***
Шадо отчитывался капо через каждые двадцать четыре часа поздно вечером перед тем, как выкурить сигарету и лечь спать — короткий телефонный разговор заканчивался кодовыми фразами. «Пусть папа не волнуется» означало, что Гато до сих пор жив и Шадо наблюдает за ним. Тем не менее по истечению второй неделе Итачи начал капать Шадо на мозги, напоминая, что бардак в Чикаго нужно успеть разгрести до того, как ситуация выйдет из-под контроля — до того, как Гато отправиться в Нью-Йорк и вольётся в американскую мафию, станет полноценным членом семьи, возымеет колоссальный вес на мировом рынке и пустит японцев побираться. И мексиканец проклинал Учиху за констатацию и без того очевидного факта. «Разумеется, ваше величество наследник, нам всем надо успеть!» — Проглатывал Шадо, когда скрипя зубами, выдыхал в трубку что-то типа «Понимаю, Итачи» или «Сделаю, Итачи». Гато превращался в навязчивую идею, и не проходило ни дня, когда бы Шадо не думал об этой коротконогой погони. Американцы обещали Гато место в ложе, в обмен на его «Безопасные Судоперевозки» и своего человека в правительстве, если Гато пробьётся-таки в мэры. На ликвидацию оставалось все меньше времени, июнь уже подходил к концу. А у них с Забузой всё никак не клеилось: магнат находился то в не зоне досягаемости, то его стерегли, как президента США. Надолго коротышка нигде не задерживался и разъезжал в бронированном автомобиле. Да и с самим Забузой, будь он не ладен, оказался не меньше мороки: бывший наёмник Гато был упрям, как бык, и малоразговорчив. И уж если ему что-то не нравилось уболтать его оказывалось практически невозможно. — Опаздываешь, гринго… — Сказал Шадо, как только увидел Забузу на пороге в свете ярко-желтого солнечного света. От гостя пахло только что прошедшим дождём и совсем чуть-чуть кофе. Момочи пристально посмотрел на мексиканца сквозь черные солнцезащитные очки, выдавив сухую ухмылку. — Пробки, мексиканец… Это такие заторы из автомобилей, они могут тянуться на несколько километров вперед и мешают проехать, когда ты сам находишься… Мексиканец сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой, перебив собеседника коротким «Проходи». Убежищем Шадо служил уже не тот комфортабельный номер в дорогой гостинице, а хорошо оборудованная мансарда, располагающаяся над казино «Чёрный лебедь». В своё время Шадо приобрёл этот угол на личные сбережения у людей водивших знакомство с Итачи. И был страшно доволен тем, что никто его здесь не беспокоит. Днём мексиканец предпочитал отсиживаться наверху, или работать в городе, а ночью спускался сыграть с местными и выпить текилы (во всём Иллинойсе хотя бы здесь она только по одному аромату текилу и напоминала. А на деле — всё же горькая погонь). Вовсе не та, что разливают в Мексике. Он скучал по своей родине. Особенно утром, когда просыпался в чужом городе. Он нарочно поставил кровать у широкого окна, чтобы просыпаться не от мерзкого писка американских будильников, а от ярких солнечных брызг, поскольку солнце, тепло лизавшее веки, напоминало ему о доме. О вонючих мексиканских улочках Леона. Когда после долгожданной грозы в воздухе пахнет бензином, мокрыми крышами, едкими испарениями из сточных канав и растущей всего в двух трёх шагах медовой лавандой. — Ты сказал, что нашел что-то интересное. Так? — Осведомился Момочи, проходя в маленький зал. Вся мебель была плетёная с грубой жаккардовой обивкой, стены забиты деревянными полками, а под ногами лежала пестрая бычья шкура. Работал встроенный прямо в потолок вентилятор, гонял воздух и сдувал с ютившихся на подоконнике кактусов серую пыль. Кактусы цвели… — Как там твой мальчишка? — Осведомился Шадо. — Поправляется, — буркнул Забуза, — давай к делу. Собеседники сели в кресла и теперь их разделял только круглый стеклянный столик и бутылка минералки нагревающийся под солнцем. Пузырьки в ней медленно поднимались на поверхность и поочерёдно тихо лопались. Мексиканец смежил веки и мазнул терпеливым взглядом по хмурому лицу собеседника. Оба молчали, метая друг в друга испытывающие взгляды. — Мои друзья проверили график визитов коротышки. У мерзавца расписан по часам каждый день… — Друзья? — Айтишники из отдела порядка. Не перебивай. Момочи откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. — Коротышка старается решать все вопросы самостоятельно. Но, как видно, времени у него всё-таки не хватает. — Не тяни кота за пятки. Шадо усмехнулся и потушил сигарету в пепельницу. — Завтра у него должна быть встреча с представителем общества по борьбе с бедностью. Но Гато передаёт поводья своему секретарю. Они встречаются в ресторане «Новая Америка». Это… — Это в Чикаго-Луп. Я знаю. Шадо удивлённо вскинул бровь. — Его секретарь встретиться с неким Демиеном Джонсоном и договориться о визите Гато в закрытый клуб спонсоров. Приём пройдет тридцатого июня в восемь часов вечера, после чего коротышка летит в Нью-Йорк на пресс-конференцию… В Нью-Йорке дело осложниться, сам понимаешь. Там мы его не достанем. Но можем сцапать мерзавца в клубе, или - когда он отправится в аэропорт. Решай. Забуза задумался. — Правда, есть одна проблема, — признался Шадо. — Какая? — Чтобы дело прошло как по маслу, нам понадобятся пригласительные. Мои друзья из отдела порядка с этим разберутся, но… — мексиканец провел против чернильных волос загорелой рукой, — нужны девственно чистые документы. И тут я бессилен. Забуза потёр виски и глянул в окно, за которым на голубом небе виднелся случайно выпущенный кем-то воздушный змей среди курчавых клочьев белых облаков. — Через пять дней уже тридцатое… Сроки, мягко говоря, дерьмовые. Не находишь? — Так и есть — дерьмовые. У тебя найдется кто-нибудь? Момочи встал, заложил руку в карман армеек и подошёл к окну. Солнце блеснуло у него на ресницах и на губах. Он потёр подбородок, втянул воздух через плотно стиснутые зубы. — Трудно… Ублюдок перекрыл мне кислород. Ты же знаешь… Мексиканец постучал пальцами по подлокотнику кресла. В комнате стало слишком тихо, воздушный змей с глупой рожицей нырял в потоках воздуха и упрямо поднимался выше. По улице с ревом пронесся мотоцикл. Взвизгнул чей-то ребенок. Забуза перекинул взгляд на Шадо. — Ну допустим… Есть у меня один контрабандист, можно попробовать обратиться к нему. Но как ты собираешься перехватывать Гато? Ублюдка стерегут четверо охранников. — В клубе Гато ограничится одним, — мексиканец поморщился, — максимум двумя. Таскаться с оравой толсторожих моржов, когда тебя окружают «добропорядочные» коллеги и «близкие» друзья, неудобно. Согласись? В дороге перехватить Гато трудно. И лучше нам прижать коротышку под шумок на месте. Что скажешь? Забуза обошёл комнату. — Шатко. — Гринго, послушай… Момочи косо посмотрел на собеседника. — Забуза… Мексиканец лизнул верхнюю губу и глубоко вздохнул. — Забуза… Послушай, этот акционерный клуб закрыт для посторонних, но людей там как саранчи в Палестине девятьсот пятнадцатого. Если положим его прямо там, никто не укажет на нас. Мало ли кому из приглашенных Гато перешёл дорогу. — Предлагаешь выстрелить прямо из толпы? Мексиканец улыбнулся, опустив густые черно-угольные ресницы. — Не из толпы, грин… Забуза. А из укрытия. Я снайпер, если ты вдруг забыл. Момочи фыркнул и аккуратно коснулся повреждённой мочки уха. — Подойди, — синеглазый бес засунул руку за пазуху и достал карту акционерного клуба, распяв её на стеклянной столешнице, — это всё, что нам нужно. Забуза подошёл, но не присел. — Планировка клуба прекрасная, пять аварийных выходов, площадка для гольфа на заднем дворе, зал собраний на втором. Вот здесь, видишь? Окна северные, выходят на бульвар, а там… — Там старбакс. Мексиканец кивнул. — Я устроюсь на крыше и дело сделано. Был у них в кофейне на днях. Позиция подходит. Что скажешь? Момочи усмехнулся и поймал верткий взгляд мексиканца. — Если ты торчишь на крыше и ждёшь удобного случая, тогда объясни на кой чёрт нам пропуска? — Ситуация всегда может выйти из-под контроля. Не так ли? Вполне вероятно, что нам придется лезть в это гнездо. — Нам? — Тебе, если быть точнее. Кто-то ведь должен быть внутри и контролировать ситуацию. Гато нужен нам мёртвым. Забуза смежил веки, лицо у него посмурнело. В глазах заплескался огонёк, а в уголках губ залегла непреклонная улыбка. Костяшки пальцев побелели. — Я бы поменялся с тобой, но навыки у тебя немного не соответствующие. — Ты, кажется, спятил. Я работал на Гато больше пяти лет. Сомневаюсь, что он не разглядит в толпе знакомое лицо. — Тридцатого июня коротышка улетает в Нью-Йорк. Неизвестно сколько там пробудет, здесь он оставит своих псов, ищейки продолжат искать тебя. Выбирай, что важнее: убить его сейчас, пока есть такая возможность, или рискнуть и ждать. Лично я воспользовался бы шансом. Момочи сдвинул брови. Глаза у него метали искры гнева. — План твой ненадёжный. Ты его только что придумал? — Нет, — Шадо встал и оказался с Забузой нос к носу, — гель для волос и деловой костюм поправят дело. К тому же тебе идут солнцезащитные очки. И нет — это не лесть. Риска нам все равно не избежать. Убьём Гато где попало — конец. Сразу станет ясно, откуда ноги растут. А в суматохе есть шанс выиграть чуть-чуть времени и залечь на дно. На приёме Гато и в голову не взбредёт искать тебя. Забуза Момочи просто не может входить в чикагскую элиту. Момочи помотал головой. — Ловко ты всё обставляешь. В детстве, наверное, мечтал стать продюсером? Шадо нахмурился, вспомнил грязные руки, содранные коленки и косые взгляды незнакомцев, когда он обводил прилавки с едой голодным взглядом и слушал урчание в животе. Пока покупатели, которым он сильно мешал выбрать на ужин кусок мяса пожирнее, брезгливо морщили свои носы и бормотали поочередно: «Уйди, выкормыш приютский. Всё равно купить ничего не сможешь». — Циркачом! — Прорычал сквозь зубы мексиканец. Момочи выдержал его колючий взгляд и покривил губы. Втянул воздух через нос. — Ладно… Я в деле.***
Уже к вечеру над Чикаго висела пыльная дымка, а последние дождевые лужицы на дорогах исчезли. Стояла плотная духота, освежали только фонтаны с вонючей хлорированной водой и редкие тени от деревьев. Из придорожных кафе тянуло жареной кукурузой и расплавленным сыром. Люди лизали мороженое, тянули из трубочек ледяную колу. Рыжее солнце плескалось на крышах, отлетало от зеркальных витрин и попадало в глаза. Ещё в полдень Забуза забрал пикам из сервиса Омои. И теперь скользил взглядом по очищенному от крови Хаку сидению и думал о том, что Юки следует сослать в Луизиану в любом случае. Мужчина забронировал один билет до Кентвуда и связался со старым приятелем. — Кто? — Спросил хрипловатый голос вместо всяких приветствий. На другой линии слышалось журчание реки и пение лесных птиц, изредка прерываемое клекотом кур. Момочи усмехнулся, рисуя в голове до абсурда нелепую картину: деревенскую глушь и ярого приверженца шумных мегаполисов в клетчатой рубахе. — В девяносто третьем я помог тебе… Как твоё колено? — Колено? — собеседник помолчал немного и цокнул языком, — Ноет зараза… Иной раз так, что спать не могу. Как ты? Забуза тронул мочку уха, мазнув взглядом по бурлящему фонтану. — Помощь твоя нужна. Ты сказал, что я могу обращаться, если вдруг понадобится. Было слышно, как собеседник возится: растягивает карман, чём-то шуршит и, наконец, щелкает зажигалкой. — Что у тебя? Забуза провел рукой против жёстких волос на затылке, волосы чуть-чуть были влажными. — Я связался с дурными людьми. Сливки общества устроили на меня облаву. И мне нужно чтобы ты спрятал Хаку. Со мной ему небезопасно, не хочу рисковать. Ты, наверное, его не помнишь. Я как-то рассказывал тебе, что взял с улицы ребенка с обмороженными пальцами. — Это тот несчастный, которого ты с дуру потом напоил виски с соком? А как же! Помню… Так, значит, он до сих пор с тобой? — Со мной. И вылетает к тебе из Чикаго первого июля. Сможешь встретить? — Встретить? Ну, смогу… А сам парнишка в курсе, что летит ко мне или ты ему и на этот раз ничего не скажешь? — Не цепляйся, виски хорошо разгоняет кровь. — Дети пьют горячее молоко с мёдом — вот что разогревает их с мороза. Хотя, конечно, уже, наверное, и виски можно дать… Он ведь против лететь в одиночку, да? Забуза покусал губы. Собеседник вздохнул и ответил: — Хорошо, Забуза. Пусть остаётся у меня сколько нужно, но держать его у себя насильно я не стану. Сразу предупреждаю. Если вдруг обнаружишь его у себя — ко мне нет претензий. Идёт? Забуза помассировал веки. — Договорились.***
Уговорить Хаку отправиться в Луизиану одному и при этом предоставить все проблемы Забузе, стоило наёмнику невероятных усилий. И ведь действительно со стороны всё это выглядело так, будто Юки должен бросить Момочи на растерзание врагам, а сам с чистой совестью греться под луизианским солнцем. И глядя на Юки, Момочи не мог вообразить, как вдолбить в юную голову правильные мысли: не Юки тут виноват, виноваты обстоятельства. Виновато его ранение и размягченное сердце Забузы — вдруг взыгравшие отцовские чувства. Сам же наёмник ума не прикладывал, откуда в нём только всё это берётся? И берётся с такой яростью, с такой решительностью, что остановить это просто невозможно. — О чём ты думаешь? — Спросил Хаку, без особого аппетита ковыряя вилкой лазанью. Забуза помотал головой. — Ни о чём. — Ты врешь… В каюте шумел маленький телевизор, в новостях упоминали перестрелку в Саут-Шор и опубликовали приблизительные фотороботы преступников не имевших ничего общего ни с Забузой ни с Хаку. Хаку так вообще оказался женщиной. — Ты думаешь о словах Шадо? — Спросил Юки, — да, его стратегия немного рисковая. Лезть в клуб опасно. Момочи проглотил кусок лазанье. — Почему же? Шадо находится на безопасном расстоянии, я — в самом пекле. В случае чего вяжут меня, Шадо — убегает. Всё чисто. Мексиканец позаботился о своей шкуре. Но немного ошибся с «дураком». Да — мне нужно как можно скорее избавиться от Гато. Но я пойду своим путём. Юки чуть наклонил голову в бок, замечая особенные искорки в глазах собеседника. — То есть ты специально подыграл ему? И он ничего не заподозрил? Забуза без особого энтузиазма кивнул. Вода громко шлёпнула по борту яхты, хрустальная люстра под потолком слабо цзынкнула и на мгновение воцарилась плотная тишина. — Хочешь сказать, что я делаю ошибку и мне вообще не стоило с ним связываться? — Спросил Момочи, читая всё по широко распахнутым глазам собеседника и его приоткрытым губам. — Не знаю, — мальчишка отвернулся, почему-то порозовел, — он, по крайней мере, осведомлён о делах Гато получше нас. Но Кисаме говорит, что мексиканцам не стоит доверять. Момочи мазнул взглядом по небольшому календарю на стене: первое июля выпадало на среду. Хаку вылетит из Чикаго в десять вечера, а в одиннадцать будет уже в Кентвуде. — Это не только мексиканцев касается. Люди в принципе обманывают друг друга… Хаку неоднозначно кивнул, сгрёб грязную посуду в кучу, встал из-за стола, подвязал какой-то фартук с яркими рыжими подсолнухами (откуда только такой тут вообще взялся?) и пустил в раковину немного воды. Его каштановые шелковые волосы лезли в глаза так, что Юки приходилось постоянно поправлять их. И Забуза только сейчас обратил внимание, что за последние несколько месяцев волосы изрядно отрасли. Иногда Хаку собирает их в хвост и прячет под бейсболкой, но сейчас вот — они как у девятиклассницы — распущены. И такая длина вовсе не идёт парню, да и в этом цветочном фартуке Юки выглядит как-то неправильно и нелепо. — Тебе надо подстричься, — признался Забуза, — мешают же? Было заметно, как плечи мальчишки напряглись, он втянул голову и весь застыл, как в рождество ледяная статуя. — Потом, может быть, — пробормотал еле слышно и поторопился перевести тему, — ты же мне так и не рассказал, что придумал. Хотя бы на этот раз я участвую в твоём плане? — Ты можешь пригодиться мне, но только как водитель. Я собираюсь забрать Гато из клуба, отвести за город и там пристрелить. Намыленная тарелка выскользнула из рук Хаку и грохнула по дну раковины. — Как это — забрать? — Забрать быстро, тихо и без ведома Шадо. Мы с Гато выйдем через чёрных ход. Я возьму автомобиль на прокат из сервиса. Ривердейл, Пулман, Энглвуд — любой из этих районов подойдёт. — А охранники? Как мы от них будем избавляться? — Я — буду. А ты мне понадобишься после того, как дело будет сделано. Заедешь за мной, Омои отремонтирует нашу страшилку, сменит номера. Будем работать по старой схеме. Я делаю грязную работу, ты — ведёшь машину. Хаку вытер руки о полотенце, сорвал с себя дурацкий фартук. — Почему теперь ты не хочешь, чтобы я помогал тебе? От меня будет больше пользы в клубе. Я прикрою тебе спину. — Твоя рана… — Не болит! Она уже не болит, Забуза. Момочи продолжал строго смотреть собеседнику прямо в глаза. — Нет, болит. Ты стонешь по ночам, когда по привычке переворачиваешься на спину. На лице Хаку мгновенно вспыхнул румянец, глаза увлажнились. Он задержал дыхание, и уже раскрыл было рот. Но Момочи опередил его спокойным и бесстыдным баритоном: — Нет, это не ночные кошмары и не эротические сны. Не обманывай меня. Юки покраснел ещё больше и беспомощно сложил руки на груди. — Сейчас надо связаться с Кисаме, заказать у него новые документы. Это займёт день или даже два. Будем надеяться, что айтишники Шадо работают быстрее.