lovedrunks

в тэхене всегда было чуть больше молчания, чем голоса, чуть больше чистоты, чем грязи, и, в конце концов, – чуть больше доброты, чем нужно. и плавный мягкий голос без капли дрожи, голос, который чонгук услышал сначала, а после – увидел тэхена всего, и в голос его он влюбился гораздо раньше, чем в лицо, мысли, слова. в быту тэхен не меняется отнюдь, оставаясь таким же, как на миниатюрной эллиптической сцене местного бара, – не пытается особо красоваться, но приковывать к себе все взгляды у него получается и без этого. без труда. тэхенов голос втекает, как коньяк из надкушенной конфеты, прямо чонгуку в едва-едва разомкнутые губы. в тэхене действительно больше молчания, чем голоса, и голос этот он хранит так, будто его возможно растратить. будто он боится растратить его. чонгук возвращается с работы, всегда невыразимо уставший, желающий только поскорее помыться и лечь в постель, а тэхен встречает его поцелуем в висок и шлейфом жасминового парфюма. золотом тонких браслетов на запястьях, браслетов, которые могут (случайно, конечно) поцарапать чужие плечи в вальсе и/или объятиях. парадоксально, но любит тэхен очень тихо. готовит ужин сам, не спрашивая, что чонгук предпочел бы поесть, ходит, как танцор, бесшумно и пластично, держа идеальную осанку. все в нем отзывается грацией, пестрит ею, при том что сам тэхен остается невыразительным пятном темной водолазки и классических брюк. чонгук приваливается к дверному проему – бокал вина в руке, часы и браслет на голом запястье. эти браслеты у них с тэхеном парные еще со старшей школы. тогда все над ними подшучивали, называя влюбленными голубками, а они злились и бунтовали, не уставая повторять, как это важно – быть кому-то другом или и вовсе человеком без названия, просто быть рядом, без любви и романтических жестов. любовь вышла из моды, ребята. любовь вышла из моды – татуировка курсивом у чонгука под левой ключицей. а потом случился тот один поцелуй на первом курсе университета, на крыльце общаги, под дождем, чонгук прикрывал голову учебником по экономике и целовал тэхена, не успевшего даже выплюнуть черничную жвачку, так крепко, будто по пунктам вычеркивая все их прошлое. когда тэхен подумал об этом, он оттолкнул его от себя – несколько резче, чем изначально планировал. ты же не хочешь сказать, что мы. и чонгук просто улыбнулся. точно так же, как улыбается сейчас, как улыбается всегда, когда видит тэхена. тэхен научился не реагировать на эту улыбку, даже когда она щекочет ему справа от кадыка и заставляет потереться о плечо подбородком. да не смотри же ты так. столовая ложка оливкового масла отправляется на хорошо разогретую сковороду. отвернись. тэхен берется за нож – необходимо нарезать мясо одинаковыми тонкими полосками и окунуть в готовый маринад каждую. пожалуйста. – может, сыграем свадьбу? этот по-детски разноцветный браслет выглядит чуждым элементом пазла во всей этой картине тонких, изящных тэхеновых рук, обвитых змеями платины и золота. но снять его не получается все равно, даже спустя столько времени. тэхен чуть ли не давится воздухом. вздрагивает рука с ножом. – никогда не поверю, что ты способен быть семейным человеком. – проблема лишь в этом? – чонгук посмеивается, отпивая вина. нет, отвечает тэхен сам себе, не отрываясь от нарезки мяса к ужину. проблема в том, что я больше не уверен, что все еще знаю человека, который только что сделал мне предложение. / в школе чонгук из хулиганья, а тэхен – из тех, кто это самое хулиганье всячески покрывает. добрый прилежный мальчик, готовый при случае отклониться от собственных принципов и всеобщих правил, только лишь чтобы чонгук ему улыбнулся и показал этот свой коронный большой палец – самый главный и важный знак одобрения, какие там медали и грамоты, – издалека, пока сам тэхен – на школьном крыльце, в осеннем ветре, который волосы и так и сяк, ловит черную челку, будто бабочку сачком, тэхен обнимает учебники и жмет их сильнее к себе, и браслет на его запястье накаляется, будто желая оставить ровный ожог на коже. а чонгук запрыгивает на велосипед и уезжает – смотреть какие-то уличные драки или есть мороженое с миловидными девчонками в кафе, пока есть мороженое еще достаточно тепло. тэхен с ним поехать не может, так как остается на дополнительные занятия. и тэхену сулят блестящее будущее, в отличие от чонгука. вот только когда они вырастают, все случается наоборот, потому что тэхен забывает свои учебники и факультативные курсы по всем возможным школьным предметам и находит в себе голос. а чонгук – по этому самому голосу – находит его. и когда они лежат в кровати, плечом к плечу, виском к виску, тэхену кажется, что он еще тогда, в выпускном классе, забыл о чем-то очень важном, из-за чего вся его жизнь пошла наперекосяк. и чуть позже, когда чонгук уже, наверное, забывает заданный прежде вопрос, тэхен ему отвечает, а к черту все. – давай. not a big deal, как пропел бы чонгук, еще тот, школьный, под новенькую электрогитару какого-то своего длинноволосого товарища. – ты серьезно? – приподнимается на кровати и по-глупому смотрит тэхену в глаза. тэхен косится на него в ответ. – ага. чонгук сначала хмурится недоверчиво, потом расплывается в улыбке, потом – оттягивает тэхенову пижамную кофту чуть вниз с плеча, чтобы в это самое плечо поцеловать, оставляя влажноватый невидимый след губ. тэхен перехватывает его ладонями за шею и целует уже по-настоящему. он чувствует, как птенцом клокочет в горле этот голос, патока, мед, голос, готовый сказать множество глупостей прямо сейчас. спустя столько веков постоянного молчания. ведь тэхен всегда говорил за чонгука, но почти никогда – с ним. расслабленный, в запахе душистого мыла и свежего постельного белья, тэхен потягивается на подушке и зевает, как будто они только что всего лишь решили, какой фильм будут смотреть на свидании в следующую пятницу. в таких случаях последний голос тоже – всегда – за тэхеном. и, быть может, любовь и вышла из моды, но говорить о ней – нет.