Монстры. Начало и конец

— Как это называется?       Рейх удивлённо смотрел на странной формы пироги на деревянном подносе. — Левашники, — Союз обернулся.       Рейх цокнул языком: — У тебя уголки губ в варенье. — Поможешь? — в голосе, сквозь улыбку, скользнули игривые нотки.       Придерживая одной рукой поднос, нацист приблизился к нему. СССР прикрыл глаза и наклонил голову. Чужие руки аккуратно, но с силой прошлись по его губам. Советы неодобрительно заворчал, Германия облизал свои пальцы: — Мм, правда вкусно, — он прошёл мимо коммуниста, слегка задев его бедром. — Я теперь знаю, что и куда макать, чтобы снискать твоё одобрение, — протянул на радостной ноте тот. — Ты невыносим. Как тебя народ терпел? — Завидуешь? Я им в первую очередь товарищем был, а потом диктатором. — Кончили мы примерно одинаково.       СССР фыркнул, покачав головой. Матушка и правда расстаралась, мягко говоря, два подноса с таким количеством левашников, что можно роту солдат накормить. У неё всегда так было, готовить - если не на весь мир, то хотя бы половину накормить. Щедрость души — это у них семейное.       Впереди возникла аккуратная фигура: Австро-Венгрия. Хотя большую часть времени он выглядел так, будто собрался на чаепитие к королеве, сегодня его благородный вид был на редкость праздничным. Чёрный военный камзол и белоснежные брюки со стрелками под сапоги с высоким голенищем, дополняли белые перчатки; в руках он держал большую бутылку мутно-зелёного цвета. При всей строгости своего внешнего вида, его облик скорее напоминал только вышедшего из академии юнкера. Союз на его фоне казался совсем великовозрастным, аристократ выглядел моложе всех, если не считать Британскую Империю и Сиккима. «Рейх куда лучше смотрелся бы рядом с таким государственным воплощением», — почему-то подумалось Союзу. Он слишком привык, что нацист делит свое общество только с ним, а теперь? — Ах, Третий Рейх, — аристократ обернулся, — Рад Вас видеть. Как Ваше самочувствие?       Рейх очень осторожно чуть поклонился ему, стараясь не опрокинуть деревянный широкий поднос. — Я прекрасно себя чувствую, благодарю. — Так подросли, возмужали! — Австро-Венгрия мило улыбнулся. — Я же вас совсем крохой помнил… — Вообще-то, мы немного заняты, — Союз решил прервать их словесные реверансы. — За столом ещё набеседуетесь.       И совсем тихо себе под нос буркнул: «аристократы». — Прошу прощения, — нацист кивнул в сторону СССР, который демонстративно ждал его, повернувшись спиной.       Они переглянулись с Австро-Венгрией и без слов поняли друг друга. Аристократ учтиво пропустил его вперёд. — Да епрст, — тихо вздохнул Союз, когда на пути им попалась Великобритания.       Манеры аристократии не позволяли просто приветствовать друг друга кивком, обязательно надо было поинтересоваться самочувствием, порассуждать о погоде и сделать пару лестных комплиментов. Так, по крайней мере, себе представлял любого члена высшего общества Советы.       Но королева была другой. В последние годы своей жизни она с удовольствием сменила чопорные платья на лёгкие мужские костюмы или военные комбинезоны. После ухода из мира живых — стала менее болтливой, даже замкнутой. «Старухой» её называли только за долгую жизнь, выглядела она довольно молодо и поджаро. И вела себя легко, без надменности или излишних манер, но выходила довольно редко ко всем. К удовольствию Союз, с ней по определенным причинам, ему видеться не особо хотелось.       Увидев Рейха, Соединенное королевство лишь учтиво улыбнулась, спрятав руку в карман рабочего комбинезона, а второй придерживая большую плетеную корзину. Нацистская Германия, ей поклонился, даже чуть ниже, чем следовало. Она прошла вперёд, одарив Союза ироничной улыбкой и подмигнув. Коммунист удивлённо взглянул на неё, еле сдерживаясь, чтобы не вскинуть руку в жесте, условно обозначаемом «и что это было?». Но вместо этого лишь покачал головой: эти императорские державы были слишком далеки от него. Он взглянул на Рейха: выглядел он более расслабленно, даже плечи расправил. — Вот видишь, никто на тебя с вилами бросаться и не собирался, — нравоучительно сказал Союз.       Нацист лишь фыркнул в ответ, но держался все равно чуть поодаль от него, стараясь скрыться за широкой спиной. — О, старина Сикким! Тибет! — СССР радостно помахал свободной рукой.       Тибет помахал ему в ответ, улыбаясь так, как было свойственно только ему: абсолютно умиротворенно. За его свободную руку придерживался сухонький и совсем небольшого роста старик-Сикким. Если остальные старыми считались исключительно номинально, то он был истинно стар. Пожил он много веков тихой аскетичной жизни. Старичок умел располагать к себе абсолютно каждого, ведь был действительно чист душой, мудр и доброжелателен. Он улыбнулся Союзу, чуть покачивая головой от старческого тремора. — Здравствуй, мальчик, смотрю ты с другом? — он чуть прищурился, оправив дрожащей свободной рукой красную кашая. — Вы, наверное не знакомы, — Тибет чуть наклонился, чтобы Сикким лучше его слышал.       Как с тем, что ценно сердцу государственному воплощению, в мир иной переходят приобретённые хронические болезни и боли. Если у Союза это была только нога, то у буддистского государства это был целый «букет», с которым как мог боролся Тибет. Не всегда успешно, от чего старика можно было неделями не видеть на улице. Но все так его любили, что каждый считал за честь зайти к нему и уделить хоть минуту времени и подсобить чем-нибудь одинокому старичку. Рейх смотрел на Сикким и тоже ощущал некую душевную расположенность, отчего улыбнулся, не скалясь. — Я Третий Рейх, приятно с Вами познакомиться.       Сикким ещё шире улыбнулся протягивая узкую сухую ладонь. Нацист осторожно пожал её. — Как ваше самочувствие? — спросил Тибет Германию. — Уже лучше, спасибо. — Вы уж простите Югославию, он из благих побуждений это делал.       «Хотелось бы верить…», — Рейх вспомнил, как ему опалила горло совершенно не сладкая, жгучая жидкость, отдававшая чем угодно, но не природными элементами самогоноварения. — Пойдёмте уже, — СССР нетерпеливо переступал с ноги на ногу.       Сзади подскочил Югославия, побрякивая бутылками в карманах военной куртки: — Го, что встали? — он весело подмигнул Рейху. — Э, идёт тебе костюмчик, зубастый! Прям на человека похож, а не выходца из ваших там фирменных фильмецов, хех.       Он обратил взгляд за поддержкой своей шутки к Союзу, но тот молча показал ему кулак. Славянин горестно вздохнул, понимая, что пока его товарищ рядом с этой утонченной немецкой мегерой, лучше держать свои шутки при себе. «Так и уходят друзья под каблук», — с преувеличенным драматизмом подумал югослав.       Вскоре к ним подоспела Российская империя, весело придерживая под локоть Германскую империю. Что вызвало синхронное удивление у Рейха и Союза, но оба тактично промолчали. Императрицы облачились в свои лучшие платья, русская несла ещё небольшой поднос с порцией пирогов, немецкая — красивую бутыль с янтарной жидкостью. С другого конца города показался Царская Русь, шедший шаг в шаг с Монгольской империей и Речью Посполитой. «Чудеса, да и только», — посветлев в лице, подумал коммунист, глядя, как дед несет на своих исполинских плечах бочку с брагой, о чем-то весело перешучиваясь со своими спутниками. То что бочка была именно с этим напитком, Союз знал загодя, старший родственник с удовольствием рассказывал, как он готовится и почему важно выбрать правильную древесину. Вскоре группы объединились, радостно приветствуя друг друга, даже Рейху досталось крепкое объятие от сердобольного Руси.       Стол был выставлен посреди небольшого поля, чуть выше по реке. Длинный, как при лучших королевских дворах, через равные промежутки украшенный свечами из пчелиного воска. Вокруг стола уже хлопотал Чехословакия, перебрасываясь фразами с невысокой миниатюрной женщиной, одетой в белое чогори и хлопковое алое платье. Увидев её, Союз опешил, как-то сконфуженно подняв плечи, словно хотел развернуться и уйти. Почти никто не заметил перемены его настроения. Только нацист, который просто не спускал с него пристального взгляда всю дорогу: — Что с тобой? Давнюю любовь увидел? — ухмыльнувшись, спросил он. — Если бы… — невнятно и очень тихо ответил СССР.       Рейх повеселел: его давний враг выглядит таким уязвленным, услада для его глаз. Но чем больше он всматривался в его глаза полные смущения и толики страха, тем медленнее сползала победоносная улыбка.       Когда они подошли, незнакомка приветственно поклонилась каждому, а когда её взгляд встретился со взглядом Союза, лицо стало серьёзным и непроницаемым. Нацистская Германия силился вспомнить кто она, очень уж было знакомо это фарфоровой личико с раскосыми лисьими глазами. Кажется, он видел её в компании Японии, когда тот приехал в Мюнхен. — Товарищ СССР, — произнесла она.       Союз поставил поднос на стол, и чуть склонился перед ней. Он старательно отводил взгляд, лишь бы не смотреть ей в глаза. — Спасибо, что позаботились о моем сыне, — девушка осторожно шагнула к нему. — И простите. — За что? — тихо спросил коммунист.       Звонкая пощечина была такой внезапной, что вздрогнули все. Советы держался за уже настрадавшуюся сторону лица, не смея проронить и слова. — Что же Вы? — удивлённо спросила Российская империя у незнакомки.       Ей совсем было не в привычку, что её сын мог обидеть такую прелестную леди. Хотя после того, как открылось, что сынок не «просто культурно проводит досуг» с этим жутковатым юношей — она понимала, что не знает о нем ничего. — Он знает за что, — произнесла девушка и обратилась к Рейху. — Вот и с вами снова свиделись, Третий Рейх сонбэним.       «Корея», — прояснилось в голове нациста. Оккупированная насильственно Японией, хрупкая азиатская душа. Воинственная, несломленная, но умеющая себя вести тихо и дипломатично. У них с Японской империей была, мягко говоря, сложная жизнь, не имевшая ничего общего со здравыми человеческими отношениями. Но чем Нацистская Германия лучше, чтобы осуждать Японию? — Думаю, на том и забудем, — Корея почти искренне улыбнулась Союзу.       Тот кивнул, выдавив ответную улыбку.       Когда вдалеке замелькали знакомые три фигуры, СССР снова повеселел. Рейх стоял спиной к нему, мило беседуя с Австро-Венгрией, что почему-то задело Союза. Тряхнув головой, коммунист, закрыл Нацистской Германии глаза ладонями: — Что ты делаешь? — проворчал тот в ответ, позволяя себя развернуть и направить в неизвестном направлении. — Увидишь, — загадочно прошептал ему в ухо Союз, вызвав приятные покалывания между острых лопаток.       Когда он подвёл нациста к замершим девушкам, СССР понял что идея была не самой лучшей. Веймарская Республика замешкался, глядя на своего сына. «Поворачивать обратно?» — задал глупый вопрос сам себе Советы. — И? — Рейх сложил руки на груди, ладони все ещё были на его лице. — Серьёзно? — проворчала ФРГ.       Её сестра-близнец боязливо выглядывала из-за её спины. Союз убрал руки, сегодня он уже второй раз чувствовал себя словно брошенным в ледяную прорубь: растерянно и неприятно ошарашенным.       Рейх холодно сверил девушек взглядом, не одарив и толикой эмоций: — И в чем сюрприз? — произнес он, чуть приподняв одну бровь. — Эмм, как бы, — СССР выдохнул сквозь зубы. — Дочери твои?       Нацист склонил голову, словно внимательно изучая сестёр. — Не мои, — холодно ответил тот. — Вижу дочь США и твою. От меня здесь ровным счётом ничего. — Вот именно, — Западная Германия высокомерно глянула на Рейха. — Эта тварь нам никто.       Союз вздрогнул, обратив быстрый взгляд на своего спутника. В его лице не отразилось ничего. И это «ничего» показалось коммунисту слишком холодным и отстраненным. — Милая, — голос Рейха лился, как горная вода. — Прежде чем бросаться оскорблениями, стоит немного задуматься кому и что говоришь.       ГДР сжала плечи сестры, пытаясь оттащить её как можно дальше. Голос Нацистской Германии хоть был спокоен, в нем сквозили нотки, которые можно расслышать в шипении змеи. «Я тебя предупреждаю и всего один раз, потом — смерть», — говорил этот тон. — Кому? — ФРГ хмыкнула, приняв воинственную позу. — Давай, отвечу за тебя — подстилке Союза. Вот кто ты теперь.       Тут не выдержал СССР. Он схватил её одной рукой за грудки, подняв над землёй. Он ни за что не ударит девушку, тем более молодую, но встряхнет как следует. — Не смей никогда и никому говорить такие мерзости, слышишь? — голос коммуниста клокотал, как набирающий силу шторм. — Особенно тому, кто близок тебе по крови!       Он был готов тряхнуть её так, чтобы каждый позвонок щёлкнул, но рука осторожно сжавшая край его рубашки отвлекла: — Пожалуйста, товарищ Советский Союз, — взмолилась Восточная Германия. — Опустите мою сестру!       Коммунист дышал тяжело, взглянул на Рейх ища хоть какой-то поддержки. Тот никак не реагировал на происходящее, словно ушёл разумом куда-то далеко. «Только в норму приходить стал!», — с досадой подумал СССР, решив что проучит зазнайку несмотря ни на что. — Что, правда глаза колет? — прошипела ФРГ, — Или хотите убедить в обратном? Да вся округа в курсе, что вы, товарищ нерушимый, свои низменные мужские потребности через него удовлетворяете. Или скажете, это между вами любовь?       Её слова ударили Союза, как стрела, пронзив и вцепившись во все его естество. Он не заметил, как разжал руку. Девушка грациозно приземлилась, тут же отскочив на безопасное расстояние. — Вот прежде, чем меня упрекать, — она хохотнула. — Со своими чувствами разберитесь! — Между нами не любовь, — вдруг заговорил нацист, выступил вперёд. — Это было бы пошло и глупо. То что между нами, это только между нами, и вздорной девчонке этого не понять. Но я ошибался.       Он шагнул к Западной Германии, чуть наклонившись, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ты моя кровь. Так может говорить только мой потомок. США бы не стал провоцировать разгоряченного СССР. Он не дурак и… Трус.       Девушка побледнела, глаза расширились. ГДР вдруг вышла вперёд, заслонив сестру. Её немного трясло, в зрачках сверкали искры слез: — Вы нам не родня! — заикаясь произнесла она. — Мы все дети Германии. И мы неделимы.       Рейх взглянул на своего отца. Тот, стоявший все время, как статуя, вздрогнул, обхватил рукой ворот кителя, где поблескивал железный крест. — К вашему и моему неудовольствию, — нацист улыбнулся холодной, но беззубой улыбкой. — Мы, все что есть друг у друга.       Девушки волчатами смотрели на него, но сказать ничего не могли. Союз пытался понять: это акт отцовской заботы или тонкое политическое доминирование? Внутри коммуниста чуть ослабло напряжение, но «рана» от слов ФРГ словно разрасталась, паразитируя в его разуме. — Если Царская Русь смог примириться с Речью Посполитой, — продолжил Рейх. — Если Корея нашла силы простить Союза за грехи прошлого, что мешает вам, двум образованным и воспитанным девушкам, примириться со мной и спокойно отпраздновать?       «Эт черт языкастый», — с восхищением подумал СССР, он и забыл как тот был хорош в ораторском искусстве. — Ты можешь надеть гражданскую одежду, — голос Западной Германии был тихим и поникшим. — Но кровавый мундир всегда при тебе… Они примирились с врагами и обидчиками. А ты - монстр.       Она взглянула прямо ему в глаза, обхватив рукой ладонь сестры: — И наш сын по праву стирает всякое упоминание о тебе. Мы придём на праздник, когда ты найдёшь мужество и отправишься прямиком в Ад, где тебе и место. — Не раньше, чем Соединенные Штаты почтит нас своим присутствием, — равнодушно парировал нацист.       Сестры обернулись на деда, словно последнее слово должно быть за ним. Но он смотрел на Нацистскую Германию, беззлобно и спокойно. Рейх поднял взгляд на него в ответ и еле заметно кивнул. — Пойдёмте, девочки, — Веймарская республика слабо улыбнулся. — Отметим дома, может Японская империя заглянет на огонёк.       Они ушли куда-то в сторону Двиграда, не попрощавшись. Рейх проводил их взглядом, оборачиваясь к Союзу. — Пойдём, нас, наверное, заждались. Что крайне бестактно, — произнес он.       Коммунист рассеяно кивнул, зачем-то протянув ему раскрытую ладонь. — Ты меня не любишь, — холодно произнес нацист, проходя мимо него.       «Да, — подумал СССР, поглядывая на его спину. — Верно, тогда было бы все просто». Он пытался очистить разум от назойливых мыслей, но внутри горестно ощущал, что будет ломать над этим голову долгое-долгое время.       Действительно, все уже уселись вокруг стола, поляна наполнилась звуками разговоров и смеха, ароматами еды и всевозможных напитков. — Товарищ Союз! — донеслись два женских голоса до вышедшей пары.       В их сторону радостно подобрав юбку и сари бежали Мексиканская Республика и Независимая Индия. Дамы радостно повисли на плечах повеселевшего Союза. — Товарищи, сколько лет, сколько зим! — радостно произнес он обнимая знойных барышень.       Лицо Рейха переменилось из отстраненного в заинтересовано-презрительное. Его губы чуть скривились, между тонких бровей легла морщинка, он переключил свое внимание куда-то в сторону. — Сокровище!       Сердце в груди нациста пропустило удар. Он поднял взгляд:       Королевство Италия — как всегда неотразимо улыбчивый. Рейх смущенно отступил от него, когда тот подскочил, пытаясь обнять его и приветственно расцеловать в обе щеки. СССР перебросившись парой фраз, отступил от девушек, которые решили вернуться к столу, отложив разговоры на потом. Он обернулся на «крикуна» и увидев Италию и Нацистскую Германию, ощутил, как грудь начало нестерпимо жечь, руки сами сжались в кулаки. — Так давно, — бывший военный союзник взял аккуратные ладони Рейха в свои. — Нет мне прощения!       Он опустился на одно колено, нацист сильно засмущавшись, тут же попытался его поднять. — Сокровище, надо было к тебе сразу пойти и просить, просить прощения! — не унимался разгоряченный в порыве чувств итальянец. — Я предал тебя. — Все в прошлом, — Рейх пожал плечами. — На войне нет правильных действий, только последствия. Я не сердился на тебя. Никогда.       Лицо Королевской Италии просветлело, он подскочил, подхватив Рейха на руки. — Как же я рад, мой старый друг! — радостно вскрикнул он. — Я дико извиняюсь, — Союз положил руку, словно налившуюся свинцом, тому на плечо. — Но Вы ведете себя неподобающе.       Внутри коммуниста зрело острое чувство, как маленькая искра крадущаяся к целому складу взрывчатых веществ. «Да что этот макаронник себе позволяет?», — подумал он, вспоминая, что от его прикосновений нацист разве что не плюется. — Ты вспомнил о благородных манерах? — ироничным тоном поинтересовался Рейх, спустившись с чужих рук.       Советы одарил его тяжелым взглядом, вызвав чувство непонимания в душе того. Что нашло на его давнего врага?       За сценой «явления третьего действующего лица» наблюдали две императрицы, до этого разливавшие напитки во всевозможные предоставленные бокалы и кружки. Германская империя первая бросила: — Смотрю Ваш сын тот еще «идейный» распространитель. Сердца таких барышень трудно покорить. — У Вашего внука тоже с этим все прекрасно, — российская императрица фыркнула.       Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сзади к Российской империи подошел высокий и немного отстраненный Османская империя: — Дамы, возможно вам нужна помощь?       Услышав его голос, императрица российская вздрогнула, как-то потерявшись. Она быстрым нервным движением поправила прическу. — Мы уже почти закончили, сердечно благодарю, — Германская империя улыбнулась ему. — Чудесно выглядите, — продолжил Османская империя, переводя взгляд на оробевшую русскую. — Прелестное украшение у Вас...       Императрица взглянула на него, прикоснувшись к искусно вырезанному деревянному гребню в густых волосах: — Сын сам сделал мне подарок к этому дню. У него золотые руки. — И то верно, — мужчина коснулся изделия.       Российская империя, смущенно приподняла плечи, взглянув ему в глаза. Османская империя одарил ее еще одной истинно восточной улыбкой и направился в сторону Царской Руси, который рассказывал очередную военную байку, ярко жестикулируя. — Вы прямо как гимназистка перед ним, — колко подстегнула русскую немка. — Право, Вам так кажется, — Российская империя чуть помахала ладонями перед своим лицом, пытаясь остудить жар на щеках.

***

      Праздник шел в прекрасном размеренном темпе. Уже поднимались бокалы за здоровье живущих и их счастье, угощения опробованы и расхвалены. Бурное веселье шло на спад, как медленно гаснущие, сильно растаявшие свечи. За столом царило единое веселье, никто не чувствовал себя обделенным или грустным. Словно это было огромное семейное застолье, когда все ссоры и обиды остаются за порогом, а сердца наполняются самой настоящей человеческой любовью к своему собрату. Бывшие враги сидели плечом к плечу, смеясь до икоты и наперебой вспоминая все хорошее, что было.       Союз сидел напротив Чехословакии и Югославии, рядом с ним уселся Рейх, а с ним уже — Итальянское монархическое государство, все никак не желавший оставить без внимания своего друга. Они весело и непринужденно общались, вспоминая былое и совместное. Итальянец позволял себе касаться рук своего военного товарища, лица и плеч, отпускал комплименты и хитро посматривал в сторону коммуниста. Нацистская Германия и не думал его останавливать или отстраняться, улыбаясь более доброй улыбкой, чем обычно. Хотя он спиной ощущал, как бывший враг сильно напряженно смотрел в его затылок. Время от времени пригубливая брагу, Союз пытался остудить разрастающуюся ярость в своей груди. Этот «Дон Жуан» просто напрашивался на вразумительные беседы со стороны СССР. И одними словами тот мог не ограничится… — Брат, да что с твоим лицом? — чуть перегнувшись через стол, из дружеских побуждений поинтересовался югослав. — Говорил тебе, не бери ты эти тарталетки с черносливом… — Все в норме, — оборвал его Союз и тут же словно внутри одернув себя, улыбнувшись, спросил. — А ты мой подарок взял? — Конечно! — Югославия опустил руку под стол, выудив скрипку.       СССР смастерил ее по чертежам Австро-Венгрии, добыв струны у Королевства Франции. Его товарищ был вне себя от радости от такого подарка. — Ох, скрипка! — Мексика хлопнула в ладоши. — Песню, песню! — А кто петь то будет? — Тибет перегнулся через стол, чтобы рассмотреть, у кого инструмент. — Союз! — вскрикнула Независимая Индия оглядевшись. — Товарищ Союз, порадуйте нас!       Коммунист сконфуженно потер плечо, взглянув на Рейха: тот иронично приподнял бровь, одними губами произнеся «Порадуй всех». — Только, давай что-нибудь веселое! — крикнул Царская Русь. — К праотцам всю эту плаксивую лирику!       СССР задумчиво прижал большой палец к губам, вспоминая вообще, что у него в репертуаре есть и что могло понравиться всем. Югославия встал из-за стола, касаясь пальцами струн, неторопливо настраивал инструмент. — Ну-ка, братец, наиграй, — Союз намычал мелодию.       Прослушав, югослав быстро подхватил, словно знал с рождения. Когда СССР понял, что мелодия верная, его голос, громкий и пробирающий, разнесся по поляне. Не оглушая, а касаясь сердца каждого, заставив вздрогнуть и обратить слух к нему: - Лу-у-уч солнца золото-о-о-ого Тьмы скрыла пелена…— он чуть обернулся, смотря в лицо Рейха.       И тот не отводил взгляда, словно забыв про все. Голос Союза был глубоким, ласковым, в самой песне сквозило чем-то далеким и бесконечно теплым. Как забытое лето в деревне, первые капли дождя после зноя. Все государственные воплощения ощутили это, как и внезапное единение. Скрипка идеально дополняла слова, хотя дело было в том, что Югославия всем своим нутром ощущал эту песню и позволял мелодии вести смычок. — Ночь пройдёт, наступит утро ясное, Знаю, счастье нас с тобой ждет. — СССР улыбнулся, растягивая в бархатных нотах слова.       Рейх вздрогнул, все же отвернувшись. Его взгляд снова стал померкшим. Союз ощутил как кольнуло внутри, но продолжал петь. После второго куплета, все единым порывом подхватили припев. Сердце коммуниста воспылало от переполнявших высоких чувств. Как же мало надо, чтобы достичь мира и единения. Почему же, вместо войн нельзя поставить огромный стол, сесть плечом к плечу, поделиться теплым кусочком хлеба и кружкой пива и все забыть? Советы слишком хорошо понимал, почему нет — потому сейчас были лишь они. Ни страждущего народа, ни голода, ни детей, которым надо подарить весь мир и больше. Свободные от оков, предоставленные теперь лишь своему сердцу и разуму. - В час грусти и печали Ты голос мой услышь.       Союз поддался внутреннему порыву, осторожно, почти невесомо, коснувшись пальцами ладони нацистской Германии под столом. Рейх убрал руку, низко опустив голову. — Солнце взойдёт… — почти шепотом допел СССР, чувствуя как внутри плеснулась тоска, как янтарный напиток на дне кружки.       Ему зааплодировали. Вдалеке задрожали лучи рассвета.       Рейх и Союз шли по опустевшей улице. После песни от Союза, государственные воплощения еще праздновали, не желая расходиться. Но когда солнце коснулось лучами синих бутонов хлопка, стало ясно: всему хорошему приходит конец. Расходились на обещании встречаться, навещать, ходить в гости. Празднество закончилось на самой теплой и позитивной ноте, не дойдя до бытовой усталости и раздражения.       Бывшие враги самые последние уходили, Итальянское королевство взял с союзника обещание на встречу «тет-а-тет». Он даже нагло подмигнул СССР, видя как тот меняется в лице, услышав теплое согласие от нациста. «Шею сверну и язык через жопу достану, узлом завязав», — раздраженно думал Союз, вспоминая смуглое лицо.       Они дошли до дома Советов. Рейх взглянул на него, ожидая. — Зайдешь? — коммунист не смотрел на него, сложив руки на груди. — Если позволишь.       СССР удивленно обернулся. Нацист убрал выбившуюся прядь, чуть снизу взглянув на него.       Рейх присел на его кровать, устало поведя плечами. Союз остался стоять, прислонившись боком к стене у окна. — Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила — произнес мягким тоном нацист, глядя прямо в лицо СССР. — Какой яд? — не понял Союз.       Рейх ухмыльнулся, чуть наклонившись в его сторону. — Думаешь, я не заметил какое лицо ты строил Италии? — Обычное, дружелюбное лицо.       Советы повернулся к окну, чуть прикрыв глаза. Лучи солнца ласково касались его кожи, подсвечивая ее. Рейх поднялся с кровати, подойдя вплотную к нему: — Я не твоя собственность. — Я такого и не утверждал никогда. — Напоминаю тебе, лишним не будет.       Рука нациста скользнула вниз, задирая национальную рубашку на мощном торсе. — Что ты делаешь? — коммунист удивленно выпрямился. — Помолчи, — он расстегнул брюки, пальцы ловко обхватили член.       СССР сдавленно выдохнул, упершись рукой в стену. Тепло толчками поползло снизу вверх. — Итак, — пальцы медленно скользили по всей длине, нежно сжимая. — Ты серьезно думал, что встреча… с дочерьми и отцом, как-то повлияет на мое решение? — Идея казалась мне жизнеспособной, — прошептал Советы, жмурясь. — Предположим. Что еще скажешь?       Союз открыл глаза, нагнувшись вплотную к его лицу: — Твое место - здесь. — Аргументируй, — клыки почти ласково коснулись губ коммуниста. — Потому что. Я. Так. Сказал, — прорычал СССР, невольно двигая бедрами в такт движения руки.       Рейх хмыкнул, чуть отдалившись, но руку не убрал. — У тебя ужасная комната. Кровать да тумба. — А что. Тебе. Еще надо? — Односпальную кровать я с тобой делить не буду, — нацист стал ласкать его медленнее.       Союзу показалось, он ослышался. — Что? — он уставился в его глаза. — Что слышал. Двуспальная кровать и человеческое постельное белье, а не это тряпье.       По лицу коммуниста ползла довольная, немного глуповатая улыбка. — А теперь, — нацист провел рукой вверх, вытерев ее об обнаженный живот партнера. — Я пойду. — Э!       Союз посмотрел на него и указал ладонями на свой пах: — Так и оставишь? И почему уходишь? Остался бы! — Не сегодня, — лишь ответил Рейх, разворачиваясь в сторону выхода. — Ну, змеюка, дай слово, что вернешься!       Германия замер, обернувшись: — Ты доверяешь моему слову? — Конечно.       Рейх хмыкнул, уходя, бросил: — Слово не даю.       Советы хотел что-то ему сказать на этот счет, притом резкое, но тот добавил, скрывшись из прохода: — Потому что сегодня ночью я вернусь. Озаботься кроватью и постельным бельем.       СССР хлопнул себя по бедру, качая головой. Даже не вальс, а кадриль на минном поле, да еще в алкогольном припадке. Вздохнув, он посмотрел на себя вниз и его осенило. Зловещая улыбка поползла по его лицу, он потер ладони. Организует занятную ночь этому клыкастому, очень занятную. На всю жизнь запомнит, как крутить хвостом с этим Дон Жуаном. «Задушить не задушу, но гимн ты у меня простонешь, как миленький!», — подумал Союз, укладываясь на кровать.