этой квартире. Маша… Да, Маша — смысл его жизни, единственный лучик света, но с ней не поговорить о жизни и работе, о планах на будущее и неудачах. Она — ребенок, и это он должен во всем ей помогать и поддерживать ее. А так хотелось, чтоб сзади к нему подошла Наташа, обняла, поцеловала, он вновь почувствовал бы запах ее волос, аромат ее духов, легкие прикосновение ее пальцев и… и он снова находился один посреди пустой комнаты.       За окном уже было темно. И именно в это время суток Климову было особенно некомфортно. Он, свободный от работы и быта в эти минуты, вновь и вновь возвращался в ту роковую ночь, когда решил лечь пораньше. Лёг… Вновь и вновь прокручивал в памяти тот день рождения Маши, вспоминал улыбку Наташи, вспоминал ее живую, любящую, заботливую. Такой он запомнит ее навсегда. Именно такой, а не распластавшейся на полу, бледной, с трудом выпытывающей последние слова о дочери. Он не хотел вспоминать ее последние минуты, это было слишком больно. Слишком больно понимать, что она больше никогда не откроет глаза, а для того, чтоб хотя бы дочь выжила, он должен сесть в тюрьму за того, кто отнял у него самое дорогое.       Он вновь и вновь возвращался во время, когда все были счастливы и живы, когда не щемило больно в груди и не хотелось выть от безысходности и невозможности всё исправить. Хотел услышать стук ее невысоких каблуков, как раньше. Чтоб она присела рядом с ним и сказала, как устала на работе, чтоб прижалась к его плечу, вздохнула и сказала, что ей хорошо и спокойно только рядом с ним. И если она знает, что Машка тоже здесь, с ними в квартире. Но именно эта квартира и стала местом, где всё оборвалось, и Андрей теперь уже подумывал о ее смене. Купит новую. Просто переедет отсюда. Здесь всё было таким родным, правда родным, каждый уголок был обставлен ими, каждая вещь имела свою историю, но именно эти вещи так же нещадно заставляли незарубцовавшиеся раны снова и снова кровоточить.       Андрей любил смотреть на нее, когда она что-то готовила на кухне. Тогда она была как-то по-своему сосредоточена на процессе готовки, изредка заправляла непослушные пряди за ухо, а по квартире уже разносились вкусные запахи скорого ужина. Теперь готовить приходилось лишь ему. Машка, конечно, не отставала и быстро осваивала азы кулинарии, но на что-то более сложное ее пока не хватало. А Наташа не застала того времени, когда Маша стала уже уверенно держать в руке нож, а на отцовское «не порежься» лишь фыркала и говорила, что умеет всё.       А как он любил вот так вот после работы прийти и, практически лишенный сил, сесть рядом с Наташей и просто поговорить. Обо всём и ни о чем. Они действительно понимали друг друга с полуслова. Иногда Андрею казалось, что только он заходит в квартиру, Наташа уже знает, о чем он хочет поговорить сегодня и в каком он настроении. И этого сейчас особенно не хватало. Не хватало ее разговоров, ее поддержки, которую она дарила даже без слов — одного взгляда ему хватало, чтоб понять: всё получится.       Он не поверил бы, если бы ему сказали, что так не будет вечно. Он бы просто не поверил, что этого может не быть. Может не быть редких, но все же ссор. Не быть теплых объятий и легких прикосновений. Не быть телефонных звонков. Вообще ее может не быть… В это просто не хотелось верить до сих пор. Спустя столько времени она всё еще была для него жива. Жива во всем, что его окружает. В людях, в вещах, в событиях. Каждый ее день рождения Андрей просыпался с горьким привкусом во рту и скорбью вместо радости. Ему больше не надо было думать над подарком, не надо поздравлять ее, не надо ничего… Ей этого теперь просто не нужно. А он не верил, что это возможно. Только уже несколько лет засыпает один. И просыпается тоже в одиночестве. Теперь никто не будит его утром, кроме будильника. Теперь никто не говорит, что он опаздывает. Теперь он говорит это Машке…       Из памяти уверенно стирались все недомолвки и редкие упреки, бытовые ссоры, которые быстро находили решение, но все же имели место быть в их семье. Андрей не помнил этого. Не хотел помнить. Он помнил их прогулку по осеннему лесу, когда его девчонки собирали осенние листья. Вернее, собирала Маша, а Наташа лишь помогала ей. Помнил их плескания на пляже. Помнил, как они фотографировались, счастливые, улыбающиеся. Помнил, как играли зимой в снежки, как лепили снеговика, как Наташа случайно попала ему снежком в лицо. Тогда лицо жгло от таявшего снега, а сейчас жгло душу — от воспоминаний об этом. О том, как она потом смахивала с его лица полурастаявший снег и немного улыбалась: уж больно забавно он выглядел. Вот это он помнил.       Он обязательно подарит дочери такие же счастливые моменты, которые были и с мамой. Обязательно. Только сам будет чувствовать, что чего-то не хватает. А не хватает не чего-то, а кого-то. Кого уже никогда не будет… И больно было думать, что Наташа уже никогда не увидит их с Машей, не увидит ее взросления, улыбок и поражений. А ведь ей так нужна мать… Она так часто смотрит на ее фотографии, будто боится забыть, боится, что воспоминания сотрутся. А ему, Андрею, никогда не забыть это лицо и эту улыбку. Слишком сильно он любил ее. Слишком больно находиться в этой темноте одному. Когда нужно ложиться спать в холодную постель, когда в квартире тишина. Когда ему и правда никто, кроме нее, не нужен.       Для него не существовало других женщин. Вернее, они были, но максимум, установленный Андреем, — это дружеские отношения. Как с Надей. Но ни о чем большем он даже не задумывался. У него есть жена. И неважно, живая она или мертвая. Он не сможет жить с другой женщиной, обнимать ее, любить, целовать. Он будет изменять им обеим: этой женщине с Наташей в своих мыслях, а Наташе — наяву с этой женщиной. Ему не нужны отношения для галочки, ему сейчас вообще никакие не нужны. Ему нужно растить дочь, ему нужно жить дальше, и никто не должен видеть, как ему плохо, как боль иногда просто сжирает его, как его поглощает мрак.       Он не позволял себе расклеиваться днем, на глазах у других, в том числе и Маши. Он жил, работал, был постоянно чем-то занят в течение дня. Когда его занимали то одни, то другие люди и заботы. Когда не было времени лишний раз вздохнуть, не то что скорбеть. Потому и любил больше дневное время суток, когда получалось просто жить. По-настоящему, как раньше. Когда вокруг не было тихо и одиноко.       Он вынес много уроков из той ситуации. И самый главный подтверждал известную фразу: ничто не вечно. И Андрей не думал, что поймет это так буквально, что потеряет жену. Пусть бы он лишился должности, квартиры — всего материального. Он готов жить хоть в коммуналке, хоть в общежитии, хоть где, только бы с ними — с Машей и Наташей. Только чтобы всем вместе.       Андрей увидел свою жизнь под совершенно иным углом. Он увидел людей, которые его окружали, с другой стороны. Он обрел других, когда-то совершенно незнакомых и чужих, а теперь совершенно близких и родных. А когда-то он бы даже не задумался, что они могут стать для него чем-то большим, чем просто мимолетное знакомство. Не думал об этом, ударяя Наде пощечину. Не думал, сажая Сороку в КПЗ. Просто не думал, что совсем скоро всё повернется на сто восемьдесят градусов, и он сам перевернется с ног на голову.       Сорока теперь стал по-настоящему другом. Человеком, которому Андрей по-настоящему доверял. Они вместе выстояли под гнетом тяжелейших обстоятельств, и Сорока помог Андрею многим. Помог хотя бы просто не сдаться. Помог бежать. Да просто во всем, и Климов признавал: вряд ли бы без него он справился со всем тем, что на него навалилось. В одиночку воевать всегда сложнее. Куда проще, когда рядом кто-то, кто верит в победу так же, как и ты. Кто верит тебе и не ищет собственной выгоды (хотя Сорокин и хотел, чтоб Климов доказал его невиновность), это была сущая мелочь. То, во что он вмешался, не шло в сравнение с тем, что хотел получить.       И сейчас они уже доверяли друг другу, будто знали друг друга всю жизнь. Их дружба закалена обстоятельствами. Трудным, тяжелым временем, заложниками которого они оба оказались и смогли найти выход, работая сообща. Каждый вынес урок и теперь уже был совсем другим. Потеряв одного друга, Андрей обрел другого, чья дружба появилась неожиданно и кто показал себя в критической ситуации совсем с иной стороны, в отличие от «лучшего» друга.       И сейчас его снова будто обухом по голове ударили: Надя с Денисом заметно сблизились. Надя, которая так отчаянно отстаивала его в суде, и Денис, «лучший друг», который так настырно его топил, который готов был упечь его на пожизненное, который слишком поздно сказал это «прости». Что могло их объединить? Что у них вообще может быть общего? Как это произошло? Он не понимал: почему? Надя же прекрасно знает, что Денис за человек, хотя иногда Андрею теперь казалось, что он не знает об этом человеке абсолютно ничего. Не знает его истинных мотивов и целей. Тем не менее Андрей не боялся, не ограничивая общение Маши с Денисом. Он был уверен, что Игнатьев не окажет дурного воздействия на девочку. Не знал, почему, но просто был уверен, чувствовал, что Денис тянется к ней с чистыми намерениями, без какой-либо корысти и скрытого умысла. Будь он хоть немного не уверен в нем, сделал бы всё так, чтоб их общение сошло на ноль. Он не может рисковать дочерью, ее принципами и мироощущением.       А Надя… Надя девочка, конечно, взрослая, сама решает, кого впускать в свою жизнь, и он, Андрей, не имеет права решать за нее и указывать ей, потому и промолчал, когда она сама сказала об этом. Она не хотела скрывать, не хотела утаивать это. Хотела, чтоб он знал и между ними не было тайн. Чтоб он сказал своё слово. И Андрей всё же сказал. Сказал, что это ее жизнь и оправдываться перед ним она не должна. Хочет быть с Игнатьевым — значит, знает, что делает. Так или иначе, каждый учится на своих ошибках. Но вопрос: почему? — так и не оставлял Климова. Почему, пройдя такой путь противостояния, чуть не ненавидя друг друга, они вдруг сблизились? Или, может, потому и сблизились?       Андрей не был против этого союза. Он просто его не понимал. Не понимал, как реагировать. Не понимал, как это будет выглядеть. С Надей-то он в прекрасных отношениях, а вот Дениса бы век не видел. Но уже очередная дама из его окружения делала выбор в пользу Игнатьева. Сначала Маша, потом Надя… Да и Наташа любила его как друга. Андрей даже не ревновал. Просто знал, что это дружба с обеих сторон, что ему нечего опасаться, даже если бы Наташа и Денис остались вдвоем в одной квартире на ночь. Он верил обоим. Он доверял им как себе. А потом всё рухнуло…       Денис как-то встретил его на улице. Как бы случайно. И попросил не отворачиваться от Нади из-за их связи. Она не виновата, она не такая, как он, просто так складывались карты — они не могли больше противиться сами себе. И самым худшим, что ощущал Денис, были мысли о том, что он своим появлением в ее жизни испортит эту самую жизнь. От нее отвернется круг ее общения, который он в свое время выменял на высокий пост. Хоть и понимал, что Андрей не опустится до такого, сомнения все равно грызли. Он не хочет, чтоб Надя страдала из-за того, что он, Денис, такой непутевый, не умеющий ценить нужные вещи и неправильно расставляющий приоритеты. А Андрей просто сказал, что его не должна волновать их личная жизнь, он не может им указывать и, если Надя так решила, значит она считает это правильным, даже если ее выбор — это Игнатьев.       Он не изменит своего отношения к Наде, не прекратит с ней общение. Просто пока он не понимал, как будет выглядеть эта жизнь. Как будет ходить к ним в гости — будут ведь приглашать; и как сам будет приглашать «их», подразумевая под «ними» Надю и «приложение к ней» в лице Игнатьева. Андрей и рад бы, чтоб она везде ходила одна, чтоб Дениса не было в его жизни. Пусть он будет только в ее, Надиной, жизни, раз ей так хочется, но понимал: так не будет. Да и ему самому из-за чертовой вежливости придется спрашивать у пришедшей в одиночестве Емельяновой, где ее спутник. А она будет отмахиваться, мол, на работе. И оба будут знать, что он просто не захотел пойти. А Андрей станет говорить, чтоб приходил в следующий раз, что уж. Все предвидели этот сценарий, но сократить все акты пьесы не решались. Видимо, всем нужно было пройти через них, чтоб вынести что-то для себя, решить и принять, что теперь и в последующем будет так и никак иначе. Просто для этого всем нужно было время. Андрей понимал теперь как никогда: для всего нужно время, но не всему оно действительно помогает и может решить.       Климов знал, что так бывает, что чувства часто не спрашивают, с кем нам быть. Просто как-то… не то что опасался за судьбу Нади, просто не понимал, что могло ее привлечь в Денисе. Она не была сторонней наблюдательницей, она прекрасно видела всё, что он творил, и теперь она дает ему шанс? Хотя он не вправе решать их судьбы. Они не навязываются ему, наоборот, он видел, как-то будто стесняются своего теперешнего положения, считают его неправильным. Да, Андрей не понимал этого во многом. Но как он мог им препятствовать? Он даже не начал говорить Наде о том, кто такой Денис. Не стал ни отговаривать, ни поучать. Просто принял ее выбор.       А когда-то… Когда-то он бы был безмерно рад за друзей. Если бы Денис не совершил всего, что совершил, Андрей был бы искренне рад за них. И даже немного сочувствовал бы Денису. Надя же такая упорная, настойчивая, тяжело бы ему было. Теперь же даже не думал об этом. Хотя иногда думал над тем, что было бы, если б они сблизились еще когда Наташа была жива, когда Надя была не его адвокатом, а адвокатом тех, кого он стремился осудить. Да, тогда бы он однозначно сочувствовал другу. Теперь ему было это безразлично. Только понимал, что видеться придется чаще, но доверия от этого больше не станет.       Он хотел, чтоб Дениса было как можно меньше в его жизни, и сколько-то лет так и было, а сейчас он будто воскрес, возродился и все чаще и чаще появлялся в поле зрения Климова. Только вот забыть ничего не получалось. Слишком много желчи Игнатьев вылил на него. Слишком много плохого теперь ассоциировалось с этим именем. Он многое бы мог простить, но то, что он не стал искать Машу после ее звонка, что с таким… едва ли не презрением говорил о том, что он воспользовался честным именем Алтына, зная всю ситуацию, что искал этот нож не ради правосудия, а ради того, чтоб оно никогда не восторжествовало… Он не мог проглотить это, не мог простить, даже помня всё хорошее, что было во время их крепкой дружбы. Просто не мог после всего этого доверить этому человеку хоть одно личное слово. Хоть и знал, что Дениса всё это грызет, но мотивы все еще или были неясны, или, наоборот, на поверхности: корысть и мелочность.       Андрей вспоминал реакцию Сороки, когда он обмолвился об этом. Тот конкретно удивился, а потом только и сказал: «Надя? Вот с этим вот? Слушай, может, в гольф с ним сыграть, отстанет от нее, а?». Климов улыбнулся, но лишь сказал, что это ее выбор, а уж чем обернется — так это не им решать. Только вот Сорокина такой исход не устраивал: давно он клюшку в руках не держал. Можно и не для гольфа, у него и хоккейная в арсенале имеется. И машинку он зарядил как раз. Но раз Андрей сказал: «Не нужно», — значит, не нужно. Что ж, он лучше знает своего «друга». Только вот Сорока не Андрей, и в случае чего (хоть слез Надиных, хоть Машиных) Денис окажется закопанным по шею в песок. Ну или в асфальт. Это в зависимости от покрытия.       Было непонятно, насколько серьезны их отношения, но почему-то Андрею казалось, что это надолго. И, если он прав, пусть будут счастливы. Но их счастье не будет задевать его. Оно будет каким-то параллельным по отношению к его жизни, оно не будет волновать и трогать. Оно просто будет. Для них. Но так и останется непонятным и каким-то запретным для него. Ему не понять, но ему и не нужно. Ему нужно другое, ему нужна другая… И окажись сейчас Наташа рядом с ним, он готов бы был на всё: и простить Дениса, и пожать ему руку, и обняться, и даже Нестерова бы навестил на его пожизненном — всё бы сделал, только бы она была с ним…       Он обрел новых людей в своей жизни, но потерял слишком много и никогда не сможет сказать, что это было равноценно. Ничего подобного… Положа руку на сердце, он готов бы был отказаться ото всех, чтоб только вернуть ее. Прекратил бы общение с Надей, с Сорокой — да со всеми. Ради нее. Если бы это было возможно… Ему слишком редко снились сны, а сны с ней — и того реже. И Андрей и правда не мог сказать, как было легче: не быть рядом с ней нигде, просто знать, что ее нет, или просыпаться после сладостных мгновений рядом, пусть и в фантазиях, но все же рядом, ощущать ее присутствие рядом, слышать голос… и потом осознавать, что это был лишь сон. И вдруг почувствовать такую пустоту внутри, что полдня ему приходилось прогонять ее, пытаться распрощаться с остатками сна, засевшими в подсознании, где она говорит: «Теперь я никуда не уйду, теперь всё хорошо…». Только хорошо уже не будет, потому что это всё — сны. Потому что время не лечит, оно лишь нагружает другими заботами, но не говорит, как надо справляться, когда остаешься один на один с собой, когда каждый угол напоминает о былом счастье.       Хотя, может, отношения Нади и Дениса помогут ему отвлечься от этих мыслей? А что, забавно будет смотреть на то, как ерзает на стуле Игнатьев, чувствуя себя лишним, как ехидничает Сорока, прекрасно это видя. А уж если Юра зайдет, а он когда-нибудь да пересечется с Денисом, то тут вообще придется «скорую» вызывать. Причем со специализацией необходимых врачей Климов пока не определился: то ли кардиологи, то ли психиатры, то ли травматологи. Впрочем, друзья решили обеспечить его веселыми праздниками, но пусть только нахождение Дениса в его доме хоть раз испортит праздник Маше, он сам выпишет направление к травматологу виновнику. Расприи взрослых — это их дело. Машка не должна быть вмешана в них.       Жизнь не останавливалась ни на минуту. И каждый день дарил что-то новое, открывал дорогу в будущее. И оборачиваясь назад, не верили, что это было с ними. А тогда, давно, и подумать не могли, что всё будет так, как сейчас. Андрей был благодарен судьбе за счастливые годы, проведенные с Наташей. Только не понимал, почему их было так мало. Знал, что впереди еще много всего, но вся его любовь теперь принадлежит лишь Маше. Хотя бы сейчас, но он даже представить не мог себя с другой женщиной, потому просто жил так, как живет, оставляя времени возможность расставлять всё по местам. А теперь ему еще предстоит долгий спектакль с множеством действий и антрактов. Когда там, кстати, ближайший праздник?