lovedrunks

джихун всегда был для него этой кашемировой мягкостью, такой теплой, манящей и нежной, домашним теплом, какао с зефиром, светлым деревом кухонных тумбочек, лампочками гирлянды на карнизе, дорамами из восьмидесятых с горько-сладким саундтреком. горьким – потому что слезы. сладким – потому что топленый шоколад и бальзам для губ с земляникой, такой подростковый, им пользовался джихун и не стеснялся, разглядывая себя в каждой отражающей поверхности. гуаньлинь прятался в выцветшей нэви-блу худи, доставшейся ему от хена, который давно уже вырос из сказок. гуаньлинь был неловким, он не знал, как правильно признаваться в чувствах, не знал, было ли тактичным просто поймать джихуна за руку и притянуть к себе, и сцеловать с его губ весь тот дешевый бальзам с приторным химическим запахом, а потом отпустить и посмотреть, как покраснеют его щеки, как задрожат ресницы, как он отвернется несмело и отойдет, а потом может быть даже разозлится и даст гуаньлиню пощечину, и гуаньлиню будет больно, потому что джихун все еще оставался мужчиной, но это определенно будет стоить того, ведь сделает гуаньлиня счастливым. джихун потянет тонкими пальцами за мятые шнурочки его худи. гуаньлинь предложит порубиться в скайрим и поесть мармелада. – только недолго, у меня еще домашка. – как скажешь, – гуаньлинь улыбнется своей фирменной улыбкой, довольной и хитрой, а джихун при взгляде на него лишь вздохнет и заберется с ногами на диван, набросит на плечи плед и потянется за геймпадом. конечно, все это происходило лишь у гуаньлиня в голове. – ты сейчас закрываешься в комнате и не мешаешь, окей? – спокойно наставлял джихун, а после практически силой (что выглядело достаточно нелепо, учитывая их разницу в размерах) затолкал гуаньлиня в собственную спальню и захлопнул дверь. гуаньлинь вздохнул. прошла, быть может, всего минута, как джихуновы шаги отдалились, на всю квартиру раздался звонок, через несколько секунд – девчачий лепет и смех, шорох одежды, пакетов с едой на вынос, предложение джихуна помочь с пальто. голоса немного притихли и исчезли, наверное, в обеденной, когда гуаньлинь сумел отлипнуть от двери с мутной прозрачной вставкой и осмотреть комнату. на идеально застеленной джихуновой постели мирно пылился одинокий плюшевый кролик. – привет, дружище, – гуаньлинь за мягкую светло-серую лапу притянул его к себе и усадил на колени. – он и о тебе вспоминает, только когда ты нужен? – гуаньлинь мимолетно кивнул в сторону двери, а после с тоской взглянул кролику в пришитые неживые глаза. – понимаю. только спустя несколько минут гуаньлинь осознал, что на полном серьезе разговаривал с игрушкой, и, отбросив кролика обратно на подушку, запустил дрожащие пальцы в волосы. рыться в джихуновом шкафу, ящиках, тумбочках, коробках, – не особо хотелось, ведь гуаньлинь и так отчетливо представлял, что мог там найти. тонны разноцветной одежды, разной плюшевой дребедени, свитеров и кардиганов, кашемировых шарфов на зиму, плетеных браслетов и вязанных перчаток, всей этой хенд-мэйд дребедени, которой джихун занимался в свободное время, пока гуаньлинь пил холодное, дешевое, дрянное чешское пиво и курил одолженную у охранника мини-маркета сигарету, стоя в собачьем холоде под этим самым мини-маркетом, сломанной и мигающей, бледно-изумрудной неоновой вывеской. у гуаньлиня после зала четыре раза в неделю горели огнем натертые ладони, а джихун заклеивал прыщики и кошачьи царапины детскими пластырями. на его кухне пискляво и звонко смеялась девушка-счастливица, а гуаньлинь одиноко тосковал в запертой комнате, будто надоедливый ребенок. не путайся под ногами. спрячься. исчезни. гуаньлинь все-таки сдался и выудил из джихунова шкафа мягкую, ярко-розовую пижамную кофту. она пахла порошком, кондиционером, лавандой и ландышами, ванильным мороженым, миндалем и детским шампунем. гуаньлиню такому, насквозь пропахшему сигаретами и грязной улицей, было стыдно даже просто держать ее в руках. все в джихуне было слишком красивым, хорошим и чистым, словно он бережно хранил и вытачивал себя для человека, который сможет ему соответствовать. гуаньлинь не мог и не хотел пытаться. он мечтал о дне, когда джихун просто заметит его настоящего, такого глупого и пустого, не знающего ничего о японской поэзии, классическом театре, португальском вине или видах домашней рассады, во всех смыслах бедного, но с уязвимым и добрым сердцем, открытым нараспашку лишь для него одного. девушка смеялась громче, с кухни и коридора доносились шаги, джихун крикнул что-то о том, что принесет из кладовой бокалы; чуть позже – раздался звон стекла, включился телевизор, музыкальный канал, полуночные попсовые песни о любви какого-то нового инди-бэнда. гуаньлинь щелкнул кнопкой на ночнике в форме смешного мишки и забрался на чужую кровать прямо в джинсах. он уснул, крепко прижимая к себе плюшевого кролика.