Супергерои носят белый халат

Вечером, незадолго до ночной смены, ей звонит Игорь. Сдал алкаша, получил пиздюлей от Костяна, остался жив. Оксана хрюкает в трубку и ищет в бесконечных карманах зажигалку. «Слушай, я хотел кое-что спросить». Голос Игоря слегка подрагивает. А потом он начинает бормотать без остановки о том, как же классно иметь в помощницах толковую медсестру — никакой пиздец не страшен. Как классно, когда вы — команда, и знаете действия друг друга наперёд. «Мидориев, короче. У меня смена такими темпами закончится», — говорит Оксана и поджигает сигарету. Игорь молчит пару секунд, будто собираясь с мыслями, а затем выдаёт: «Можешь дать номер своей медсестры?» Оксана давится дымом. Земля, кажется, уходит из-под ног. Она знала, что рано или поздно это случится. Как давным-давно говорила прибухнувшая Нинка: «Если долго смотреть на Мидориева, можно увидеть, как он выходит замуж». Оксана тогда, помнится, отмахнулась и выпила ещё парочку шотов. Внутри была глупая уверенность, что никуда Игорь не денется, и как в диснеевских мультиках, всё у них будет долго и счастливо. Только вот потом случился третий курс, их раскидали в больницы помощниками медсестёр на практику. Оксана попала в урологию, где ей было ужасно скучно. Воняло бабками, постоянно собирали какие-то анализы мочи и бесконечно меняли «писечные» катетеры. Оксана честно высиживала свои законные пять часов в процедурном кабинете и неслась домой, радуясь, что конец практики стал на день ближе. Игорь же попал в реанимацию. И загорелся. Будто кто-то зажёг в нём лампочку на тысячу ватт. Окружающая действительность померкла. Осталась лишь просторная палата на шесть коек и пациенты внутри неё. Обвитые проводами с головы до ног, с бесконечными шнурами от капельниц, с новыми синяками от катетеров на руках. Балансирующие на грани жизни и смерти, упорно норовящие сорваться в пропасть, вытаскиваемые супергероями в белых халатах; именно они стали тем путеводным светом, ради которого Игорь когда-то и пришёл учиться на врача. Костян тогда знатно бесился. Мало того, что этот сраный ботан вечно дышал ему в спину, так ещё и собрался на ту же специальность идти учиться. Костян психовал и курил, срывался на окружающих чаще обычного и громогласно обещал «извести в уничижительном смысле этого горе-повторюшку». Игорь лишь виновато улыбался и снова приходил в отделение ни свет ни заря, пропадая там почти до ночи. Тогда, глядя в его светящиеся глаза, Оксана пообещала себе не мешаться. Ведь с ней он горел не так — долго, сильно, ярко. Рядом с ней он затухал. И Оксана боялась, что отнимет у него самое ценное — его работу. «Ну и дура», — сказала ей тогда прибухнувшая Нинка. «Дома и надо затухать. А то к тридцатнику можно совсем выгореть». Тогда Оксана не послушала её, отмахнулась от таких, казалось бы, глупых слов. Ей было девятнадцать, и она решила принести что-то зарождавшееся между ней и Игорем в жертву работе. В жертву, о которой никто не просил. Она все ещё была рядом — готовая поддержать в любой момент, отвечавшая на звонки в любое время дня и ночи. Выслушивавшая бесконечные истории со смен. Она так же радостно улыбалась и говорила, как это круто — найти себя и своё место в медицине. Только больше не прижималась к тёплому боку Игоря робко и якобы невзначай, не касалась мимолётно его руки, не обнимала его в порыве чувств, уткнувшись холодным носом в горячую шею. «Друзья так себя не ведут», — напоминала Оксана себе и закуривала ещё одну сигарету, надеясь пристрастием к никотину задушить все чувства к Игорю. Практика закончилась, начались каникулы, а затем незаметно наступил четвёртый курс. Игорь всё так же бегал на дежурства в больницу, Оксана всё так же старалась убедить себя в их дружбе, Нинка всё так же звала её ебанашкой. А потом, когда стало совсем невыносимо, ей позвонили со скорой и предложили поработать у них медсестрой. «Оксан, я что-то не то сказал?» — она вздрагивает от тихого голоса Игоря в трубке. Вздрагивает и хлопает себя ладонью по лбу. Игорю стоило неимоверных усилий попросить у неё номер Аськи, а она застрадалась, как идиотка. «Сейчас сброшу», — говорит она и отключается. Что ни говори, а всё равно больно, как будто вернулась в лето третьего курса, когда она своими руками пустила личную жизнь по пизде. На душе паршиво, и к тому же их объявляют по громкоговорителю. «Мальчик, тридцать пять, сломал руку», — сообщает Аська, пряча карточку в чёрную папку. Оксана моментально веселеет и гаденько хихикает, вспоминая, кто сегодня дежурит в травме. До нужного дома они добираются минут за пятнадцать. Водитель витиевато матерится, обещая поиметь мать тех, кто додумался ставить шлагбаум на въезде в нужный двор, во всех известных и не очень позах. Оксана с Аськой переглядываются, смеются и вылезают из машины. До подъезда идти недалеко, можно и размяться. Дверь в квартиру им открывает невысокая хрупкая блондинка. Смахивая со щёк слёзы, она дрожащим пальцем указывает на дверь в комнату. Оксана с Аськой успевают переглянуться, понимая: будет что-то интересное. В принципе, они оказываются правы. Худой длинный парень лежит на полу, корчась от боли. Одной рукой он шарится в поисках опоры. На другую Оксана глядит мельком и понимает, что всё могло бы быть и лучше. Лучевая кость, порвав кожу, торчит из раны, обнажая свой неровный край. «Удачно приземлился, ничего не скажешь. Ася, давление и наркоту по вене. Дама, ищите носильщиков и готовьте одеяло», — командует Оксана, подползая к пациенту и осматривая рану. Сосуды не задеты, уже хоть что-то хорошее. При должном обезболивании до больницы доедет в сознании, и на поправку пойдёт довольно быстро. «Доктор, тут одна проблема…» — Оксана на автомате протягивает руку, забирает выписки, бегло просматривает их и замирает. В груди закипает жгучая досада, и, сделав пару глубоких вдохов, чтобы не орать, Оксана говорит: «Ася, надевай две маски. На этого покалеченного тоже. И мне дай. А Вам, женщина, стоило бы предупредить диспетчера, что мазок положительный и пневмония есть. Тогда никого не зовём, тащим стул». Аська, закончив выполнять назначения, выскакивает из комнаты, возвращаясь через пару мгновений с табуреткой в руках. Мужчина дрожит уже больше от страха, косясь на кость, торчащую из руки. Оксана жалеет, что нельзя забинтовать всё это великолепие, чтобы не шокировать неподготовленных людей — иначе отломки сместятся ещё сильнее. Травматологи за такое им спасибо не скажут. «Так, дорогой. Осторожно встаём, руку держим выше локтя и двигаемся к выходу. Станет плохо, сразу садишься на табуретку. Её понесём за тобой до самой машины. Тебя бы по-хорошему на носилках тащить, но ты заразный, а нас трое девчонок, надорвёмся. Ключи от шлагбаума есть? Отлично. Тронулись». До машины они добираются долго. Аська тащит чемодан, Оксана периодически подставляет табуретку пациенту. Его жена идёт рядом, поддерживая за здоровую руку. В салон они затаскивают его втроём. Мужчина хмурится и шипит, но больше никаких номеров не выкидывает. Оксана косится на Аську и показывает палец вверх: наркотики работают на ура. Она роется на полках, достаёт небольшие пакеты. Кидает два Аське, один относит водителю со словами: «Одеваемся и в областную». Возвращается в салон. Аська уже натянула на себя белый комбинезон с капюшоном (и когда только успела?), теперь завязывает белые бахилы под коленками. «Вам перчатки как надо или как обычно?» — спрашивает она. Оксана показывает два пальца и начинает одеваться сама. В защитных костюмах плохо всегда. Летом жарко, зимой холодно. Но правила остаются неизменными, приходится им подчиняться. Полупрозрачный белый комбинезон с трудом налезает на зимнюю куртку, предательски треща по швам. Оксана с досадой думает, что надо бы поменьше жрать. И решает не надевать бахилы. Остальные части костюма надеваются быстро: респиратор, очки, две пары перчаток. Пациент, глядя на их сборы, растерянно хлопает глазами и бормочет что-то про перелом, а не пневмонию. Аська поджимает губы и стучит в окошко, соединяющую кабину водителя и салон, мол, поехали. Над их головами зажигаются синие маячки, и пронзительный вой сирены разрывает вечернюю тишину. Машина трогается с места. Оксана достаёт телефон и набирает знакомый номер. После пары долгих гудков трубку снимают, и сонный мужской голос интересуется, чего ей надо. «Через пятнадцать минут жду тебя на рандеву в приёмнике. Прихвати защиту», — говорит Оксана и быстро отключается. За оставшееся время ей нужно написать направление на госпитализацию и карточку. До больницы они доезжают с ветерком. Перед въездом на территорию Оксана стучит в окошко водителю и кричит, надеясь, что её услышат: «Нам к изолятору!» Их уже ждут. Ещё издалека она замечает высокую фигуру в болотно-зелёном комбинезоне. Фигура машет руками и даже, кажется, что-то кричит. Едва машина тормозит у входа, дверь открывают снаружи. Первое, что видит Оксана — огромные тёмно-карие глаза, озорно блестящие за толстыми защитными очками, и мокрые пряди красных волос, выбившиеся из-под двух шапочек. «О, девчонки! Вы когда успели в гондоны нарядиться?» — спрашивает фигура. Оксана фыркает и отвечает, стараясь не заржать: «И тебе привет, Эдик». Он приседает в полушутливом поклоне, а сам смотрит ей за спину, на пассажирское сидение — оценивает масштаб бедствия. «Неплохо так господин навернулся. Ну да ничего — подлатаем. Пойдём-ка, родимый», — бодро говорит он и аккуратно помогает выбраться пациенту из машины. «Фентанил* сделали? Девчонки, да вы мои зайки. Было бы разрешено многожёнство — женился бы на обеих завтра же!» Аська улыбается краешком губ, а Оксана помогает вести пациента и интересуется, знает ли о планах на свадьбу Нинка. И куда девать малыша Лёху. «Не романтик ты, Уракина. Потому и одна», — бурчит Эдик и открывает дверь в изолятор приёмного отделения. С наступлением осени и очередной волны этого ебучего вируса больница выглядит печально. Больше половины персонала нет — ушли в соседний корпус, полностью переоборудованный под лечение тяжёлых пациентов с пневмониями. Медсестёр стало раза в два меньше — они с удвоенным усердием бегают туда-сюда, стараясь облегчить жизнь оставшимся врачам, которых теперь тоже в разы меньше. Пациента они кладут на кушетку. Эдик что-то быстро говорит подбежавшей как нельзя кстати медсестричке в таком же болотном комбинезоне. Оксана краем уха улавливает что-то про рентген, анализы, операцию. «Зови анестезиолога, пусть смотрит перед наркозом, только пусть гандон натянет. И это, зови его нежнее. Он сегодня не в духе». Оксана замирает. Она, кажется, понимает, о каком анестезиологе идёт речь. Игорь как-то рассказывал, что в связи с пандемией почти все реаниматологи ушли в красную зону, в чистых отделениях осталось неприлично мало врачей, вот Костяна и остальных токсикологов попросили вернуться к истоками и выходить на дежурства в чистое отделение анестезиологии-реанимации. Деваться было некуда, все согласились. И теперь встречаться с Костяном приходилось на порядок чаще. «Эдик, могу я идти? А то твой анестезиолог слишком любит общаться со мной. И это далеко не взаимно», — жалобно просит она. Эдик стягивает с себя очки, чешет затылок и рассеянно кивает. Оксана бредёт к выходу, по пути стягивая с себя верхнюю пару перчаток. Им ещё предстоит дезинфицировать машину. Удовольствие то ещё — в темноте и по холоду опрыскивать салон ужасно вонючей жидкостью из пластиковой бутылки. Но что поделать. Техника безопасности, чтоб её. Аська сидит в салоне и говорит с кем-то по телефону. Из-за респиратора голос звучит приглушённо, но Оксана всё равно слышит то, что, наверное, слышать не стоит. «Игорь? Да, помню. Вы же забирали у нас того алкаша сегодня. Что-то случилось?» Сердце в груди предательски сжимается, накатывает какая-то дикая апатия. Оксана кусает губы и смотрит на часы. Время ещё есть, торопиться никуда не надо, и она отходит подальше — покурить. Едкий дым впивается в лёгкие, и дышать становится немного легче. Оксана устало моргает, выдыхает тонкую струйку дыма и слышит за спиной знакомый хриплый голос: «Ну и какого пидораса вы подкинули мне на этот раз?» Оксана глубоко затягивается и нервно хихикает. «И тебе привет, Костян», — говорит она, не оборачиваясь.