Оставайся на моей стороне

      Миледи посол обществом Вестницы наслаждалась. Откровенно, нисколько ни скрывая своего отношения, ни умаляя удовольствия от компании леди Тревельян, тонко благоухающей очарованием. Когда Жозефина просиживала за своим столом целое утро, непоколебимо, запечатлевая фигуру в показательной осанке, когда напряжённые руки были готовы выписывать любезные послания, приправленные искусными фигурами мысли, — в беседе с Вестницей кисти неминуемо расслаблялись, откладывали перо и покоились поверх бумаг. Проходя в ставку командования, Лелиана нередко замечала через распахнутую дверь — Тревельян, опёршись бедром о край стола, рассыпается в улыбках, очаровывая падкую на ажурные речи Жозефину. Смуглый лоб, нахмуренный за вычитыванием неприятных писем, разглаживался, складки испарялись, лицо прояснялось. Из глаз уходило тянущее утомление.       Впрочем, Лелиана достаточно хорошо знала Жозефину, чтобы понимать: она никогда не увлекалась настолько, чтобы позволять разговорам обратиться в наивный щебет — они всё же обсуждали какие-то дела. Как угодить гостям, не больно расположенным к Инквизиции, но пойманным на зарождающемся интересе; кому Вестница Андрасте опишет разрыв в Завесе, виденный в близи, вспомнит демона отчаяния, от воплей которого стынет в жилах кровь; кому леди Тревельян похвалится балами в Оствике, где в мраморных залах летних дворцов развешивают сплетения гортензий, и аромат садов опьяняет сильнее портвейна.       Лелиана была в курсе. Всегда. Невинная ли это беседа, обсуждение ли дел. Впрочем, гости оставались довольны, сами Жозефина и Вестница редко засиживались по долгу, — Жозефина утопала в море политических вопросов, требующих решения; Вестница уезжала, кажется, чаще, чем возвращалась, и даже тогда её внимание рассеивалось на многих. Пока посиделки не вредили работе, а помогали Жозефине отвлечься хоть на секунду, Лелиана была по-своему благодарна. Жозефина стойко переносила местную погоду, но жизнь в Убежище давалась ей тяжелей, чем самой Лелиане, не чуждой аскезным условиям, или тем более Каллену, с детства привычному к казармам.       (Но эти посиделки временами настораживали именно Каллена, и это было заметно по тому, как часто тот заходил и покидал ставку командования, оглядываясь на дверь леди посла; подметив этот факт не без удивления, Лелиана нашла его забавным).       Когда Лелиана покидала штаб, в кабинете посла свет не горел. Церковь застыла в безропотном покое, безлюдная, сумрачная. Бесшумно минуя зал, Лелиана заметила, как в нише за колонами мерцала свеча, отбрасывая блики на сосредоточенное лицо мадам де Фер, резной ладьёй замершей над фолиантом. Двери отозвались скрипом и обдали сквозняком, когда Лелиана, покинув холл, заперла те за собой.       Воздух был свеж и холоден — днём пригревало солнце, ночью же тьма вокруг царапала острым, неразбавленным морозом. Во дворе было тихо, весь свет — потушен. Только у окружных стен виднелись огни караульных.       Кто-то из агентов спал прямо у её стола — поняла Лелиана, подходя к палатке. Привычно огладив рукоять кинжала за поясом, Лелиана мягким шагом подступала к палатке, давая глазам привыкнуть к темноте. Тело знало каждый изгиб каждого предмета — опорную балку, верёвки креплений, стол, задвинутый по правому краю, коробки, уложенные в тылу. Один из ящиков был выдвинут вперёд, и крест на крест на нём покоились чужие ноги. Рассмотрев сапоги, Лелиана уже знала — это не её агент. Её птички носят подошву тоньше и плотней, шнуровку затягивают туже. Потянувшись к плечу спящего, чтобы встряхнуть, Лелиана знала, кто это. Заблудшая пташка.       — Вестница? — позвала Лелиана, мягко потрепав Тревельян за плечо. — Просыпайтесь. Продолжите спать на морозе, подхватите обморожение.       Приоткрыв глаза, Вестница рассеянно уставилась перед собой. Она повела плечами, не раскрывая скрещенных рук, и опустила ноги с ящика, подбираясь.       Лелиана распрямилась. Терпеливо стоя рядом, она подождала, пока Вестница обратит взгляд на неё.       — Лелиана? — пробормотала та, потирая лицо. — Что ты делаешь… у себя в палатке.       Лелиана тихо усмехнулась. Вестница сонно озиралась по сторонам, упёршись ладонями в колени. В воздухе витал кисловатый запах браги.       — У меня к вам тот же вопрос, — парировала Лелиана, промолчав о догадке. — Почему вы спите на улице, а не у себя в кровати?       — Справедливый вопрос, — согласилась Вестница. Поморщившись в неуверенности, она пожала плечами, глядя на канцлера: — Там холодно?       — Холодней чем на улице?       — Туше.       Вестница вздохнула. Поёрзав на месте, она устроилась удобней, опираясь о коробку позади спины. Они замерли в самом углу палатки, где тень была глубже всего, и смотрели, как за навесом витает снег.       Подойдя к столу, Лелиана зажгла маслёнку. Огонёк вспыхнул жёлтым напёрстком и заколыхался пятном света по пологам ткани, и Тревельян поморщилась, прикрываясь ладонью. Лелиана принялась разбирать бумаги.       — Ты не против, что я здесь? — поинтересовалась Вестница.       — Я жду, пока вы придёте в себя достаточно, чтобы сориентироваться в пространстве, — отозвалась Лелиана, не отрываясь от дела. Усмехнувшись, она добавила: — И пока Жозефина прекратит отчитывать Каллена, чтобы командир смог проводить вас до дверей вашего дома.       Вестница фыркнула и пробормотало невнятные замечания. Лелиана обернулась. Тревельян, согнувшись на ящиках в поломанной позе, упорно отсиживалась в холоде навеса и уходить, похоже, не собиралась. Подумав несколько мгновений, Лелиана отложила свиток и подошла ближе, заслоняя от огня своим силуэтом. В тени канцлера Тревельян подняла голову и посмотрела ей в лицо. При взгляде сверху, её продрогшая, обманчиво расслабленная фигура виделась уязвимой, непозволительно и откровенно. Вестница нахмурилась, но молчала, скрестив на груди руки и плечом подпирая дощатый бок. Лелиана осмотрела её пристальным взглядом, прежде чем заявить прямо:       — Вы пьяны.       Всхрапнув, Вестница усмехнулась. Наморщив нос, она воскликнула:       — Что-о? Нет!       Лелиана взгляд не отводила. Выдержав несколько мгновений, Тревельян закатила глаза.       — Ладно-ладно, — расправив руки, она подняла те ладонями кверху. — Грешна!       Левая ладонь Вестницы тускло подмигивала отголоском Тени. Глянув на зелёную царапину, Лелиана уточнила:       — Что случилось?       — Мы пили с Быком на спор, потом Варрик заявил, что с него хватит, и ушёл… Сэра заснула на столе, ну и я пошла к себе. К вам, — поправила она, — судя по всему…       Лелиана вскинула брови.       — И Блэкволл не проследил за вами?       Вестница отмахнулась.       — Сбежал раньше всех. От пререканий Сэры и Дориана у него разболелась голова.       Лелиана вздохнула. Сложив руки за спиной, она проговорила:       — Вам следует быть осмотрительней. Вестница Андрасте, распивающая в таверне…       Тревельян засмеялась, обрывая назидания.       — Вестница Андрасте, вываливающаяся из разрывов и проваливающаяся в разломы времени!       Всматриваясь в лицо Тревельян внимательней, Лелиана промолчала.       О Редклифе они не говорили дольше, чем того требовало дело — ни в ставке, ни тем более вне её. Магов встретили с недоверием, о магах повздорили, магов приняли. Находились мириады других вещей, требующий внимания, потому никто не настаивал на продолжении споров. У Каллена голова болела о новобранцах, Кассандра пребывала в нетерпении, Жозефина продиралась через потоки письменных запугиваний, адресованных «еретикам и культистам». Саму же Лелиану исход более чем устраивал; она легко приняла это и двинулась дальше. В конце концов, маги теперь не самая большая проблема. Теперь, глядя на Вестницу, ёжащуюся у неё в палатке посреди ночи, охмелевшую и потерянную, скрутившаяся в неудобной позе на пыльных ящиках, Лелиана думала, что, возможно, — они отмели произошедшее слишком скоро.       Подумав, Лелиана развернулась. Обогнув Вестницу, она забралась на бочку пониже. Под неотрывный взгляд наблюдателя, она присела, сцепляя ладони на коленях.       — То, что вы увидели, — не глядя в лицо, заговорила Лелиана, — должно быть, потрясло вас.       Тревельян хмыкнула.       — Да. Как вас «потрясла» гибель Джустинии, — заметила она едко.       Лелиана поджала губы. Конечно, можно было предположить, что сорвать на ком-то эмоции значило получить отдачу в дальнейшем. Ещё можно было предположить, что дело на самом деле не в этом. Словно в подтверждении догадок по правое плечо прошелестел досадливый вздох.       — Я не хотела вас задеть, — раскаялась Вестница. Оглянувшись, Лелиана поймала, как Тревельян сокрушённо покачала головой. — Я хотела сказать, что, хотя и не знаю, какого вам… я…       Она замолчала.       Где-то позади послышались голоса. Мимо церкви прошли двое солдат, мерным гомоном разжижая тишину. Оглянувшись на свет, они отдали честь, и девушки отстранённо кивнули в ответ.       Ветер зашуршал тканью. Подхватил пуховый слой свежего снега и развеял вдоль тропы. Он загудел, усиливая порыв, и навес тревожно залопотал, переговариваясь с ночью. Лелиана плотней затянула капюшон; Вестница недвижимо сидела рядом, вновь скрестив руки и закинув ногу на ногу. Глянув на неё, Лелиана пожалела, что сейчас в её руке нет вина. Что они не сидят у костра где-нибудь на дорогах Внутренних Земель, она не рассказывает затяжные истории, не поёт свои песни. Не ловит на себе приязненный взгляд, не прижимается плечом к тёплой коже, освобождённой от брони Серого Стража, тяжелеющей кольчугой и ответственностью, впаянной в её знамя. Не рассматривает валласлин, изумрудный, как зелень в загадочных лесах Бресилиана. Тёплая ночь не кутает в запах пыли, антиванский наёмник не подливает в кубок вина, подкупая улыбками. Вера, чистая и яркая, как огонь, не подогревает споры с отступницей из диких земель.       Глядя в землю, Вестница спросила тихо:       — Вам одиноко?       Веры не было. Лелиана искала её и не находила. На прежнем месте, где некогда горели костры, льдом обжигало пепелище. Плечо рядом было утянуто в кожаную куртку, а глаза зелёные мешались в карий, а не дымчато-серый.       Вестница, подняв голову, посмотрела испытывающе. В её взгляде появилось что-то знакомое; невысказанная тоска, уязвлённость. Вздохнув, Лелиана ответила:       — А вам?       Вестница горько улыбнулась.       — Я бы хотела вам помочь. Правда.       Она отвернулась. Выдохнув пар на ладони, она сжалась в плечах. Похоже, хмель отпускал, уступая холоду.       — Кого ни послушаешь, так выйти из тени, оберегаемой самой Андрасте, не каждому под силу, — пробормотала она, растирая голые ладони. — То ещё испытание. Тяжело мне было. Наверно, учитывая, что я не помню ничего, — она усмехнулась и посмотрела на Лелиану. — Как я могу угнетаться тем, что на мне никак не отразилось?       — Ваша метка…       — Покалывает, когда я смеюсь, — усмехнулась Вестница.       Она замолчала. Лелиана не нажимала, но и взгляд не отводила, поощряя.       — Редклиф, — выдохнула, наконец, Тревельян то, что так откровенно выгрызало её изнутри. — То, что мы видели… Создатель, вы бы видели себя. У меня всё похолодело внутри, когда я поняла, что они с вами сделали. А все остальные? Этот лириум, красная дрянь светилась и звенела в ушах, как гонг, — она нахмурилась. — Разруха и трупы. И какова ирония — только я и помню. Дориан тоже, — поправила она. — Знаете, пить на пару становится гораздо приятней.       — Могу представить.       — Нет, — досадливо хмыкнула Вестница, — нет, не можете.       — Не могу, — легко согласилась Лелиана. — Но это не значит, что я не могу сожалеть. Точно так же, как вы сожалеете о моей боли.       Вестница промолчала. Она не улыбалась, она пожевывала губы, и взгляд её был ломкий. Как будто поддень ногтём, выскобли то, что внутри, и сожми пальцами. И услышь хруст.       — Мне жаль, — выпалила Тревельян, — мне так жаль, Лелиана. Это всё… я просто… не знаю, — она нервно дёрнула плечом, косо ухмыльнувшись. — Всё, что происходило до этого, это как будто было не взаправду? Я не помню Конклава. По вам с Кассандрой он ударил гораздо сильней. Для меня это с самого начала была только ядовито-зелёная воронка над головой, эти расщелины, из которых валятся демоны… Но там, в том больном будущем, некуда было отвернуться. Куда ни посмотришь, везде только хуже. И всё это моя вина.       Осмотрев лицо, скованное невысказанным ужасом, Лелиана поднялась. Приблизившись, она замерла рядом, мягко опуская ладонь на плечо. Вестница подняла взгляд — зелень в её глазах была едва различима и неожиданно человечна, и даже тепла; плечо не было жилистыми, но твердело под пальцами дублёной кожей охотничьей куртки. Не блестело металлическими звеньями, грудь не зияла гербом Стража… но и они не бродили по дорогам Ферелдена.       — Вы не допустили, чтобы это случилось, — твёрдо сказала Лелиана. — Значит, вы справились.       — Но, — возразила она, — я до сих пор помню ваше лицо. Я помню, как вам… сломали рёбра. Я помню их пустые глаза, Кассандры и Варрик. Всё это…       — Всё это вы предотвратили, — нажала Лелиана. — И вы должны простить себя.       Вестница хмыкнула.       — Посмотрите-ка! Совет, который помог вам лично?       Шутя, Вестница слегка прояснилась в лице. Она смотрела с мягкой иронией, скрывающей какую-то детскую надежду. Лелиана, не выдержав, усмехнулась в ответ уголком губ.       — Полагаю, нам обеим еще предстоит работать над собой.       Вестница хмыкнула, кивнув. Поколебавшись, она порывисто накрыла ладонь Лелианы своей. Сквозь перчатки пожатие было крепким, отчаянным почти — когда хотят выразить то, что не могут. Это было слишком хорошо знакомо.       Они помолчали. Лелиана безропотно присутствовала рядом, давая ощутить своё участие, пока Тревельян не успокоилась. Когда та опустила руку, Лелиана ободряюще сжала её плечо и направилась к столу, не давая смутиться.       — Командир не хотел пускать меня к магам, потому что в случае моей скоропостижной кончины вам нечем было бы латать разрывы, — усмехнулась Тревельян невесело.       Лелиана промолчала. Это была правда. Но вместе с этим — не вся.       — Мы все растерянны, — призналась Лелиана. — Никто из нас не знает наверняка, чем всё это обернётся. И при этом каждый из нас чувствует ответственность.             — За кого? — хмыкнула Вестница. — За всех сразу? — За вас, — спокойно отозвалась Лелиана. — За каждого человека, примкнувшего под наши знамёна. Многие воины пришли из-за Каллена, и это давит. Вы когда-нибудь руководили отрядом? А армией? Они все смотрят на него, как на пример. Он привычен к этому, но все-таки, — Лелиана замолчала. — У каждого из нас в прошлом было что-то, что заставляет нас сомневаться в себе.       Вестница промолчала.       — Вам не стоит списывать себя со счетов тоже, знаете ли, — усмехнулась Лелиана. — Многие здесь из-за вас. Вы находите их под одному, убеждаете словами, действиями. Капля к капле образует море. Вы — часть Инквизиции, — Лелиана задумалась и добавила тише: — Возможно, более значимая, чем кто-либо из нас мог представить.       Тревельян молчала, хмуро задумавшись.       — Значит, Каллену не всё равно? — выпытала она.       Вспоминая беспокойные променады Каллена мимо двери посла, когда ту посещала Вестница, Лелиана улыбнулась.       — Нет, Вестница. Не всё равно.       Посмотрев недоверчиво, Тревельян подумала, но всё-таки согласилась:       — Ну ладно.       Тревельян хотела было сказать что-то ещё, но в стороне церкви заскрипели петли. Обернувшись, они увидели Каллена, затворяющего за собой двери. Он был раздражённым и уставшим, что было видно даже издалека, и намеревался уходить. Но, заметив огонь в палатке, он присмотрелся и направился к ним.       Когда Каллен подошёл к ним, Вестница слезла с ящиков, слегка пошатнувшись. Усмехнувшись, она шутливо поклонилась.       — Командир.       — Вестница, — нахмурился он, переведя придирчивый взгляд с неё на Лелиану. — Что вы здесь делаете?       — Мешаю Лелиане работать, — сообщила она, возвращая внимание к себе. — Не проводите меня? Лелиана утверждает, что я пьяна, — она засмеялась. — И я склонна ей верить.       Каллен посмотрел на Лелиану осуждающе. Та лишь сохраняла невозмутимость, опёршись о стол.       — Вы ведь шли проверить караульных, нет? — предположила Лелиана. — Полагаю, вам по пути.       Замявшись, Каллен кивнул. Улыбнувшись напоследок, Вестница пожелала доброй ночи и подстроившись под шаг командира, побрела с ним прочь, купаясь в обеспокоенном взгляде. Глядя им вслед, Лелиана хмыкнула.       Ветер стих, но ночь всё ещё была неприветлива. Маслёнка догорала в стороне, и Лелиана засмотрелась на оранжевые всполохи — те метались по навесу, по бумагам, по огрызкам карандашей и моткам тесьмы, сдвинутым в беспорядок. Лелиана наклонила кружку, чтобы заглянуть — та оказалась пуста; просмотрев строки рапортов, Лелиана решила, те — пустяковые. Отвернувшись, она вышла из-под навеса и посмотрела на Брешь. Клубясь болезненными лоскутами, воронка проваливалась в небо. В стороне домов шептались о чём-то маги, а из таверны доносились едва слышные звуки лютни.       Лелиана подавила зевок, поймав на перчатку несколько снежинок. Она вернулась в палатку, затушила огонь и, собрав бумаги, отправилась спать.       Впервые за последние месяцы она проснулась не раньше, чем солнце осветило небо. И, кажется, — теперь она понимала Жозефину чуть лучше.

***

      Они брели по тропе неспешно, минуя чужие дома, когда Вестница вдруг обронила:       — Знаешь, — проговорила Тревельян негромко, медленно перебирая слоги, — там, откуда я родом, дома в Оствике у меня было не принято чинить вещи. Я сейчас это понимаю, — призналась она зачем-то. — Кинжал сломался — выкинула, выковали новый. На рубашке зацепка — отдала служанке, мне сшили новую.       Замолчав, она посмотрела на руки; подняв обветренные ладони, она размяла большим пальцем свежие, наливающиеся мозоли у оснований пальцев. Поджав губы, Вестница подняла глаза и улыбнулась, извиняющеся изгибая брови.       — Хотела бы я сказать, что встретился бы ты мне раньше...       Она усмехнулась, покачав головой, и снова смотрела перед собой. Хмель не выветрился, напомнил себе Каллен, она, наверное, ещё пьяна.       — Правда в том, что я бы ничего не поняла, а ты бы не обратил внимания, — заявила она. — Я бы тебя обхаживала, как дочери леди Лоран, а потом у меня бы сломалось терпение, и я бы просто ушла. А ты бы вздохнул с облегчением, что очередная избалованная дворянка не донимает тебя пошлыми вопросами. И все. «Noblesse oblige», как говорят в Орлее.       Ступая рядом, Каллен нахмурился, поглядев искоса.       — Что говорят?       — «Происхождение обязывает», — пояснила, усмехаясь, Вестница. — Простите, командир, забыла, что орлейские выражения любит леди посол, а не вы.       Каллен смутился.       — Честно говоря, я не представляю вас такой.       — «Такой» какой?       — Такой, — замявшись, пояснил Каллен, — как дочери графини.       Каллен был готов к очередной иронии, но Вестница только пожала плечами.       — Может, не совсем такой, — согласилась она. — Моя семья по большей части всё-таки набожна, так что баловали меня чуть меньше и воспитывали учтивость чуть больше. Да и служба в частном отряде сказывается, в конечном итоге. Не храмовники, конечно, — она окинула Каллена взглядом и подмигнула. — но и не полная вертихвостка, командир.       Каллен почему-то ощутил, как щёки потеплели. Жар прошёлся по всему лицу, и он взмолил Андрасте, чтобы не покраснеть, как мальчишка (насколько бы глупо это было?). Но ночь все ещё укрывала, и тонкостей лиц было не разобрать. Идя рядом, Каллен посмотрел на Тревельян, вдруг замечая, как неспешно они идут. Так же неспешно они подошли к двери её дома, и так же неспешно остановились рядом с ней. Тревельян как-то встревоженно оглянулась на окна — те проваливались черными дырами, — и обхватила себя под локти, неловко елозя пальцами по рукавам.       Привыкла ли ты, чтобы кто-то согревал твою постель? — подумал Каллен и почувствовал укол в груди, — или тебя гложет то же, что отравляло меня после Кинлоха. Стыд зародился и затопил мгновенно, потому что врать себе он не любил, а правда была в том, что он не знал, какой ответ предпочел бы. Второй сделал бы Тревельян несчастной, и это отозвалось бы болью в нём самом — да и в здравом разуме никто бы такого не пожелал никому.       О первом он думать не хотел.       В стороне мелькнули огни. Дом Вестницы находился так близко к окружным стенам, что Каллен смог разглядеть, как на вышке меняется караул. Он равнодушно смотрел на темные спины, и как одиночной пятно факела вырывает лица жёлтым, как ладони в грубых перчатках передают флягу, и как один из них запрокидывает голову и пьёт. Солдат, слушая доклад второго, осматривал округу с высоты, и когда наткнулся взглядом на Каллена, поперхнулся. Пнув в плечо напарника, он наспех отёр рот, и они оба отсалютовали. Каллен хмыкнул. Как будто он не мог понять, какого это, нести службу на мрачном морозе, не зная, каких демонов высматривать, — и кивнув, махнул им рукой. Те отвернулись. До конца они так и не расслабились, спеша разойтись по постам.       Рядом раздался смех. Негромкий, участливый, простуженный; Каллен обернулся и посмотрел на Тревельян. Стоя рядом, та подняла взгляд к его лицу, макушкой ровняясь с его переносицей.       — Их уважение к вам безгранично, командир, — заметила Вестница благосклонно. — они в вас верят. Солдаты пришли из-за вас.       — А из-за вас они остались, — обронил Каллен.       Странный вечер, подумал Каллен. Вестница болтала то, что вертелось у неё на уме, и разговор тёк удивительно легко. Она перескакивала с личного «ты, Каллен» на шутливое «вы, командир», так, что Каллен сам переставал следить, в какой момент и как к ней обращается.       Вестница поджала губы. Она отвела взгляд, что случалось крайне, крайне редко, и это подсказало Каллену понимание, которое его поразило.       Она не верит.       — Я верю! — поспешила заверить Тревельян, оборачиваясь. — В Создателя, в Андрасте. В решимость наших людей. В вас...       Каллен прочистил горло.       — Нас?..       — Совет, — пояснила она. Взгляд её нашёл глаза Каллена и оставался уверенным в миг, когда она убеждённо признала: — И вас лично.       Сердце пропустило удар — по какой-то причине. Причине, о которой Каллен подумает потом. В этот миг важно было другое.       — Скажи мне, — попросил он тише, убирая командный голос, — ты здесь потому, что у тебя на руке метка?       — Я здесь потому, что в небе дыра, и я вижу её каждый демонов раз, как выхожу из этой двери, — отрезала она; фыркнув, она опустила глаза. — Метка помогла мне здесь задержаться.       Проследив её взгляд, Каллен заметил, как Тревельян сжимает-разжимает пальцы левой руки. Когда пальцы расправлялись, между ними виднелись бледные искры. Каллен отстранённо подумал, что цветом они напоминают молодую зелень Хоннлита. Может, задела эта мысль сильнее, чем хотелось себе признаваться — потому что, подступив на шаг, он сжал ладонь Вестницы своей, пряча разрыв на бледной коже бурой перчаткой. Подняв голову, Тревельян покорно замерла рядом.       — Я думаю, ты недооцениваешь людей, которые здесь собрались, — заявил Каллен, глядя прямо в глаза. — Это нечестно с твоей стороны.       По тому, какое уязвлённое выражение приняло её лицо, Каллен понял: слова её задели. Хорошо, — подумал он. Значит, ей не всё равно.       — Метка для всех была первопричиной, по которой ты осталась, — продолжил он. — Причина, по которой тебя приняли.       Брови её изогнулись болезненным надломом. В мгновение она выглядела вдруг уставшей и вымотанной, открытой, может, впервые по-настоящему, за все недели их знакомства. Отпустив её ладонь, Каллен притронулся к её предплечью.       — Причины меняются, — поделился он мягче. — Цели тоже. Мы все здесь потому, что хотим этого. Потому что знаем, что это правильно. Потому что каждый из нас верит. И ты не исключение, и дело не только в метке, — заявил он. — Не позволяй никому убедить себя в обратном.       Тревельян внимала, не мигая, не ёрничая. Она скользнула взглядом по лицу Каллена, по его руке — Каллен, смутившись, опустил ладонь. Вестница поджав губы, кивнула, коротко и слабо.       Опустив голову, Тревельян вдруг качнулась вперёд. Не оборонив ни слова, она упёрлась теменем в плечо Каллена, утопая в меховом вороте. Сердце зашлось быстрее, и он занервничал.       — В-вестница?       — Просто... дай я постою так. Чуть-чуть.       Голос её был смирным и кротким, срывающимся на простуженный хрип. Каллену пришлось прислушаться, чтобы разобрать слова, и склонив голову, он попытался разглядеть её лицо. Волосы скрывали глаза и скулы, устремляясь свободным потоком вниз, но губы, прикусанные до того, что побледнели, были видны. Каллен ощутил, как кроится сердце, когда увидел, как её щеку разрезает влажная полоса.       Он отвернулся. Они стояли молча, покорно опустив друг перед другом головы. Может, и правда, — встреться она ему раньше, он бы её и не понял. Но и она была бы другой. И он бы был не таким...       …У бараков гремел ветер, порывами сметая ночь.