lovedrunks

когда уену тринадцать и его волосы почти касаются плеч, сан впервые заплетает ему косички. – ты этому где научился? – восторгается уен, заглядывая в маленькое поцарапанное зеркальце и несмело касаясь косичек руками. – сестра, – просто отбрасывает сан, усаживаясь на диван за его спиной и отодвигаясь подальше, так, чтобы ноги не касались пола. он всегда отвечает так. односложно и просто. не терпит лишних объяснений и описаний. деталей. информации. уен привыкает к этому достаточно быстро, хоть и очень болезненно, – ему самому ведь охота обсуждать все на свете двадцать четыре на семь. энциклопедии с динозаврами, школьные учебники биологии, атласы звездного неба, схемы конструкций космических шаттлов, наука мироздания во всей своей красе и преисполненности, таинстве и в то же время удивительной простоте для уена – важнее, выше, лучше, чем. – сан, – в шесть ему тянут маленькую детскую ладошку с песком под неровными ноготками. – чхве сан. уен привыкает к тому, что рядом с саном он в основном разговаривает сам с собой. ему становится как-то легко и естественно выпускать эти слова в пустоту, в пропасть, на ветер. но почему-то все равно так страшно оказывается (спустя десять лет, когда уже взрослый пацан, а не дворовая шпана) формировать несуразно в слова, как непослушный затвердевший пластилин, чувство, похожее на привязанность. уену шестнадцать, и сану шестнадцать тоже, они растут одновременно, а вырастают почему-то в совершенно разных людей. разноцветная шнуровка на кедах уена контрастирует со строгими туфлями сана, даже их школьная форма – темно-серая и почти оранжевая, – отличаются до нелепости, когда сана переводят в дорогой авторитетный лицей. они остаются друзьями, даже когда расстояния между ними становится больше и больше, сан все еще приходит к уену, когда может, после уроков, пьет мятный чай и разглядывает его суккуленты на всех подоконниках, изредка улыбается, молчит, когда уен говорит, и это так по-родному тепло, что уен цепляется за этот момент, как за одеяло – после ночного кошмара в детстве. однажды они держат друг друга за мизинчики, сидя во все той же тесной комнатке уена, в окружении все тех же выцветших и пожелтевших обоев, на том же пыльном диване со съехавшим набок покрывалом. все меняется, уен давно обрезал волосы, сан немного похудел, начал носить линзы, а не очки, подрос, вытянулся, похорошел. перестал таскать уену охапки одуванчиков со двора, потому что однажды заметил жука на одном из них. – ты такой хороший, – решается произнести вслух уен. сан мягко жмется щекой к его плечу. – ты почти всегда молчишь, а значит, ты вряд ли скажешь что-то, что могло бы меня ранить. он не ждет абсолютно никакого ответа, но, к его неподдельному удивлению, сан все-таки отвечает: – я не собираюсь тебя ранить. неясно зачем уен говорит: – спасибо. когда уену девятнадцать и он оканчивает последний класс старшей школы, они с саном впервые целуются. это получается даже как-то комедийно, как поцелуй, к которому ты мог бы готовиться по учебникам. но о таком не пишут учебников, а потому уен делает все исключительно так, как сам чувствует. ему кажется, что чувствует он плохо. ладони сана – чуть выше локтей уена, его губы влажные и мягкие. уену приятно и совсем не хочется ни отстраниться, ни отвернуться. когда он отрывается, то видит улыбку на чужих губах. уен понимает, что они больше не лучшие друзья, но это не пугает его, потому что он не теряет сана, а словно находит его заново, но в какой-то иной ипостаси. – ты мне нравишься, – решается сказать уен. – и ты, – сан выдыхает, мимолетно коснувшись губ тыльной стороной ладони, – мне. они пока не знают, что делать с этим, но непременно что-нибудь придумают.