Лев Николаевич, простите

— Откуда оружие? Травматический пистолет Макарова с восемью патронами девятого калибра. Резиновая пуля с близкого расстояния может и убить. Ты ведь об этом знала? Конечно, знала. Где взяла? Кто снабдил тебя оружием? Какую цель преследовала? — мужчина с залысинами в сером поношенном пиджаке, нависнув над столом, тяжко вздохнул. — Сотрудничать со следствием в твоих интересах. Дверь кабинета с коротким скрипом отворилась, и тихий голос оповестил: — Родители здесь. — Понял, — ответил он и недовольно цокнул. Меня вывели в коридор. В тусклом свете ламп увидела знакомый силуэт отца. Столько эмоций отражалось на его вдруг постаревшем лице. Испуг, беспокойство, непонимание, боль. Он смотрел на меня, а я не могла выдержать его взгляд, стыдливо пряча глаза. Он подошёл и молча обнял меня. — Пойдёмте, поговорим, — за спиной отца появился мужчина солидного возраста с хмурым лицом и проникновенным взором и указал на одну из множества дверей в длинном узком коридоре. — Это адвокат, — пояснил папа, и мы проследовали за ним в комнату, обставленную только квадратным столом и четырьмя стульями. Усевшись за стол, адвокат достал бумаги, взглянул на меня и отца, и начал: — Итак, чего нам следует опасаться. На первых парах нас могут обвинить в незаконном приобретении и ношении оружия — статья 20.8. Штраф. В причинении лёгкого вреда здоровью — статья 115. Штраф. В угрозе убийством — статья 119. Исправительные работы. Арест до полугода. Ограничение свободы до двух лет. В незаконном лишении свободы — статья 127. Арест до полугода. Ограничение свободы до трёх лет. В захвате заложников — статья 206. Лишение свободы от пяти до десяти лет. В терроризме — статья 205. Лишение свободы от десяти до пятнадцати лет, — он говорил, а наши с папой глаза округлялись по мере перечисления инкриминируемых статей, — это максимум. Учитывая, что ранее вы не привлекались, и самостоятельно прекратили преступление, это должно благоприятно повлиять на выдвигаемые обвинения. Но наше дело имеет повышенный интерес со стороны властей. Школа, оружие… Это всегда серьёзно. Поэтому, чем больше я буду знать о причинах и действиях, тем больше статей мы сможем исключить из этого списка. Понимаете? Глубокий взгляд остановился на мне, такого официального обращения к своей юной персоне я не ожидала, и это добавило мандража в и так нервное состояние организма. Я быстро кивнула. — Начнём с пистолета. — Это мой, — поспешил ответить отец, — ПМТ. Разрешение есть. Хранится в сейфе. Патроны там же. Сам обучал стрелять и сообщил код. В целях безопасности. — Так? — уточнил адвокат. Я опять кивнула. — Это хорошо. Значит, связь с криминальным миром по приобретению оружия исключаем, — сообщил он, параллельно делая записи в своём блокноте, потом адвокат поднял глаза и, внимательно посмотрев на меня, участливо произнёс. — А теперь расскажите, почему вы взяли пистолет отца и принесли его в школу? Молча переведя взгляд от защитника к отцу и обратно, я глубоко вздохнула и, собравшись с силами, выдала всё, что накипело. Всю ночь я провела в холодной камере на продавленном матрасе в компании пьяной, дурно пахнущей женщины, которая громко храпела. Я прокручивала события дня снова и снова, вспоминая лица испуганных одноклассников, принуждённого каяться Трифонова, оцепеневшей в ужасе Ольги Николаевны. Я не хотела её пугать и разочаровывать. Последнее, что она будет обо мне помнить, так это — свихнувшаяся девка с пистолетом наголо, угрожающая одноклассникам. Очень жаль. Это печально и больно. Почему же так больно? Наверняка, я её больше не увижу. А если увижу, то вряд ли она захочет смотреть на меня. Она боялась меня не меньше Трифонова. Её глаза красноречиво об этом говорили. И то, что она успокаивала меня в истерике, ничего не значит. Просто пыталась отвлечь и подальше держать от оружия. Как же всё заканчивается по-дурацки! Не выпускной тебе и билет во взрослую жизнь, а тюремная роба и срок… Размер, которого теперь зависит от профессионализма адвоката. Свою-то часть я уже мастерски выполнила! Мастер-ломастер… Поломала себе жизнь. Ну и хер! Я бы снова так поступила, сложись подобным образом обстоятельства. После моих показаний адвокат ничего не сказал о сроках наказания, которые реально могут мне грозить, но я морально готовилась отправиться прямиком в колонию для несовершеннолетних на пару лет, дольше бы не хотелось. Терроризм?! Загнули, блин! И когда через неделю допросов сообщили, что отпускают меня под домашний арест, я крайне удивилась. Мрачный и задумчивый отец забрал меня из изолятора полицейского участка, дома встречала встревоженная мама с красными глазами от пролитых слёз. В этой ситуации мне было больше жаль родителей. Стыд и горечь за то, что заставляю страдать своих близких, накрывали тяжёлой волной и давили настолько, что слёзы сами катились по щекам. Отца, чаще всего, дома не было, он встречался с адвокатом, следователем, решал вопросы по работе, всячески старался разрешить малой кровью образованную мной проблему. Мама же взяла на две недели отпуск и находилась со мной, хотя я, в основном, прибывала в своей комнате, лёжа на кровати, глядя в одну точку. Редкие звонки по домашнему телефону вырывали меня из тягучего серого забытья. — Малая, ты как? — обеспокоенный голос брата, приглушённо звучал в трубке. — Пойдёт, — сухо ответила я. — Мне папа рассказал, что ты там учудила. — Угу. — Ты что в шутеры переиграла? — хмыкнул он, стараясь приподнять моё настроение. — Я ж тебе для учёбы комп оставил, а не… Маш, зачем ты это сделала? — Ты же сам сказал, что если видишь, как совершается злодеяние, которое не справедливо и безнаказанно, а вокруг нет никого, кто мог бы противостоять этому, тогда ты, как добрый самаритянин, должен помешать, пресечь беззаконие, — вспоминая последний наш разговор, процитировала я. — Да, но не нарушая этот самый закон! Чёрт, да я и подумать не мог, что тебе для практического применения. Я думал ты по философии или обществознанию готовишься… — Да не кори себя. Я прекрасно понимала всю опасность и последствия. И без твоих мыслей о добродетели я поступила бы так же. Ты тут совершенно ни при чём. — Добродетели, блин… Да, это безумство! Если у них там банда, группировка и промышляют наркотой, то это не шуточки, и ты со своими выходками только себя подставила. Думаешь, они испугались и резко перестали торговать? — Нет, — расстроено согласилась я. — Там такие сети, что мама не горюй! — запальчиво сказал он и замолчал, а потом тихо проговорил. — Ты реально хотела пристрелить того мудака? — Не знаю. Думаю, да. Хотела яйца ему отстрелить. — Охренеть… Сестрёнка младшая моя… — нервно усмехнувшись, пробурчал брат. — И всегда ею останусь, — мысленно показала ему язык. — Ты же знаешь, что я тебя люблю, — вдруг мягко произнёс он, — дура ты бестолковая? Я засмеялась от такого построения фразы, а внутри растекались теплота и грусть, захотелось непременно обнять его крепко-крепко, а он бы обязательно потёрся своим колючим подбородком о мою щёку. — Знаю, — протянула я, — как и я тебя. — Ладно, давай, не дури больше. Приеду, как только смогу. — Не буду, — заверила я. — Пока, Дэн. — Пока, Малая. Я вновь бухнулась на постель, и тихая улыбка блуждала на моём лице. Как же всё-таки хорошо, когда есть родные люди. И ты знаешь, что, даже если совершишь самую ужасную ошибку, рядом останутся те, кто будет с тобой, несмотря ни на что. Моя семья — моя основа, моя твердь, моя земля. — Привет, — раздался осторожный голос подруги на том конце, — ты как? Я мысленно усмехнулась, все разговоры в последнее время начинались с этого вопроса. — Не знай. Нормально. Сплю, ем, телик смотрю. — Угу. Ясно. Завидная пенсионерская жизнь. — Хы, отрываюсь на полную катушку, — поддержала я шуточный настрой беседы. — Что говорят? — Пока ничего. Сижу вот под домашним арестом. Ждём, пока следователи во всём разберутся. Изъяли мобильник и комп для изучения на предмет моих связей с террористическими организациями и тому подобными незаконными личностями. — Типа, ты экстремистка? — удивилась Катя. — Ну, типа того, — хмыкнула я. — Так, значит, ты не видела, что в сети творится? — вдруг спохватилась она. — Нет, — напряглась я. — Инет под запретом. — Короче, кто-то из наших, не будем называть имена, сделал аудиозапись того урока, почти с самого начала и до конца, и выложил в сообществе школы. Тут такое началось! Куча обсуждений, мемов, подписчиков тьма. Конкурс на лучший твой Ник объявили. Типа, Никита, Пастырь, Снайпер, Ангел возмездия и прочая ерунда. Никогда таких масштабов в группе школы не было, даже подвисать стало от желающих поучаствовать. В общем, пошла движуха. Ребята и учителя петицию пишут насчёт тебя. — Да меня и так отчислили, — устало вздохнула я, представляя, как мою личность склоняют вдоль и поперёк. — Могут теперь не париться. Сумасшедшая Виноградова больше их не побеспокоит. — Да нет! Ты не поняла. Они пишут петицию в поддержку тебя! — То есть? — опешила я. — Ну, ты всё правильно тогда сказала. И про Трифонова, и про остальных. Что все молчат, будто их это не касается. В общем, народ проникся и считает, что тебе надо дать второй шанс. — Ого! — Ты, конечно, дала жару. Я чуть в штаны не наделала. Да весь класс. Но резонанс есть. — Да, занесло меня. Извини, что напугала. — Главное, никто не пострадал. — Я отца подвела. Он доверял мне, а я взяла его пистолет… Всё его время и средства теперь тратятся, чтобы вытащить меня из этой жопы, в которой я засела по уши. Адвокат — дорогое удовольствие. Машину продать пришлось, и все накопления семьи растаяли по моей вине. Ещё и на работе из-за этого у него проблемы. Если он когда и простит, то больше не сможет мне доверять, — мрачно закончила я душеизлияние. — Слушай, не надо, не грызи себя. Всё разрешится. Нужно время. Он взрослый умный человек. И понимает, что ты это сделала из лучших побуждений, — подбадривающе говорила Катя, а потом вздохнула и мечтательно произнесла. — М-да, хотела бы и я, чтобы меня так полюбили… — М-м? — И готовы были ради меня на такие безумные поступки. — Ты про отца? — уточнила я, не уловив мысль подруги. — Да про тебя, дурында! И твою ненаглядную Ольгу Николаевну. Я оторопела от таких прямолинейных заявлений. Откуда она… — А что, думала, я ничего не знаю? — усмехнулась она моему растерянному молчанию. — Я же твоя подруга! Давно было понятно, что ты в неё втюрилась. Да у тебя на лице всё написано. Ладно, тогда в Питере вроде никто не придал значению вашему поцелую, но я-то сразу просекла, что к чему. Эх, Машка, наивная ты душа… Ты что там? Померла, что ли, от стыда? — Почти… — выдавила я, не зная, что сказать, — и ты… — Что я? Я отлично! Ты, давай, духом не падай. А то Ольга Николаевна твоя ходит серее тучи, страшно смотреть. О! — вдруг воскликнула подруга, — наконец, подошли. Сейчас, погоди. — Кать? — позвала я пропавшую подругу, пытаясь осмыслить всё то, что она наговорила. — Выгляни в окно. Я встала с кровати и приподнялась на цыпочках у подоконника, чтобы получше разглядеть двор под окном. На дороге, залитой светом, стояла толпа одноклассников, которые кричали и радостно махали руками, подбадривая меня. А потом все дружно встали в одинаковую позу с широко расставленными ногами и с гордым могущественным видом изобразили удар локтем в бок, превращая движение в какой-то супергеройский жест, чем вызвали мой искренний смех и огромную благодарность за поддержку. Я послала ребятам воздушный поцелуй. — Ну, как тебе? — сквозь шум голосов прорвался Катькин. — Здорово! — оценила я, трепетно чувствуя, как спокойствие и умиротворение наполняют меня до краёв. — Спасибо вам. — Серьёзно, Маш, мы с тобой, — заверила Катя и бросила на прощанье. — Целую! Держись! Яркое голубое небо пленяло своей чистотой, а кучи грязных сугробов стремительно гасли под лучами весеннего солнца. Я долго взглядом провожала ребят, аккуратно шагающих по проталинам, пока они не скрылись за углом соседнего дома. Мои друзья — мои реки, океаны, заполняющие пустоты. Часы тянулись в своей неспешной реке времени, дни сменяли вечера, окружающая природа оживала с каждым новым восходом, преображаясь и возрождаясь. Гулкая трель разнеслась по квартире, оповестив о посетителях. В коридоре послышались мамины шаги и щелчки открывающегося замка. Мы гостей не ждали, никто не сообщал о намерении заглянуть. Скорее всего, кто-нибудь из соседей или политические агитаторы, а может, свидетели Иеговы. Обычный звонок, но почему-то он не давал мне покоя, и я, приоткрыв дверь, выглянула из-за косяка одним глазом в коридор. Моё сердце сделало кульбит и зависло, будто в невесомости, а я, наполовину стоя в комнате, распахнутым взглядом смотрела на неё. Зачем она пришла? — Добрый день, Светлана… — Михайловна, — подсказала мама и в ответ учтиво кивнула, — здравствуйте. Ольга Николаевна стояла в прихожей и как-то неловко теребила в руке лямку сумки, висящей на плече. — Пройдёте? — спросила мама, не совсем понимая, для чего пришла учительница. — Нет, спасибо, — поспешила отказаться она, стараясь собраться с мыслями и донести до мамы суть её визита, — я на пару минут. Я хотела с вами обсудить сложившуюся ситуацию… — Да, — мама тяжело вздохнула, опустив глаза, — примите наши извинения… — Нет, нет! Не стоит. Я не поэтому поводу. — А что-то ещё случилось? — настороженно вглядываясь в лицо взволнованной женщины, уточнила мама. — Вся эта ситуация крайне затруднительна. Машу отчислили из школы. Как скоро восстановят её права, как учащейся, и будет ли такая возможность вообще, я сказать не могу. Но мы всячески этому содействуем. И пока идут все эти разбирательства — время уходит. А экзамены не за горами… О чём она говорит?! Какое восстановление? Какие могут быть экзамены, если меня не сегодня-завтра закроют? Очередное заседание на днях, и тогда уже будет ясно, к чему приведёт моё дерзкое принуждение к покаянию. Боже, эта святая женщина верит в моё освобождение без наказания? Это так дивно. Так упоительно печально, что я готова бесконечно слушать её торопливый трепетный голос. — …Упускать этот момент нельзя. Без подготовки, в состоянии стресса, результаты могут быть недостаточно хорошими… — заметив мою полутень в коридоре, она замерла и долгим неотрывным взглядом обследовала меня, будто сканер, пытаясь найти критические повреждения, скрытые под телесной оболочкой. А я смотрела на неё. На обеспокоенное лицо, на морщинки на напряжённом лбу, на застывшие в произношении бледные губы, на забранные в култышку тёмные волосы, на пальцы, вцепившиеся в кожаный ремень сумки. Она тревожится за меня. Не надо. Пожалуйста! Я и так несу крест вины за вынужденные переживания отца и матери. Только не ты, не мучайся, не страдай, лучше презирай меня. Так мне будет легче. Больнее, но легче. Зато не будут терзать чувства разрушительного самобичевания. — И что вы предлагаете? — прекратила мама затянувшуюся паузу. Учительница повернулась к ней, глядя растерянно на прервавшую её женщину, и, словно не понимая, что она здесь делает, коротко встряхнула головой, приводя мысли в порядок. — Предлагаю… в оставшееся время проводить подготовительные занятия по основным предметам. Маргарита Павловна и Зинаида Давыдовна дали своё согласие на помощь в подготовке к ЕГЭ. — Ольга Николаевна, — извиняясь, радушно улыбнулась мама, — большое спасибо вам за беспокойство и поддержку, но мы вынуждены отказаться. — Почему? — она встревожено взглянула на мать, а потом на меня, так и стоящую наполовину в проёме. — В данный момент, — нехотя заговорила мама, — у нас нет свободных средств, чтобы оплачивать… — О, нет-нет-нет, вы не правильно поняли. Денег не надо, — заверила учительница. — Это на добровольческих началах. Мы можем выделить время, это не проблема. Конкретно, в каком формате проводить занятия, либо у вас на дому, либо в виде подготовленного перечня заданий с последующей проверкой, либо как-то иначе — это решат педагоги в зависимости от успеваемости и специфики предмета. — Это так неожиданно, — расчувствовавшись, пробормотала мама, — и приятно. Может быть, вы всё-таки зайдёте? — Мне пора, — улыбнувшись, отказалась Ольга Николаевна, — дайте ваш номер телефона, и мы позже договоримся о занятиях. — Конечно, — кивнула мама и полезла в ящик тумбы в поисках ручки и листочка. Пока мама писала телефон, Ольга Николаевна вновь подняла в мою сторону свои изумрудные магнетические глаза, за гранью радужки которых точно таились непостижимые глубины космоса. И теперь их взор значительно преобразился, в сравнении с несколькими минутами ранее, когда она впервые увидела меня после того злополучного судного дня. Сейчас он полон тепла и нежности, обнимает и укачивает в своих успокаивающих объятиях. Как же хочется броситься к ней и прижаться всем телом, сжимая в своих руках крепко-крепко, настолько, чтобы невозможно было нас расцепить. Но я стою, упершись лбом о дверной косяк, одним глазом запечатлевая в памяти дорогую моему сердцу женщину, которая верит сама и настойчиво дарит эту веру другим, что моя судьба сложится положительным образом и никак иначе. Моя любовь — моё солнце, свет, дарующий жизнь моему миру. — Спасибо, — протянула мама листочек с домашним номером. — Всего доброго, — простилась учительница и покинула обитель моего заточения, так и не перебросившись со мной ни единым словом. И что же в итоге получается? Секрет бытия прост? И складывается он из трёх составляющих? Семья — земля. Друзья — вода. Любовь — свет. И только тогда на планете зарождается жизнь. Аналогия материального с духовным? Пожалуй, так.