Лев Николаевич, простите

Новогодняя дискотека для старших классов. Как долго мы её ждали! Вернее, то, что данное мероприятие несло. Оно знаменовало конец четверти и долгожданные каникулы. «Это последний зимний праздник, который мы проведём в школе. И он должен быть незабываемым!» — беспрекословно объявила ребятам Катя. Никто не стал противиться, и все ответственно подошли к подготовке к вечеру, заранее сделав заначки. Да, вечер был богат на события. Главные хиты сезона, безумные танцы, веселье и смех, и, конечно же, контрабанда — разогревали юные тела, будоража кровь и затмевая разум. Темнота коридора. Холодный подоконник. Горячие руки, лезущие под блузку. Сбивчивое дыхание. Запах алкоголя. Сухие губы, жадно рыскающие по лицу… И грозный отрезвляющий рык, эхом пронёсшийся по пустой рекреации: — Что это здесь происходит?! Несколько раз мигнув, зажёгся яркий свет, ослепляя привыкшие к мраку глаза. Я, замерев от неожиданности, уставилась в испуганное лицо напротив, наконец, досконально разглядев жёлто-зелёные глаза, сморщенные от световой рези. — Мне повторить вопрос? — вновь раздражённый голос мурашками пробежался по спине. Конечно, как иначе-то?! Я сжала челюсти, чувствуя, как злость закипает внутри. Парень скованно развернулся между моих ног, и теперь я лицезрела, коротко стриженый затылок. — Так, Репин, ожидаемо, — недовольно проговорила Ольга Николаевна, — и… Она небрежно замахала рукой в сторону, давая понять парню, сконфуженно вжавшему голову в шею, чтобы тот отошёл и не закрывал собой свою пассию. Я спрыгнула с подоконника, засунув руки в карманы узких джинсов, и взглянула из-под бровей прямо ей в глаза. — Виноградова?! — на полутон ниже удивилась учитель. Молчание… Она переводила взгляд от меня к Репину и обратно, а я сердито ожидала, когда уже что-нибудь произойдёт. — Да что вы себе позволяете?! Это школа, а не публичный дом! — крик громыхнул по всему этажу. Её практически трясло от возмущения. — Ничего такого мы не делали! — сдвинув брови и сжав кулаки, ей в тон ответила я. — Ничего такого?! Устроили здесь бордель! — Пошли, не будем осквернять храм науки и знаний, — помпезно и зло произнесла я побледневшему парню, оказавшемуся меж двух огней, — продолжим в другом, менее священном месте. Я кивнула посмотревшему на меня ошеломлённому парню и, обходя учителя, собиралась уйти. Глаза Ольги Николаевны округлились от неприкрытого хамства и потемнели от заполнившего их гнева. Ого, второй раз за последнее время я удостоилась такого уничтожительного взгляда. — Репину я запретить не могу, — она шагнула в сторону, преградив мне путь, — он уже совершеннолетний, а вот ты никуда с ним не пойдёшь! — Что? Да какое право вы имеете меня задерживать?! — в край обнаглев, не сдерживала я себя. — Полиция нравов, блин. — Имею! — её глаза-щёлочки впились в меня и холодный тон, сниженный, но не менее пугающий, подавлял своим напором, — я как раз здесь для того, чтобы избежать подобных легкомысленных поступков незрелых школьников. И попрошу не выражаться при мне! Репин, иди и молись, чтобы я не доложила твоим родителям, — не сводя с меня глаз, медленно проговорила она парню. Он, с испугом наблюдавший за нашей перебранкой, коротко кивнул и, прокравшись за спиной учителя, словно вор, быстро скрылся за углом, распространив по лестничной клетке глухие шаги. Усмехнувшись краем губ, я разочарованно закатила глаза. Какие же парни трусы… Чуть что — сразу в штаны наложил. — Я понимаю: молодость, гормоны. Ладно бы Калинин, он неровно к тебе дышит, но Репин?! — вдруг заговорила она с долей неприязни и даже отвращения. Я, охнув от возмущения, что она смеет мне указывать, с кем проводить время, буркнула сквозь зубы: — Калина — друг. — Что, больше нет достойных? — она вопрошающе развела руки и, покачав головой, прервала противостояние взглядов, намереваясь отвернуться, — сама не понимаешь, что хочешь. — Есть! И я знаю, чего хочу! — с вызовом произнесла я, заставив её задержаться и вернуть взгляд напряжённых глаз, — но всё ограничивается только платоническим общением. Ольга Николаевна замолкла, поджав губы и отведя взор, а после быстро проговорила: — Посидишь у меня в кабинете, пока я не закончу, а потом я отведу тебя домой, — развернувшись, она зашагала по коридору. Сбежала… Я, горько ухмыльнувшись, покачала головой ей в след: — Вы хотите меня запереть одну, пока все танцуют и развлекаются?! — Ты уже наразвлекалась! — не оборачиваясь, язвительно бросила она, но сменив тон, добавила, — и я недолго. — Если вы боитесь, что я опять пересекусь с Репиным, то будьте спокойны — это было минутное помешательство, — ожидая, пока она откроет дверь кабинета, заверила я, — это несерьёзно. — Обниматься и целоваться взасос — это несерьёзно? Боже мой! Да что у вас только в головах творится?! — она, отворив дверь, развернулась, оказавшись совсем близко, и уже последние слова выговаривала мне в лицо. — Вам лучше не знать, — прискорбно прошептала я, страстно желая, чтобы тогда, на месте Репина, была она или же, чтобы сейчас она была чуть ближе и я могла, не двигаясь, коснуться её притягательных губ. Она принюхалась. — Виноградова, ты что?! Пила спиртное? — сурово уточнила она, учуяв запах алкоголя. Чёрт, спалилась! Сделав невинное лицо и улыбнувшись, решила отшутиться. А чего? Раз и так уже залетела по полной: — Я не пила, только рядом стояла, — по секрету вновь прошептала я, простодушно пожав плечами. — Что с тобой происходит? — тихо произнесла она, вдумчиво заглядывая мне в глаза, пытаясь найти там ответ на свой вопрос. — Что происходит?! — клокотавшая невысказанность слишком громко отозвалась в безлюдном коридоре, и я шагнула в кабинет, прыжком усаживаясь на парту и зажимая край стола напряжёнными пальцами, чтобы сдержаться и не перейти на крик. — Да ничего особенного! Я такой же подросток, как и все остальные. И не делаю ничего, что не делают другие подростки. Но почему-то вы замечаете только мои косяки. Она зашла следом, щёлкнув выключателем, зажигая свет в классе литературы. Молча дошла до своего стола и, положив руки на спинку стула, некоторое время обдумывала сказанное мной. А я не могла отвести от неё глаз, с болью в груди ловя каждое движение женщины. Её стройные ноги на высоких каблуках чёрных туфель, скрывающиеся в районе колен под узкой юбкой. Прямой стан, чуть приподнятые плечи в шёлковой блузке, изящно опертые руки о деревянную поперечину стула. Чуть склонённая вперёд голова с аккуратно уложенными волнами волосами. Задумчивое лицо, покрасневшее от выплеска эмоций. Нахмуренный лоб с чётко очерченными бровями. Ну почему ты так шикарна? Не будь ты такой красивой, может быть, я тогда бы и не влюбилась в тебя. Не страдала бы напрасно. Не ломала себя каждый чёртовый раз, когда ты рядом. — Маша, — не помню, когда она меня называла так, наверно, это в первый раз, когда просто Маша, — я знаю, ты не такая. Но упорно пытаешься казаться хуже, чем ты есть. Я безрадостно хмыкнула, а внутри разливалась безграничная печаль. Да что она себе здесь надумала?! Включила педагога? Решила поболтать по душам? А её кто-нибудь просил лезть мне в душу? Я не собираюсь перед тобой обнажаться. Смысл? Чтобы потом ловить на себе жалостливые взгляды? Ах, бедная девочка, неосторожно влюбилась в учительницу! Как это шаблонно! Ну, ничего, со многими случается, пройдёт, перебесится, найдёт себе мальчика и забудет об этом. А пока пропить успокоительных и пройти курс у психотерапевта для снятия симптомов «несчастной любви». Ага, «щас»! Не дождёшься! Казаться максимально равнодушной. Непоколебимой. Я скала. — Вы ошибаетесь, я гораздо хуже, чем вам кажется, — дерзко бросила я, настукивая пяткой по опоре стола. — Может, кто-то и поверит в это, но меня ты не проведёшь, — спокойно и убедительно говорила она, подкрепляя слова мягким взглядом, чем крушила мной воздвигнутый бастион бесчувствия. — Да? И зачем же мне это? — вызывающе глянула я во внимательное благодушное лицо. — Чтобы никто не увидел твоей тоски и боли… — печально изрекла она, словно заново открывая для себя значение этих слов, — я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. И могу помочь… — Помочь?! — перебила я, не в силах больше её слушать, броня трещала по швам. Всё это было как ножом по сердцу. — Вы последняя, кто может мне в этом помочь. И каждый раз делаете только хуже. Просто оставьте меня. — Маша... — мягко пресекла она мой порыв психануть и скрыться с глаз долой. — Что вы хотите? — тяжело вздыхая, устало проговорила я. Она молчала и осторожно, будто боялась спугнуть, осматривала меня своими чистыми, точно весенняя зелень, глазами, а потом шёпотом произнесла: — Чтобы ты была счастлива. Сломила… Разрушила… Мои глаза начали наполняться слезами; я отвернулась и, соскочив с парты, направилась к двери, бросив за спину почти срывающимся голосом: — Не провожайте меня. Я домой, обещаю. Пройдя по тёмным коридорам, спустившись по лестнице и схватив в раздевалке куртку, я вынырнула в холод декабрьского вечера, и слёзы ручьем побежали по щекам. Слабачка! — Маша, Машка, — из-за угла школы выглядывал Репин в расстёгнутом пуховике, — я уже задолбался ждать. Холодно, блин… — Отвали, — буркнула я и, не сбавляя темпа, направилась к дому, ожесточённо распинывая комки снега под ногами. Пар клубами вырывался изо рта, а мокрое лицо щипало от мороза. Наметённые сугробы кристалликов льда поблёскивали под лучами уличных фонарей. Хруст днём выпавшего снега сопровождал меня всю дорогу до детской качели, одиноко стоявшей в чужом тёмном дворе. Стряхнув образовавшийся сугроб с сидения, я уселась на промёрзшую деревяшку, покачивая себя под мерный скрип старенькой конструкции. Мерзкий скрежет пробирался до самой глубины и противно карябал нутро. И сейчас это было как-то по-мазохистки. Позабытая, проржавевшая, бывшая когда-то большой радостью для детишек качель теперь поддерживала меня. Мы с ней плакали на пару, каждый о чём-то своём. И становилось немного легче. — Виноградова, ты? — гулкий знакомый голос заставил остановиться и оглядеться. Я шмыгнула носом и мягкой варежкой протёрла лицо. Ещё чего не хватало, чтобы меня застукали за «мокрым делом». — Номер девять! Выше! — вновь раздался голос. Я подняла голову и увидела в приоткрытом окне третьего этажа знакомую фигуру. Я молча подняла руку в приветствии. — Давай, — зябко кутаясь в кофту, мотнула головой Соня в свою сторону, приглашая к себе. Я махнула рукой и покачала головой, отказываясь. — Заходи, заходи! — она была настойчива, — четырнадцатая. Упираться дальше я не стала и спустя минуту набирала на домофоне один, четыре. Третий этаж ждал меня уже открытой дверью. — Я тебя сразу узнала. По яркой шапке с этой огромной бомбошкой... Понятно, — резюмировала Соня, стоило ей только взглянуть на меня, — проходи. Скинув одежду, я прошла на кухню и уселась на мягкий табурет в углу, и только сейчас, в нагретой квартире, ощутила, насколько сильно продрогла. Малышева в тёплой кофте, штанах и шерстяных носках, с пучком русых волос на макушке кружила по небольшому уютно обставленному помещению, заваривая чай и накрывая стол. — Давай, рассказывай, — без прелюдий начала подруга. — Нечего рассказывать. — Ты сейчас десять минут всему дому нервы трепала этим скрипом, и я удивлена, что я первая тебя остановила. Человек в светлом уме и добром здравии не будет истязать себя таким изощрённым способом. Брр, — передёрнулась девушка, вновь представляя звуки скрежета. — Да, так, — пожала я небрежно плечами, — настроение испортилось. — Это как должно было оно испортиться, что сама Виноградова, которая безмолвно приняла удар и не проронила ни единой слезинки, когда из разбитого носа заливала кровью пол спортзала? — закончив приготовления, Соня уселась напротив и участливо посмотрела на моё заплаканное лицо своими серо-голубыми глазами. — Я аж прям вся во внимании. Её ироничный тон заставил меня улыбнуться. — Вот, так уже лучше! — довольная переменами заявила она и указала на заставленный стол, — угощайся. Противостоять горячему ароматному чаю с пышными крендельками и малиновым вареньем выше моих сил. — С дискотеки? — намазывая варенье на булочку, спросила Соня. — Мда… А ты чего не ходила? — грела я руки об обжигающую поверхность кружки, в то время как тело всё ещё сотрясало ознобом. — Встречалась с одноклассниками из старой школы. И как прошло? — Я раньше ушла. А так, всё как обычно. Молодежь танцует, гоношится по углам, покуривает, прибухивает. Учителя блюдут. Эдуардыч диджействует. — Так себе из физрука диджей, — скривилась она, припоминая былые праздничные вечера. — Парни ему своих песен накачали. Половина прошла цензуру. Поэтому можно считать, что музыка удалась. — Тогда что тебя так расстроило? — вновь сделала попытку подруга. А, была не была. Сонька вроде не из болтливых, да и пересекаемся мы в школе, в основном, на тренировках, которых больше не будет. Расскажу, вдруг легче станет. — Я никому не говорила. Да и не собиралась, — начала я, глянув на внимательно слушавшую девушку, и выдала прямо, — короче, влюбилась я. — О! Это же замечательно! — оживилась она, хотя оценив моё безрадостное лицо, решила уточниться, — или нет? — В учителя. — Вау, — её расширенные глаза и приподнятые брови нескоро приобрели нормальный вид, — не буду спрашивать "в кого". — Спасибо, — искренне ответила я. Если она не подозревает, что речь может идти о женщине, то выбор остаётся небогатым. Физрук — наш дражайший тренер. Малопривлекательный учитель английского, который у нашего класса не преподаёт. И трудовик, с виду суровый мужик под пятьдесят со своеобразным методом обучения. Незадолго до отъезда в доблестную армию Дэн листал школьный альбом и рассказывал запомнившиеся случаи из школьной жизни. Пару историй и о Петровиче поведал. «— Петрович — отличный мужик. Его жизненные уроки и советы были гораздо ценнее разглагольствований нравственных дамочек, тыкающих носом, что хорошо, а что плохо. Одно высказывание мне уж больно понравилось. Это, наверное, самое правильное и нужное наставление, которое я слышал в своей жизни. Как же он говорил о технике безопасности при работе с инструментами?.. А! "Буратино дрочил и сгорел“, — произнёс брат и вопросительно посмотрел на меня. — А всё почему? — Почему? — переспросила я, удивляясь таким откровенным высказываниям трудовика перед учениками. — Потому что плохо учился в школе. Знал бы о силе трения — остался бы жив. — Живой, но неудовлетворённый… — грустно усмехнулась я судьбе деревянного мальчика. — Мораль? — Нужно прилежно учиться, а не рукоблудствовать, — предположила я. — Да нет же! — покачал головой брат и, будто перевоплотившись в трудовика, низким мерным голосом вещал, — прежде чем начать что-то делать, надо изучить принцип действия и возможные последствия, что поможет остаться живым и здоровым и, что немаловажно, удовлетворённым. В общем, если бы Буратино правильно оценил специфику пользования своим прибором, то делал бы это в ванне, душе, бассейне… — Фу! Какая-то мерзкая притча, — скривилась я, глядя в смеющиеся глаза Дэна. — Жизненная!» Сочувствующий голос Сони вырвал меня из воспоминаний: — Если не считать, что я сама в средней школе сохла по историку, что было, по сути, детской влюблённостью, то у тебя, видимо, всё серьёзно… — Угу, — промычала я. — Это он тебя до слёз довёл? Он что, тебя домогался? — Если бы… — протянула я. Сонька не удержалась и рассмеялась от моего мечтательного вида, чем вызвала и мою улыбку. — Я прямо не признавалась. — Почему? — Это ни к чему. Мы всё равно не сможем быть вместе. Думаешь, учитель будет рисковать своей карьерой и, возможно, свободой? Я ещё несовершеннолетняя. Разница в возрасте. Нафига ему малолетка? Тем более, есть семья, дети, общественное мнение, в конце концов. Я всё понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Душа болит… — горестно призналась я. — А сердце ноет… — опечалено добавила Соня. — Ноет, — подтвердила я, отхлебывая остывающий чай. — И что будешь делать? — А что тут сделаешь, Малыш? Решила игнорировать. Прекратить всяческие контакты. Переключиться на других. — Ну и как? Получается? — Хреново получается, — развела я руками, намекая на своё сегодняшнее состояние, и, хмыкнув, продолжила, — прикинь, застукал меня с другим, когда мы целовались. И после этого ещё пытался мило поговорить! Блин, ну как тут придерживаться плана?! Случайно в коридоре я заметила светлую макушку, выглядывающую из-за угла. Соня проследила за моим взглядом. — А ну, Ксюшка, брысь отсюда! Подслушивает, она! — пригрозила рослая подруга, однако девчонка лет одиннадцати не скрылась из виду, а гордо вырулила из-за поворота и вошла на кухню. — Здрасьте, — поздоровалась со мной девочка, налила себе чай и уселась на свободный табурет. — Привет, — увлечённо наблюдая за возмущённой Малышевой-старшей, кивнула я. — Мелкая, ты чё такая наглая?! — Чего?! Я тоже хочу чай попить! — заявила она, невинно хлопая большими, такими же серо-голубыми глазами, как у сестры. — Бери и иди в комнату! — Ага! Чтобы потом меня мама ругала, что я ем не на кухне? — Хитрюга… — покачав головой, предупредила меня Соня насчёт сестры. — А ты — Малыш, — хихикая над высоченной девушкой, скосилась на меня девчонка, давая понять, что моё обращение принято на вооружение. — Вообще-то, и тебя тоже можно называть Малыш, — передразнила Соня. — Но тебя прикольнее, — вновь захихикала Ксюша. — Ладно, пей быстрей, — вздохнула подруга, закатывая глаза. — А знаешь, — после долгого изучающего взгляда моей персоны начала Ксюша, — я тоже люблю мальчика старшее себя. Мы обе уставились на девочку. — Он учится в десятом, а я в шестом. Я, конечно, понимаю, что сейчас мы не сможем быть парой. У него подруги-ровесницы, и на меня он смотрит, как на ребёнка. Но пройдёт время, я стану взрослой девушкой, и тогда он увидит, что я уже не маленькая девочка, а женщина, которая любит его. А спустя годы наша разница в четыре года станет совсем незаметной. Дедушка вообще на шестнадцать лет был старше бабушки! И ничего. А тут какие-то четыре года. Поэтому я не грущу, а жду, когда придёт моё время. Может, и тебе так поступить? — Кто ты?! — с опасением озадаченно проговорила Соня, косясь на Ксюшу, — и зачем залез в тело моей сестры? — А пока, — хмуро глянув на старшую, она продолжила, — я радуюсь каждой случайной встрече с ним. Его лёгкой улыбки хватает, чтобы сделать любой мой день хорошим. Он всегда здоровается со мной, а я с ним. У него такой приятный голос, вы бы слышали! Я бы дни напролёт только и слушала бы его. Он такой красивый и сильный. Когда пацаны забрали мой рюкзак и стали его кидать, не отдавая. Он им напинал и донёс рюкзак до дверей школы. Да я только из-за того, что могу его увидеть, каждое утро бегу в школу. И, когда вижу, мне становится так радостно, я ощущаю себя самой счастливой. Не в этом ли смысл любви? Довольная и светящаяся изнутри девочка закончила своё повествование, и на кухне повисла тишина. Ксюша улыбалась своим мыслям, Соня косилась на неё, не веря, что это её младшая сестрёнка, а я прекрасно понимала восторженные чувства девочки, несмотря на то, что тоска разливалась в моей душе. Смысл любви? Маленькая мудрая девочка, боюсь, в моём случае — возраст не единственная проблема… И как бы грустно это не звучало, но я была счастливым человеком, пока не влюбилась.