Лев Николаевич, простите

— Машка-а-а! — Катя ворвалась в класс и большущими глазищами уставилась на меня. — Пошли скорее! — Куда? — она потянула меня за руку так сильно, что я едва не свалилась со стула. — Офигеть, чё творится-то! — она бежала по коридору, не отпуская мою ладонь, и мне приходилось не отставать. Я, только притормозив у входа в сортир, поняла, куда она так настойчиво меня тащила. — Смотри! — скомандовала она и сама, с интересом глядя по сторонам, шагнула вперёд. Туалетные комнаты заметно преобразились. В первом закутке, где располагались две раковины с работающими кранами холодной и горячей воды, появились мыльницы с нормальным душистым мылом, а не кусками отвратно пахнущего коричневого хозяйственного обмылка, размазанного по фаянсу. Тут же красовалось овальное зеркало, в которое, подталкивая друг друга, пялились школьницы. Я прошла дальше, и улыбка моя растянулась до ушей. Теперь три унитаза отделяли друг от друга белые перегородки, и можно было спокойно уединиться, зашторившись цветастой занавеской. В кабинках появились корзины для мусора и туалетная бумага, надетая на деревянные держатели, над которыми, оказывается, на днях ржали парни. На уроках труда они стругали, шкурили, соединяли детали из брусков и были убеждены, что делают секс-игрушки для установки в женских будуарах. Идиоты озабоченные. Мой взгляд упал на бечёвку, которая тянулась от рычага смыва к висящему на конце набалдашнику, изготовленного теми же рукоблудами, потому что явно просматривались очертания мужского органа. Хихикая, я потянула за деревянный член, и вода забурлила по трубам. — Рабочий, — подмигнула я Кате. — Боюсь представить, что висит в мужских туалетах, — сверкнув глазами, посмеялась подруга. На белоснежном подоконнике стояло небольшое лиственное дерево в керамическом горшке, и рядом на стене висела надпись, которая гласила: «Это фикус Ефим. Лучший молчаливый собеседник. Он всегда выслушает тебя. Разделит твою грусть. Порадуется вместе с тобой. Ты можешь рассказать ему любые свои секреты и будь уверена, что он сохранит их. Взамен тебе стоит лишь полить его отстоянной водой, если это четверг и если земля сухая. Обожает дождь из брызгалки. Терпеть не может сигаретный дым». В углу подоконника стояли распылитель и стеклянная банка, полная воды. — Здорово придумано, — оценила я. — Сегодня среда? Ярко-жёлтая краска на стенах добавила света, и висящие плакаты с цитатами великих личностей привнесли толику вдохновения в этот укромный мирок. — Завтра с утра будет битва малолеток за возможность полить Ефима, — предвкушая, закивала Катя и уставилась на стену, сосредоточенно пробегая глазами по строкам: «Добро, которое ты делаешь от сердца, ты делаешь всегда себе. Лев Николаевич Толстой». «У всего есть своя красота, но не каждый может её увидеть. Конфуций». «Единственный человек, с которым ты должен сравнивать себя, это ты в прошлом. И единственный человек, лучше которого ты должен быть, это тот, кто ты есть сейчас. Зигмунд Фрейд». «Стоит только поверить, что ты можешь — и ты уже на полпути к цели. Теодор Рузвельт». — Глубокие мысли… — Я теперь здесь и выругаться не смогу, не то, что покурить, — с досадой произнесла Катя. — В этом-то и смысл, — усмехнулась я и, кивнув на кабинки, добавила, — обновим? — С удовольствием, — улыбнулась она. — Чёрт, как-то неловко мне трогать эти фаллосы. — Считай это подготовкой к взрослой жизни, — захихикала я из соседней кабинки. — Я была сегодня в туалете. Это же Вы? — с прищуром спросила я, одной из последних выходя из класса и затормозив за спиной женщины в белой рубашке и серых клетчатых плотно облегающих бедра брюках. Не оборачиваясь, Ольга Николаевна продолжила писать тему урока на доске для следующего класса. — Понравилось? — прозвучал её голос, а я продолжала увлечённо изучать её вид сзади, отмечая все детали. Смоляные волосы лежали на покатых плечах, тонкий ремешок опоясывал узкую талию, а из-под широких брючин виднелись каблуки чёрных туфель. — Очень. Спасибо, — засунув руки в карманы, стояла я рядом и тихо радовалась, что ради меня Ольга Николаевна сделала такое. Ну, конечно, я загнула, что ради меня, но мне было жутко приятно думать, что изменения в школе произошли с моего посыла. — Теперь перестанешь мучить свой организм? — Ежедневно буду навещать Ефима. Обещаю, — заверила я, рассмешив её. Уходя, уже у двери, я вдруг остановилась. — Ольга Николаевна… — Да? — она отвлеклась от доски и, наконец, посмотрела на меня своим притягательным взглядом, вновь действуя неадекватно на мою психику. — Я… прочла… Учитель смотрела на меня с ожиданием, не понимая пока, о чём я. — Сказы Бажова. — Ага, — кивнула она, поняв, и продолжила заполнять тёмную поверхность доски ровными белыми строчками. — И он был прав. Вы похожи на Хозяйку Медной горы. — Да? И чем? — приподняв бровь, она внимательно взглянула на меня так, что моё и так неспокойное сердце начало разгоняться, и я поспешила пояснить. — Тогда на вас была малахитовая шёлковая рубашка. У вас чёрные волосы. Зелёные глаза. Вы невероятная красавица. И вы преподнесли тому сантехнику подарок, — быстро выпалила я последние слова, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди, а уши пылают, как кремлёвские звезды. — Хм, спасибо за комплимент, — задумчиво произнесла она, ласково улыбаясь мне. — Рада, что ты начала проявлять интерес к литературе. «Ага, к литературе…» — подумала я, уже полностью покрываясь румянцем, но сказала: — До свидания. И со скоростью света скрылась в коридоре. Последние два урока я отсидела как на иголках, с волнением предвкушая очередное допзанятие по каллиграфии. И надо было мне ляпнуть, что она красавица… Хоть это и чистая правда, но своим откровением я загнала себя в неловкое положение. Как теперь буду на неё смотреть, если я уже сейчас при мыслях о будущей встрече краснею, как рак? За что мне это?! Почему я не могла влюбиться в Калину? Была бы отличная пара. Но нет, кому-то захотелось развлечься и понаблюдать за моими несуразными попытками совладать с собой. Я обратила хмурый взгляд к небесам. Лапшин быстро заполнил пустые строки прописей гласными буквами и, бросив тетрадь на угол стола учительницы, скрылся, пока Ольга Николаевна не вернулась. Скорость и чистописание в моём случае были вещами несовместимыми, поэтому в гордом одиночестве я оттачивала мастерство в кабинете русского языка, а ряд великих писателей и поэтов, висящих в резных рамках над доской, свысока презренным взглядом поглядывали на меня. — Да стараюсь я, стараюсь! Хватит пялиться. Надо скорее закончить и успеть свалить до прихода… Дверь скрипнула. …Ольги Николаевны… Женщина вошла в класс и медленно прикрыла дверь, задержав на мне свой пронзительный взгляд слегка прищуренных глаз. Отчего я в волнении сглотнула, ощущая, как щёки начинают пылать. Её фигуристый стан, облачённый в обтягивающее платье с длинным рядом пуговиц, доходящим до живота, на мгновение замер, а потом неторопливой походкой дикой кошки направился ко мне. С каждым приближающимся шагом разгоняя трепещущее сердце. Она остановилась за моей спиной и, наклонившись, из-за моего плеча взглянула на заполненные строки прописей. Восприятие обострилось до предела. Аромат духов защекотал в носу, непроизвольно заставляя вдохнуть полной грудью вожделенный запах. Я едва сдержалась, чтобы не повернуть голову в её сторону и не зарыться лицом в водопад шелковистых волос. Тепло стоящей сзади женщины обдало одурманивающей волной, запустив мурашки по моей чувствительной коже. — Хм… — соблазнительная тональность голоса, прозвучала над самым ухом, и ласкающий поток жаркого воздуха коснулся открытой шеи, затуманив рассудок от такой сокровенной близости. Понимала ли женщина, насколько всепоглощающе действует на меня? Изящная ладонь накрыла мою кисть, судорожно держащую ручку. Только бы не задрожать. Не задрожать. Я молила, чтобы организм стал бесчувственным и не реагировал так явно на нежные прикосновения чарующей женщины, которая плавными движениями направляла мои пальцы в правильном написании. Наши ладони скользили по гладкой поверхности листа, оставляя идеальные синие буквы, сливающиеся в моих глазах в единое мутное пятно. Сосредоточься! Но как можно сосредоточиться на письме, если ручка катится по столу, а горячие пальцы, касаясь тонкой кожи перепонок, настойчиво и нежно переплетаются с моими. И губы, едва задевая мочку уха, шепчут: — Умница моя… Что происходит?! Всевышний услышал меня? Она меня тоже… Токи пронизывали всё моё тело, сотрясая мелкой дрожью и лихорадочно сжигая внутренности огненной энергией, мечущейся внутри. Будоражащие пальцы высвободились из переплетения, и интимность момента должна была прекратиться, но они продолжили свой путь вдоль руки, поднимаясь выше и вздымая армию волосков, сладострастно и почти болезненно покалывающих тонкими иглами. Её ладонь легла на мой подбородок, развернув лицом к себе. Перед глазами, в расщелине глубоко расстёгнутого выреза, вздымалась пышная грудь, обрамлённая ажурной тканью бюстгальтера. Пересохшее вмиг горло сжалось на середине вздоха, прекратив всяческую жизнедеятельность в моём организме. Обследующий врач однозначно бы констатировал смерть. Дыхания нет. Сердце, с силой ударившись о ребра, пребывало в глубоком нокауте. Зрачки расширены на свой максимум и неподвижны. Она вновь дотронулась до моего подбородка, поднимая его выше, к глазам, чем вдохнула в меня жизнь. И я, гулко проглотив холодную порцию воздуха, запустила сердце, отправляя его в бешеную скачку. Её глаза блестели гранями чистейших изумрудов, обещая все богатства мира. А моё тело кричало истошным воплем, содрогаясь в недвижимой истерике, так что совладать с собой самостоятельно я не могла. И она это поняла, поэтому помогла встать и усесться на стол, расположившись между моих напряжённых ног, туго обтянутых грубой джинсовой тканью. Мой разум из последних сил цеплялся за острые грани, грозя сорваться в бездну сумасшествия. Обжигающие губы касались шеи, оставляя после себя влажную дорожку и всё сильнее распыляя тлеющие годами угли желания. Уверенные руки неспешно пробрались под рубашку и мучительно долго исследовали изнывающее по ласкам тело, то гладя, то царапая, рождая протяжные стоны в моём горле. С моим обессиленным телом творили чудеса, открывая новые горизонты чувств и ощущений. Я с безумным упоением погрузилась в даруемую женщиной любовь, подставляя шею под горячие поцелуи и облизывая пересохшие губы. Я лишь на мгновенье приоткрыла глаза, с краткой тревогой остановившись на прикрытой и точно не запертой на ключ двери кабинета. Не закрыто? Пускай. Я сейчас не в состоянии анализировать возможные варианты развития сюжета. Скользнула взглядом по портретам с серьёзными мужчинами, косящимися всё с теми же презренными лицами. Сейчас мне было плевать на них, на то, что мы творим в их присутствии, и поднятый кулак с оттопыренным средним пальцем послал их куда подальше. Уж на это мне хватило сил. Когда одна ладонь напористо, но нежно сжимала юную возбуждённую грудь, а другая, скользнув в расстёгнутую ширинку, накрыла пульсирующую плоть, мои ногти впились в плечи женщины. Та в ответ прорычала, провела языком и прикусила тонкую кожу за ухом, в сотый раз запустив сумасшедшую волну восторга. Моя восхитительная богиня возвысила меня на Олимп удовольствия, неумолимо ведя на самый пик. И осталась всего пара шагов для покорения вершины, как открылась дверь кабинета, обрушив оглушительную тишину. — Маша… — Мама?!