***
Как только объявили счёт заведение загудело будто пчелиный улей. Предчувствие никогда не обманывало мексиканца, и он знал, когда пора. Пора чтобы не ввязаться в неприятности и выходить сухим из воды. Но на этот раз чутьё подвело: какой-то типец в бейсбольной кепке уже приметил его. — Ёбаные мексиканцы! Вы читать совсем не умете? Это паб для приличных людей. Пошёл вон взломщик![1]. Шадо почувствовал, как у него волосы встают на затылке. Подсознательно он, конечно же, понимал, что надо стиснуть зубы и забить на тупого осла большой болт. Но что-то внутри теперь так и подначивало. Какой ещё взломщик?! Это он-то? Только потому, что он из Мексики? Шадо глянул на толстяка сначала насмешливо, затем со жгучей через край ненавистью. — Это кто у нас тут приличный, жирный гринго?! Ты что ли?! Одна из ламп в пабе мигнула и противно загудела, в неё шлёпнулась жирная муха. А дальше всё произошло в два счёта, Шадо и глазом моргнуть не успел, как этот толстобрюхий хрен уже перехватил его за воротник и в мексиканца летел мясистый кулак. Шадо изловчился, двинул первым и точно в челюсть, да так, что у американца громко клацнули зубы. И наружи вылетела слюна. Толстяк привалился на круглый столик, опрокинул бутылку пива, грозно закряхтел и сплюнул на пол. Его серые стеклянные от переизбытка виски в крови глаза метили куда-то за плечо Шадо, и мексиканец почуял, как кто-то хватает его за затылком. Потом крепкий удар — в глазах темно. И первое что он понимает, это то, что нос цел. А вот из нижней губы хлещет — будь здоров. Второе, что удалось осознать — Забуза кого-то лупит. И в пабе стоит оглушительный шум, но не такой как по будням. Нет. Это был другой шум. Шум ревностной публики. И полицию вызвать никто не спешил. Шадо увидел капли крови на полу. Его кровь? Он потёр затылок, проморгался. В ушах всё ещё звенело, мексиканец понял, что его чем-то только что огрели по голове и лицу. Кастетом? Нет. Бутылкой. У толстяка тут свои друзья. И он уже засучивает рукава, но драться почему-то не лезет. Шадо приложил к саднящей губе сжатый кулак и обернулся на шум глухих ударов: Момочи сцепился с каким-то рослым типом — дружком толстяка — и теперь оба мутузили друг друга с пугающим бешенством. В лихорадке, по-звериному. В суматохе опрокинулось ещё несколько бутылок пива, треснул столик, разлетелись стулья. Забуза припёр соперника к стене и только тут Шадо окончательно оклемался, толпа тоже засуетилась. Мексиканец осознал, что просто так Момочи не отстанет. Его придётся оттаскивать. И сейчас самое время, а потом — бежать пока никто не вызвал копов. Но подойти к «этому» когда он так машет руками. Чёрт возьми! Забуза двинул сопернику лбом и тот поплыл, шатаясь на ватных ногах. Шадо окликнул Забузу, тот не услышал. Тогда Шадо окликнул громче — ничего. Пришлось одёрнуть его за плечо что есть сил. — Чёрт тебя подери! — Выкрикнул мексиканец прямо в лицо Момочи и закончил уже другим, совсем тихим голосом, — хер с ним. Оставь. Хватит с него… У Момочи было такое лицо, будто он первый раз в своей жизни видел Шадо, глаза совсем бешеные. По спине у снайпера пробежали мурашки, кровь всё ещё капала с разбитой губы. Забуза оглядел паб, людей с побледневшими лицами и неожиданно понял, как же здесь тихо, будто в бункере. И все смотрят на него. — Пошли, — полушепотом бросил Шадо, стараясь вообще ни на кого не смотреть, — пошли-пошли-пошли! «Чернуха мексиканская! Сучий взломщик! Взломщик!» — бросила им в след какая-то седая женщина. Они торчали в машине Забузы, на соседней улочке прямо напротив парка, где орава нескладных подростков разъезжала на роликах, а детки постарше посасывали энергетики и возбужденно гоготали, как дикие обезьянки. Но в машине стояла абсолютная тишина с тех самых пор, как Момочи велел Шадо сесть на пассажирское место. Мексиканец прикладывал к вспухшей нижней губе лёд из аптечки и глядел, как неумелые роллеры отбивают себе задницы, шлепаясь на асфальт. Он чувствовал себя неуютно в этой машине и с этим человеком. — Господи, — прошипел Шадо, — вот же злобные ублюдки! Момочи тоже пялился вперёд на роликовую площадку, освещённую ночными фонарями. Но смотрел не на детей, а куда-то сквозь них. Покривил губы, как-бы пытаясь что-то исторгнуть из себя. И лишь вздохнул. Тогда вновь навалилась чудовищная тишина — хоть ножом вспарывая. — А ты, — Шадо прочистил горло, — всегда такой буйный? Забуза качнул головой. — Да я просто не люблю, когда не к месту вспоминают об этносе. Вот и всё. — Ааа… — мексиканец поймал себя на мысли, что не эта ведь главная причина. А потому резко захотелось закурить. И Шадо обшарил все карманы. — Чёрт сигареты, кажется, выпали. Забуза шлёпнул рукой по бардачку и кинул снайперу нераспечатанную пачку лаки страйк, опустил стекло на пару сантиметров. И всё это не глядя на пассажира. Мексиканец во второй раз прочистил горло и закурил. Вкус дыма оседал во рту и перемешивался со слабым привкусом соли. А ведь сигареты были что надо. Пусть и курить приходилось через боль. Губа щипала. — Спасибо. Момочи помотал головой. Было видно, что он, наконец-то, расслабился. — Подбросить куда?***
Забуза поморщился и поправил «ракушку» в своём левом ухе — загогулинка не больше ногтя, принимает в радиусе ста-ста пятидесяти метров. И голос Шадо звучит теперь как будто в голове у самого Момочи. И на протяжении целого вечера никуда от этого не деться. «Ракушками» их снабдил Кисаме. И к слову сказать, пришлось вытряхнуть чуть ли ни последние деньги. Забуза с самого утра считал минуты, и всё внутри него замирало, замедлялось и как будто уходило в спячку. Наёмник думал только о предстоящей встрече с Гато. И в сотый раз представлял, как всё случиться: Забуза возьмёт машину в прокат на выбитое хакерами имя, подъедет не на белом БМВ, как они с Шадо договорились, а на сером фольце, войдёт по приглашению, там разыщет Гато и выведет его через чёрный ход под дулом пистолета прямо на стоянку. А уже оттуда они с ним двинуться в Норт-Лондейл. Там он приглядел подходящее местечко на заброшенном складе. Безлюдное и дикое. Потом Момочи всадит кретину пулю в лоб. Машину кинет там же, подожжет, чтоб замести следы. Его заберёт Хаку — и дело сделано. А Шадо… А Шадо это уже не его забота. И если повезёт, мексикашку в дальнейшем никто не сцапает. Темнело быстро, в клубе уже толпился народ, лилось шампанское и воняли закуски. Бренчала живая музыка. Шадо сбросил смс: он уже был на месте. Залёг на крыше и ждал. Забуза прошёл в главный зал, влился в косяк чикагских пижонов. И поискал глазами Гато — ещё рано. Магнат появится здесь не раньше десяти. Значит, есть время осмотреться: залы просторные, толкучка, приглушённый свет, потолок сводчатый лестницы винтовые. Выход на стоянку через чёрный ход совсем недалеко от уборной — то что надо. Если Гато решит отлить брать его нужно прямо в туалете. Момочи пристроился за барной стойкой, заказал себе выпить., Пистолет у него был в подкладке пиджака. Охранник на входе ничего не заметил. Наёмник случайно поймал отражение себя самого на зеркальной поверхности столешницы. Хаку всё-таки немножечко перестарался с гелем для волос. А может, и нет? На кого он теперь похож? Какой-то жигало в белой рубашке, зеленоватых солнцезащитных очках и зубочисткой во рту. Тот ещё видок. Узнать его теперь можно разве что только по голосу. Момочи глянул на стрелки часов. Без пяти десять. Гато вот-вот появится. Его непременно представят и дадут слово. Этот коротышка вскочит вон на ту «сцену» и уже оттуда будет вещать как весенняя пташка. Ракушка в ухе затрещала, Момочи поморщился. — Он на месте. Заходит внутрь. — Сказал Шадо. Голос у него был до одури ровный. Совсем не тот, что накануне вечером. Момочи сжал в руке стакан с виски, кровь забила у него в висках и под ногтями. Он задержал дыхание и в суматошной шумихи этого велико-сортного мира, различил вечно нетерпеливые и целеустремлённые, как у маленького мальчишки, шаги. Гато был здесь.***
Он пожевывал губы и прятал глаза за чёрными очками, молясь о том, чтобы всё закончилось как можно скорее. Как же ему надоели все эти благотворительные встречи, бесчисленные памфлеты и все эти рожи, ждущие от него чудес. В последнее время Гато совсем поизмотался со всей этой предвыборной лабудой. И теперь ему хотелось только одного: как можно скорее закончить свои дела в Чикаго и вылететь в Нью-Йорк. Билет уже сладенько «жужжал» в его нагрудном кармане и мужчина предвкушал мягкое кресло в люкс классе, где он непременно будет потягивать прохладный коктейль, а симпатичная стюардесса вращается рядышком. Да… Ещё чуть-чуть и совсем будет покончено. Гато достал платок из кармана и оттёр пот со лба. Поправил очки, галстук, манжетки. Удостоверился, что выглядит достойно. Да что там, даже молодо и, вне всяких сомнений, притягательно! Ещё немного и весь Иллинойс окажется у него под ногами. Магнат дождался сигнала от представителя клуба и потом уверенно нырнул в главный зал прямо к людям. Вскочил на подиум, откуда бы его всем-всем стало хорошо видно. А дальше всё делал уже по привычке: поприветствовал гостей отрепетированной белоснежное улыбкой. С необычайной и воспитанной скромностью окунулся в овации, долго раскланивался, отшучивался и отмахивался. Гато хотел промочить горло, потому что болтать приходилось много и без умолку. Но он ликовал. С тех пор как ему удалось выбиться в люди, на публике приходилось выкладываться по полной. И все эти рожи любили его только лишь за то, что он мог им что-то дать. Кинуть подачку: раскрыть свой пухлый бумажник и швырнуть пару долларов. Да, сегодня пусть все эти вонючие заморыши из сиротских приютов получат возможность перебраться в более презентабельное здание, а завтра пусть старики получат готовые абонементы на оздоровительные лагеря и надоедают этому миру ещё пару лишних лет. Магнат улыбался, но не той безрассудной и весёлой улыбкой. Нет. Он улыбался серьёзно, вдумчиво. И страстно взаимодействовал с публикой. Потому что он не просто какой-то там Гато, судоходный магнат. Он — будущий мэр Чикаго. Он — будущее Америки. Первый шквал вопросов Гато выдержал и в перерыве выпил немного джина, поболтал со своими приближенными и вскользь глянул на стрелки часов. Ещё минут сорок — отметил он. А после почувствовал это: чей-то пристальный взгляд. Будто удар ножом прямо в спину. Нет! Гораздо глубже — в душу. Затылок у него взмок, а рубашка под замшевым дымчатым пиджаком прилипла к гусиной кожи на лопатках. Мурашки ритмично сыпались с него ещё около минуты. Он перестал улыбаться и оглянулся как-бы невзначай, чтоб только подозвать тощего и длинного официанта. А сам лихорадочно обежал пёстрые толпы людей, сгустки живых тел, шевелящие дебри. — У тебя всё хорошо? — Спросил магната один из его партнеров по бизнесу. Гато не дышал, веки у него подрагивали. — Лучше не бывает, друг. У меня сегодня перелёт, — магнат выжал из себя кривую полуулыбку, — вот я вроде уже и взрослый, а летать-то всё равно побаиваюсь. Партнёр посмеялся и предложил Гато ещё немного джина. — Тогда не помешает. Магнат для верности снова описал жадным взглядом толпу. Ничего. Люди как люди. Показалось? С тех пор как он заказал Момочи и нанял этого Шадо, у него в голове творится полный кавардак. Засыпать по ночам стало немного тревожно. Да и мексиканец этот что-то уж слишком долго возится. Давно бы уже пустил Момочи пуля в висок — и дело в шляпе. Гато облизал губы, выпил ещё. Но ведь не мог же Забуза каким-то образом оказаться на этом приёме? Это какая-то чушь! Кто он такой? Простой наёмник и звать его никак. Пади торчит сейчас в каком-нибудь кабаке и напивается. Гато потёр лоб тыльной стороной ладони и почувствовал до отупение простую потребность: джин похоже запросился наружу. В сущности, ему как-то даже и везёт по жизни. Он начал с нуля, не имея под ногами никакой прочной почвы. Он — Гато из набожной бедной семьи — был никем. Пустым местом для Америки. Просто мальчишкой, оттирающим наклейки со стеклянных бутылок. И стыд больно жалил его. «Чумазый Гато» — вот как его называли, когда он был ребёнком. Но именно эта его чумазость, это его ущербность и подтолкнули его к тому, чтобы стать одним из «великих». «Великих! Именно так» — Поддакнул Гато самому себе, растягиваю ширинку и вынимая свой член на свет божий. А после пустил долгую желтую и шумную струю, как будто писал сверху на весь мир. И по лицу его бежала гримаска извращенного удовольствия. Ему повезло по жизни — считал он — потому что он вовремя додумался взять эту чёртову жизнь под контроль. Смог обуздать её, подчинить, стать хозяином. Королём! И теперь вправе требовать от жизни всё. Вправе диктовать будущее. Гато стряхнул и почувствовал, как что-то холодное упёрлось ему прямо в правый бок со спины. — Ну, здравствуй...