Монстры. Начало и конец

      Союз удивленно смотрел в глубокий сумрак комнаты. Сон спал резко, как сдернутое с солдата одеяло в казарме. Моргнув, заворочался, прикидывая который час вообще: ставни существенно осложняли это процесс. Вздохнув, с переката встал с кровати. Неслышно, как ему казалось, дойдя до окна, приоткрыл одну из створок.       Сумрак на улице нежным батистом обволакивал окружающий мир. Вдалеке поблескивали звезды, луна кошачьим глазом сверкала из-за перистых облаков. «Слишком рано, — подумал СССР, подойдя к своим штанам в поисках портсигара. — Австро-Венгрия сказал, что лучше пораньше. Но не настолько же». Вернувшись к окну, неспешно закурил, облокотившись рукой о стену. Чувство ожидания волновало его, касалось когтями души и сердца, то больно, то мягко, дразняще. Он может встретиться с детьми, лицом к лицу? Почему нет, из плоти и крови же. Но стоит ли? Столько вопросов вертелось в его голове, даже тепло дыма в груди не успокаивало и не отрезвляло. Советы любил их, по-настоящему, чистой родительской любовью. От того страдал, что дал им так мало, а забрал и того больше. — Мог бы и на улице курить, — донеслось недовольное с кровати, — Дымом в комнату тянет.       СССР обернулся: в сумраке очертания Рейха были совсем неразборчивые, но глаза поблескивали, как у лесного хищника. Острый абрис тела почти полностью скрывался одеялом в шёлковом пододеяльнике, только одну бледную ногу да лицо видно было. — Я считай все, — Союз показал почти докуренную самокрутку. — Потерпи чуть-чуть.       Нацист глубоко, даже томно вздохнул, поднявшись с кровати. Завернувшись в одеяло, прокрался к нему. Советы непонимающе взглянул на возникшее лицо, казавшееся в пастели сумрака нежным и ласковым. «А он ли это?» — вдруг посетила параноидальная мысль коммуниста, когда Германия обхватил его руками, не разжимая одеяла: — Холодно, — капризно протянул Рейх, прижимаясь обнажённым телом. — Ого… — Союз сделал глубокую затяжку, — Что-то новенькое.       Отвернув голову, он выдохнул дым, облизнув губы от привычной горечи табака. Нацист мягко улыбнулся, показав свои клыки, совсем чуть-чуть. Он потерся о его торс, медленно, плавно изгибаясь. Советы прибалдел, охнув, откинул голову. Такое проявление теплых чувств со стороны немца было форменной неожиданностью для него. Ведь после разговора «с глазу на глаз» в их отношениях особо ничего не поменялось: Рейх оставался «холодным королём», а Союз больше был занят мыслями о детях. Когда тонкие и жесткие губы коротко коснулись его подбородка, окончательно разомлел. Опустив взгляд, не смог сдержать улыбки: немец смотрел на него снизу вверх, чуть наклонив голову к плечу и соблазнительно облизавшись. — Пойдем, — одеяло соскользнуло на пол, мягко шелестя. — Время ещё есть, мой дорогой. — Хм, — Союз сделал последнюю затяжку, отправив окурок в банку, служившую пепельницей. — Ты сегодня ласков.       Рейх грациозно, нарочито медленно подошёл к кровати. Усаживаясь, закинул длинные ноги одну на другую, отчего у СССР тут же все встало «в боевую готовность» — между позвонков проскользнули разряды тока. Нацист протянул к нему руки, глядя на него из-под опущенных ресниц, выдохнул: — Просто я तुमसे प्यार करता हूँ — Что? — СССР нахмурился, он не мог разобрать последних слов. — Я प्यार тебя.       Внутри коммуниста все задрожало, он, еле силясь не кричать, проговорил: — Что ты сказал? Я ни слова понять не могу ! — Я сказал… — Я убью тебя, черт тебя дери!       Рейх ударил локтем наотмашь. Сон снова, как рукой сняло, только теперь это физически ощущалось. — Достал! — зашипел Рейх Союзу, ещё не согнавшему с глаз морок. — Ладно, лапы свои распускаешь, ладно, что храпишь, как «Юнкерс» в худшие годы немецкой авиации, ладно! Но партийные речи мне над ухом толкать — это уже перебор!       В комнате было темно, как во сне. Советы провел ладонями по лицу, моргая: сон, конечно сон. Вот сейчас ему даже свет не нужен, чтобы знать, что нациста всего перекосило от ярости. Настоящий, можно сказать стопроцентный, Рейх лежал сбоку и на одном месте вертел подобное нежное поведение. — Я храплю? — спросил СССР. — Храпишь! — Германия зашуршал одеялом, видимо накрываясь с головой. — Значит, носорогов отпугиваю. — Каких носорогов? — искренне удивился Рейх. — Вот именно, — Союз перекатился, поднявшись с кровати.       Ощутив дежа-вю, открыл створку ставни. Не так романтично, но все те же сумерки. Советы устало вздохнул: доцент рассказывал ему, что людям чаще всего снятся самые глубокие и страстные желания и страхи. Порой желание бывает настолько сильным, что во сне добавляются накопленные телесные ощущения и вкусы. Коммунист провёл языком по губам, на секунду ему даже почудилось, что ощутил послевкусие прогорклой папиросной бумаги. Курить не хотелось, приглядевшись к линии горизонта, он понял, что может спокойно проваляться пару часов. Внизу приятно тянуло, он опустил взгляд: — Я пришёл к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, — Красный вернулся в кровать, перед этим закрыв ставни. — И на десять сантиметров одеяло приподняло.       Устроившись поудобнее, задумчиво провёл рукой себе по животу. Такой приятный сон и так грубо его оборвать. «Почему бы и да?», — подбодрил он сам себя, перевернувшись на другой бок и касаясь плеча под шёлковой тканью. Огладив острый изгиб, заворошился в поисках куда руки просунуть и не только их. — Отстань, — вяло рыкнул немец, еще сильнее кутаясь. — Мне надо, — проворковал ему в ухо Союз, требовательно прижавшись пахом к предполагаемому заду. — Вот тебе надо — сам и решай! — Германия слегка лягнул его, отодвигаясь. — Ладно тебе, — коммунист приопустил одеяло, легко проведя пальцем по хрящику немецкого уха, перебирая волосы, выдохнул. — Я же долго тут тебе под боком пыхтеть буду… так быстрее.       И чуть прикусил кончик мочки, с наслаждением ощущая, как тот под руками призывно задрожал. — У тебя есть две рабочие руки, — Германия чуть ослабил хватку на одеяле, позволяя нахалу забраться и прижаться к нему. — На улице можешь заняться. — Да брось, больше упрямишься, сам потом подмахивать будешь. — Храпишь, бормочешь, занимаешь всю кровать, секс в невесть-какого-черта-утра хочешь… И ещё намекаешь, что мне оно больше надо?       Рейх оттолкнул его, проворчав: — Ненавижу тебя. — Я тебя тоже, — Советы чуть приспустился, покрывая пространство между крыльями лопаток легкими поцелуями.       Нацист молчал, лишь нервно дергал плечом. — Делай что хочешь, — наконец произнес он, откинув одеяло, раздвинув ноги и улегшись на живот. — Только не буди.       Союз хмыкнул, проведя ладонью по точеной линии талии Рейха. «Дошли до «секса в коммуналке», — подумалось ему, пока он шарил рукой под подушкой в поисках масла. — Тихо, вяло, в ритме вальса». Немец ровно дышал, спрятав лицо в подушке, всем видом показывая, что спит и активно участвовать в процессе не намерен. У Советов руки чесались открыть ставни, чтобы видеть каждый участок бледного тела хотя бы в скудном свете сумрака. Хотя ему казалось, что даже в абсолютной тьме по одному касанию узнает его. Закрыв глаза, прижался щекой к чужому плечу, медленно ощупывал, оглаживал каждую линию, бугорок и впадинку: почти плоское бедро, остро выпирающие косточки таза, чуть левее, ближе к спине прямой, короткий рубцовый шрам. Поднял руку выше по талии — ощущение, как строгий бок музыкального инструмента, скользнул кончиками пальцев по ребрам, несильно стиснув пальцами бусинку соска, еле-еле касаясь, обведя контур и немного поддразнив. Тонкая шея, которую можно одной рукой сжать, так и манила прижаться губами, в чем себе и не отказал Союз. Ласкаясь щекочущими поцелуями, ладонью несильно перехватил нациста под подбородок, пальцами чуть массируя. Другой рукой продолжал ласкать, еле-еле касаясь, по излюбленному маршруту: грудь-живот-бедра, грудь-живот-бедра, словно карта, которую знал, но все равно ревностно продолжал изучать, касание за касанием. — Слишком нежно, — проворчал Рейх, чуть толкнув его локтем. — Я просто проверяю, — он легко прикусил кожу шеи, чуть сильнее сжав ладонь на горле. — Может где в нужных местах жирок появился… а то не за что держаться.       СССР толкнулся в бедра, мазнув стоявшим колом членом тому по пояснице: — Покалечиться легко можно.       Немец лишь устало вздохнул, уворачиваясь от поцелуя в скулу. Советы отстранился, осторожно вылив немного масла себе на пальцы. Рейх, стараясь не подавать вида, настороженно принюхался. Коммунист, хохотнув, легко прикусил его плечо, прижимаясь книзу: — Всего лишь масло. Без сюрпризов.       Германия только беззвучно вздрогнул, когда он толкнулся внутрь, касаясь горячих стенок. Красный медленно растягивал его, прижимаясь щекой к хищно изогнутой лопатке. Неспешно, наслаждаясь совсем еле ощутимым трепетом чужого тела. Советы не удержался, зарывшись носом в жесткие волосы, глубоко вдохнул. Запах пороха и перца будоражил его не хуже рюмки ракии, внутри от сердца плескалось мягкое тепло. Ему впервые было настолько уютно, расслабляюще приятно, организм не содрогался в цунами гормонов и голодного желания до чужого тела. Казалось, медленный темп давал распробовать, расслышать намного больше, чем скрывалось в резком зверином такте. Было хорошо, по-человечески. Он еле-еле подавил душевный порыв повернуть Рейха к себе лицом и слиться в другом, правильном поцелуе. Но правила игры нельзя было нарушать.       СССР размеренно толкался в него, осторожно подложив одну руку ему под шею и заодно держась за острое плечо. Другой поглаживал нагревшийся живот, иногда некрепко сжимая влажное бедро. Советы коснулся губами выпирающей косточки на затылке, пристраиваясь поудобнее: из-за шёлковой простыни так и норовил налечь на него всем весом. С каждым размеренным толчком, он словно тонул в теплом молоке. Приятные покалывания исходили от живота к голове, вибрируя и пригревая в чувствительных местах. Хотелось шепнуть что-то нежное. Но не мог подобрать тех самых слов, потому просто покрывал поцелуями излюбленные места, будто пытаясь оставить, запечатлеть свои душевные порывы сейчас. Тепло из сердца расплескалось, как из наклоненного кувшина, заполняя всего до самых кончиков пальцев ног. Движения внутри были уже не так важны, как удовлетворение от того, кто именно в его руках. Никто другой. Пускай Рейх сейчас мирно дышал, явно находясь в глубоком сне, Союза это не сильно волновало. СССР тихо охнул, еще больше замедляясь и входя так глубоко, насколько возможно. Каждый толчок словно совпадал с его биением сердца, с силой бьющегося о ребра. При этом он скользил внутри осторожно, не тревожа спящего, как ему казалось. Нацист вдруг тихо застонал, прогнувшись. Он зашевелился, извернулся, плотнее прижимаясь к мощному телу, сократив амплитуду толчков. Рука с острыми когтями робко коснулась ладони на плече. Союз сладостно вздохнул, оставив заметно разгорячившиеся нутро: обхватил его под коленом, ненавязчиво вынуждая улечься на бок. Рейх покорно принял нужную позу, прижимаясь и нетерпеливо дрожа. Союз перехватил поудобнее, накрывая ладонью ладонь Рейха, переплетаясь с ним пальцами. Германия дрожал под ним, поддталкиваясь и сдержано глубоко дыша. Когда коммунист вновь скользнул внутрь — вздрогнул, несильно сжавшись. Союз замер, с наслаждением вслушиваясь в возбужденное придыхание и ощущая, как тело становится нестерпимо жарким под ним. Толчок — глубокий, мучительно медленный, до самого основания. Рейх замычал, повернув голову, и уперся лбом ему в подбородок. СССР потерся о его макушку, позволяя ему самому задать темп: немец толкнулся легко, медленно, чуть прогибаясь. Жалобно всхлипнул, размеренно скользя вперед-назад. Советы придвинулся настолько близко, насколько возможно, прижимаясь губами к виску, отпустив его ногу, переложил руку на кровать, находя точку опоры. Рейх двигался под ним плавно, изгибаясь из стороны в сторону, бесстыдно и мелодично постанывая. Кажется, он смотрел на него, может нежно, может похотливо. Это во сне темные омуты сияли ярче звезд, здесь в реальности мрак, как ширма скрывал все. Только жар тела, ощущение движения такого открытого и сексуального, что сводило спазмами нутро, как вспышками фейерверков. «Как же хорошо», — прошептал коммунист, входя в ритм Рейха. Тот лишь пламенно ахнул ему прямо в губы, но скрепить подтверждение поцелуем не давался. СССР фыркнул, морщась, старался изо всех сил растянуть этот момент. Ему нравилось это ощущение мягкого и размеренного удовольствия, как Рейх терпеливо лежал под ним, изогнувшись прижимался, но не терялся в диком, почти безумном желании. Этот секс не напоминал схватку двух хищников, это было что-то совершенно другое. Напоминавшее то, что воспевали древние философы и романтики. Союзу почудилось, что чужое сердце под ладонью бьется в унисон с его.       Советы тяжело дышал, прижимаясь лбом к костлявому плечу. Нацистская Германия недвижно лежал, не расцепляя свои пальцы с его. Впервые им удалось получить оргазм одновременно. Союз рассеянно водил ладонью по влажной груди к животу, ощущая абсолютное телесное и душевное удовлетворение. Вдруг его слуха коснулся звук, явно выбивавшийся из блаженной тишины. Всхлип. Еще один, короткий, тщательно подавляемый. «Я просто сделаю вид, что ничего не слышу, — услышав еще один жалобный звук, крепче прижал его к себе, — Ему явно не понравится жалость с моей стороны». Сердце больно кольнуло, коммунист уже хотел плюнуть, хоть что-то сказать, успокоить, ободрить, но вслед за рваным всхлипом последовал вполне не умилительный раскатистый чих. — Будь здоров, язва, — немного расслабившись, мурлыкнул Союз. — У меня уже аллергия на тебя, — Рейх шмыгнул носом.       СССР вздохнул, прижимаясь к затылку, прикрыл глаза. — Вот уж нет, — нацист толкнул его, упираясь руками и силясь выбраться из его хватки. — Ты меня разбудил — и я тебе спать не дам. Вставай и иди! — Рано же, — заворчал Советы, несильно цапнув его зубами за предплечье. — Даже Австро-Венгрия пошлёт меня в пешее эротическое, заявись я к нему в такой час. — Меня не волнует, — немец прижал ледяную пятку к его коленям, толкаясь. — Иди погуляй, подыши.       Устало вздохнув, коммунист отпустил его, чтобы тут же перехватить поудобнее и подмять под себя. Рейх задергался, но тот хоть и не налегал всем весом, прижал его плотно. — Ты вконец обнаглел! — зарычал немец, дергая плечами. — Мх-м, — протянул коммунист, прикрывая глаза. — Лучше бы на озере остался, — продолжал чуть менее активно нацист, прижавшись лбом к широкому покатому плечу. — Ты — образина невоспитанная, зверь похотливый… — М-м-м… — Союз ощущал, как уже почти дремал, слова ворчащего еле-еле доходили до него. — Ты вообще меня слушаешь? — раздраженно прорычал Германия. — М-м.       Рейх обреченно откинул голову: судя по затиханию голоса, тот уже провалился в сон. Немец всматривался в окружающий сумрак, задумавшись о чем-то своем, легко повел плечами, пристраиваясь поудобнее. Сейчас было важно уснуть быстрее, чем Союз начнет раскатисто храпеть у самого уха.       Ему больше ничего не снилось: успокаивающая чернота сознания сменились ощущением пробуждения. Лениво зевнув, повёл плечами, блаженно прижав тощее тело к себе. Видимо рефлекторно во сне он слез с нациста и, лежа на боку, все равно сгреб его себе в объятия. И приятно удивился: обычно Рейх начинал брыкаться или ждал момента, пока тот глубоко уснёт и, подобно змее, выскальзывал на свою сторону кровати. СССР напрягся, осторожно обведя ладонью профиль лица своего партнера: острая скула, вытянутые тонкие губы. Чуть приподнял верхнюю губу большим пальцем — клык, как у кошки, тонкий и не слишком длинный. — Я тебе руку сломаю, — лениво рыкнул нацист.       Сомнения тут же рассеялись, Советы огладил его щеку, наклонившись за поцелуем. Удар подушкой был отрезвляющим и вполне ясно донес позицию Рейха по этому поводу. — Змеюка, — бросил коммунист, вставая с кровати.       Открыв створку ставни, обнаружил что уже рассвело. Потянувшись и сделав пару наклонов торсом, начал неспешно одеваться. Застегнув пуговицы рубашки и поправив манжеты, он обернулся: лучи раннего солнца освещали сидящего немца. Тот задумчиво смотрел на него, положив подбородок на сложенные на коленях руки и чуть поджав ноги к груди. — Хорош, чёрт, — произнес СССР, чуть встряхнув волосы на затылке.       Рейх склонил голову, нахмурившись. Когда Советы подошёл к кровати, усаживаясь на самый край рядом с ним, немец чуть потянулся, зевнув. — Что тебе притащить то хоть? — коммунист игриво обхватил тонкую щиколотку, легко проведя рукой вверх-вниз. — Может цветочек аленький? — Задницу свою притащи, — он добавил, ухмыляясь. — И постарайся без революций.       Советы хмыкнул, чуть обернувшись, внимательно осмотрел его. Ласковый свет солнца так ложился на хищное лицо, что оно казалось мягче, как с картин художников эпохи возрождения. Германия взглянув в ответ, чуть наклонив голову, отчего несколько прядей упали на глаза. Союз наклонился к нему, убирая их, и задержал руку на щеке, еле слышно вкрадчиво читая по памяти: — Есть поцелуи — как сны свободные, Блаженно-яркие, до исступления. Есть поцелуи — как снег холодные. Есть поцелуи — как оскорбление. О, поцелуи — насильно данные, О, поцелуи — во имя мщения! Какие жгучие, какие странные, С их вспышкой счастия и отвращения!       Он почти уцепил быстрый поцелуй, но узкая ладонь перехватила его губы. Рейх чуть склонил голову, сквозь улыбку промурлыкав: — Неплохая попытка. Но поцелуи — для хороших мальчиков, — он поцеловал тыльную сторону своей руки. — Ты себя плохо вёл. Очень-очень плохо.       СССР улыбнулся, жмурясь, обхватил его кисть, поцеловав то же место, и показал ему язык. — Балбес, — выдохнул нацист, заваливаясь обратно на подушки. — Смотри у меня, — Советы погрозил ему пальцем. — Мне Югославия доложит, если ты тут устроишь с Италией внезапное «сотрудничество» вне военного положения. — Неприменимо приглашу его присоединиться, — нацист чуть прогнулся в пояснице, захрустев позвонками. — Ай-яй-яй, что за гадости ты шипишь, змеюка — Союз еле сохранял грозное выражение лица.       Рейх потерся щекой о подушку, оглянувшись через плечо. Глядя на спину выходящего коммуниста, громко произнёс: — Эй.       СССР обернулся, кивнув: говори. — Держи в уме, что ты для своих детей — прошлое. А они живут настоящим.       Советы не понял, к чему это. Но ощутил, что это своеобразная форма беспокойства от нациста: — Непременно.       Он закрыл дверь за собой, думая, что когда-нибудь поймёт. Может и сегодня.

***

— Ох, Вы рано.       Австро-Венгрия поспешил к Советам, который курил в сторонке, жмурясь от ласковых лучей солнца. Следом за ним неспешно, почти плывя, шла Великобритания. — О, Вы тоже решили? — учтиво произнёс СССР. — У меня, можно сказать, безлимитный проход, — она одарила его критичным взглядом сверху-вниз. — Дорогуша, придётся сначала нам посетить магазин одежды.       Союз удивленно осмотрел себя, потом их. Аристократы были одеты явно по современным меркам. У Двоецарствия было классическое шерстяное пальто, видно сшитое на заказ, под ним строгая белая рубашка и брюки, за плечами — большой квадратный рюкзак. Королева же была одета в приталенное платье из плотной ткани, напоминавшей чем-то кожу, доходившее ей до колен, а сверху была накинута куртка с искусственным мехом на вороте. Оба обуты в ботинки, в стиле классических солдатских берц. По мнению Союза, он не сильно от них отличался, но человек в современном мире посчитал бы его актером или ролевиком. — Ладно, — Союз пожал плечами. — Раз, по вашему мнению, я выделяюсь. — Мало того, — Великобритания взбила пальцами распущенные волосы. — Вы просто замерзнете. Промозглая осень нынче в Нью-Йорке.       Советы помрачнел. Нехорошие воспоминания об этом городе так и засвербили в подкорке. — Что ж, — СССР встряхнулся, прогоняя негативное чувство. — Что делать надо? — Для начала, — королева зачем-то коснулась локтя Венгерской империи. — Закройте глаза… так, теперь встаньте на одну ногу, ну! Не на больную же, вы что. Ага, вот так. А теперь попрыгайте и похлопайте в ладоши.       Советы повторил, ощущая что где-то его неплохо так обманывают. И искренний звенящий смех королевы стал тому доказательством. — Простите, право слово! — она еще раз звонко хихикнула, бросив невинный взгляд. — Не удержалась, вы так порой умилительно доверчивы! — Рад, что повеселил вас, — Союз и сам засмеялся, осознав свою глупость. — Но делать то что? — Просто закройте глаза, — заговорил Австро-Венгрия. — И следуйте чувству… Можете сделать шаг.       СССР послушно исполнил. И правда, в груди вдруг словно натянулся канат. Он сделал шаг, глубоко вдохнув.       Открыв глаза, вместо залитой солнцем равнины он увидел украшенный граффити двор с перевернутыми мусорными баками. Звуки современного мегаполиса после тишины их местности лавиной накрыли его, коммунист даже зажмурился, в голове застучало. — Первый раз тяжело, — Австро-Венгрия похлопал его по плечу. — Дышите, как можно глубже и медленнее.       Чего-чего, а дышать местным воздухом, тем более смакуя все оттенки выхлопов такси и жизнедеятельности нью-йоркцев, совершенно не хотелось. — Я… в норме, в норме, — СССР открыл глаза, сморгнув набежавшие слезинки. — Ну и ощущения. — Второй раз будет легче, а там — как за молоком сходить, — королева выглянула из переулка. — О, мы удачно вышли, 5-е авеню. Пойдемте, сутки пролетят как мгновение, оглянуться не успеете!

***

      Союз блаженно жмурился, доедая хот-дог. Вкус мяса, даже такого отвратного, в булке, которая была слеплена из чего угодно, только не из пшеницы, ощущался оргазмически ярко для него. Он пристроился на лавочке в Центральном парке, порядком устав от совершенно бешеного ритма этого города. Как раз с его точки обзора было прекрасно видно самый знаменитый Нью-Йоркский отель, в котором совершенно точно расположились его дети. Еще проходя мимо дверей с суровыми и немного надменными швейцарами с обеих сторон, заметил их вывешенные флаги. Теперь перед ним стоял вопрос: как попасть внутрь и свидеться? Навряд ли личные телохранители да охрана в отель его пустят. Теперь, конечно, он выглядит более чем прилично по современным меркам, но пропуск ему за «лапы, уши и хвост» это не даст. Представиться собой — того хуже, либо на смех поднимут, либо жди проблем и шумихи. Он задумчиво стряхнул крошки с темно-охряной куртки-парки с черным мехом, удобно облокотившись, достал пачку современных сигарет. Прикурив, довольно причмокнул: рай. «Вот бы зубастый сидел под боком — вообще идеально было бы», — мечтательно подумал СССР, сделав еще затяжку. Вдруг зоркий взгляд ухватил две фигуры, неспешно шедших в сторону искусственного водоема. Высокая, широкоплечая и немного грузная — возмужавший Российская Федерация и чуть ниже его статная, ладная, как дикая кошка — Грузия. Сердце в груди Советов дрогнуло, замерло, словно и вовсе в дымку обратилось. Судьба смиловалась над ним, игриво улыбнувшись, подкинула шанс. Он его не упустит.       Союз нерешительно замер в тени небольшого клена, глядя на брата с сестрой. Они были в паре шагов от него, облокотившись о каменный парапет мостика, молча созерцали виды чужого города. СССР думал, как ему подойти, что сказать, руки от нервов немного тряслись, даже вылеченное колено вновь разнылось, как прогнившая доска. С его точки было прекрасно и видно и слышно их, а вот чтобы его заметить, надо было постараться. Тем и пользовался, собираясь с силами, чтобы «восстать из мертвых». — Брат, — вдруг заговорила Грузия.       Советы прикрыл глаза, улыбаясь: её голос, как течение реки Ингури, ласковый и глубокий. Когда она говорила: «Папа, давай я тебе спою?», мир, казалось, становился лучше и ярче. — Не брат я тебе, — голос РФ стал ниже, грубее, словно окутанный колючей проволокой. — Опять ты… — девушка встряхнула своей роскошной гривой волос. — Характер свой дурной показываешь. — Чья б корова мычала, — он обернулся, нависнув тенью над ней. — Сама меня весь вечер провоцируешь! Спелась с этим стариканом и рада.       Она сделала шаг назад, приняв грозную позу. Союз сжал кулаки, вечно нужно было их растаскивать, как волчат. Грузия была легковоспламеняемой, взрывной, готовой выбивать из оппонента признание её правоты. Может, от него понабралась, но Россия был не лучше. Его ярость была холодной, накапливаемой, сжатой как пружина. Когда механизм срывало — остановить, даже взрослому, было не под силу. СССР не двигался, ровно дыша, он не мог вмешиваться. Не имел права и сил на это. — Ни с кем я не спелась! — она сжала кулаки. — Просто в отличии от тебя, я не держу выражение морды «моя задница тут самая важная в мире» и общаюсь, да, общаюсь с другими!       Россия передразнил её, словно не серьезный взрослый, а все тот же заводила-хулиган среди братьев и сестер. — О великолепно! — Грузия взмахнула руками. — Прямо как папа!       РФ помрачнел, высоко поднял свои большие покатые плечи: — Не сравнивай меня с ним, — глухо прорычал он.       Девушка удивленно замерла. Нутро Советов неприятно свело, сердце пронзили ледяные сталактиты. — Я не он, — с вызовом бросил Россия. — И упаси бог быть похожим на него! — Дурак ты, — она низко опустила голову и резко вскинув закричала, не стыдясь никого. — Дурак!       Глубоко вздохнув, продолжила, её трясло от раздражения и желания вмазать «братцу» дизайнерской сумкой по шее: — Как ты смеешь такое говорить о папе? Как?! Как ты можешь такое говорить о человеке, что любил нас? Он всё, весь мир! Всё готов был нам отдать! А ты предал его! Память о нём предал! — Весь мир? — РФ засмеялся. — Весь мир, да… только ни черта у него не выходило. Ты помнишь его хорошим и добрым, а я… я помню его настоящим.       СССР прижался спиной к стволу дерева, чувствуя что теряет опору. Он старался со всеми детьми быть ровно любящим и ровно строгим, но Россия был старше и дольше жил под его крылом. Волей-неволей, нарек своим наследником и возложил на него все надежды. И вот, правда была на поверхности — РФ ненавидел его и хотел стереть воспоминания об отце. Не мудрено, ведь он и правда видел его не с лучшей стороны. — Отец! — взрослый, уже выше на голову Советов, Россия тряс его за плечо. — От… отвали, — лениво отмахнулся Союз, переворачиваясь на другой бок.       Обшарпанная комната в коммуналке, такая нищенская, что даже вместо обоев газета. В железный таз в углу комнаты громко звеня капало с потолка, где-то внутри стен заскреблись крысы, внизу вновь устроила разборки старая чета алкашей. Никакой мебели: только матрас, пустые бутылки из-под дешёвой водки и пустые банки из-под консервов. В воздухе пахло немытым телом, перегаром и безнадежностью: — Отец, ты же обещал! — РФ обреченно вскинул руки, запустив пальцы в волосы, которые тронула седина.       Столько нервов, столько потрясений — молодой наместник начал стареть раньше времени. Отца прогнали как паршивого кота, давая ему помереть в одиночестве либо от алкогольного отравления, либо в петле. РФ никого из братьев и сестер не пускал к нему. Они не должны были это видеть. Пускай в их головах останется его образ воина, бравого коммуниста и просто самого лучшего в мире «бати». А он примет его и таким, опустившимся, пропитым и угрюмым. Ослабшим и усталым. — Пап, — жалостливо произнес он, снова тряся его плечо. — Прошу… мне так нужна твоя помощь!       Костюм мешком висел на РФ, словно младшеклассник облачился в старую форму брата. Под глазами залегли глубокие тени, сами зрачки сверкали от набегающих слёз. — Не помощник я тебе… — обреченно ответил Советы, усаживаясь вертикально.       Голова раскалывалась, в глотке —пустыня Сахара. Он потянулся к ближайшей бутылке, заполненной на три четверти. Россия резко ударил его по руке.       Реакция была молниеносной, свои рефлексы СССР физически не мог пропить и прокурить.       Он влепил звонкую пощечину сыну. РФ осел, приложив ладонь к краснеющему месту. Его глаза стали ещё больше, нижняя губа дрогнула. До Союза сквозь марево похмелья дошло осознание: — Сынок… я… — Не отец ты мне! — закричал Россия, вскакивая на ноги. — Старый пропитый алкаш не может быть мне отцом!       Он убежал, хлопнув дверью. Союзу очень хотелось верить, что это был просто сон в дурмане водки.       Но Россия больше не приходил. Вернулся лишь однажды, чтобы подать стакан воды умирающему на грязном матрасе жалкому подобию отца. — Что с того? — слова Грузии не сразу дошли до обреченного Союза. — И что с того? Он всегда находил время, силы и желание давать нам лучшее. Школы, кружки, поездки в лагеря… в его сердце умещалась любовь к народу, к чужим приемышам, к нам! Оно его подвело, переполнилось и лопнуло, когда одно предательство за другим следовало по пятам. Несчастья, войны, голод. Но всегда оставался отцом. Отцом и товарищем. А ты? Тебе есть дело хоть до кого-то, кроме самого себя?       Россия отстранился от мостика, выпрямился, спрятав руки в карманах шерстяного пальто. Тоскливо смотрел куда-то вдаль, покусывая нижнюю губу, аккурат то место, где виднелся небольшой шрам. — У меня много дел, забот, — он прикрыл глаза, глубоко вздохнув. — Когда отец сказал «я устал», он одной фразой взвалил на меня свое «небо». Ты не понимаешь, как мне тяжело, сестра. Я устал. Только мне некому об этом сказать, не на кого скинуть своё «небо», понимаешь? Тяну, как вол все на себе, под критику и осуждение, пробую, ищу… а вот как ни крути все слышишь: копия отца.       РФ запрокинул голову и обернулся к замершей сестре: — Я не хочу быть его копией. Не то он мне завещал, прежде чем заснул и больше не проснулся.       Грузия часто заморгала, она помнила тот день: все радовались, как дети на утреннике, получив свой суверенитет, когда вошёл Россия и сказал: «Отца больше нет». Даже у Эстонии не нашлось больше сил радоваться, весь праздник кончился в тот день и каждый ощутил, что более с ними не было. Она сжала губы, пытаясь унять набежавшие слезы. У неё было много грубых, злых слов сказать в лицо папе, но встреть его сейчас — разрыдалась бы, как маленькая и обняла до хруста костей. — Он сказал: «Не будь мной», — Россия развел руки. — Я и пытаюсь.       Они смотрели друг на друга, далекие, словно совсем не родные. — Об этом я не думала, — честно призналась грузинка, пряча глаза. — Никто не думал. Это было наше личное с ним.       Девушка вдруг засмеялась, жмурясь: — А помнишь, как мы спорили, кто больше папы будет? — она ещё раз нервно хихикнула. — Ты всегда говорил, что это случится тогда, когда как папа, в один присест сможем съесть кастрюлю перловки! — Ну, я пока только пол-кастрюли могу, — РФ потер затылок.       Они засмеялись. В душе Союза вновь стало тепло: утро и день  — ссоры, склоки, вечер — тишина и мир. Он поднял задумчивый взгляд на город, видневшийся за кронами деревьев: кажется он понял слова Рейха. Советы не нужен детям сейчас и должен оставить их жизнь им. Иначе, как они смогут стать лучше, сильнее и талантливее, вечно полагаясь на папкин ремень и нравоучительные речи? Они не дети больше. И сейчас он это понял, как должен был понять давно. — Ты… ты же любил, любишь папу? — девушка порылась в сумочке, найдя небольшой портсигар, взяла сигариллу и неспешно закурила.       Россия молчал, тоже достав из кармана немного помятую пачку импортных сигарет. Долго рассматривал её, порылся в другом кармане, извлек старенькую зажигалку «Огонёк».       В груди СССР сердце пропустило удар: — Ба-а-а-ть, — Россия кое-как забрался на подлокотник старого кресла       Советы кивнул, не отводя взгляда от газеты, с интересом перечитывая новости о делах ракетостроения, периодически вертя в пальцах стальную зажигалку. В доме, особенно при детях, он никогда не курил. — А ты меня насколько любишь?       СССР хмыкнул, отложив газету, уперся щекой в свой кулак, с хитрецой протянув: — Опять в школе накосячил, пионер? — Нет! — довольно крупный для своего возраста мальчуган сильно замотал головой. — Честное слово! Просто…       Он покачал ногами, демонстрируя свежие ссадины. «Небось опять с Казахстаном по стройке ползали», — подумал Советы, делая мысленную галочку. — Просто, — ребёнок кивнул своим словам. — Я люблю тебя настолько, — коммунист показал зажигалку. — Насколько хватает бензина в ней.       Россия нахмурился, подозрительно склонив голову: — Я сам видел, как ты её заправляешь, когда в ней топливо кончается!       Союз расхохотался: подловил. — Вот именно, сынок, — он щелкнул огоньком, наблюдая как сын завороженно следит за ярко-желтым пламенем. — И любви нет срока и размера. Её всегда можно чем-нибудь… подзаправить. — Значит ты будешь любить всегда-всегда? — Пока горит огонь в моей зажигалке, — Союз щёлкнул крышкой.       Россия прикурил от неё, огладил украшенный рисунком стальной бок и убрал в карман. Грузия терпеливо ждала ответа, чуть жмурясь от пахучего дыма. А Советам более не нужны были слова, он все понял. В сердце расцвели пионы, разрушившие нахлынувший стыд и печаль за дела при жизни. — Папа бы по шее нам дал, — произнесла девушка, выдыхая густой клубок дыма. — Нам тут местные власти по шее дадут, — РФ хохотнул, выдыхая дым в другую сторону.       Они молчали, созерцая берег и мирно журчащий водоем. Советы хотел уже уйти, но слова России ненадолго остановили его: — Если у тебя будут проблемы, — тот легко, мягко коснулся плеча сестры. — Ты мне говори. Чем смогу — помогу. — Я же тебе не сестра, — язвительно припомнила та. — Отделаешься от вас, как же, — РФ хмыкнул. — От такого семейства и смертью не отделаешься. — Дурак! — Грузия все-таки стукнула его сумкой по плечу.       СССР засмеялся себе под нос, неспешно уходя в сторону оживленной реки людей: некоторые вещи неизменны.       Прежде чем выйти из парка, Советы обратил внимание на одинокую фигуру на скамейке: расслабленно разложив руки в стороны по спинке и зажав между ног бутылку в бумажном пакете, явно с алкоголем, в небо смотрел США. В груди Союза тут же вскипело: такие чувства испытывали псы, когда видели сородича за забором родного двора. Слепая, инстинктивная агрессия, тело уже напряжено для броска, взгляд затягивает кровавая дымка. Но чем больше он всматривался в профиль врага, тем прохладнее становилось. Соединенные Штаты выглядел усталым. Хотя признаки старости все еще не коснулись его моложавого лица, в уголках губ собрались глубокие морщины и глаза были блеклые, что без темных очков теперь было прекрасно видно. Капиталист смотрел в сероватую синь отстранено и пусто. Вздохнув, не опуская головы, прихлебнул из горла возможно пиво, возможно бурбон. Поймешь ли с такого расстояния. СССР что-то понял для себя, ухмыльнувшись, направился дальше. Да, «старикан» не скоро их навестит, далеко не скоро. — … Как прошла встреча?       Союз вздрогнул, когда элегантная рука легко легла на его плечо. Королева мило улыбнулась ему, положив голову сверху и внимательно всматриваясь в его лицо: — Так что же?       СССР пожал плечами. — Так и знала, — Великобритания чарующие улыбнулась ему. — Не переживайте, так правильно. — Я и не переживаю… — Советы вернулся взглядом к витрине.       Он стоял уже несколько минут, разглядывая манекен. Магазин с золотыми буквами просто дышал сдержанной изысканностью, все представленная одежда была строгой, но говорившей, что её обладатель мало того, что владеет чувством стиля, еще и имеет высокий доход. Внимание СССР было приковано к бежевому пальто, отдаленно фасоном напоминавшее мундир Рейха. — Красивое, — королева словно читала его мысли. — Но в бежевом он будет, как моль. — А? — Союз встрепенулся. — Пойдемте внутрь, там выбор больше, — она легко потянула его, подхватив под руку. — Не в обиду, но подарки не ваш конек. Тем более связанные с одеждой!       СССР растеряно последовал за ней.       Сначала консультанты с подозрением косились на них, вид у пары был не типичной их клиентуры. Но в современном мире никогда не угадаешь, кто с толстым кошельком. Современные дети в сети Интернет умудрялись из ничего делать миллионы, поэтому молодой человек не прекращая улыбаться любезно представлял образцы. Советам было очень некомфортно: зал был залит ровным белым светом, стояли обтянутые кожей кресла, сверкающие золотой каймой стеклянные полки и оббитые красным деревом ниши с вешалками. Еще и бокал шампанского всучили, словно на свадьбу пришёл. Великобритания здесь явно была как в родной стихии: расслабленно, вальяжно, одной рукой придерживая бокал, другой трогала предоставленную одежду, скептично оглядывала юношу-консультанта, который оказался идеальных размеров для примерки. — … Так, эм, — Советы осторожно поставил бокал на стеклянный журнальный столик, еще больше ощущая себя «как слон в посудной лавке». — Чем себя развлекали? — Ах, решила сегодня доехать до Бродвея на одну скандальную постановку посмотреть, — королева чуть пригубила из бокала, покачав головой.       Очередное пальто было отвергнуто, коммунист уже даже не спрашивал и не интересовался, целиком доверившись ей. — Шума много, а на деле, — она шикнула, взмахнув свободной рукой, сдержано, но красноречиво. — Куда американским театралам до моих родных актеров, ах. Хотя большая часть успешных американских постановок только на моих режиссерах и держится. А актеры и того, завоевывают сердца по всему миру. Отрадно, знаете ли. — Представляю, — Советы вздохнул, с горечью вспоминая, как ранее ценились актеры его страны. — Идеально!       СССР заинтересовано обратил внимание: темно-синее пальто из смеси шерсти с высоким воротом с рядом сверкающих серебром с эмблемами пуговицами. Союз одобрительно поджал губу. — И не слишком юношеское, — королева кивнула консультанту, допив одним длинным глотком шампанское. — Но и не нарочито взрослое. Ему пойдет и придется по нраву, поверьте. — Как мило с вашей стороны мне помогать, — Советы полез во внутренний карман куртки в поисках кошелька.       Великобритания чуть наклонила к нему голову, улыбаясь немного тоскливой улыбкой: — Дань уважения нашим прежним отношениям.       СССР не одарил её даже взглядом, рассчитываясь. Взяв фирменный пакет, предоставил свой локоть королеве. Она приняла его жест, но держалась чуть отстранено, мягко улыбаясь. Со стороны они походили на красивую пару, уже пережившую горки страсти и тихо наслаждавшиеся друг другом. — До сих пор злы? — спросила она, пока они шли вдоль улицы.       Советы покачал головой, сверяясь со списком необходимых покупок. К удобству, все оказалось под рукой. — Просто, — СССР чуть повернул к ней голову. — Такое сложно забыть. Но обида улеглась, не переживайте.       Великобритания глубоко вздохнула. Они шли, легко лавируя между одинаково серыми менеджерами, офисными работниками и иными очень занятыми жителями Нью-Йорка, спешащими по делам или просто, потому что принято спешить. Она чуть плотнее прижалась к нему, когда дородная афроамериканка чуть не сбила её с ног. — Смотри по сторонам, — бросила напоследок нахалка. — Плывет тут, как королева!       Союз и британка посмотрели друг на друга и синхронно засмеялись. Грубиянка сказала что-то на их счет, спешно ныряя куда-то через поток. — Вот не в обиду, — вдруг заговорила Великобритания, когда они встали на светофоре, ожидая зеленного для пешеходов. — Но Вы, товарищ Союз, всегда отличались любовью к формам и тому подобное… а в итоге выбрали самое костлявое и тощее недоразумение. Я оскорблена!       Советы сдавленно захихикал, старательно делая вид, что пытается прокашляться. — Да уж, — он фыркнул. — У меня на животе скоро можно будет карту мира рисовать по синякам, но… тут же не во внешности дело.       Она провела пальцем по его предплечью, бросив кокетливый взгляд из-под коротких ресниц: — Ах, а так хотелось верить, что Вы… — Не стоит, — Советы мило улыбнулся ей. — Мы оба знаем, что все в прошлом.       Королева покачала головой, убирая брошенные ветром волосы с лица. — Все-таки, те пончики с Конюшенной останутся самим вкусными из всего, что я ела. — Пышки, принцесса.       Великобритания вздрогнула, обратив на него взгляд. Он умиротворенно смотрел вперед, словно ни в чем не бывало. Затем чуть скосил взгляд, хитро подмигнув. Королева ответила ему своей фирменной улыбкой настоящей леди: — Ах, как я могла забыть, бу.       Они приближались к небольшому книжному магазину. — И меня попрекаете, — Союз хитро взглянул на неё сверху вниз — А сами свои лисьи чары на Чехословакию напустили. — Напустила, как же… — буркнула недовольно королева.       СССР заинтересованно наклонился: — Он Вам отказал? — Нет, — королева оскорбленно вздернула аккуратный нос, затем пылко продолжила. — Почти! Этот утенок деревенский сначала намеков не понимал. Я ему, Вы же помните в какой манере намекать умею, правильно? Я ему «Прибейте мне, дорогой Чехословакия, полочку», так он взял и прибил! Потом — «Может чайку?», он мне в ответ: «С Вашего позволения». И выпил же! Когда перешла в лобовую атаку — в обморок хлопнулся. Естественно, ни о какой «компенсации» и речи не было. Ох, ещё заладил песню: «Меня не так воспитывали. Вы прекрасны, но я так не могу, только по правильному». Как леди, я была польщена. Как женщина — хотела шею свернуть.       Союз вовсю хохотал, испугав людей вокруг. «Вот с Югославией два сапога пара!», — подумал он, смахивая набежавшие слезинки. — Чего смеетесь то? — Великобритания скептично изогнула бровь. — Сами и того не лучше были. — Вот не надо! До меня сразу все предельно ясно дошло, — фыркнув, бросил Союз. — Но меня тоже не так воспитывали. Такова жизнь, как говорят французы. — Ох, без них давайте, — королева поморщилась, словно вилкой по тарелке поскребли.       Затем, взглянув куда-то в сторону, довольно произнесла: — А вот и Австро-Венгрия идёт. Судя по его довольному лицу, наш капитал он приумножил.

***

— А насколько долго можно в мире живущих оставаться?       Союз откинулся на оббитом под бархат стуле, вытирая салфеткой капли соуса с губ. — До двух суток, — Австро-Венгрия прихлебнул пива. — Зависит от того, насколько долго длится саммит или съезд. Но лучше не задерживаться лишний раз. Знаете, неприятно когда вас прям дёргает обратно.       Советы кивнул, хмыкнул. —  Как в анекдоте сидим…       Великобритания косо взглянула на него, покачав головой. Увешанные сумками по самое «не могу», они расположились в одном из легендарных лаунж-баров Нью-Йорка. Обстановка здесь была роскошная и запоминающаяся: высокие потолки, обилие мрамора, длинная дубовая барная стойка, за которой была просто фантастическая коллекция алкоголя со всего мира, и украшения декора в духе викторианской эпохи. Обычно в это место выстраивались очереди из туристов и местных завсегдатаев, но им повезло отхватить свое местечко в самом дальнем уединенном углу. Играла ненавязчивая джазовая музыка, шумели гости и работники заведения. Но троица тут чувствовала себя вполне комфортно. Особенно Великобритания, предложившая это место. — Что же, вроде все взяли? — Союз быстро осмотрел сумки. — Хотя осталась просьба Речи Посполитой про пластинки. Но я ума не приложу, где в современном веке их найти, кроме как на барахолке! — Есть один магазин, — Великобритания фыркнула. — Недалеко отсюда, не стройте такую страдальческую мину.       СССР вздохнул, взглянув на Двоецарствие, который думал о своем, покачивая почти опустевший бокал пива. — Игры на бирже, ха? — коммунист покачал головой. — Кто же знал, что у вас такой талант к этому! — И не говорите, — Австро-Венгрия вздохнул. — Представители двух компаний чуть не подрались из-за меня. А я и не знал, как им объяснить, что не могу принять их предложения даже на фриланс условиях, потому что… гм, мертвый.       Троица немного нервно засмеялась. Мимо прошла официантка, одарив их прохладным взглядом. Это было то место, где персонал не лез из кожи вон, что бы вам угодить — их сервис и услуги и без того были на высшем уровне. — Так, дорогой Австро-Венгрия, — СССР немного хмуро взглянул на напрягшегося аристократа. — Не желаете поделиться, чем таким задели Югославию? Это же исхитриться надо!       Австро-Венгрия низко опустил плечи, лицо осунулось и стало совсем печальным. — Впрочем, простите, — коммунист хлопнул его по плечу. — Просто любопытно. Но, видимо, это и Вам в тягость. — Дело в том, — аристократ начал водить кончиками пальцев по столу, словно вырисовывая ноты. — Что я не знаю, что именно произошло.       Союз уставился на него, силясь понять, о чем он. Великобритания же не выглядела удивленной, потому спокойно попыталась объяснить: — Есть такое дело, товарищ Союз, что у некоторых… бывает врожденное такое. Когда в одном теле уживаются две личности.       Двоецарствие опустил голову еще ниже. СССР нахмурился, быстро сообразив что к чему. — Дела, — только и произнес он, отпив темного пива из своего бокала. — Австрия Югославию и не думал обижать, — королева ласково, как сыну, погладила руку аристократу. — А вот Венгрия мог натворить дел, зная его воинственный и склочный характер. — Стыдно то как… —Австро-Венгерская корона спрятал лицо в руках.       Союз слышал о подобных случаях, но они приходились обычно на очень древние времена. Египетское двоецарствие таким страдал точно, если судить по древним записям. Но то были легенды, наукой такой феномен был не изучен, как факт существования Первородного и почему у некоторых политических режимов были звериные клыки. Но тут и без ученых знаний было ясно, насколько плохо приходилось аристократу. «Жить и не знать кто ты настоящий», — СССР улыбнулся Австрии. — Вы скажите Югославии, — Советы ободряюще похлопал его по плечу. — Он конечно время от времени тот ещё валенок, но это точно поймет. — Не могу… страшно. Вдруг что-то совсем непоправимое сделал? — Руки-ноги при нём, — СССР задумчиво прижал руку к подбородку. — В глазах обида, но не смертельная. Так что думаю, все не так страшно. Югославия отходчивый. — Думаете? — аристократ обратил на него взгляд, полный надежды. — Уверен, — Союз с лёгкой грустью взглянул на опустевший бокал.       Когда официантка, словно из ниоткуда, поставила перед ними еще три бокала, компания обменялась многозначительными взглядами. И почти синхронно поняли, что заказа никто из них не делал. Великобритания подняла взгляд на зал и хмыкнула: — Господа, нас угостили.       Союз и Венгерская корона проследили за её взглядом.       В конце длинной стойки сидел небольшого роста щуплый парень, одетый в стильный костюм-тройку. Он поднял бокал с пивом, слегка отсалютовав им. — Ох, этот парнишка, — королева ответила ему. — Швейцария всегда был тем ещё пронырой. — А… у нас проблем не будет? — поинтересовался коммунист, последовав её примеру. — Умоляю, у кого я по вашему храню все свои сбережения?       Австро-Венгрия встрепенулся, выныривая из-за стола: — Тогда я должен с ним обсудить, — он показал толсто набитый рюкзак. — Неудобно постоянно с наличкой таскаться. Как думаете, ему нужны какие-либо документы? — Право слово, Австро-Венгрия, — британка фыркнула отпив пива. — Он нас всех в лицо помнит. Память у него такая же надежная, как его банки.       Аристократ кивнул, широким шагом направляясь к Швейцарии. — Дела! — произнес Союз и хмыкнул. — Отличное начало: сидели как-то в баре британка, австро-венгр, русский и швейцарец… — Ваш юмор — за гранью моего понимания.       Советы пожал плечами и ехидно бросил: — А кое-кому раньше нравилось… — Под хорошее вино и шутки про ирландца заходят.       СССР, вздохнув, пригубил пиво. Как ни крути, у него была странная тяга к тем ещё «язвам».