«У тебя моя свобода»

Одинокая автозаправочная станция среди густого леса редко встречала посетителей. Наверно, поэтому она и одичала, как зверь, долгое время не знавший человеческой ласки. Стекла внутреннего помещения уже давно никто не мыл, единственными живыми существами здесь казались мухи, жужжащие из каждого угла. Пара шлангов у колонок протекала, но заправляющимся водителям всегда по чистому везению этого тусклого места доставался целый, поэтому никто не жаловался, а хозяин и не желал впустую тратить свое время на проверку оборудования - его больше волновал сон. Да и сама станция, словно дремала, оттянув своей паутиной Морфея всю округу: тут даже птицы не пели. Именно эту заправку Кайл и выбрал местом их вынужденной остановки. У парня слипались глаза, в животе урчало от голода, а мочевой пузырь сдавал позиции – Кайл не привык справлять нужду среди деревьев, и даже самый загаженный общественный туалет был для него более притягателен, нежели лоно природы. На востоке солнечный луч прорезал сгущающийся туман и осветил его, как розовая неоновая вывеска стрип-клуба. Владелец станции от хлопка входной двери вздрогнул и выпрямился, рукавом стирая с кассового аппарата свою слюну, накапавшую на кнопки во время его сладкой дремоты. Кайл, воспользовавшись уборной, чуть повеселел и, набрав сухих закусок, типа чипсов и питательных батончиков, купил себе еще и кофе. Вкус у черной густой жидкости был наиотвратительнейшим – должно быть, вместе с кофейными зернами машина перемолола дюжину подохших от жары или скуки мух. Стаканчик с дьявольской смесью был отправлен в мусорку, как только Кайл вышел из магазина. Увидев еще одну машину в таком глухом месте в столь ранний час, Кайл несколько удивился, но потом его изумление переросло в настоящий шок. Он узнал в другом автомобиле «тойоту», которую впервые заметил в дождливый день конца мая. Тот, кто вел ее, стоял у электрического столба, поддерживающего связь сотни километров гудящих проводов. Из-за облака дыма лица поначалу было не разобрать, но последние сомнения развеялись, едва курильщик вышел из смога, повисшего в режущем щеки, холодом воздухе. - Эти мили стоили такого выражения твоего лица, - ухмыльнулся Картман, быстро подходя к застывшему Кайлу. - Я слишком устал для разговоров с тобой, - отрубил тот. Он действительно чувствовал себя неважно и, раз уж не удалось взбодрить разум кофеином, думал о получасовом сне, способном дать иллюзию наличия сил. А Эрик, естественно, был непреодолимой помехой на пути к желаемому. – Можешь позвонить мне и оставить свое сообщение. Я обязательно его прослушаю, а пока – убирайся. Кайл попытался обойти Эрика, но жиртрест дернулся в ту сторону, куда он направился, и преградил собой дорогу. - Ты сердишься из-за Петти? Ну прости меня, я просто хотел тебя раздразнить. – Картман пригласительно раскинул руки в стороны, ожидая горячих объятий, но Кайл только шарахнулся назад, удерживая при себе бумажный пакет с покупками. - Не хочешь обнять своего любимого Эрика? - Ты пьян, - презрительно сморщился Кайл от резкого запаха перегара и все же успел проскользнуть к своей машине. – Единственное, чего я хочу от «своего любимого Эрика», это то, чтобы он сел в свою «тойоту» и уехал туда, откуда притащился. Но не успел он и дверцы распахнуть, как его насильно развернули к себе и буквально прибили всем весом тела к отцовскому гибриду. Из лопнувшего пакета градом посыпались шоколадки и пачки чипсов. Разбитые, искусанные женщиной и вымазанные ее помадой губы нашли рот Кайла и приникли к нему грубо лишь в первые мгновения, пока Брофловски бился, оказывая сопротивление и сцепив зубы. Однако характер поцелуя сменился, как только Кайл, которому предусмотрительно зажали нос, чтобы не мог сделать им ни единого вдоха, - это было так по-детски! - открылся. Лютый напор уступил перед непривычной нежностью, будто Эрик целовал не разбитого и уничтоженного его же поведением Кайла, а того Кайла, что впервые без слов сказал ему «да» на их любовном ложе в доме Тестабургеров. Ладонь Картмана поймала занесенную и замершую в полете руку Кайла, и их пальцы сплелись, как у героев-любовников в книгах, где такой жест является наивысшим проявлением привязанности. Холод металла кольца вдавился в кожу, и Кайл понял, что это не столько выражение любви, сколько проверка, на месте ли подарок, и напоминание о том, чья Кайл собственность, пока носит его. Если бы только Барбара, безмятежно смотрящая сны, сейчас раскрыла глаза, она бы увидела сцену, заставившую даже небесное светило, отчасти выкатившееся из-за горизонта, залиться алым румянцем. - Она хочет в Денвер, и мы едем туда, - выпалил Кайл, часто дыша. Картман был еще слишком близко, чтобы сердце смогло вернуться в привычный ритм работы. - Денвер? – хмуро переспросил Эрик. – Понятно. Ты хочешь быть с ней рядом? - Да. Она не такая, как ты считаешь. Она уже осознала свою ошибку, и я чувствую, что могу ее простить. – Картман попытался вытянуть свою руку из тесного сплетения, но Кайл ему не позволил этого сделать, удержав. – Не в том смысле. Я люблю ее как того, кто меня по-настоящему понимает. - А я люблю тебя. - Хорошо же ты нализался джина. - Могу повторить еще раз. - Ты можешь хоть иногда вести себя по-взрослому? Повисло молчание, резко перебитое ни с чего заработавшим приемником под самой крышей магазинчика – его повесили так высоко, чтобы не утащили технику, видимо. Играла какая-то песня восьмидесятых, делавшая ситуацию еще более нелепой. Кайл остро осознал, что хочет ответить взаимностью на слова Эрика. Это было бы правильно, так, как надо, но произнесенное признание дало бы им обоим ложную надежду. Хоть кто-то должен был мыслить трезво, и единственным способным на это был Кайл: они скоро разъедутся по колледжам и университетам, а встречаться будут лишь на каникулах да праздниках. Что это за любовь такая? Она никому не принесет добра. А о том, что они оба парни, черт побери, и говорить нечего. Как они смогут рассказать обо всем своему окружению? Их не поймут. Ранним утром двадцать пятого июня Кайл Брофловски понял, что пришла пора принимать тяжелые решения, не совпадающие с его желаниями. - Возьми это. Поешь, алкоголь должен быстрее выветриться. А потом поезжай домой, Эрик. – Он вручил Картману поднятые с асфальта батончики, стараясь не смотреть ему в глаза. – Нам нужно ехать, иначе мы не успеем к полудню в Денвер. Когда автомобиль стремительно развернулся, чтобы выехать с заправки на шоссе, в заднее стекло врезалась одна из шоколадок, оставленных Картману в качестве платы за его чувства. В четвертом классе это, может, и сработало бы, но точно не сейчас. Кайлу была понятна злость Эрика, но от этого не становилось легче. Он вцепился в руль, выжимая из двигателя максимальную мощность, и сжал губы в тонкую полоску. Тоска крутила внутренности. Ранним утром двадцать пятого июня Кайл Брофловски впервые жалел о том, что детство кончилось, а вместе с ним из его жизни исчезало все самое ценное.