Лев Николаевич, простите

Галдёж в столовой — это естественный процесс во время большой перемены, когда толпы школьников нахрапом берут прилавок, заставленный разнообразными, не всегда вкусными, яствами. Но с голодухи любая еда за счастье. Заняв свободные места за столом, мы с Катей уплетали обед за обе щёки, перекидываясь словами, и не сразу заметили, как за спиной сидевшие девятиклассники вдруг умолкли. — Сдрыснули отсюда, а ты останься, — в шумном зале угрожающий голос прозвучал тихо. Мальчишки засуетились и быстро освободили стол, за которым остался сидеть один испуганный сжавшийся паренёк. Над ним возвышались циничный Трифонов Коля, его невозмутимый приспешник Азат Сафиуллин и какой-то дёрганный дерзкий пацанчик с торчащей копной волос, похоже, тоже из девятиклашек. Мы с Катей переглянулись и, осуждающе вздохнув, продолжили кушать. Эти хмыри на протяжении нескольких минут морально прессовали неумело защищающегося беднягу, так что я уже не вытерпела и, развернувшись, хмуро глянула на главаря: — Ты чё к нему прикопался?! Влюбился, что ли? — Дура, что ли? — опешил Трифонов от такого предположения. — Сам дурак! — Ты чё такая борзая, а? — засунув руки в карманы и выставив нижнюю челюсть вперёд, резко переступая на месте, задергался взлохмаченный. Шестёрка. Я его смерила взглядом, не собираясь отвечать. — Забирай свои вещи и уяб… — прервался он на полуслове, завидев на горизонте завуча, и закончил совершенно не так, как собирался: — У яблоньки. Здрасьте. Завуч окинула взглядом разворачивающуюся картину и, кивнув, прошла мимо. — Чё сидим? Говорю, чиздуй отсюда, — коверкая матерные слова, не унимался тот, угрожающе подходя ближе. Мы с Катей напряглись, но не настолько, чтобы подорваться и бежать. Пока я смотрела на внешний вид и поведение этого недомерка, у меня мгновенно пробежала ассоциация с вечно тявкающей раздражающей мелкой собачонкой, от которой шума много, а для дела — кишка тонка. — Придержал бы свою шавку, — вновь обратилась я к наблюдавшему за происходящим Коляну, — того гляди покусает, как бы усыплять не пришлось. Трифонов дёрнул губой. А пацан рассвирепел и, сжимая кулаки, опустился до реальных угроз: — Я те ща втащу! — Остынь, — кинул босс раскрасневшейся шестёрке и посмотрел на девятиклассника с широко раскрытыми глазами глядящего то на меня, то на взбешённого, — потом договорим. А ты не лезь не в свои дела. Целее будешь. Бросил он мне последние слова и развернулся уходить. Собачонка, сверкнув глазами в беспомощности, наподлила и сбежала, что и свойственно мелкой сучке — проходивший мимо мальчишка с зажатым в руке стаканом апельсинового сока грубым толчком в плечо был направлен в мою сторону. Броситься вдогонку и отвесить крепких тумаков было большим желанием, но разум подсказывал, что лучше не связываться и смириться с испорченной белой блузкой, по которой расползались большие рыжие пятна. — Вот говнюк! — возмутилась Катя и достала бумажные платочки, пытаясь убрать безобразие. — Да бесполезно, — махнула я рукой на её действия, усмиряя бушующую внутри злость. — Пошли в туалет, замоешь, — предложила подруга. — В туалет? — скосилась я на неё. — Кофту лучше надену. — Виноградова, постой, — окликнул физрук, когда мы с Катей шли из столовой по длинному коридору на следующий урок. — Здрасьте, — кивнула я. — Привет. Передай девчонкам, что тренировка завтра будет не в два, а в три часа, — он уставился на мою грудь и живот в ярких подтёках, — это что? — Да, не обращайте внимания, ржавеет старая колымага, — простодушно выдала Катька, пожимая плечами под нашими вопросительными взглядами. Олег Эдуардович хмыкнул. — У меня в инвентарной есть бутылочка машинного масла, заходи — я тебя смажу, — шутя, подмигнул он, а после серьёзно добавил. — Не забудь команду предупредить — в три часа. — Ага, — протянула я, вежливо улыбаясь странной шутке. И, когда мы остались с подругой вдвоём, Катя задумчиво произнесла: — Тебе не показалось, что это прозвучало несколько… пошло. — Давай не будем развивать эту тему, — скривилась я, не позволяя образам с похабно ухмыляющимся физруком захватить мой разум. После уроков я вновь отбывала наказание за корявый почерк в кабинете русского языка, а Шерлоку опять как-то удалось отмазаться и свалить. Зато я могла свободно наблюдать за женщиной. За её тонкими пальцами, мягко держащими шариковую ручку и порхающими движениями делающими пометки в школьных тетрадях. За её изогнутыми бровями, немного хмурящимися перед тем, как красная паста отметит очередную ошибку. За её чувственными губами, едва шевелящимися, когда внимательные глаза пробегают по строчкам. За её кистью, заправляющей локон смоляных волос за аккуратное ушко с зелёным камушком в мочке. За её вздымающейся грудью в тяжёлом недовольном вздохе, скрытой от глаз тонкой тканью блузки, застегнутой достаточно высоко, чтобы любопытным взглядам было не добраться до прелестей. Всё что мне хотелось, это бесконечно созерцать её божественный лик. А высшим благословением было бы коснуться прекрасного лица, чтобы лучезарные глаза поднялись и, наконец, увидели меня. Но нет. Мне приходится раз за разом душить внутри скулящего щенка. Жалко и больно, как бы то ни было жить же как-то нужно. Дверь класса распахнулась, прервав моё тоскливое любование учителем. На пороге появился мужчина средних лет в форменной куртке и брюках синего цвета с ящиком инструментов в руках. Вид его был помят и неопрятен. — Вы уже закончили? — Ольга Николаевна оторвалась от проверки тетрадей и, поднявшись со стула, направилась к нему. — Не совсем, — ответил тот, и учитель вывела его в коридор, прикрыв немного дверь. Сквозь оставшуюся щель, я видела и слышала их разговор. — Я несколько кранов подтянул. У других нужно менять прокладки. Сливы почти все под замену. У бачков клапаны надо менять и пара гибких подводок износилась. — И как скоро можно всё это сделать? — Ну-у, за неделю сделаю. — Неделю? — Ну, а что, пока закажу, пока выкуплю… бюрократия… — Подождите, — сказала она и вернулась в кабинет, дошла до шкафов в задней части класса и извлекла оттуда пузатую бутылку с острыми гранями и, скрытно держа внизу, потупив глаза, быстро вышла из кабинета. — Управитесь за пару дней? — протягивая весомую бутылку с напитком янтарного цвета, спросила она. — О-о-о, — оценив предложенный пятизвёздочный коньяк, протянул сантехник, — ну, Хозяйка Медной горы, коли такими подарками балуешь, за пару дней должен успеть. Кивнув друг другу, на этом и порешили. Учитель вернулась и села за своё место, принимаясь вновь за тетради. Почувствовав мой улыбающийся взгляд, она подняла на меня свои изумрудные глаза: — Закончила? — А почему он назвал вас Хозяйкой Медной горы? — не ответив, спросила я. Она замолчала, посмотрев на себя вниз и подтянув переливающуюся в свете ламп зелёную шёлковую блузку, вдруг с ухмылкой заговорила: — Значит, «Малахитовую шкатулку» Павла Бажова ты тоже не читала? Я потупила взгляд, чувствуя, как краска заливает мои щёки. И даже её смеющийся взор не смягчал волну стыда. — Надеюсь, в следующий раз ты сама мне расскажешь, почему же он так назвал меня.