Лев Николаевич, простите

Ольга не любила выпускные, несмотря на то, что это были торжественные долгожданные праздники, о которых мечтали старшеклассники, желающие поскорей отправиться во взрослую жизнь. Для неё, как и для других учителей, это было событие знаменующее, что они в очередной раз дали всё, что могли, новому поколению. Вновь вложили частичку своей души в юные детские судьбы и теперь должны их отпустить в свободное плавание. Такова участь педагога. Она сама выбрала себе такой путь, но от этого не легче. Немного умирая каждый раз, когда прощалась со своими ставшими такими родными ребятами. Только бы дождаться сентября, и тогда пятиклашки с большими наивными глазами вновь заполнят образовавшуюся брешь. Бесконечный круговорот. Цикл школьной жизни. Ольга улыбалась, кивая и здороваясь направо и налево, наблюдая за радостно и нервенно носящимися в предпраздничной суете одиннадцатиклассниками и их гордыми за своих чад родителями. Костюмы, наряды, причёски, макияж сделали из вчерашних школьников вмиг повзрослевших тёть и дядь с воодушевлёнными лицами и горящими глазами, предвкушавшими яркое и захватывающее будущее. Лицо же Ольги соответствовало её необходимому статусу: спокойное, благодушное выражение с мягкой улыбкой. Как бы ей хотелось, чтобы и внутри покоилось тихое умиротворение, но там зияла дыра, пустота, высасывающая всю радость из молодой и красивой женщины. И взгляд на светловолосую синеглазую девушку в бледно-розовом платье с большими цветами, державшуюся на расстоянии, только усугублял душевную боль. — Какие они все… красивые, — с какой-то тоской в голосе проговорила подошедшая подруга. — Когда-то и мы были такие. Юные, беспечные, с огромной надеждой на светлое будущее… — Да-а, — только лишь протянула Ольга, не оборачиваясь. — Не грусти, моя дорогая, — психолог взяла Ольгу под руку, — это неизбежность, и нам остаётся пожелать им доброго пути. На молчаливый кивок коллеги Елена потянула её в сторону ровных рядов кресел: — Пойдём, сядем. Скоро уже начнётся. Торжественное вручение аттестатов, возвышенные помпезные слова, напутствия, подарки, взаимные поздравления и искренняя благодарность. Много смеха, улыбок и слёз. Официальная церемония длилась почти два часа и постепенно перешла в неформальную часть, когда все присутствующие спустились в помещение столовой с накрытыми столами и празднично оформленным интерьером. Приглушённый свет, разноцветная подсветка, музыка и танцы. Всё как всегда, из года в год. Устав от шума и всплесков эмоций кружащих вокруг людей, Ольга дождалась первых сдавшихся учителей и вместе с ними покинула банкет, оставив выпускников развлекаться. У них вся ночь впереди. — Ты как? — догнала на лестнице Елена. — Устала… — медленно цокая по ступеням, призналась Ольга. — Да, такие мероприятия выматывают. Пускай детишки отрываются. Предлагаю и нам немного расслабиться, — заговорщицким тоном подмигнула психолог, — у меня в кабинете есть коньячок. И я стащила апельсин… — Лен, у меня никаких сил. — А я тебя что, работать заставляю? — хмыкнула она. — Не вынуждай себя уговаривать, ублажи подругу. Я даже не упомню, когда в последний раз мы с тобой просто сидели и болтали за бутылочкой горячительного. Я скучаю по тем временам… — Ой, ну ладно-ладно. И мёртвого уговоришь, — сдалась Ольга, — манипуляторша. Женщины скинули туфли и расположились на мягком ковре средь подушек, откинувшись на стену и вытянув стройные ноги вперёд. Пузатая бутылка, две рюмочки, тарелка полуколец сочного апельсина и разломанная на дольки подаренная кем-то шоколадка опустились на подносе между ними. Настольная лампа тёплым светом рассеивала полумрак. За окном меж высоких раскидистых берёз темнело летнее небо. Тихая мелодичная музыка полилась из динамика телефона в руках Елены. — Ну что, моя старушка, проведём романтический вечер без шумной молодёжи? — положив телефон, она наполнила рюмочки, одну из которых протянула Ольге. — Прекрасное завершение вечера, — поддержала подруга, принимая янтарный напиток, — года… Они сидели и молчали, слушая кавер-версии известных песен, наблюдая за изменениями оттенков неба, окрашивающегося садящимся за горизонт солнцем. Елена скосилась на подругу, после тяжёлого вздоха той. — Хочешь это обсудить? Ольга криво улыбнулась, качая головой: — Ты долго держалась. Двадцать минут? — Двадцать четыре, — поправила она, смеясь в ответ. — А что тут обсуждать? — пожала плечами Ольга, — они уходят, а мы остаёмся. — Они? Или она? Ольга вновь бросила взгляд на проницательную подругу. — Моя головная боль. — М-да, нелёгкие выдались месяцы. Но ты молодец. Огромную работу проделала. Без твоей настойчивости, беготни по инстанциям и убеждения школьников и их родителей… Её наверняка отправили бы в колонию. Так что нечего грустить, ты и так сделала очень многое для неё. — Я лишь исправляла свои ошибки, — горько прошептала она. — А с этим что? С Трифоновым. Ничего не слышала? — Совершенно не интересно. Даже думать о нём не хочу, — фыркнула Ольга и отпила обжигающего древесного напитка, растёкшегося приятным послевкусием по языку. Разговор опять прервался. Лена поняла, что Ольга не станет говорить о своих душевных переживаниях, а настаивать было ни к чему. Хоть её и очень беспокоило упадническое состояние Ольги, но здесь нужно время, только оно поможет излечить душевную рану подруги. Ей надо перетерпеть. — Лёша предлагает в июле в Прагу слетать на недельку, — вновь заговорила Лена, морщась от крепости коньяка. — Прага? Говорят, там красиво и пиво вкусное. — Ага. Кажется, я нашла его. — Его? — Единственного и неповторимого, — мечтательно протянула Лена. — Конечно, не фура на полном ходу… Ольга хмыкнула, услышав свою фразу. — Но с ним я чувствую себя важной и желанной… — Глядишь, дело к свадьбе идёт, — Ольга подтолкнула плечом подругу. — Не-е, после свадьбы всё меняется. А меня устраивает, как есть сейчас. — Ну-ну, ты так говоришь, как закоренелый холостяк, пока кольцо не увидишь. Неужто откажешь? Лена пожала плечами, загадочно расплывшись в улыбке, и продолжила: — На следующей неделе ждите приглашения, нужно уже налаживать дружбу парами. А то мы с ним уже четыре месяца, а с вами так и не знаком. — Мы же виделись пару раз. — Ой, ну это не считается. Я про нормальное общение, как взрослые люди. Ужин там, серьёзные разговоры… — Как скажешь, — согласилась Ольга. Музыка резко сменилась, и на экране телефона появилось бородатое лицо Лёши. — Вспомнишь его… — усмехнулась Лена и ответила на звонок. — Привет. Да. Почти закончили. Забери. Уже? Ладно. — Домой? — посмотрела Ольга на вдохновенно улыбающуюся подругу. Влюбилась. — Он уже внизу ждёт, — извиняющимся тоном проговорила она. — Давай, беги к своему суженному. — Я его называю Дровосечик, — она протянула телефон с фотографией Лёши. — Ни в какую не хочет сбривать эти заросли. Говорит, без бороды он выглядит, как школьник, и если он её сбреет, то меня посадят за растление малолетних. Представляешь?! Идиот. — Привет передавай, — смеясь, попрощалась Ольга, глядя в след спешащей подруге. Растление малолетних… Ольга вздохнула и направилась в свой кабинет за вещами. Снизу отдалённо слышались звонкие голоса, смех, топот и цокот каблуков, а по третьему этажу, погружённому в спящую тишину и темноту, раздавались только её одинокие шаги. Включив вспомогательное освещение у доски, она прошла к своему столу, заваленному подарками и цветами от выпускников. Общая фотография одиннадцатого «А» в резной деревянной рамке, сделанная на Последний звонок, привлекла её внимание. Учительница подняла картину и, развернувшись к свету, упёрлась о край стола, разглядывая своих учеников. Деловые мальчишки в белых рубашках, в галстуках и пиджаках, девчонки в школьной форме с белыми ажурными фартуками и огромными бантами в волосах, точно такие же, как их мамы и бабушки, оканчивающие школу ещё в Советском союзе. На красных лентах, свисающих с плеч по диагонали, золотыми буквами выведено гордое «Выпускник». В глазах огоньки от солнца, мягким светом касающегося весёлых лиц. Замечательный выбор для фона на дворовой территории школы. Под ногами зелёный ковёр сочной травы с ярко-жёлтыми одуванчиками, а за спинами полосатые стволы берёзок с пышными шапками зелени. От этого снимка веет такой свежестью новой жизни, теплотой и радостью, что, глядя на него, невозможно не улыбаться. Юные, счастливые ребята выпускного класса, почти в полном составе. Кроме Маши Виноградовой. Чуть бы раньше состоялось судебное заседание, и разрешился вопрос с полноценным окончанием школы, была бы и она здесь среди своих одноклассников. Но её на фото нет. Может, это к лучшему. Не видеть, не вспоминать — не терзаться. Её ждёт большая интересная жизнь, а меня моя семья и новые, новые ученики. Так правильно. Так и должно быть. Вот и всё. Прощай, моя светлая девочка. Прощай, Марья… За своими мыслями Ольга не сразу заметила, что не одна. В тёмном проёме, неуверенно переступая, стояла фигура. Сердце женщины пропустило удар, когда она сообразила, кого привело к её порогу. На мгновение ей показалось, что это мираж, воспроизведённая мозгом злая шутка после выпитых бокалов шампанского и нескольких рюмок коньяка, но нет, там стояла она, девчонка, не попавшая на фотографию. Весь вечер Маша держалась отстранённо, и они даже не перекинулись парой слов. Женщина и не надеялась уже, что сможет пожелать «всего хорошего» или тому подобного, что обычно говорят на прощание. Ольга смотрела на стройный силуэт и молчала; задумчивое лицо не выражало внешне никаких перемен, пока внутри, всколыхнув оголённые струны всего её существа, велось сражение между разумом и душой. Фигура сделала шаг и вышла на свет и, неловко пряча глаза, наконец, тихим голосом, словно делится секретом, сказала: — Все собираются ехать в клуб. Поедете с нами? Девушка уже успела переодеться, сменив шёлковое розовое платье и босоножки на каблуках на бежевые хлопковые брюки, приталенную рубашку с коротким рукавом и лёгкие балетки на плоской подошве. И теперь изящная причёска с завитыми локонами и вечерний макияж смотрелись несколько забавно с будничной одеждой. Ольга обязательно бы улыбнулась от представшего вида бывшей ученицы, если бы не взгляд, проникающий в самую душу. Голубые глаза с такой надеждой смотрели на Ольгу, что внутри всё сжалось и захотелось непременно согласиться, обрадовать девчонку, а может быть, себя? Отсрочить то неизбежное прощание, что ещё минуту назад, казалось, уже никогда не случится. Но прозвучали слова: — О, нет. Уверена, вам лишний контроль не нужен. Отдыхайте, развлекайтесь. Это ваша ночь, — не замечая, насколько крепко сжала в руках рамку фотографии, Ольга постаралась произнести это бодрым и весёлым тоном, но вышло так себе. Маша отвела взгляд и коротко закивала с таким удручённым видом, будто заранее знала, что учительница откажет. Горло сдавило, и образовавшийся ком не хотел глотаться; Ольга не осмеливалась заговорить, приободрить, сказать слова напутствия, всё, что она могла, это не отрывать взора от ссутулившейся, поникшей девушки. — Значит, это всё? — как приговор, еле слышно прозвучало в пустом кабинете. Ольга в ответ безутешно кивнула, чувствуя, как внутри, траурно завывая, разливается горечь, при виде сдерживающейся девушки, с зажёванной нижней губой и блестящими от непролитых слёз глазами. Ещё миг, и она сама поддастся эмоциям и расплачется. Не разрывая контакта щемящих взглядов, учительница убрала фото за спину и приглашающим жестом раскинула руки. Её глаза кричали «иди сюда!», и Маша рванула навстречу. Вжавшись всем телом в женщину, крепко сцепила руки за её спиной. Ольга, закрыв глаза, трепетно заключила выпускницу в объятья, прижимая дорогую ей девушку ещё ближе к себе. Та на несколько мгновений затихла, а потом разрыдалась, сотрясаясь в ласковых руках учительницы, поглаживающей успокаивающими движениями по спине поверх тонкой хлопковой рубашки. Бушующий ураган чувств и тепло соприкасающихся тел вскружили голову эйфорией, и Ольга осознала, насколько болезненным будет разрыв, гораздо хуже, чем она себе это представляла. Учительница не могла и не хотела отпускать её, ведь только сейчас, прижав к себе так близко и прочувствовав каждой клеточкой, она поняла, что ей жизненно необходимо держать эту девчонку в своих руках, вдыхать дурманящий аромат её волос, ощущать горячее дыхание на своей шее, запускающее волну мурашек вдоль позвоночника. Холодящее кожу влажное расползающееся пятно на плече Ольги от градом катящихся слёз не доставляло дискомфорта, а наоборот, усиливало их связь. Жар, охвативший изнутри, волнами растекался по пульсирующему телу и прорывался наружу, заставляя гореть кожу огнём там, где оно соприкасалось с девушкой. Особенно верх бедра, оказавшийся почти зажатым между ног девушки. Ольга так и стояла, упёршись о край стола, так что её присогнутая нога упиралась в жаркий пах Маши, всхлипывающей у неё на плече. Сжав челюсти, она безуспешно пыталась прогнать возрастающее возбуждение, ругая себя за слабость и реакцию тела, за непозволительные мысли и желания в период беззащитности и доверчивости ученицы, однако прекратить объятья и поддержку не посмела. В какой момент плач сменился мерным дыханием, опаляющим нежную кожу, а давление на бедро усилилось, Ольга не поняла. Она распахнула глаза, еле удержавшись на слабеющих ногах, благо сзади стоявший стол не дал упасть. Голова закружилась, и глоток прохладного воздуха едва ли помог привести воспалённый рассудок в порядок. Она судорожно соображала, чувствуя чуть различимые движения бёдрами, зажатой в её объятиях девушки. Сердце бухало в груди рядом почти в унисон с её собственным, казалось, ещё чуть-чуть, и они сольются в единое целое. Низ живота скрутило узлом, усиливая томление, а плотно прижатая податливая плоть, вздымающаяся в сбивчивом дыхании, разделяемая лишь двумя слоями тонких тканей, сводила на грань безумства. Боже, что за испытание искушением?! Полумрак кабинета. Чёрный проём напротив. В коридоре ни звука. Никто не увидит. Никто не узнает. Но так нельзя! Это переходит границы. Я не должна. Я не могу. Нужно это остановить! Я должна прекратить! Но я не хочу. Все контролируемые силой воли, сдерживаемые профессиональной этикой, запечатанные под грифом «Табу» желания рвали на части, выворачивая душу, просачиваясь сквозь трещащую по швам обитель запрета и данного самой себе обещания «не сметь». Девочка моя, я не могу. Прости меня. Ольга не мешала и не помогала, словно наблюдая со стороны. Что это, трусость или покорность? Сейчас это было не важно. Ни к чему было давать определение происходящему. Она поступала так, как чувствовала. И как только под ухом раздался громкий вздох, а тело девушки забила дрожь, Ольга, закусив губу, лишь крепче прижала её к себе, не торопя и ожидая, когда та отдышится и придёт в себя. Много времени не потребовалось, Маша вдруг замерла и вся напряглась, рывком отпрянув от Ольги с открытым ртом и глазами, полными ужаса. — Простите, — шёпот отчаяния, резанувший взволнованную переменой девушки Ольгу, слетел с губ Маши, обдав лёгким запахом выпитого ею шампанского. — Ничего, — покачав головой, прошептала в ответ Ольга, продолжая аккуратно поддерживать её за плечи на вытянутых руках и участливо смотреть в потемневшие синие глаза с разводами от потёкшей туши. Сделав шаг назад, Маша медленно высвободилась, не в силах оторвать испуганный взгляд от учительницы, с которой она только что вытворила непотребное. И, несмотря на понимающий и нисколько не осуждающий вид Ольги, выбежала из класса, скрывшись во мраке коридора. После такого эмоционального воссоединения обрушившееся чувство одиночества опустошило женщину. Некоторое время Ольга невидящим взором глядела в темноту проёма, а потом, накрыв лицо ладонями и гася нахлынувшие эмоции, глубоко и судорожно задышала. Но через пару минут, натянув маску спокойствия, сложила подарки в пакет, взяла цветы и покинула школу. Женщина твёрдой походкой шла по вечернему городу, погружающегося в сон, и никто не смог бы понять, что внутри неё дрожало тонкое хрупкое естество, готовое от малейшей вибрации разлететься на мелкие осколки, пронзая чувственную плоть. — Ты рано, — крепкий мужчина вышел на звук открывающейся двери в прихожую, — я думал, раньше полуночи тебя не ждать. Ольга захлопнула дверь, оставив сумки и цветы на полу, скинула туфли и с ходу прильнула к мужчине, жарко целуя его в губы. Поцелуй затянулся, пока у обоих не закончился воздух. — Ух, — изумлённо усмехнулся он, осматривая жадно глядящую блестящими глазами жену. Если ранее такая резкая перемена в Ольге могла его насторожить, то сейчас он предпочёл об этом не думать, а с распростёртыми руками принять даруемое удовольствие. Последние четыре месяца после вооружённого нападения на уроке она была сама не своя, и, пусть даже такому неожиданному возвращению, он был рад, и неважно была ли причина в бурлящем алкоголе в крови его женщины или в чём-то другом. Приподняв зажатую в руке детскую бутылочку, взбудораженный муж быстро проговорил, — Маргариту я уже уложил. Подхватив Ольгу на руки, впиваясь страстным поцелуем в мягкие губы, он отнёс её в спальню, не обращая внимания на выроненную бутылочку с остатками молока… Голубоватая подсветка электронных часов, показывающих начало второго, плавным свечением заполняла спальню. Небольшая уютная комната, застывшая во мраке ночи, вдруг показалась враждебной. Стены давили, а ледяной воздух, дребезжащий от тихого храпа спящего рядом родного человека, колол кожу иголками. Да и внутри ощущения были не лучше. Отчего так больно давит грудь? Будто её сковали тяжёлыми цепями и уложили сверху неподъёмную плиту, тем самым, похоронив заживо. Она думала, что страстная близость с терпеливым мужем облегчит тягостное состояние между криком и плачем, но нет. Вой рвался из сдавленной груди, драл, царапая, осипшее горло, и только плотно сжатые губы сдерживали последний рушившийся рубеж. Гулкий надрывный вдох прервала с силой накрывшая рот дрожащая ладонь. Обнажённая женщина бесшумно вынырнула из-под простынки и, схватив свободной рукой с вешалки халат, промелькнула в ванную комнату. Мощный поток горячей воды струями бил по плечам и груди, обжигая и согревая содрогающиеся тело. Подставив лицо под душ, она, наконец, почувствовала слабое облегчение, не сразу осознав, что поток её слёз, смешиваясь с водопроводной водой, барабанит по чугунному дну белой ванны. Задыхаясь от накрывшей истерики, скручивающей внутренности острыми спазмами, она ревела, навзрыд, пытаясь звучать как можно тише. Будить дочку, а тем более, мужа нельзя. Как потом ему объяснять, что творится с его благоверной? Сотрясаясь в рыданиях, в беспомощности сжав кулаки, на ослабших ногах она откинулась на холодную плитку стены, а после съехала по ней вниз. Напряжённые пальцы до побелевших костяшек судорожно впивались в бортик ванны, раскрытой ладонью колотя по твёрдому покрытию. Ведь физическая боль может забрать хоть толику тех душевных страданий, что наполняли и разрывали организм, измученный накопленными, как снежный ком, стрессами. Предел. Это был предел прочности непоколебимой Ольги Николаевны. Всё зажатое, подавленное, запрещённое, что накапливалось в трепетной душе Ольги последние три года, нестерпимо, мучительно прорывалось наружу. Она так хотела это отпустить, переродиться. Вновь начать дышать полной грудью. Искренне смеяться и радоваться новому дню. Но сейчас нужно было перебороть страшную ломку, очиститься от въевшейся в её кровь девчонки с солнечными зайчиками в горящих глазах. Спустя час Ольга так и сидела в ванне, обняв себя за колени и покачиваясь. Сверху роем обрушивались капли коммунального дождя, а перед закрытыми глазами всплывали глубоко засевшие картины прошлого…