За гранью понимания

      Денис всегда старался не быть похожим на своего отца: дебошира и пьяницу. Он не всегда был таким, но большую часть жизни Денис помнил его именно таким. Он стыдился отца и изредка возвращался в мыслях в раннее-раннее детство, когда отец был еще… нормальным, когда он кружил его на руках и чему-то учил, говорил, как отец с сыном. Денис был тогда еще совсем маленьким и даже сам впоследствии не понимал, как запомнил эти ранние годы своей жизни. Хотя помнил он всё смутно, размыто, будто вспышками. Но прекрасно помнил, что в тот момент от отца не пахло алкоголем и голос его был уверенный, твердый и в то же время ласковый, а не как сейчас: заплетающийся и резкий на слова и оскорбления. Денис плохо помнил, что случилось и почему вдруг их семья начала стремительно падать вниз по социальной лестнице. Почему любящий и работящий отец вдруг так скатился, утаскивая за собой всю семью: жену и маленького сына. Всю осознанную жизнь Денис видел лишь попытки матери выплыть из этого болота, затянувшего их, казалось, насовсем.       Он помнил уставшую мать, которая, по воспоминаниям Дениса, пахала, как лошадь, чтоб хоть как-то тянуть семью, чтоб сын не выглядел хуже остальных детей, чтоб не стеснялся своих родителей. Матери-то он и не стеснялся никогда, гордился ею, любил ее, а вот отца уже в подростковом возрасте перестал называть отцом, а особенно папой. Это было чем-то сокровенным для него. То, что нужно заслужить. У него была мама, но не было папы. Был лишь «этот», который «опять нажрался». Ему и правда было стыдно, что у него такой отец. Когда мальчишки в классе рассказывали о своих отцах, Денис просто молчал, надеясь, что никто его не спросит или не выкрикнет в толпу, что он — сын алкаша. Просто с завистью слушал, о чем говорят другие: о рыбалке, о рогатке, которую папа помог сделать кому-то, о работе с молотком или паяльником. Его же отец мог работать только с бутылкой водки. Ну, бывало, пива. На более широкий арсенал горячительного не хватало средств, а Денису и разницы не было, что вливает в себя «этот». Пахло всё одинаково неприятно, и часто ему казалось, что и вся его одежда, и он сам, как и вся его жизнь уже пропахли этой гадостью.       Время шло, а лучше не становилось. Бывали просветы, когда отец уходил в завязку, но «развязывался» он довольно быстро — не успевали Денис с матерью выдохнуть и начать надеяться на лучшие перемены, всё начиналось сначала. Общение с Андреем, человеком из нормальной семьи, становилось какой-то отдушиной для Дениса, единственной целью которого стало не быть таким же. Он не хотел, как мать, бороться за копейки и крошки и уж тем более не хотел заливать горло водкой. Он хотел просто жить, а не тянуть тяжелую лямку существования, ежедневно задаваясь вопросом: зачем я вообще появился на свет? Разве рождаются для того, чтоб ненавидеть себя и тех, кто дал тебе возможность прожить эту жизнь? Денис любил мать, но часто не мог ее понять. Не мог понять, почему она за столько лет не бросила этого деградирующего человека, почему терпела всё? Любила? Как можно любить такое? Он не понимал.       Андрей всегда говорил ему, что он, Денис, не должен ставить на себе какое-то клеймо, после того как Игнатьев начал иногда отзываться о себе в роде «ну что взять с сына алкаша». Это не было отговоркой или попыткой надавить на чью-то жалость. Ему правда казалось, что у такого, как он, уже не будет ничего хорошего в жизни, что те далекие детские годы — единственные светлые его воспоминания. Но Климов утащил его за собой на юрфак, благо, учился Денис в школе сносно, не ставил на себе крест и все же считал, что, если голова соображает, надо пользоваться — вдруг потом пригодится. Вот и пригодилось. Став независимым от родителей, Денис понял: жизнь у него еще впереди.       И сейчас, когда его отца уже не было в живых, а мать продолжала жалеть этого «непутевого», Денис так и не понял ее самопожертвования. Жизнь-то прошла, а была ли эта жизнь? Хоть сейчас, может, поживет для себя. Забудет, что такое постоянно пьяная рожа перед глазами. Теперь он уже не считал, что в жизни ничего не будет, а когда ему начинало так казаться, то возвращался мыслями в то время и обнаруживал, что тогда был неправ: жизнь у него сложилась изначально неплохо, но во всем, что случилось с ним, он был виноват сам. И выйдя из тюрьмы, твердо решил: пить не станет. Будет барахтаться, карабкаться, станет изгоем, но пить не станет и к наркотикам не притронется. Табу из детства. Запрет навсегда.       Денис мог выпить, но не больше, чем, например, Андрей, и это он считал нормой, но боялся, наверное, всю жизнь, что когда-нибудь чертовы гены проявят себя и он станет похож на отца. Лицом-то он именно на него похож, и это, особенно в детстве, сильно его раздражало. У него не было ничего общего с этим человеком. Только кровь, лицо, гены, фамилия…       Для Машки он стал любящим дядей. Таким, какого отца хотел видеть в своей жизни. Он дарил ей подарки, часто приезжал, играл и искренне смеялся с ней, радовался ее достижениям. Хотя у нее и без него было счастливое детство, были любящие и заботливые родители, для которых она была смыслом жизни, Денис пытался дать этой девочке то, чего не получил сам. Своих детей у него не было, а Машка тянулась к нему, и он отвечал ей взаимностью: звонил, поздравлял со всеми праздниками. Даже из аэропорта поздно вечером нашел время заскочить к ним, чтоб поздравить. У него всегда было время на Климовых. Он был другом их семьи. Лучшим другом.       До поры до времени. А потом всё оборвалось. Снова. Вся сказка в его жизни начала таять. Он терял всё: одно за другим. Сначала рано утром его потрясла новость о смерти Наташи, потом стали говорить еще и о смерти Маши, в этом обвиняли Андрея. Андрея, которого Денис знал со школьной скамьи. Андрея, который дал ему силы и веру в себя. А потом и он сам погряз в этой ситуации по горло и выплыть уже не мог. Его затягивала трясина. «Так вот какое это чувство…» — думал тогда Денис, сравнивая свое падение с падением отца. Он всегда подсознательно сравнивал себя с ним. Не знал: зачем ему это. Просто делал так. Возможно, чтоб казаться лучше в собственных глазах, чтоб понимать, что ему далеко до того дна, в которое валилась так стремительно его семья.       Он снова мог баловать Машку, мог быть в ее жизни, но это было уже не то. Теперь он снова обретал нечто новое, давно забытое. Чувства внутри как-то странно трепетали. Он оттаивал и чувствовал, что жизнь снова идет на лад. Как тогда, в институтские годы. Рядом с ним была женщина, которая увидела в нем человека, которая не отвернулась, несмотря ни на что. Которая разрешила своим чувствам взять верх, осталась рядом с ним и даже поставила Андрея в известность. После этого Денис понял, что это своеобразный знак: это серьезно. С ее стороны. Да и он не желал мимолетного романа.       Хватит с него. Он просто устал быть один. Он всю жизнь, по большому счету, был один. Друзья, мать — да. Только вот чего-то не хватало. Наташа выбрала Андрея, и Денис принял ее выбор и больше никогда уже не проявил ни единого знака внимания. Она — жена его друга. Он не станет портить их жизнь, он выше этого. С другими как-то не складывалось. Были отношения, но, кажется, оба партнера понимали, что это ненадолго, и обоих это на тот момент устраивало. А сейчас Денис хотел какого-то уюта и спокойствия, настоящего, неподдельного. И к Наде он испытывал нежные, настоящие чувства. И боялся, что его присутствие в ее жизни испортит эту самую жизнь. Он ведь предатель, сволочь, тварь последняя, а она честный адвокат, подруга Андрея. Они теперь из разных миров. А она осталась. Его еще можно любить? Даже такого? И в эти моменты Денис вдруг начал задумываться: неужели и мать вот так же с отцом всю жизнь? Терпела, потому что любила? Любила любого, даже скатившегося в самое дно общества? И теперь он сам в подобной ситуации, и Надю иногда называет «декабристкой». «Женой декабриста» она еще не стала, но оба чувствовали: это не за горами, и против не был никто из них.       Им было вместе хорошо, легко, несмотря на всё, что навалилось на Дениса в последнее время. Вернее, что он сам на себя навалил и из чего теперь вылазил, но с появлением в его жизни Нади понял, что обязательно выберется. Он не может не оправдать надежд человека, который рискнул многим, выбрав его. Ее стойкость, настойчивость, упорство — всё это прибавляло ему сил. И он снова не понимал своего отца, рядом с которым всегда была верная женщина, взвалившая на себя все тяготы их существования. Он готов бороться ради Нади, а не тянуть ее еще ниже. Уж он точно не опустится до того, чтоб пропивать деньги, отложенные на необходимую жене операцию. Это был край, полная деградация. Зато вот козырять тем, кто его сын, он любил и эти «а вы знаете, кто мой сын?!» Денис слышал, еще лишь завидев камеру и дебошира-отца в ней, и хотел провалиться в этот момент, сказать, что знать-не знает этого пьяницу и уйти.       Надя, его Надя, тоже не была ребенком благополучной семьи. Вернее, родилась-то она как раз в ней, только вот потом все повернулось на сто восемьдесят градусов. Убийство матери, обвинение отца в этом. И она — маленькая напуганная девочка, которая не хочет верить в то, что отец совершил такое. Детдом, где каждый день ждала, что за ней придет хотя бы отец — увидеть мать она уже не надеялась. Надеялась, что папу отпустят, что он окажется невиноват в смерти мамы. Ждала долго, плакала ночи напролет, понимая, что этого не произойдет и, возможно, отец действительно виновен в том, в чем его обвиняли. Слезы обжигали лицо, было очень больно. Ее никто не понимал и не хотел понять. Смеялись, шутили, мол, папка мамку зарубил. Эти шутки Надя никогда не понимала, кидалась на обидчиков с кулаками, пыталась глотать слезы, оставляла царапины и вцеплялась, как кошка, в волосы: никто не мог говорить о ее родителях так, никто не имел на это права!       Воспоминания о нормальной былой жизни рвали ее душу на части, слезы душили, когда она вспоминала совместные вечера, прогулки, поездки, праздники. Любовь и ласку родителей, которую ей больше никогда не получить. Она одна в это мире. Она не верит в то, что это сделал ее отец. Она должна бороться за то, чтоб узнать правду. Она просто хочет знать правду. Отец отрицал свою причастность, говорил, что это не он. Не знала: правда это или он просто не хотел признаваться в страшном дочери. Стены детдома, ненавистные, угрюмые, серые какие-то — такими они остались в ее памяти. Казалось, всегда шел дождь, выл ветер за окном, а она всегда не могла уснуть. Всё время ждала маму, которая присядет на край кровати, укроет ее получше одеялом и поцелует, а потом скажет что-нибудь успокаивающее и пожелает спокойной ночи. Этого так не хватало и так хотелось. Так уже никогда не будет.       Тетя Поля, взявшая ее под опеку, не хотела и слушать о том, что отец не виноват, и скоро Надя прекратила эти разговоры, оставив их лишь для собственных размышлений. Она долго думала, сопоставляла, анализировала, да просто пыталась понять: за что, почему? Ответа не находилось, время шло. Особой любви от тети она не получала. О ласке и заботе, проявлениях чувств и речи не было. Уровень жизни был достойным, Надя прилежно училась, ее не били и не обижали, мужчин и детей у тети Поли не было, жили вдвоем. И, видимо, не было в ней того теплого материнского чутья, которое было у Надиной мамы, не было всеобъемлющей заботы и ласковой улыбки, от которой хотелось улыбаться. Надя просто жила и радовалась, что не в детдоме сейчас. Но всё так же хотелось, чтоб пришла мама, обняла, пожелала спокойной ночи.       Она была в школе, когда произошло страшное, когда не стало ее матери, и потом ей часто казалось, что пока она в школе, случится еще что-нибудь необратимое. Часто рисовались неприятные сценарии. И она шла домой со скребущим внутри чувством, подрагивающим и шепчущим: «А вдруг снова?». Ничего не случалось, всё было спокойно, но уже случилось то, что никогда не исправить, и к матери она шла не куда-либо, а на кладбище. К отцу на свиданки тетя ее почти не возила, только фыркала и отказывала, говоря, что ей нечего там делать и слушать бредни этого уголовника. Иногда Наде казалось, что тете никого не жалко: ни маму, ни папу, ни ее саму, Надю.       Долго в ее голове формировалась и шлифовалась мысль о том, чтобы стать адвокатом, чтобы помогать тем, кого несправедливо обвиняют, чтоб давать всем шанс. И это стало делом всей ее жизни. Она отдалась этому, правда не очень удачно начала карьеру. Всё сыпалось, не получалось собраться. Проигрыш за проигрышем, и никакой поддержки дома. Только: «Да бросай ты эту адвокатуру свою». А она не могла. Не могла бросить то, что стало делом ее жизни, ее призванием. Только странное у нее призвание, когда выигрышей практически нет и грозят увольнением. А еще есть мечта всей жизни: разобраться в деле отца, понять, наконец, что там произошло и кто на самом деле виноват.       И, наверное, впервые, разобравшись с делом Климова, она получила поддержку от тети и ее расположение, услышала странные для Нади слова о том, что она тоже не верит в то, что это отец убил маму. И тогда она поняла, что просто обязана во всем разобраться. Обязана перед мамой, перед папой и перед собой. Обязана знать, что тогда произошло и кто виновен в том, что ее жизнь разделилась на «до» и «после».       Столкнувшись с историей Маши Климовой, Надя узнала в ней себя много лет назад и сразу решила для себя: она обязательно докопается до правды, чего бы ей это ни стоило. Она вспоминала себя, их истории были похожи ужасно, только с одной поправкой: изначально считалось, что Машу, как и ее маму, убил ее отец. А когда стали всплывать всё новые подробности, когда выяснилось, что Маша жива… И она добилась своего, добилась правды и выиграла это дело. Ей не были важны формальности, главное, что справедливость восторжествовала. Тогда-то в ее душе и поселилась уверенность: она обязательно узнает, что произошло в ее семье.       Она была искренне рада за Машу: за то, что она осталась жива; за то, что ее отец оказался невиновен. И понимала ее как никто другой. Понимала, как та скучает, как ждет маму, хоть и знает, что она не придет. Понимала, чертовски понимала, но сделать тоже ничего не могла. У Маши есть любящий отец, который сделает ради нее всё. У нее такого человека в детстве не было. Не было того, кто бы помог ей справиться со всеми страхами и тяготами. Она справлялась со всем сама, а у Машки и папа, и дядя, и бабушка. Еще и дядя Денис иногда пробегает, и дядя Федя теперь есть, и она сама, Надя.       Она и подумать не могла, что ее притянет к такому, как Денис. И еще раз убедилась, что судьба — еще та чертовка. Она презирала этого человека, не понимала его, но именно с ним все чаще проводила время. Все чаще думала о нем, пыталась понять и принять, убедить себя, что этот человек — не законченный урод, у которого еще остались человеческие чувства. Ее тянуло к нему, и она старалась сопротивляться этому. Старалась думать об этом как о попытке разгадать его личность, но не задумывалась о том, что он может интересовать ее как мужчина. Видимо, прогадала…       Они оба пережили немало в детстве, и это их даже объединяло. Денис никогда не рассказывал никому из коллег о своей семье, а в особенности об отце всегда молчал. Есть и есть. Неважно, кто он. Про мать говорил, ее он все же любил и уважал. А Наде решился рассказать обо всем. Просто… просто рассказать, чтоб легче было, стоя у окна и смотря куда-то вдаль, будто сквозь время, в самое свое детство, вновь и вновь желая возвращаться в те размытые воспоминания, где он — еще совсем мальчишка, а отец еще не пристрастился к стакану. И Надя поняла его, не заимела пренебрежительного отношения, а наоборот пожалела. Пожалела того мальчика Дениса, который рос с таким отцом в то время, как девочка Надя плакала ночи напролет в ожидании мамы.       Оба хотели, чтоб Маша не знала ничего подобного, и Надя прекрасно понимала, почему Андрей идет навстречу общению Маши и Дениса. Он хочет, чтоб ее детство было по-настоящему детством, несмотря на то, что она уже потеряла мать и столько перетерпела. Он не хотел, чтоб она теряла еще что-то. Придет время — и она сама сделает свой выбор, а пока этот выбор делает он. И этот выбор в пользу Дениса. Надя всё это прекрасно понимала, и сама она сильно привязалась к Маше. Ее история была так похожа на ее собственную, но только поначалу, теперь она коренным образом отличалась. И, считала Надя, слава Богу, что в лучшую сторону.       Такого детства, как у нее или Дениса, они бы никому не пожелали. Сейчас они выросли, повзрослели, стали иначе оценивать всё, только одно оставалось неизменным: детство у них было не такое, какое было у большинства детей. Они выросли, но не забыли ничего, а многое так и осталось непонятым. Денис не понимал, почему отец выбрал такую дорогу, почему бутылка для него стала важнее жены и сына, почему он поставил на себе крест? Денис тоже оказался в сложной ситуации, даже за решетку угодил, оказался совершенно один по своей вине, но не пошел таким путем, выбрал свой и смог удержаться на поверхности. Он не возвышал себя на фоне покойного родственника, не считал, что он такой правильный и его поступки заслуживают похвалы и одобрения. Просто не хотел однажды проснуться и понять, что он стал таким же. А он стал еще хуже… когда предал Андрея и его семью, и понимал это. Только жизнь не заканчивалась. Этот крест ему нести всю жизнь, но ставить крест на себе было еще рано. Тем более когда в него поверили, когда в нем увидели человека…       А Надя просто не могла понять, какие должны быть мотивы у человека, убившего тогда ее маму. Он не только убил женщину, он искалечил не только судьбу ее отца, он навсегда поселил в ее душу вопросы: «За что? Почему?». Ответы были какие-то поверхностные, чисто формальные, а нужны были другие, которые, наверное, никто не сможет дать. Никто тогда не думал о девочке, которая будет плакать ночи напролет и ждать родителей, которая будет всю жизнь задаваться этими вопросами.       И теперь что Надя, что Денис поддерживали друг друга в одном: если у них когда-нибудь дети — хоть совместные, хоть у каждого свои — они никогда не узнают того, что узнали их родители, что успела перетерпеть Маша Климова, чья жизнь всё же смогла вернуться на круги своя. Они подарят своим детям такое детство, которое не знали сами и о котором могли либо мечтать, либо вспоминать. О детях пока всерьез не говорили, но негласно обоим казалось: всё у них будет. И у их детей будет тоже всё. По крайней мере, детство и любящие родители. Хотя бы это они обязательно им подарят, а пока нужно решить, что подарить Маше на Новый год. Теперь уже не от каждого по отдельности, а от них вместе. Этот ребенок просто обязан быть счастлив, и всё ее окружение поможет ей жить полноценной жизнью. У нее есть главное — искренняя любовь родных и близких, а это, как оказалось, самое главное.