Оставайся на моей стороне

      Этим утром она, почему-то, вспоминала Андерса.       Сквозь прищуренные веки резало тусклое солнце. Рассвет встретил туманной дымкой, сизой и влажной. Камень под навесом покатой скалы холодил бок даже сквозь слои тканей; плащ, подоткнутый под рёбра грубой складкой, натянутый на самые скулы, отсырел и потяжелел на бёдрах.       На востоке Ферелдена всегда было сыро. Чем ближе к океану, тем яснее ощущалась морось.       На плотной материи осели капли. Ладонь, зажатая в тепле подмышек, утонула в холодном воздухе, когда пальцы, вздрогнув, смахнули мокрую рябь с предплечья. Лицо высунулось из паркого укрытия, удушенного собственным дыханием — кожу обдало кристальной чистотой и прохладой. Сдавленно застонав, она принялась выкарабкиваться из скукоженной позы, принятой за ночь.       Воздух был острым. Свежесть кололась, как проволока. Дышалось легко и — как-то привычно.       Андерс сырость в Башне Бдения как будто не замечал. Ему нравился простор комнат. Ему нравилось, как часто днём открывались-закрывались двери. Ему нравилась дозволенность, которую он сам себе отпускал — бродить по двору так часто, как он захочет, где захочет. Ему нравились наваристые бульоны из кухни, густой запах мяса, гомон за общим столом. Он присвистывал вслед каждой миловидной девушке, довольно щурился на солнце. Из всех них он умел наслаждаться размахом путешествий по-настоящему — вдыхал на полную грудь аромат яблочного пирога, оставленного на окне случайного дома; рассматривал статуи, выставленные на ступенчатых помостах; прикармливал кошек на улицах…       Лесные чащи ему претили, — с досадой думала она, рассматривая изумрудные кроны. Особенно, когда по пятам лезли бандиты и мародёры, — но он всё равно шёл следом, всё равно прикрывал спину, всё равно шумно спорил с Огреном, от которого невыносимо несло выпивкой, всё равно сводил всё в шутку, когда вздыхал Натаниэль, беззлобно сыпал иронией в ответ на команды. Она вспоминала его таким, каким он был, когда она его встретила. Не то, каким, она слышала, он стал.       Выпутавшись из покрывала, она растёрла лицо. Колени упёрлись в твёрдые кочки, и ткань брюк не скрывала изломов камня. Броня осталась в крепости, скудное наёмничье снаряжение не спасало. Из привычных вещей удалось захватить только оружие и плащ, и пробираясь по брессилианскому бездорожью она хорошо понимала, что по этой части не скучала никогда — кутаться в дешёвые одежды и пытаться отдохнуть в пещерах, не разводя огонь и успевая продрогнуть за ночь. Только в эти дни некому было греть спину, в чём она сама была виновата — она была здесь одна, сбежав по обнаруженным следам при первой же возможности. И хотя дела сподвигали двигаться дальше, этого треклятого ворона из крепости всё равно нужно было дождаться, как было условлено. Узнавать вести всё ещё оставалось её обязанностью.       Дорожная сумка валялась под рукой. Нашарив внутри полосы вяленой оленины, она кинула на скудные пожитки невесёлый взгляд. Что ж, — хмыкнула она, принявшись жевать, — избегать Денерим никогда не было привычкой умной. Хотя далеко не все привычки вообще были таковыми.       Захватив бурдюк, она поднялась и прошла к краю скалы. С возвышения открывался прекрасный вид на местность, а полесье скрывало подступы. Она сделала крупный глоток и утёрла рот запястьем, оглядываясь.       За виденьем шумных улиц, живым потоком питающих столицу, она почти не видела деревьев. Спустя годы становилось сложно сказать — что из этого красочного марева было воспоминаниями, а что разум додумывал сам. Только одно она знала точно — сидящим на троне, рука об руку с белокурой особой нежных манер его она не видела никогда. Но плохое настроение рисовало именно такие картины.       Поймав себя на угнетающих фантазиях, она поморщилась. Откинув мысли подальше, она сосредоточилась на том, чтобы разглядеть кролика.       Искать запасы или пытаться выудить из тайника старый чайник не было смысла. Стражи давно здесь не проходили. Это было видно. Ещё она знала наверняка, что многие Стражи стягивались в её эрлинг. Тех, кого она встречала, она направляла туда сама; тех, кто бродил по ближним землям, подобно ей, она надеялась, достанут слухи, распущенные её людьми.       В это время нужно было держаться вместе. Кошмары стали попусту странными, стоило справиться с тем, насколько пугающими они были, — но это слово ей не нравилось. «Пугающий». Страшный. Вселяющий ужас…       На Глубинные Тропы она не спешила.       Рассудок ощущался ясно. Опыт подсказывал ей, что в этих снах было что-то инородное, когда голос из снов нашёптывал, что опыт не может предвидеть всего. Их слова, противореча друг другу, путались, дурманя; связь с орлейским Орденом, и без того хрупкая после Мора, ослабевала как никогда. Она была бы глупа, если бы это её не беспокоило. Что-то одно заставило бы насторожиться; всё вместе вынуждало принимать меры.       Она отряхнулась. Поведя плечами, она размяла отёкшую шею, недовольно потирая мышцы, и прошлась вдоль провала пещеры. Выпрямившись, она уставилась вдаль. Над кромкой жидкого ряда листовых деревьев белело небо.       Она слышала о Корифее смутно. Об Инквизиции — ещё смутней, слишком уж от неё несло политической и церковной подоплёкой. Её это не интересовало. Может, лет пять назад она бы порасспрашивала об этом... Теперешняя она знала только основное, и даже меньше, — и этот недочёт, в итоге, стал проблемой. Она знала, что в небе появилась некая дыра, что из разлома Тени выпала некая дворянка, что та прибыла из Вольной Марки на Конклав, и что люди поспешили окрестить её Вестницей Андрасте.       Она не вникала в их дела. В последнее время её носило по землям всё больше, всё чаще она уходила в одиночку. Возможно, это стало очередной паршивой привычкой, скорей всего так и было, — но она выживала слишком часто и абсурдно, чтобы не приобрести какую-то халатность к жизни.        «Создатель, — обратилась она, когда тревога защекотала слишком настырно, — прошу, храни его от этих кошмаров».       Вздох получился уставшим. Андрасте, почему она опять скатилась к этим мыслям? Воспоминания начались с Андерса. Вспоминать его было и приятно, и тоскливо. Думать об Андерсе и Денериме одновременно оказалось особенно тяжело этим утром, потому что, в конце концов, мысли перескочили к…       Она усмехнулась.       В конце концов, мысли привычно находили свой путь к нему.       С ним всё будет в порядке, — заверила она себя. Он король. Он не позволит себе быть безрассудным. К тому же, — хмыкнула она про себя, — он, возможно, знал уже больше.       И она подсуетилась, чтобы за ним присмотрели. Ей и без того хватало забот; так хоть немного, но будет спокойнее спать. Если это возможно.       Над горизонтом замаячила чёрная точка. Она насторожились, вглядываясь, пока не убедилась — ворон. Она вздохнула, опуская скрещенные руки.       — Неужели, — прохрипела она под нос.       Застуженный сип голоса ей не понравился. Она откашлялась, прочищая горло. Гортань першило. Она прицыкнула, уже откупоривая флягу. Андерс бы справился с этим щелчком пальца (ну и, пожалуй, связкой подходящих трав); если она подхватит что-нибудь, придётся возвращаться раньше.       Друга, которым стал Андерс, не хватало. Сегодня — особенно остро.       Мысли скомкались окончательно.       Сметая те в сторону, она глянула на птицу, подлетающую ближе. Вытягивая руку, она дружелюбно позвала:       — Эй, приятель! Сюда, малыш! Ну-ну!       Взмахнув крыльями, ворон опустился и ухватился когтями за наручи. Почесав перья под клювом, она усмехнулась и потянулась к письму, привязанному тесьмой. Удерживая птицу на одной руке, пальцами второй она расправила донесение и впилась глазами в витиеватую вязь строк. Лицо её смурнело тем больше, чем дальше она вчитывалась в отрывистый доклад сенешаля.       — Письмо от Лелианы? — пробормотала она изумлённо. — Какого...       Ворон на её руке всполошился и каркнул. Она бросила на него отстранённый взгляд, комкая в руках записку. Некоторое время она раздумывала, как поступить, разглядывая маслины птичьих глаз.       Прицыкнув, она оглянулась. Засовывая смятую бумажку в нагрудный карман, она поджала губы и вскинула руку — ворон воспарил над головой, кружа короткими дугами.       Воспоминания, кажется, уходить не собирались.       Она собиралась двигаться дальше.       Бросив на посыльного ещё один взгляд, она сжала эфес меча. Под подошвой захрустела галька, когда она направилась прочь — от пещеры, от леса.       Обратно — в сторону крепости.