Сказка о справедливом султане Джафаре, коего прозывали Фа’катом и прекрасной хозяйке Оазиса Луны — несравненной Фахрийе, по прозвищу Наджямат Кул’марин.
Слава Солнцу и огню, вечным властителям над тысячью и одним миром! Привет и благословление государю над истинно верующими, господину и владыке нашему Исмаилу Багрянородному. Да благословят его Солнце и огонь и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня — до страшной ночи Киямат, когда род людской будет держать ответ перед владыками Сущего! Воистину, сказания о первых поколениях людей стали назиданием для последующих, чтобы видел смертный человек, какие события произошли с другими, и поучался, и чтобы, вникая в предания о деяниях седой старины, воздерживался он от греха, коей может низвергнуть его в пучину Джаханнама ((1) см. ниже), где душа несчастного будет обречена на вечные страдания. Хвала же тому, кто сделал сказания о древних уроком для народов последующих. К таким сказаниям, несомненно, относятся и предания народа благословенного Харада, да не померкнут над ним вечные звезды! Эти возвышенные повести и притчи, заключают в себе великую мудрость ушедших поколений и относиться к ним с небрежением и тем паче с насмешкою было бы не только неразумно, но и порою смертельно опасно. Посему дозволь мне, о великий султан, поведать тебе эту историю, дабы укрепить дух твой для будущих великих свершений. Знай же, слава и блеск Харада, что написанное ниже не досужий вымысел, а страшная правда, ибо древнее зло и по сей день таится в нечестивых руинах проклятых царств, дабы смущать ум, порочить грешное тело и убивать бессмертную душу. Знай же, о султан, что история эта началась на заре времен, когда мир был полон удивительных чудес, а в воздухе витал дух приключений. В ту давнюю пору еще не вознеслись ввысь блистающие минареты Хрисаады, юный Джелладин еще не нашел волшебную лампу джиннов, царевна Будур не познала радость полета на удивительном ковре-самолете, а первой столицей нашей великой державы был легендарный Разадан, от которого ныне не осталось и следа. И правил в нем молодой, но мудрый и отважный царь, именем Джафар, коего подданные прозвали Фа’кат — Справедливым, ибо при нем не было в Хараде места подлости и низости. Джафар рано лишился отца и матери, уже в отрочестве став круглым сиротой. Страшное моровое поветрие, пришедшее откуда-то с севера, унесло без счета жизней. А как известно, для смерти все едины — и великий султан и последний раб в каменоломнях. Из некогда большой семьи Джафара в живых остались лишь его сестра-одногодок — красавица Наджмие, чьи волосы были подобны расплавленному золоту, а глаза сияли, словно два изумруда и малолетний брат Хуфрун — черноглазый выдумщик и проказник — признанный любимец всего дворца. Обоим молодой султан заменил и отца, и мать, заботясь и любя их всем своим благородным сердцем. Не только мудрым правителем был Джафар, но еще и отважным воином, который не боялся сразиться даже с целым полчищем кровожадных ушраков, что в те давние дни часто совершали набеги на земли благословенного Харада. Войска, ведомые юным султаном, подобно смерчу обрушивались на мерзких дикарей, истребляя их без разбора. Лишь считанным единицам ушраков удавалось сбежать, дабы поведать в своих жалких селениях о страшном правителе земель дальнего Юга. Однако, где не смогла победить сила, в ход пошли коварство и измена. Ведь как среди спелых и сочных гранатов может затесаться гнилой плод, так и среди честных людей может затаиться подлый негодяй. Долго искали шпионы ушраков предателя среди поданных благородного Джафара, пока не нашли некоего Селима по кличке Пьяница, чья гнилая душа больше всего на свете жаждала золота. Прельстившись на сверкающий метал и дорогие каменья, негодяй согласился предать своего государя и завести его в смертельную ловушку. И случилось так, что на следующее утро пришел во дворец Селим Пьяница и пав на колени, стал выпрашивать аудиенции у султана, дескать есть у него, нечестица, некая важная информация о новом набеге дикарей с севера. Джафар немедля, тотчас принял подлеца, ибо давно уже подозревал, что ушраки не смерившиеся с былыми поражениями, готовят новое вторжение в земли благословенного Харада. Предатель Селим пав ниц перед благородным Джафаром, поведал ему следующее. Будучи от рождения волком пустыни — алчным до наживы туарехом, он, как это нередко проделывают его сородичи, бесцельно шатался по Алым пескам, выискивая, скорее всего, плохо охраняемый караван, на который можно было бы безнаказанно напасть и всласть пограбить. Однако его дерзким планам не суждено было сбыться, ибо Селим едва не столкнулся с крупным отрядом ушраков, что двигался по самому краю пустыни. Переборов в себе страх, волк пустыни подкрался к лагерю дикарей и подслушал разговор двух вождей, которые прячась в шатре от ненавистного им солнца, строили дерзкие планы на будущее. Из их слов выходило, что в этот раз ушраки решили не нападать всею ордой на Харад с севера, а разделив свои силы, обмануть людей и спалить Разадан до основания. Основные силы дикарей двинутся по обычному своему маршруту, отвлекая на себя воинов султана, а отряд, который повстречал Селим, тайно пройдет по краю пустыни, обойдя, таким образом, сторожевые посты людей с юга. Пока харадцы будут биться с армией ушраков, оставив беззащитными свои тылы, коварный отряд нападет на столицу, истребит или пленит ее жителей, а сам город превратит в ужасное пепелище. Услыхав такие речи, Селим тихо отполз от шатра вождей и вскочив на своего быстроногого конька, помчался в столицу, дабы сообщить благородному Джафару о вероломстве дикарей. И вот теперь, он, ничтожный раб у ног своего властителя, без утайки поведал ему всю историю от начала и до конца. К сожалению, Джафар поверил предателю, обманувшись его сладкими речами и благообразным обликом, ибо хоть Селим и был горьким пьяницей, но, когда нужно, мог выдавать себя за человека достойного и честного. Немедленно созвав военный совет, юный султан приказал своим военачальникам с войсками в тот же день выдвигаться навстречу основным силам ушраков. Сам же Джафар с отрядом конных воинов поскачет к Алым пескам, дабы оказать хитрому неприятелю достойную встречу. Вместе с этим отрядом отправился и предатель Селим. Хотя негодяй и не горел желанием ехать прямо в ловушку, но перечить султану все же не решился. И вот, когда пришел час прощания, Джафар крепко обнял своих родных: златокудрую Наджмие, чьи глаза сияли подобно чистым изумрудам и темноглазого сорванца Хуфруна, известного выдумщика и проказника. Тяжко было юному султану покидать своих родственников, не спокойно его отважное сердце, лихие, недобрые мысли лезли в голову. Видимо, те же чувства терзали и его брата с сестрой, ибо и Наджмийе и Хуфрун плакали навзрыд, умоляя Джафара не покидать Разадан, так как в Алых песках его могла поджидать страшная смерть. «Все, любимые мои, полноте рыдать и стенать. Этим делу не поможешь». мягко отстранив родных, твердо заявил юный султан. «Не забывайте, я не просто ваш брат, но и правитель великой страны, посему интересы Харада важнее моих желаний и страхов. Завтра я не убоюсь зла и выступлю супротив него во всеоружии. И да помогут мне Солнце и огонь сокрушить нечестивых дикарей и раз и навсегда изгнать их мерзкое племя с земель нашей священной родины!» «Что ж, любезный брат мой, вижу я, что сердце льва не тронут даже сестринские слезы, посему умолкаю и более не буду стараться отговорить тебя от этой затеи, коею я считаю крайне безрассудной и смертельно опасной» тяжко вздохнула златокудрая Наджмие. «Однако же дозволь мне сделать тебя маленький дар» красавица протянула Джафару маленькую ладанку, сверкающую в лучах заходящего солнца подобно ярому золоту. «В этом амулете заключено вечное сияние Солнца и огня — неразлучных сестры и брата. Пускай же их немеркнущий свет освещает тебе дорогу и развеет даже самую вязкую тьму, застилающую тебе путь домой». Сердечно поблагодарив сестру, Джафар повесил ладанку себе на шею и более не глядя на семью, легко вскочил в седло своего верного буланого коня. Звонко заиграли золотые трубы, грозно ударили боевые барабаны. Из открытых ворот древнего Разадана выехало славное войско Харада и в первых рядах его скакал молодой лев — султан Джафар, прозванный поданными Фа’кат, что значит Справедливый.***
Да проклянут нечестивых дикарей Солнце и огонь, да иссушат они их тела и изжарят души! Юный Джафар попался в ловушку мерзких ушраков, ибо не крупный отряд шел по границе Алых песков, а целая армия. Мнимые же орды с Севера были всего лишь плодом венной хитрости коварных негодяев, благодаря которому рати харадцев отправились искать пустоту. Основной же удар ушраки планировали нанести именно с Юга … К сожалению, свою роковую ошибку благородный Джафар осознал очень поздно, когда его конный отряд уже столкнулся лицом к лицу с целым войском неприятеля … Сотни стрел взмыли в воздух, дабы без разбору и жалости разить отважных сыновей благословенного Харада. Множеств отчаянных храбрецов погибли тем роковым вечером, даже не успев скрестить клинки с ненавистным врагом. Но ушраки все же недооценили воителей нашей земли, ибо те, презрев смерть, устремились на врага в отчаянной контратаке, разя всякого, кто осмелился встать у них на пути. И такова была ярость и отвага сыновей Харада, что дикари, не выдержав, стали пятиться назад, оставляя после себя целые горы посеченных и исколотых соплеменников. Все воины держались достойно, поистине проявив чудеса героической смелости, но самым отважным среди них, разумеется был сам Джафар. Его клинок косил мерзких ушраков направо и налево, никому не давая пощады. Даже гороподобные ол’ганы (2) и те, устрашившись ярости юного султана, кинулись прочь. И все же силы были неравны. Руки устали рубить и колоть, пот, перемешанный с кровью заливал глаза — смертельная усталость навалилась на героев. Тот тут, то там стали клониться к гривам коней своих сыны Харада. Приободрился враг. Вновь пошел в наступление, буквально заваливая своими трупами отважных витязей. Небо почернело от стрел, земля содрогалась от сотен ног, кровь людская лилась рекой … Поражение становилось лишь вопросом времени. Но не сдавались харадцы, с какой-то угрюмой решимостью обреченных отбрасывая назад все новые и новые волны ушраков. Не сосчитать сколько лишились тогда воинов проклятые дикари. И кабы не боялись они своих безжалостных вождей больше врагов, то давно бы уже побежали прочь, бросая на ходу оружие и знамена.***
Когда дико воющие от ужаса и злобы ушраки вновь откатились назад, дав измученным витязям несколько минут передышки, Джафар заприметил подлеца Селима, которому до сих пор удавалось не попадаться на глаза юному султану. Негодяй, стараясь спасти свою шкуру, мчался прочь с поля брани. Вонзив шпоры в бока своего буланого жеребца, Джафар, горя жаждой праведной мести, устремился за ним. «Предатель! Вот тебе моя награда!» в гневе вскричал юный султан, приподнимаясь в стременах и замахиваясь на завывшего от ужаса Селима. Правильно говорят, что порою осознание скорой смерти может вселить отвагу даже в самое недостойное сердце. Зарычав от бессильной злобы, Селим попытался защититься, обнажив кривую саблю. Изрыгая из своих уст чернейшие из проклятий, предатель атаковал благородного Джафара, стараясь одним ударом рассечь тому шею и плечо. К счастью рука труса дрожала и провидение уберегло юного султана от смерти, но острый клинок Селима сумел-таки навредить Джафару, срезав с его шеи золотую ладанку — подарок златокудрой Наджмийе. Позолоченный амулет слетев с царственной шеи, упал в переметную суму, затаившись на время от любопытных глаз. Тем временем Селим, завопив от ярости, вновь напал на султана. Ха! Куда ему было тягаться с самим Джафаром по прозвищу Фа’кат. Яростно сверкнул султанский клинок и голова Селима, словно перезрелая дыня, полетела наземь. Однако не долог был миг триумфа. Острая стрела ушрака вонзилась в спину Джафара, едва не вышибив того с седла. Но юный султан сумел удержаться, пускай глаза его и застлала пелена боли. Захрипев, Джафар упал на гриву своего верного коня и лишился чувств. Молодой правитель уже не видел, как пали все его люди, так и не приняв позорное предложения мира из рук подлых дикарей. Не видел он и мерзкие акты глумления над поверженными. Ничего не видел Джафар, ибо конь его, подобно стреле, несся прочь от ужасного поля брани, где верещали и отвратительно хохотали торжествующие ушраки. Быстро сообразив, что ненавистный им султан сумел вырваться из их хитроумной ловушки, вожди дикарей приказали своим воинам, верхом на вечно голодных кыз’гы курт (3), догнать юного правителя и непременно привести его к ним живым и здоровым. Последний приказ был вызван не добросердечием ушраков, ибо данное чувство неведомо этим тварям. Нет! Вожди желали заполучить Джафара лишь для того, чтобы обречь человека на безумные пытки, где душа умирает прежде тела. Но злобным кыз’гы курт было далеко до быстроного жеребца юного султана. Казалось славный конь не скачет по дюнам и барханам, а буквально парит над ними, едва касаясь остывающего песка копытами. Вскоре вечно голодные чудовища ушраков стали выдыхаться, более не желая преследовать отчаянного беглеца. И сколько бы их наездники не понукал кыз’гы курт острыми шпорами, сколь бы не хлестали кнутами и вожжами, чудища наотрез отказались продолжать ночную погоню. Посему пришлось злобным дикарям возвращаться к своим вождям не с чем, прекрасно при этом осознавая, что не все из числа неудачливых охотников доживут до рассвета.***
Джафара разбудило чудесное женские пение. Казалось, что и не человек то поет вовсе, а прекрасная пери (4), что порхает над цветущими лугами в колдовские лунные ночи. И столь прекрасна была та неземная песня, что на глазах султана выступили слезы умиления. Боясь, что это сказочное пение может в любой миг прерваться, Джафар осторожно приоткрыл веки, дабы лицезреть ту, чей голос был так нежен и сладок. Юный султан находился в роскошно убранном шатре, наподобие тех, в которых живут вожди туарехов — шейхи пустыни. Джафар лежал на мягком ложе, а удивительная певица, скрестив ноги, восседала на множестве подушек, перебирая длинными изящными пальцами струны сладкозвучной керан (5). Легкие, почти воздушные одеяния певицы, скорее подчеркивали, чем скрывали ее несомненные прелести, на лицо же была кокетливо опущена полупрозрачная вуаль, оставлявшая открытыми лишь большие и выразительные агатовые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Между двумя молодыми людьми находился маленький декоративный столик, где золоченые подносы с разнообразными яствами соседствовали с изящными графинами, полными алого, словно свежая кровь, вина. Но для Джафара этого столика вместе с роскошным шатром, да и со всем честным миром уже не существовало. Он буквально утонул в этих чародейских глазах, что с лукавою улыбкой взирали на него. «Не стоит притворяться, мой юный царевич, я вижу, что ты уже пришел в себя» музыкально рассмеялась певунья, откладывая керан в сторону. «О, Солнце и огонь! Кто ты, прекрасная незнакомка?» вскричал Джафар, приподнимаясь на локте. «При рождении меня нарекли Фахрийе, но мой народ зовет меня Наджямат Кул’марин» на этих словах пленительная незнакомка смахнула с лица своего прозрачную вуаль. «Звезда пустыни …» одними губами прошептал юный султан, ибо красота певуньи поражала. Волнистые кудри Фахрийе были темнее ночи, идеально гладкая кожа, что твой мрамор, слегка припухлые, словно после долгих поцелуев губы, алели, подобно закату в канун жаркого лета. Смелые росчерки бровей выгодно подчеркивали удивительные очи. В маленьких аккуратных ушках покачивались изумительной работы серьги, в причудливом свете свечей сверкающие ярым золотом. Тонкую лебяжью шею украшало бесценное ожерелье из алмазов и рубинов. Но все эти камни и металлы блекли перед естественной красотой их владелицы. Джафар второй раз за эту ночь подумал, что видит перед собою не смертную женщину, некогда зачатую во грехе, а легконогого духа, решившего навестить его в столь поздний час. «Где я? Что это за место? Да и на этом ли я еще свете? Возможно, ратная удача отвернулась от меня, и я погиб от стрелы ушрака и ныне пребываю в благословенных садах аль-фирдауса (6), где чистые духом могут жить вечно, а прекрасные пери и гурии (7) услаждают взор великих героев и мудрецов былых времен». Пленительная певица вновь засмеялась. «Нет, мой юный царевич, ты не погиб от коварной стрелы и злодейский меч не сразил тебя в вихре кровавого боя. Ты находишься в моих владениях — среди вечнозеленых пальм и чистых ключей Айын Аль’камар — Оазиса Луны — последнего оплота кури’м инслаад’хаан — народа дюн». «Признаться … я никогда не слыхал о подобном месте. Однако же, как я попал сюда? Последнее, что я помню, это дикий вой сотен ушраков и страшную боль между лопатками …» И тогда удивительная Фахрийе поведала Джафару о том, что произошло после того, как он потерял сознание. Оказалось, что верный буланый конь султана спас хозяина, уйдя от погони дикарей, неутомимо скача по ночной пустыни, все дальше и дальше заходя в ее таинственные глубины. Так мчался скакун два дня и три ночи, пока на рассвете третьего дня его не увидели дозорные народа дюн, что охраняли подступы к Оазису Луны. По дорогим латам наездника и богатой сбруи его коня, люди Фахрийе быстро поняли, что перед ними не простой солдат, а знатный воитель. Сперва народ дюн решили, что воин мертв, но уловив слабое, прерывистое дыхание, дозорные, не мешкая ни секунды, понесли раненного к шатру своей повелительницы. Народ дюн почитал Фахрийе за мудрую и опытную врачевательницу, коей были открыты порою запретные тайны. Вот и сейчас прекрасная девушка не сплоховала: стрела была извлечена из тела, рана промыта и перевязана, впавший в беспамятство султан напоен целебным отваром. Но даже после всех этих процедур, Джафар еще целые сутки провел в постели, мечась в бреду и бормоча горячечные команды уже давно павшим бойцам. Лишь сегодня утром горячка спала, а к ночи юный султан уже открыл глаза. «И ты все это время провела у моего ложа?» вскричал восхищенный султан. «Да. Ведь я искренне беспокоилась о тебе» вновь улыбнулась Фахрийе. Нужно ли говорить, что юный Джафар испытывал к очаровательной незнакомке не только чувство благодарности, но и нечто иное, нечто, рождающееся в непостоянном сердце людском. Султан глядел на прекрасный лик Фахрийе и не мог насмотреться, слушал ее мелодичный голос и не мог наслушаться. Все поражало его в ней, все восхищало и очаровывало. И, что самое главное, и девица была благосклонна к его чувствам, которые Джафар и не думал скрывать. Ведь разве могли лгать многозначительные взгляды, которые она бросала на краснеющего юношу, разве могли лгать чарующие улыбки и звонкий, словно колокольчик, смех, звучащих так волнующе, так призывно. Любовь!.. Сколькими поэтами ты воспета, сколькими философами осмеяна. Но не смотря на все это, именно она движет судьбами смертных, меняя порою историю целых царств и народов.***
Три дня и три ночи провел Джафар в Оазисе Луны, но для юного султана это время пролетело, словно мгновение. Казалось, молодой человек навек утратил счет времени, проводя дни и ночи напролет рядом со своей любимой. Джафар и Фахрийе взявшись за руки, гуляли лунными ночами по удивительному оазису, где в разноцветных шатрах жил молчаливый народ дюн. Странные, но удивительно красивые были эти люди — молчаливые, но приветливые — могущие и за целый день не проронить и слова, но всегда встречающие гостя своей госпожи радостными улыбками. Горбоносые и меднокожие мужчины народа дюн брили свои головы на лысо, оставляя лишь по бокам две пряди иссиня-черных волос, свои хорошо развитые, поджарые тела они украшали браслетами и ожерельями, из одежды предпочитая только богато расшитую юбку и высокие сандалии до середины икры. Внешность же их женщин могла поразить любого, ибо казалось, что ты попал в благоухающие сады ан-на’има, где каждый следующий цветок прекраснее предыдущего. Одетые в легкие покрывала и просторные шальвары, прелестницы порхали среди пальм и кущей чудного оазиса, в свете луны превращаясь в настоящих волшебниц из сказки. Такого количества красавиц в одном месте Джафару, признаться, еще не доводилось встречать. Как тут не влюбиться? Но сердце юного султана уже было отдано все без остатка сладкоголосой Фахрийе. Единственное, что удивляло юного султана, что в Оазисе Луны он за все эти три дня и ночи, ни разу не встретил малого ребенка или дряхлого старика. Но, как объяснила Джафару прекрасная певунья в том нет ничего удивительного, ибо по древней традиции ее народа — малые и немощные обитают в поселениях у Черных гор, не отправляясь в кочевья по пустыни вместе с молодыми и сильными представителями племени. И все же, не смотря на все эти странности, не было для юноши времени слаще, чем прогулки под луной рядом с Фахрийе. Молодые люди могли часами бродить по пальмовым аллеям или же, притомившись, отдыхать у небольшого озерца, расположенного в самом сердце Оазиса Луны. «Ты знаешь, почему это благословенное место зовут Оазисом Луны?» как-то раз спросила Фахрийе, когда они вдвоем сидели на берегу озерца. «Признаться, я никогда не задумывался об этом» несколько пристыженно улыбнулся Джафар. «А ты погляди, юный государь, на прозрачные воды этого озера. Что ты видишь в нем? А?» лукаво сверкнули очи Звезды пустыни. «Ничего не говори, Джафар, я уже знаю твой ответ. Ты видишь ее — нашу заботливую хозяйку и ласковую госпожу — вечную и сияющую Аль’камар». И в тот дивный миг юный султан готов был поклясться всем, что ему свято и дорого, что прозрачная вода в озерце засияла чистым серебром, отражая колдовской свет полной луны в ночных небесах. Джафар задрожал от переполнявших его чувств, стоило ему поглядеть на свою возлюбленную, ибо в переменчивом лунном сиянии Фахрийе приобрела пугающе божественную красоту: ее густые волосы темным облаком окутали нежное фарфоровое личико, на котором загадочно и обещающе сверкали поразительные очи певуньи. Более не в силах сдерживать себя, султан бросился к Фахрийе и заключив тонкий стан красавицы в свои крепкие объятия, стал покрывать страстными поцелуями ее лицо, шею, грудь … Не будем же мешать влюбленным, беззастенчиво подглядывая за ними, скажем лишь, что в ту ночь, мужчина и женщина познали друг друга, став на миг единым целым и достигнув того пика блаженства, что ведом лишь натурам пылким и страстным. Однако о разговоре, что произошел между Джафаром и Звездой пустыни в предутренний час мы все же упомянем, так как, можно с уверенностью сказать, что именно с тех памятных слов история эта повернула к своему неожиданному финалу.***
И сказал тогда Джафар по прозвищу Фа’кат избраннице сердца своего — несравненной Фахрийе, что звалась среди молчаливого народа дюн Наджямат Кул’марин: «О, прекрасная Фахрийе, о радость сердца моего, о алая роза, что нежданно расцвела среди песков священного Харада, будь же моей женою, стань мне верной подругой и утешением в дни лишений и суровых испытаний». Долго молчала певунья из Оазиса Луны, терзая этим сердце и душу юноши, пока, наконец, не поглядела на него своими колдовскими очами и, надобно заметить, что не мог отважный Джафар выдержать пронзительный взгляд этот, стушевался, почувствовав тревогу и неуверенность, потупился стыдливо. «О, Джафар, названный верными подданными своими Справедливый, о лев пустыни, о радость и надежда священного Харада, о, гроза ушраков и прочих нечестивых дикарей, прежде чем дать тебе ответ, вынуждена я рассказать тебе о тайне, что издревле довлеет надо мною и над всем народом дюн» так начала свой сказ прекрасная Звезда пустыни. «Знай же, о великий султан, что я не простая женщина и в жилах моих течет кровь могучих царей и чародеев древнего мира, с незапамятных времен служащих призрачной Аль’камар. Их колдовская сила перешла и мне по праву первородства, посему многое в этом мире открыто очам моим и немало потаенных сил подвластны воли моей. Не случайно мои люди нашли тебя в пустыни умирающим от отравленной стрелы ушраков. Это я увидела тебя с помощью магии и … иных средств, знать о которых, тебе не следует, ни по полу, ни по званию. И именно благодаря чародейству вернула я тебя к жизни, очистив кровь твою от скверны нелюдей. И даже пение мое, что так очаровало тебя, тоже есть следствие моей магии, ибо я могу повелевать не только материальными предметами, но и явлениями высшего эфира и мира пери и джиннов. Я — колдунья и чародейка, предсказательница и знахарка и таковыми являются и мои подданные — молчаливый народ дюн. Согласно древнему обету, мы — кури’м инслаад’хаан — предпочитаем дневному свету лунное сияние, так как последнее дает нам великую силу и власть над незримым. Вот поэтому подданные мои, как, впрочем, и я, редко, когда покидаем шатры свои в дневное время, выходя на улицу лишь в неверный час сумерек. Теперь, о, Джафар по прозвищу Фа’кат, ты знаешь обо мне все. Согласен ли ты еще просить меня стать твоею женой или извечный страх перед неведомым уже оттолкнул тебя от меня, и ты мечтаешь лишь об одном — быстрее покинуть приветливый Оазис Луны?» глаза Фахрийе вновь лукаво сверкнули из-под густых черных ресниц. «О, прекрасная Звезда пустыни, слова твои больно ранят мое сердце, ибо слышу я в них неверие в меня и мой разум. Знай же, прекрасная Фахрийе, что я уже давно понял, что ты не простая смертная, как и народ твой — молчаливые, но прекрасные кури’м инслаад’хаан. Но осознание этого не отвратило меня от тебя, а лишь сильнее разожгло огонь любви в моей душе. Да будьте ты хоть легконогой пери, сошедшей с небес на грешную землю, я не перестал бы любить тебя меньше, чем сейчас!» И сказав это, вновь обнял Джафар Фахрийе и уста возлюбленных соединились, таким образом подтверждая их желания и намерения. Три дня и три ночи пробыли они вместе, вновь познавая друг друга, соединяясь и бренным телом, и бессмертною душой. На рассвете же четвертого дня, вышла из шатра своего Звезда пустыни и сообщила молчаливому народу дюн о твердом решении своем соединиться узами священного брака с благородным Джафаром — повелителем и защитником славных людей Харада. Молча закивали тогда ее подданные, беспрекословно подчиняясь выбору своей госпожи. Весь день, презрев давние обеты, они готовились к намечающему торжеству: в отрадной тени пальм слали дорогие кхандийские ковры с подушками и валиками, подле ставили декоративные столики, на которых изысканные кушанья будут подаваться на фарфоровой посуде из далекой восточной страны Цонг-Танг, а сладкое вино разливаться по золоченным кубкам. Пир готовился на весь мир! «О, прекрасная Фахрийе, зачем так спешить?» удивился Джафар. «Поскачем же в столицу моего царства — славный Разадан и там уже по законам и обычаям сыграем свадьбу, вверив свое счастье и свою судьбу нетленным Солнцу и огню». «Увы, возлюбленный жених мой» развела руками Звезда пустыни. «Но не дозволено мне давать клятвы перед алтарями твоих богов, ибо в тот же миг лишусь я своей колдовской силы, превратившись в обычную смертную женщину, чей выверен срок и удел». «Однако из-за этого я не стану любить тебя меньше» рассмеялся юный султан, нежно обнимая избранницу своего сердца. Но Фахрийе была непоколебима в своем решении и Джафару в конце концов пришлось уступить и согласиться провести свадебную церемонию по обычаям кури’м инслаад’хаан. Церемония должна была произойти на закате, невеста со служанками удалилась в свой шатер, готовиться к предстоящему торжеству, а юный султан был целый день предоставлен самому себе. О, великие и нетленные Солнце и огонь! Если бы вы только знали, как изнывал Джафар от нетерпения, бесцельно слоняясь по дорожкам и тропинкам оазиса.***
И случилось так, что изменчивая дорога этой сказки привела юного Джафара к древним развалинам, находящимся у самого лунного озера, подле которого он так часто гулял с прекрасной Фахрийе. Юный султан, разумеется, уже наблюдал остов этой старинной башни издалека, но ни разу к ней так и не приблизился. И вот теперь Джафар подле нее. Но, что он видит? Возле полузасыпанных песком руин стоит новенькая коновязь и к ней привязан …. Великие боги! Старый друг — его верный буланый конь. С радостным криком бросился юный султан к старому товарищу, обнял, прижавшись щекой к теплой морде боевого скакуна. Видимо и буланый конь был рад встречи с хозяином, ибо заливисто заржав, озорно лизнул Джафара. «Старый друг, верный товарищ в битве и на охоте, как я рад тебя видеть» быстро заговорил султан, с любовью разглаживая ладонью буйную гриву жеребца. «Каюсь, да простят меня нетленные Солнце и огонь, что в пылу страсти к прекрасной Фахрийе я совсем позабыл о тебе … Но, что это?» Глаза Джафара изумленно расширились и он, наклонившись, подобрал золотую ладанку, что лежала в песке у самых копыт буланого скакуна. «Великие боги! Да этого просто не может быть! Ведь … ведь это та самая ладанка, что подарила мне на прощание моя славная сестрица — златокудрая Наджмийе». И было это правдой, ибо юный султан держал в руках бесценный дар своей сестры, потерянный в битве и вновь обретенный в Оазисе Луны. Быстро соорудив из застежки на своей куртке веревку для ладанки, Джафар водрузил ее на законное место — на свою грудь.***
И стоило так поступить юному султану, как случилось с ним нечто странное и необъяснимо тревожное. На миг славному Джафару даже почудилось, что он теряет зрение, ибо картина пред его очами поплыла и покрылась осязаемой рябью, словно он смотрел на мир через проточную воду. Но не успел султан по-настоящему испугаться, как удивительные метаморфозы с его зрением прекратились, и он вновь обрел способность нормально видеть. Но … ЧТО он увидел! Великие солнце и огонь! Пейзаж пред его глазами за какие-то считанные секунды претерпел разительные изменения. Куда-то подевался, словно он и не существовал никогда вовсе, удивительный Оазис с дарующими тень пальмами и серебристыми озерами. Вместе этого пасторального пейзажа Джафара окружали зловещего вида руины, а вокруг, куда не кинешь взор, расстилалась бескрайняя пустыня, чей песок был красен, словно свежо пролитая кровь. Юный султан не сумел скрыть дрожи отвращения, когда пригляделся к статуям, фрескам и лепнине, до сих пор украшавшим стены и портики некогда величественных зданий. Подобной мерзости ему еще никогда не доводилось видеть. Казалось, что эти глумливые шедевры могли выйти только из-под руки безумнейшего из безумцев. Да и сама архитектура нечестивых руин, где, казалось, напрочь отсутствовало понятие о какой-либо привычной нормальному человеку геометрии, вызывала самые отталкивающие ассоциации. Неизвестно, как бы поступил дальше Джафар, если бы не два голоса, донесшиеся из-за остова роковой башни. Говорившие, видимо, особо не таились, так как юный султан к своему ужасу расслышал каждое слово из их беседы. «Демоны тьмы! Я порядком устал от этого притворства. Кода уже наша повелительница разрешит разделаться с этим надменным сосунком?» глухо пробасил мужской голос. «Ну? Чего ты молчишь? Ответь мне, Тирия». «Проклятье на твою пустую голову, Агенор» прошипела женщина. «Спешка все может испортить, и мы навечно останемся в этом могильнике». «Но мы все хотим его крови! Разве нет?» в голосе Агенора почувствовалось плохо сдерживаемое нетерпение. «Согласна, что находиться рядом с живым, и не испить его крови, мука для детей Мормо». хихикнула Тирия. «Но лишь этот варварский царевич может вывести к’ха-гоморр из того плена, на который нас обрекли проклятые колдуны-яфетиды». «И что тогда произойдет, когда мы окажемся на свободе?» «Тогда, мой милый Агенор, мы обрушимся на царства варваров, обернувшись страшным проклятием на их земли. Реки иссохнут, тучные пастбища оскудеют, а пышные сады сгниют. А из тьмы веков во всем своем блеске и величии вновь восстанет царство Гоморра и …» женщина выдержала многозначительную паузу «… и живые позавидуют мертвым». Джафар по прозвищу Фа’кат, разумеется, был человек не робкого десятка, но в тот зловещий миг его пронизал самый настоящий ужас. Ибо молодой правитель понял, в каком логове змей очутился. Воспоминания из детства всесокрушающим потоком нахлынули на него, заставив горло пересохнуть, а сердце тревожно сжаться. Гоморра — проклятое светлыми богами царство сластолюбцев и нечестивцев, клоака похоти и безумной жестокости, ужас на земле, место, где черная воля победила саму смерть и мертвые разгуливают наравне с живыми. Пожалуй, не было человека в славном Хараде, будь то мужчина или женщина, который не знал бы страшных легенд и сказок, повествующих о первых поколениях их предков, что томились в неволи у безумных гоморрцев, чья жестокость была равна их нравственному падению. Знал эти истории и султан Джафар и от сего знания кровь застывала у него в жилах. Как же поступить? Как вырваться из этой западни, устроенной ему омерзительными гулями? Выступить против всей их своры с мечом в руке и славно погибнуть, сражаясь со сластолюбивыми кровососами не на жизнь, а на смерть. Но будет ли она — эта смерть? Ведь гули из древней Гоморры могут обречь юного султана на куда более страшную участь, погубив его бессмертную душу. Нет! Ужас и отвращение исказили благородные черты Джафара. Стать одним из них … Солнце и огонь! Подобной участи он не желал даже заклятым врагам. Да что там говорить, презренные ушраки и то не заслуживали столь страшного наказания! Будучи от рождения смелым и волевым человеком, Джафар единожды приняв решение, никогда не менял его. Так же поступил он и в это раз. Юный султан затаился, дожидаясь пока Агенор и Тирия уйдут восвояси. Как только двое гулей отправились по своим делам, Джафар, не мешкая ни секунды, отвязал своего скакуна и вскочив в седло. Стараясь особо не шуметь, молодой правитель, пригибаясь к гриве верного жеребца, направил его прочь от проклятых руин.***
И был миг, когда Джафару показалось, что он сумеет без помех покинуть логово гулей, ибо гоморрские развалины остались уже позади, а впереди расстилались безбрежные пески великой пустыни. Но стоило юноше только подумать о подобном, как за его спиной раздался пронзительный дикий вой, полный нечеловеческой злобы и ярости. Оглянувшись, султан почувствовал, как волосы на его затылке подымаются дыбом. Отвратительная нежить быстро заметила его пропажу! «Народ дюн» споро вылезал из темных провалов древних руин и в быстрых, суетливых движениях его мало, что напоминало человека. Гули скорее походили на омерзительных насекомых, что быстро перебирая руками и ногами, ползли по стенам, колоннам и по обвалившимся крышам древнего гоморрского города, дабы помешать Джафару покинуть его нечестивые пределы. Лица кровожадной нечисти изменились до неузнаваемости: ненависть и жажда людской плоти исказили некогда приятные черты, превратив их в отвратительные личины первородного зла, незамутненного моралью и честью. Мужчины и женщины, без разбору, оглашая окрестности кошмарными воплями, протягивали к юному султану руки, будто желая схватить его своими когтистыми лапами за развевающиеся одежды и стащить с коня. Более не мешкая ни секунды, Джафар дал шпоры своему верному коню. Но … Нетленные Солнце и огонь! Верный буланый жеребец, казалось, прирос своими копытами к земле, не в силах сделать и шага. Снова колдовство, снова нечестивые чары! Проклятая земля древнего народа не желала отпускать пленников. За спиной юноши завыли еще громче и к великому страху своему он услышал дробный топот десятков, если не сотен ног, словно по следу его шел целый отряд тяжелой харадской пехоты. На свою беду Джафар вновь оглянулся … О, нетленные Солнце и огонь! До конца дней своих будет он жалеть об этом, ибо картина, представшая его взору, могла свести с ума даже самого стойкого из людей. Из недр омерзительных руин, подобно муравьям из разоренного муравейника, выплескиались все новые и новые орды гулей. Лишь немногие из них сохранили подобия человеческого облика, остальные являлись существами столь кошмарными, что не найдется таких слов во всех языках мира, дабы описать их внешность. И все, все они выли, с вожделением взирая на замершего от ужаса юного султана. Безотчетный страх сковал все члены Джафара и погибнуть бы ему тем вечером, кабы его рука нечаянно не задела бы ладанки сестры его — златокудрой Наджмийе. И стоило пальцам юноши коснуться золота священной реликвии, как бессилие ужаса спало с него и с его коня. Повернувшись лицо к алым пескам, Джафар помчался прочь, молясь великим богам, дабы они, вняв его отчаянным мольбам, помогли быстрее покинуть этот проклятый край. Вдруг кто-то с разбегу прыгнул на круп его скакуна. Несчастный зверь, почуяв нового «ездока», истошно заржал, ибо безошибочным звериным нутром своим определил в нем свою скорую и страшную смерть. Задрожал от ужаса и Джафар, так как обвившие его грудь руки были ему хорошо знакомы. «Любимый, свет очей моих, отрада дней и ночей, куда ты так спешишь? Зачем покидаешь Оазис Луны? Может быть, твои уши устали от моих песен, а очам наскучило мое лицо? Возможно, тебе более не приятно мое юное тело, что ты так сильно сжимал своими стальными руками воина, когда страсть жаркими волнами накатывала на тебя, доводя до исступления и сводя с ума? А, может быть, ты устал от моих ласк и поцелуев? Ну, любимый, чего ты молчишь? Скажи хоть слово. Прошу, умоляю!» Несчастный Джафар застонал, до боли сцепив зубы, ибо все нутро его бунтовало против расставания с прекрасной Фахрийе, буквально требуя ответить на зов неземной певуньи. Но … но она же гуль! Проклятая великими богами нежить! Отвратительное создание, добровольно избравшее тьму и отринувшее от себя все человеческое. Но она же Фахрийе! Фахрийе!.. И этим все сказано! Почувствовав внутреннюю борьбу и сомнения юноши, чародейка удвоила свои усилия. «О, Джафар, недаром прозванный верными подданными своими Справедливый, о лев пустыни, о радость и надежда священного Харада, о, гроза ушраков и прочих нечестивых дикарей, отпусти поводья своего скакуна, обернись ко мне, обними, утешь свою птичку, согрей ее своею любовью!» И был миг, когда решимость Джафара дрогнула и пальцы его ослабели, выпустив поводья буланого жеребца. Весь мир перестал для него существовать, исчезнув в мороке сновидений, осталась лишь одна она … Фахрийе — Звезда пустыни — Наджямат Кул’марин! Волнистые кудри ее были темнее ночи, идеально гладкая кожа, что твой мрамор, слегка припухлые, словно после долгих поцелуев губы, алели, подобно закату в канун жаркого лета. Смелые росчерки бровей выгодно подчеркивали удивительные очи. В маленьких аккуратных ушках покачивались изумительной работы серьги, на закате сверкающие ярым золотом. Тонкую лебяжью шею украшало бесценное ожерелье из алмазов и рубинов. Но все эти камни и металлы блекли перед естественной красотой их владелицы. Ибо не могла смертная женщина, некогда зачатая во грехе и рожденная в боле и муках быть столь прекрасной! Фахрийе походила скорее на легконогий дух, что, презрев древние законы, решил навестить своего избранника и спустился для этого с небес на землю. И всю эту удивительную красоту, всю эту трепетную негу, он, презренный Джафар, готов был откинуть, выбросить на обочину, умчаться, куда глаза глядят, променяв блаженство вечных садов джанната на безрадостную мглу Джаханнама, где проклятые души стенают, тщетно моля о снисхождении. Но … Но все еще можно исправить … Еще не поставленна финальная точка в этой истории. Нужно лишь обернуться к несравненной Фахрийе, своему сердцу и своей жизни, и … заключить ее в крепкие объятия, которые не разомкнутся до страшной ночи Киямат, когда ночь станет днем и миру придет конец. Звезда пустыни выиграла этой бой. Юный султан не в силах более сопротивляться демоническому искушению, повернулся к ней. Глаза их встретились, с жадностью поглощая друг друга и …***
Было у славного султана Джафара еще одно прозвище, данное ему не за дела его, а за особую примету во внешности. Кх’ас аль-Унн Тутам — Серебряный вихор. Так прозвали харадцы своего правителя, ибо его курчавые волосы цвета вороного крыла навек получили неизгладимую отметину любви к немертвой красавице. Белая прядь, отливающая чистым серебром, до конца дней напоминала Джафару о его поступке, в тревожных снах возвращая в тот роковой миг, когда жизнь его висела на волоске.***
Безжалостной молнией сверкнул кинжал Джафара, по рукоять войдя в высокую грудь прекрасной чародейки. Был он острее бритвы, а замысловатая вязь старинных заклятий и наговоров, нанесенная на сталь чистым серебром, украшала его поверхность. Страшно, тоскливо и протяжно, закричала удивительная Фахрийе, медленно сползая с крупа коня. Последний раз встретились глаза султана Джафара и женщины, что продала свою бессмертную душу в обмен на вечную молодость и красоту. И глядя в эти прекрасные очи Джафар чувствовал, как сердце его разрывается на части, не в силах перенести подобной боли. Сердце людское странная и необъяснимая вещь, полная загадок и противоречий. Ибо как по-другому можно объяснить любовь человек к бессмертному чудовищу — отвратительному гулю. Но факт остается фактом, глядя в расширившиеся от боли и удивления глаза прекрасной Фахрийе, Джафар готов был умереть вместе с нею, так как эти умирающие очи — были очами его любви. Но вот Фахрийе пала с буланого коня юноши на быстро остывающий песок великой пустыни и более уже не поднялась на ноги. Безжалостная и терпеливая смерть наконец-то пришла за нею. Словно по мановению волшебной палочки трепетное тело красавицы стало рассыпаться в прах. Но благородный Джафар этого уже не видел. Без чувств свалился он на гриву своего коня, во мраке глубокого обморока найдя утешение от дикой боли раненного сердца.***
О, благородный Исмаил, султан и повелитель рощ и пустынь благословенного Харада, вот мы незаметно и подошли к окончанию этой истории, которая начавшись, как старая добрая сказка, завершается столь страшно и печально. Но неужели это уже конец? Спросишь ты, о, краса и гордость нашего края. Нет. Ведь напоследок я, верный твой слуга, поведаю, что же дальше произошло с отважным Джафаром, коего подданные за благородство прозвали Фа’катом, а за седую прядь в смоляных волосах — Кх’ас аль-Унн Тутам. Верный буланый конь и тут не подвел юного султана, умчав его, лишившегося чувств от пережитых потрясений, прочь от проклятых богами руин, в бескрайние пески алой пустыни. Там то беглецов и обнаружили воины-туарехи, что, решив поохотиться, в этот раз зашли чересчур уж далеко от своих кочевий. Быстро смекнув, что в их руки попал не простой пустынник, а человек благородного происхождения, волки пустыни поспешили к своему вождю — шейху. А тот, сразу узнав своего государя и повелителя, постарался, как можно быстрее доставить его в древний Разадан, от которого ныне не осталось и следа. Целую неделю провел юный Джафар в бреду: он метался по взбитым простыням, стенал и плакал, безуспешно призываю любовь свою — несравненную Фахрийе. Верная сестра его — златокудрая Наджмийе, чьи чистые очи были подобны изумрудам — не отходила от любимого брата и день и ночь, протирая высокое чело его мокрой тряпицей и смачивая побелевшие губы целебным отваром из хрустального кувшина. Да что там кроткая Наджмийе, даже Хуфрун — черноглазый выдумщик и проказник — и тот стал в тот решающий час серьезным мальчиком, который откинув былые шалости, всячески старался помочь любимой сестре и не менее любимому брату. Вечная хвала Солнцу и огню! На утро восьмого дня свершилось чудо, лихорадка отступила и Джафар впервые осмысленно посмотрел на окружавший его дивный мир. И увидев подле своего ложа верных брата и сестру, юный султан дал волю чувствам: плача, словно малое дитя, он обнял Наджмийе и Хуфруна, коих, видимо, уже не чаял более увидеть. Родичи его тоже не скрывали своих эмоций и слезы радости текли из очей их.***
Но славный султан Джафар по прозвищу Фа’кат был не обычным человеком, а великим властителем, который не привык проводить время в праздном досуге и лени. Как только Джафар почувствовал, что к телу его возвращается сила, юноша незамедлительно созвал диван. Верные советники и царедворцы доложили своему государю, что орды нечестивых ушраков, что коварно замышляли уничтожить великий Разадан и посеять ужас и неверие среди славных харадцев, наголову разбиты, их вожди убиты, а воинства стали прокормом для ненасытных стервятников. Возрадовалось от этих вестей отважное сердце молодого льва, но еще более темная история отравляла его бессмертную душу. И стали просить тогда Джафара его советники и царедворцы, дабы он поведал им, что так гнетет его все эти дни. И там, в окружении убеленных сединами старцев, султан рассказал им свою необычайную историю и в конце испросил совета, как же ему поступить дальше. И выслушали его почтенные старцы, степенно кивая головами, соглашаясь, что их благородному правителю, да и всему славному Хараду грозила смертельная опасность, ибо древние гули — страшный и беспощадный враг. Чудо из чудес, что Джафару удалось вырваться из коварной ловушки, устроенной подлыми кровососами. Так говорили почтенные старцы, пока слово не взял самый мудрый из них — Фируз бен-Гиур — мастер над шептунами и прознатчиками, чья кожа была цвета эбенового дерева, а глаза сияли таинственным золотым светом. Этот неординарный человек принадлежал к древнему народу яфетидоф, коей в восходних землях кличут еще Девятым коленом Рода царей. Весь диван уважал многомудрого Фируза, прислушиваясь к его редким, но всегда дельным советам. «О, великий султан, прозванный в народе за свою мудрость Фа’катом» низким гласом заговорил мастер над шептунами и прознатчиками. «Хвала нетленным Солнце и огню, что уберегли тебя от древнего зла проклятой Гоморры, в чьих нечестивых руинах до сих пор разгуливают немертвые. Но не стоит так рано радоваться, предаваясь никчемному почиванию на лаврах, ибо сей проклятый народ хитер и изобретателен. Он до сих пор вынашивает планы мести славным людям Харада, а в особенности нам — яфетидам, ибо мои предки в старые времена уже сражались с гоморрцами и сумели в конце концов победить их черную магию». «И что ты предлагаешь нам делать, почтенный Фируз?» вопросил Джафар, восседая на Львином троне. «Дозволь мне собрать, о, султан, отряд из мужей опытных и отважных. Благородное воинство быстро найдет нечестивые руины, где ты провел столько дней, обманутый хитроумными чарами гоморрской колдуньи». «Что вы будете делать, когда найдете те развалины, затерянные среди алых песков великой пустыни?» «Прошу тебя о снисхождении, о, надежда и радость Харада, но я не могу этого сказать ни тебе, ни еще кому-нибудь. Знай только, что древняя мудрость моего племени станет ведомому мною отряду верным оружием, с помощью которого мы надежно запечатаем норы гулей и кровопийц». И повелел тогда Джафар Фирузу бен-Гиуру собрать со всех земель харадских отважных молодцев и выступить святым воинством супротив нечестивых порождений теней и ночи. Сам султан хотел идти в бой, словно простой ратник, но мастер над шептунами и прознатчиками отговорил юного правителя, пускай и сделать это было, ой, как не просто. Хараду нужен был правитель, ибо угроза со стороны ушраков с севера никуда не делась, да и на кхандийской границе было не спокойно — дикие племена варьягов, презрев давние клятвы и обязательства, вновь нападали на торговые караваны. С тяжелым сердцем согласился с доводами Фируза Джафар, разумом, правда, понимая, что старик прав. Около двух недель ничего не было слышно об экспедиции бен-Гиура, пока одной ненастной осенней ночью в Разадан не прискакал сам мастер. И хотя его темные одеяния обратились в лохмотья, а тело покрывало множество шрамов, золотые очи яфетида пылали торжествующим золотым огнем. «О, великий султан, слава и гордость священного Харада, гули … побеждены!» торжествующе заявил Фируз бен-Гиур, пав на одно колено перед благородным Джафаром. «Отрадно это слышать. Но, где же отважные мужи, что выступили под твоим началом супротив проклятых кровососов?» вопросил своего верного слугу юный правитель. «Увы, государь, но все мои люди погибли в борьбе с гулями. Отчаянные храбрецы! Каждый из них стоил в бою семерых! Они сражались отважно и без оглядки, положив без счету омерзительной нежити, но бороться со злом всегда тяжело и вступивший на этот кровавый путь должен быть готов к тому, что уже никогда не вернется под родной кров» помрачнел старый яфетид, чье чело избороздили крупные морщины. «Но смерть этих витязей не была напрасна. Они сумели увлечь гулей яростной сечей. Я же тем временем произнес могучие слова власти, которые не смогу повторить здесь, под светлыми сводами твоего дворца, о, султан, ибо уста мои запечатаны давнею клятвой. Древнее знание моего народа навек закрыло норы кровососов, превратив руины древнего гоморрского города в надгробную плиту для орд гулей. «Значит с тлетворным наследием нечестивой Гоморры наконец-то покончено?» обрадовался юный Джафар. «Всей душой я хотел бы сказать тебе, да, о, повелитель. Но это, к сожалению, далеко не так. Некогда Гоморра была велика и обширна и границы ее простирались далеко на восток и юг. Это была страна богатых городов, могучих твердынь и роскошных дворцов. Даже на землях благословенного Харада осталось еще немало подобных руин, где нашли себе укрывище немертвые порождения ночи. Мои скромные умения помогли избавить род человеческий лишь от одного такого гнезда. А подобных гнезд может быть раскидано по земле десятки, если не сотни. И придет час, когда нам или нашим предкам будет суждено скрестить клинки с выходцами из могилы в последней и решающей схватке, дабы решить, кто будет править миром — дети Солнца и огня или же гнилостная отрыжка бездны Джаханнама!»***
На этих словах старого яфетида заканчивается эта сказка, но приключения благородного Джафара продолжаются. Юному султану еще предстоит победить чудовищного дива (8), что долгие годы терзал племена кхандийцев и варьягов, освободить из заточения и влюбиться в прекрасную царевну Будур, повстречать могущественного джинна, пролететь на ковре-самолете по ту сторону рассвета и даже побывать в волшебно-прекрасной стране Цонг-Танг, где правит великий император У-Ди, но все это уже совсем другая история …Данная сказка взята из книги достопочтенного Теофраста Корнелиуса «Волшебное покрывало Востока: Мифы и предания древних Харада и Кханда», где сей достойный муж в вольном пересказе открыл державам Запада красоту и мудрость полуденных земель. 2770 год Третьей эпохи мира сего.
Глоссарий: 1) Джаханнам (букв. ад) — в харадской и кхандийской мифологии наиболее распространённое название «геенны огненной» или ада, аналог западного Утумно. 2) Ол’ганы (букв. тролли) — харадский вариант произношения слова «олог хай», что на Чёрном наречии означает «племя троллей». 3) Кыз’гы курт — буквально «злой волк», харадский эквивалент западному слову «варг». 4) Пери, пари, пайрика — прекрасные сверхъестественные существа, появляющиеся в образе женщины. Пери оказывают помощь своим земным избранникам. Посланцами и исполнителями их воли являются подчиняющиеся пери волшебные звери и птицы. Появление самих пери сопровождается необыкновенным ароматом и благоуханием. Пери — весьма могущественные существа, способные вступить в схватку и победить злых демонов и джиннов. Падающие с небес звёзды являются признаком такой битвы. Аналогом пери могут служит феи у народов Запада. 5) Керан (Ауд, Мархер) — лютня у жителей Харада и Кханда. 6) Аль-фирдаус (джаннат, ан-на’им) — благословенный край, райские сады в мифологии харадцев и кхандийцев. 7) Гурии (от харад. «прекрасная, шикарная) — райские девы, которые будут супругами праведников в раю. Утверждается, что гурии обладают поразительной красотой, находятся в шатрах в райских садах, подносят правоверному фрукты и шербет, а в их объятиях правоверного ожидает приятное общение и бесконечное блаженство. 8) Дивы, дэвы — сверхъестественные человекоподобные существа из мифологии Кханда, имеющие вид уродливых великанов. В Хараде дивами зовут злых духов, терзающих неправедные души.